Время теней

Волков, бледный как мел, подошёл к ней.

– Что это было, Наташа?

– Пространственