Белая герань

В начале наших отношений мы с Радомиром тоже с трудом расставались хотя бы на минуту. Я тосковала без него, хотя никогда не говорила ему про это. Но потом это бурное проявление переживаний проходит. Это вовсе не означает, что исчезают сами чувства. Напротив, они становятся глубже и сильнее. Помнишь, у Шекспира: «люблю, но реже говорю об этом…» ? Если ты увидишь, что супруги, прожившие в браке много лет, обнимаются и целуются, не отрываясь друг от друга, знай, что это постановочное шоу, игра на публику и желание произвести впечатление на зрителя. Это только в первое время влюблённости есть такая острая потребность друг в друге. В первую фазу увлечения мы стремимся быть идеальными перед объектом своей страсти, потому что страшимся потерять взаимность. Сдерживаем себя, скрываем свои дурные привычки, украшаем себя, пытаясь предстать более красивыми и благородными, чем являемся в обычной жизни. Но проходит время и наступает другая фаза отношений. Мы становимся такими, какие есть, нервными, колючими, эгоистичными, словом, обычными несовершенными людьми, какими нас создала природа. И вот здесь, начинаются конфликты и непонимания.

В частности, если говорить о себе, то после свадьбы я вдруг возомнила, что Радомир – это моя собственность. Что бы я не делала, как бы не вела себя, он никуда не денется. А когда родила тебя, то меня понесло вовсе. Порой сама затрудняюсь ответить на вопрос, в какой момент из веселой наивной девушки, какой я была до замужества, я превратилась в самодовольную сварливую, а порой агрессивную особу, способную отравить жизнь мужу. Отчего-то решила, что семья – это я. Я – центр и основа всего. А муж – мелкая точка, вращающаяся вокруг меня на своей дальней орбите. Тот факт, что он материально обеспечивал меня с ребёнком, стал казаться ничтожным. Я забыла, что почти всё, что у меня есть в жизни, получено благодаря мужу. Я перестала обращать внимания на него и его желания. Другими словами, я обесценила его, как личность. А когда он вдруг ушёл, долго не могла поверить этому. Прошло время, прежде чем я поняла, как много он значит для меня.

Дело вовсе не в том, что появилась другая женщина. Дело в том, что практически выгнав мужа из его собственного дома, я должна была предполагать, что красивый и молодой мужчина, каким являлся твой отец, не может не заинтересовать другую женщину. В какой-то степени, та другая женщина помогла снять шоры с моих глаз, – произнесла Маланья, почувствовав колючую сухость в горле. Она встала с кресла, подошла к столу и налила в чашку воды из чайника.

– Мама, что ты делала, когда папа ушел к этой другой женщине? Как ты пережила это? Ты почти ничего мне не говорила об этом времени, – вдруг спросила Зоя, подняв глаза на мать. Прежде таких откровенных разговоров между ними не было.

– Что ж, пережила…Чем больше горчит лекарство, тем оно полезнее…Ты часто болела в тот период. Был особенно кризисный момент, когда у тебя начался полиомиелит. Я испугалась, изучила всю медицинскую литературу об осложнениях. Сидела возле твоей кроватки и думала только о том, чтобы ты выздоровела. Я молила Бога, чтобы с тобой все было хорошо. В какой-то момент я подумала о том, что моя личная жизнь должна быть отдана в жертву в обмен на твою жизнь… И я почувствовала, что готова проститься со всем миром, только бы Господь оставил тебя в живых. Наверху, словно услышали меня… В тот день, когда мы с тобой выписались из больницы, твой отец собирал свои вещи, чтобы уйти из дома, – Маланья устремила взгляд в окно, где печально качались на ветру ивовые ветви.

– Как странно…Ты говоришь о жертве… А отец уверен, что ты тогда не любила его и сама провоцировала на разрыв отношений. Он однажды признался мне, что всегда любил тебя и боялся, что ты разведёшься с ним, – тихо произнесла Зоя.

– Внешне так и выглядело. К тому времени я научилась скрывать свои эмоции. Но у меня перед глазами никогда не было достойного примера семейной жизни, взаимоотношений супругов в трудных ситуациях. Меня воспитывала бабушка, которая овдовела, когда моему отцу было пять лет. Она постоянно твердила мне о женской гордости, независимости и самоутверждении. Движимая этой самой оскорблённой женской гордостью, я тогда сказала Радомиру много обидных слов, граничащих с оскорблениями. Словом, я всё сделала, чтобы он ушёл. Но пальцем не пошевелила, чтобы остановить его. А ведь он делал попытки поговорить со мной… В тот момент это было безуспешно.

Я была не способна на диалог и выглядела, словно ледяная статуя без чувств. А внутри меня бушевал шквал эмоций. После его ухода я вначале, действительно, ощущала себя жертвой. Мне хотелось, чтобы меня жалели, сочувствовали…Ах, смотрите, какая мужественная женщина! Муж бросил её с малолетним ребёнком, а она стоически переносит трудности! Ведь этот героический образ лучше, чем печать неудачницы, не способной на нормальные семейные отношения. Я даже рассорилась с лучшей подругой Оксаной, заподозрив её в сочувствии к Радомиру. Я пыталась доказать всему миру свою правоту и ангельскую невинность. Я – белая, он – чёрный и точка! Но когда спесь сошла с меня, наступило отрезвление. Внутри меня стала происходить трансформация.

Предполагаю, что мои мозговые полушария, ржавевшие без дела, стали медленно, со скрежетом и скрипом, двигаться и выполнять свою природную функцию. Я перестала бурно эмоционировать и начала думать. И понимать, на что обрекаю тебя, свою любимую дочь. Оставшаяся в раннем детстве без родителей, я росла с глубокой психологической травмой в душе, а теперь, как заразный вирус передаю тебе эту травму. С содроганием представила, что ты возьмешь с меня дурной пример и понесешь его в свою будущую семью, обрекая тем самым её на неминуемое разрушение. Я-то знала, что я не жертва, а самый настоящий домашний тиран. У нас просто так принято, что в семье тиран – мужчина. Его осуждают, клеймят позором, выставляют на всеобщий суд и поругание. Что бы ни произошло, виноват мужчина. А меж тем настоящий тиран тихо усмехается в сторонке, накинув личину слабой беспомощной и слегка наивной женщины, лепечущей что-то вроде, ах, я доверчивая полюбила, а он, коварный, меня обманул… И мало, кто догадается, что это она своими тонкими изящными ручками, образно говоря, свернула шею своему мужу, это она своими розовыми пухлыми губками говорила каждый день ему такие гадости, от которых у него сердце сжималось и руки опускались. Да, женщина физически слабее мужчины. Но крошечное ядовитое насекомое может уничтожить огромного слона. Многие удивятся, обнаружив, сколько агрессии и злости может таиться в хрупком женском тельце, сколько язвительной желчи может воспроизводить её тихий мелодичный голосок. Женщина способна так ослабить сильного мужчину, как не ослабит его в сражениях целый вражеский полк. И сделает она это не с помощью физической силы. День за днём, отнимая у него веру в себя, она впрыскивает в его сердце смертельный яд словами, унижающими его человеческую самоценность. Часто она делает это не из ненависти к мужу, а потому что так делали её мать, бабушка, понукающие своих мужей, как тягловых лошадей, слишком медленно везущих свой воз. Мужей, которые, как правило, долго не задерживались на этом свете, спиваясь или умирая от тяжелой болезни. Девочка, рождённая в такой семье, не понимает, для чего ещё нужен муж, кроме того, чтобы удовлетворять её потребности. Редко какая женщина, положив в поминальный день пару гвоздичек на могильную плиту рано ушедшего мужа, признается, что его короткий век – дело её рук. Так и множатся целые цепи поколений одиноких женщин, родивших мальчиков, не способных в будущем проявить мужские качества. А кто их научит быть мужчинами? Мама, как мантру, заучившая слова про отца – подлеца? Их уже целая бездна этих полуженщин, полумужчин. Благодарю всевышнего, что он удержал меня, когда я уже с трудом балансировала на грани этой бездны. Когда я, наконец, поняла, что собственными руками ломаю жизнь не только себе, но и начинаю уничтожать жизнь своего ребёнка, как эстафетную палочку, передавая эту опасную патологическую душевную инфекцию. Вот тогда я свернула рога своему внутреннему демону, живущему и процветающему во мне в образе пресловутой оскорблённой женской гордости. Спасибо Радомиру за его любовь, терпение и понимание. Я сошла бы с ума, если бы он тогда развелся со мной… – после паузы ответила Маланья.

– Какие вы странные. Выходит, оба любили друг друга, оба боялись расстаться, а сами столько времени жили раздельно. Попробуй, пойми вашу любовь, – проговорила Зоя.

– А разве есть на земле тот, кто бы до конца понял, что такое любовь? – тихо спросила Маланья.

***

1982 год

– Так, так…значит, бросаешь своего Радика? – спросила Оксана, открывая бутылку шампанского. Они с Маланьей решили устроить праздничный ужин в честь окончания учёбы перед тем, как Маланья уедет в Черемхово.

– Не то, чтобы бросаю… Пока он считает, что я поехала навестить бабушку и скоро вернусь. Но, честно говоря, я не собираюсь возвращаться. Он слишком рьяно настаивает на женитьбе. А я замуж не хочу. Скажи, Саня, зачем мне замуж, если мне и без мужа хорошо? Я буду жить с бабулей в нашем уютном домике. Буду слушать её рассказы о прошлом, сидеть у её ног. Буду послушной и внимательной. Я столько раз огорчала её своим поведением, что стыдно вспоминать. Я компенсирую все свои выходки любовью и заботой. Нам с бабулей никто не нужен. Кстати, ты тоже не хотела замуж, помню твои высказывания на эту тему, – Маланья взяла бокал с шампанским и лукаво посмотрела на подругу сквозь призму стекла.

– А я и сейчас не хочу. Чего скрывать? Но еще больше я не хочу в аптечный пункт деревни Подбыгалово, куда меня распределяет наше заботливое государство во главе с коммунистической партией. Мною потрачено слишком много усилий, чтобы сбежать с такой же деревни. И поэтому я сделаю всё возможное и не возможное, чтобы снова там не оказаться, – отчеканила Оксана, закусив шампанское маринованным огурчиком.

– С тобой вопрос решённый. Да, подруга, ты мне не рассказала про реакцию родителей Яши, когда они увидели тебя с животом. Обошлось без обмороков? – спросила Маланья

– Всё было дипломатично и спокойно. Как в приличных еврейских семьях. Там всеми управляет свекровь Вероника Семёновна. После третьей стопочки она поделилась со мной сентиментальной историей их знакомства с папой Яши, Михаилом Игнатьевичем. Я уловила много аналогий. Думаю, мы найдем с ней общий язык, – Оксана ласково погладила свой живот

– А если не найдешь общего языка с его семьей? Будешь унижаться перед свекровью, чтобы она тебя полюбила? – ехидно поинтересовалась Маланья

– На осмотре гинеколог сказал мне, что большая вероятность, что у меня родится мальчик. Которому нужен отец. А я…Ох, подруга, ты даже представить себе не можешь, что я могу сделать, чтобы этот мальчик не повторил мою судьбу. Понять меня может та, которой некуда ехать и которую никто нигде не ждёт, – ответила Оксана, размеренно повторив последнюю фразу.

– Да, ладно. В мой огород камушек? Ты ещё вспомни про моё счастливое детство, – с вызовом ответила Маланья.

– Малка! Ты с темы не сворачивай. А тебе Радика, на самом деле, не жалко? Ведь парень будет ждать, а когда поймет, что ты обманула его, страдать будет. Не вооруженным глазом видно, как он влюблён в тебя, – Оксана вздохнула и потянулась за очередным огурцом.

– Надеюсь, ты не поделилась с ним адресом моей бабушки? Даже не думай! Как считаешь, долго будет страдать молодой парень, работающий в женском коллективе? Когда с первых дней его облепят десятки утешительниц и нежных подружек? – хмыкнула Маланья

– Я не об этом. Я о тебе. Если бы он тебе не нравился, ты не стала бы встречаться с ним. Уж, я тебя знаю, – произнесла Оксана, снова вздохнув.

– Не спорю. Он мне нравится. В глубине души я не хотела бы расставаться с ним. Но ему нужна жена и дети. А мне эти семейные будни с детскими визгами, пеленками и борщами не нужны, – твердо сказала Маланья

– А что тебе нужно? Гордое одиночество? Твоя бабушка, прости меня, не вечна. Ты хочешь такую же несчастную старость, как у неё? – спросила Оксана

– Почему ты решила, что моя бабушка была несчастна и одинока? У неё была я, – возмущенно возразила Маланья.

– Внучка – это другое. Я говорю о женском счастье. А женское счастье – это муж, семья, дети. Древняя и вечная истина. И хорошо, если у твоего ребёнка будут папа, мама, дедушки и бабушки. Которые его искренне любят. А ты спрашивала у своей любимой бабушки, была ли она счастлива? – не отставала Оксана

– Честно скажу, никогда не спрашивала, – вздохнула на этот раз Маланья.

– Вот, вот… Приедешь, спроси, – Оксана улыбнулась и снова погладила свой округлившийся живот.

Маланья ехала в электричке и представляла счастливое лицо своей бабушки, которая увидит её красный диплом о высшем медицинском образовании. Разве не вложила она в этот диплом часть своей любящей души? Это не считая тех денег, которые каждый месяц высылала внучке, экономя на всем, что возможно. Дать внучке высшее образование – заветная мечта Елены Ивановны. Маланья сделала всё, чтобы эта мечта сбылась. А теперь она сделает всё, чтобы бабушка была счастлива. Первое, что она сделает: поведёт бабушку в магазин и купит ей что-нибудь красивое из одежды. В сумочке Маланье лежали деньги, съэкономленные на обедах и ужинах.

Она открыла калитку и на цыпочках вошла в дом.

В прихожей стояли какие-то чемоданы, коробки, перевязанные бичёвкой и клетчатая дорожная сумка огромных размеров.

В большой комнате, на любимом бабушкином кресле расположилась незнакомая молодая женщина. Она держала на руках маленького ребенка в голубых ползунках и бирюзовом чепчике.

За столом спиной к двери сидел располневший и поседевший мужчина. Он помогал бабушке лепить пельмени. Сама бабушка в фартуке и платке, низко подвязанном на лбу, кидала готовые пельмени в кастрюлю с кипящей водой.

– Бабулечка! – Маланья хотела выкрикнуть как обычно, когда она приезжала домой. Но присутствие посторонних помешало ей броситься в родные объятия бабушки. Она тихо остановилась на пороге и вопросительно смотрела вокруг.

– Ой! Малуша! Доченька приехала! – бабушка охнула и кинулась обнимать внучку.

– Здравствуй, доча! – отец, сильно изменившийся в сравнении с тем, кого Маланья видела на портрете, висевшем над бабушкиной кроватью, встал из-за стола и подошел к дочери. Его голос почти охрип от смущения и неловкости. Он хотел обнять Маланью, но она резко отстранилась.

– Вот, знакомься…Лариса, моя жена. А это твой младший братик Евсейка… – произнёс отец.

– Очень приятно, – сухо ответила Маланья и пожала кончики пальцев протянутой маленькой ладони Ларисы. На вид молодая женщина выглядела её ровесницей. Острый подбородок, продолговатый нос и тонкие губы. Большие влажные серо-зеленые глаза на смуглом овальном лице. Ребенок очень походил на мать, такой же смуглый и худенький.

– Хочешь, подержи Евсейку, – сказал отец и с нежностью взглянул на сына.

– Не сейчас. У меня руки грязные с дороги, – ответила Маланья, стараясь не выдать чувство отвращения, которое она вдруг испытала по отношению к этому ребёнку, с любопытством глядевшему на ее яркие красные бусы.

– Бабуля, они здесь надолго? С чего бы вдруг они вообще заявились сюда? – шепотом спросила Маланья бабушку, когда они остались одни в комнате. Большую комнату бабушка уступила сыну с семьей, а сама перебралась в маленькую комнату Маланьи.

– Деточка моя! Ты будто не рада, что отец приехал? – тихо спросила бабушка с соседней кровати.

– С чего бы мне радоваться, бабуля? Я выросла без него. Зачем он мне теперь? – спросила Маланья с возмущением.

– Не забывай, отец высылал тебе деньги ежемесячно. Значит, не забывал о тебе. Думаешь, легко ему деньги доставались? Сама знаешь, что он баранку крутил на грузовиках. Но хотел, чтобы ты училась и была сыта и одета. В этом он проявлял свою заботу. Будь благодарна. Не все отцы платят своим детям, – строго ответила бабушка.

– Хочешь сказать, что я должна ему? Что ж, пусть предъявит мне счет, – жестко сказала Маланья.

– Малуша, милая! Не спеши осуждать! Постарайся поближе узнать своего отца. Будь ласкова с ним. Он испытывает чувство вины перед тобой, ты же видишь. Будь милосердна, дочка, – тихо попросила бабушка и всхлипнула.

– Бабулечка, только не плачь! Я вовсе не собиралась грубить ему и его жене. Я буду вежлива и воспитана, только не переживай! Только не переживай! – Маланья села на пол возле кровати бабушки и уткнулась лицом в ее сухую ладонь.

Тихое воркование Ларисы, укладывающей спать малыша, робкие попытки отца заговорить с ней о её жизни, суетливые движения бабушки, стремящейся угодить долгожданному сыну, вызывали внутреннее раздражение в Маланье. Ей хотелось, чтобы эти внезапно появившиеся люди вдруг навсегда исчезли из их размеренной жизни вдвоём с бабушкой.

– К осени сделаю пристройку к дому. Мы с Ларисой туда переберёмся, станет просторнее. А то мы потеснили вас с мамой, – сказал отец, обращаясь к дочери за праздничным обедом, устроенным в честь получения диплома Маланьи.

– А что насчёт работы? Слышала, что снова решил в шахту пойти? Чай, не молод уже. Опасное это дело! Недавно снова пожар в шахте был. Не боишься, Демид? – поинтересовалась Анастасия Яковлевна.

– А куда больше? Это всё, что я хорошо умею. Да и заработать больше не смогу нигде. Кто семью кормить будет, пока я удобную работу ищу? У меня жена и двое детей! – деловито ответил отец.

– Отец, я уже в состоянии прокормить себя. Спасибо за то, что помог выучиться. Завтра утром я возвращаюсь в Иркутск. Подруга сообщила, что есть место в больничной аптеке, – сказала Маланья, заметив, как оживилось лицо Ларисы.

– Малуша! Тебе же еще месяц отдыхать можно! Кроме того, разве в черемховских аптеках нет мест? Ты же сама говорила, что тебя распределили в нашу центральную аптеку! – воскликнула бабушка.

– А я уже отдохнула! И потом, меня в Иркутске жених ждёт, – ответила Маланья, совершенно неожиданно для себя.

– Вот это да! Ты замуж выходишь? А молчала! Поздравляем! – радостно отозвалась Лариса. В её голосе явно прозвучало чувство облегчения. Отец осуждающе посмотрел на молодую жену и опустил голову.

Утром Маланью разбудил шум пилы. Она выглянула в окно и увидела куст рябины, распростёртый на земле. Перистые листочки лежали как сложенные крылья.

– Бабулечка! Они мою рябину срубили! – крикнула Маланья в отчаянье.

– Так Демид там пристройку будет делать. Что делать…я разрешила рубить, – ответила бабушка.

– Ты разрешила? А меня никто не спросил? Ты всегда говорила, что нам с тобой никто не нужен! Говорила, что ты ждёшь только меня! А что теперь? Бабуля, посмотри, как эта носатая Лариса топчется по твоим любимым бархатцам! Зачем они приехали? Они разрушают всё вокруг! – голос девушки дрогнул.

– Малуша! Не рви мне сердце! Демид – мой сын. Это и его дом тоже. Как я могу скандалить с ним? – бабушка умоляюще взглянула на внучку.

– Бабулечка, милая! А я? А где мой дом? Где он? – выкрикнула Маланья. Она вдруг схватила дорожную сумку, кучей затолкала в неё свои вещи и стала быстро одеваться.

– Ты куда? Я пойду отца позову! Ты должна хоть попрощаться с ними! – крикнула бабушка в слезах

– Нет! Не надо! Ничего я ему не должна! Не хочу никого видеть! – Маланья поцеловала бабушку в мокрую от слёз щеку и выбежала за дверь.

– Малка! Ну, ты даёшь! Хоть бы позвонила! Я через полчаса должна бежать на работу! Сидела бы возле закрытой двери! – заспанная Оксана с термобигудями на голове открыла дверь квартиры.

– Ох, намучилась с сумкой! Привет, Саня! Боялась, что ты уедешь домой! – Маланья перетащила сумку на колесиках через порог и села в коридоре на низенький пуфик.

– Будто не знаешь, что я семь лет ни одной ногой в сторону Тайшета не ступала. Что мне там делать? Вытирать сопли очередному братцу? Подружка сказала, что мать уже чётвертым беременная ходит. Само собой про папашу никто не слыхивал. Всё как обычно. Мать ждёт, что я буду содержать весь этот балаган. За всю учёбу она мне ни копейки не выслала. Тебе ли не знать, как я по ночам полы в больнице мыла, чтобы было, что поесть и одеться. Но мать не даст мне житья, заставит отдавать ей всю зарплату, да ещё попрекать будет, что я уродилась неблагодарной! Нет уж! Я лучше свою зарплату буду отдавать за съёмную квартиру, но жить по – человечески! Хотя, очень надеюсь, что скоро перееду к Семаковичам. Мы с Яшей подали заявление. А у тебя что стряслось? Бабушка здорова? Ты собиралась жить дома! – засыпала Оксана вопросами.

– Вечером расскажу. История длинная. Беги на работу, я приготовлю ужин, – буркнула Маланья, наливая себе чай в большую керамическую кружку. Проглотив пару глотков, она поперхнулась.

– Санька! Ты что в чай добавила? Опять траву какую-нибудь? – воскликнула Маланья, скривив гримасу отвращения.

– Какую траву? Что ты несёшь? Я только что пила этот чай! – возразила Оксана и с подозрением посмотрела на подругу. Маланья стремительно поставила кружку на стол и бросилась в туалет. Через несколько минут она вышла растерянная, с красными глазами.

– Давно месячные были? Признавайся! Ты спишь с этим красавчиком? Врала, что у вас ничего не было, а сама…Так захватила страсть, что забыли предохраняться? Да-а… Вот как ты откровенна с лучшей подругой! – Оксана быстро сняла бигуди и расчесала перед зеркальным трюмо свои густые каштановые пряди, красиво упавшие на плечи. Маланья вдруг покраснела и замолчала, ошеломленно глядя на подругу. Затем с облегчением рассмеялась.

– Малка! Не молчи! Ты что-то опять скрываешь! Хоть в двух словах скажи. Весь день буду волноваться! Говори быстро! – Оксана надвинулась на подругу всем своим телом.

– Всё, что ни делается, к лучшему! Правильно моя бабуля говорит. Если Радик ещё не разлюбил меня, я выйду за него замуж. Будешь моей свидетельницей? – ответила Маланья, лукаво блеснув глазами.

– О, это хорошая новость! Сразу бы так начала! Радик тебя не разлюбил, это ясно, как божий день! Вот что для меня удивительно, так это то, как быстро ты его полюбила, подруга! – сказала Оксана, подмигнув Маланье, и закрыла за собой дверь.

Свадьбу играли в ресторане «Интурист». Длинные банкетные столы, заставленные дефицитной, недоступной простым смертным, едой. Янтарные куски жирного балыка из камчатской форели, коричневые жареные поросята на блюдах, десятки видов салатов, ряды шампанского, бутылки с марочными винами и охлажденная водка в хрустальных графинчиках. В высоких вазах благоухали веточки сирени и белых роз. Всё выглядело великолепно и торжественно. Так захотели родители Радомира.

– Единственный наш сыночек женится! Неужели мы что-то пожалеем для него! – Ульяна Васильевна Каретникова восседала в центре главного стола и говорила привычным для неё, несколько манерным тоном. Она была одета в парчовое платье кремового цвета, облегавшее её пышный бюст. Ее указательный палец с массивным перстнем и ярким красным маникюром был направлен в сторону сына и Маланьи, раздавленной множеством любопытных взглядов незнакомых людей.

Олег Леонидович, исхудавший и усталый, одетый в парадный тёмно-синий костюм, плечи которого были слегка великоваты, сидел возле своей супруги, изредка глядя на неё снизу вверх, и кивал головой. Рядом со своей величественной супругой он выглядел подростком.

Маланья с тревогой поглядывала на свою бабушку.

Было невероятно трудно уговорить Елену Ивановну приехать на свадьбу. Когда она решилась, то вдруг спохватились, что её старенькая одежда совсем не соответствует торжественности свадебного мероприятия. Радомир посадил невесту с бабушкой в отцовскую черную «Волгу» и они поехали по магазинам. После ссор, слёз и уговоров, бабушка согласилась принять от жениха в подарок тёмно-зелёное шерстяное платье с красивым вырезом на груди и длинными узкими рукавами.

Из салона красоты Елена Ивановна вышла неузнаваемой. Её седину сменил шелковистый пшеничный оттенок. Волосы были чуть укорочены и в виде прямых сияющих прядей спадали на плечи. Правая прядь была заколота небольшой заколкой со стразами бледно-голубого цвета. В тон цвета глаз бабушки, ставших вдруг яркими и выразительными

– Елена Ивановна! Да вы красавица! – изумился Радомир. В его голосе слышалось подлинное восхищение.

Теперь нарядная бабушка сидела возле Маланьи, поблёскивая влажными глазами.

– Бабуль, ты чего? У меня все хорошо! – Маланья наклонилась к ней, поддерживая одной рукой длинную роскошную фату, собравшуюся за её спиной белоснежным горбом. Но родные глаза бабушки, которые она так любила, оставались печальными.

– Невеста – круглая сирота. Её воспитывала бабушка. Вон та скромная старушка, – слышался за столом чей-то тихий голос

– О, святая Ульяна Васильевна! Только она способна так рискнуть. Взять в семью девочку без рода и племени, – ответил другой голос.

– Что ж, выходит, родителей при жизни похоронила…Грех это, Малуша, – проговорила Елена Ивановна почти шепотом.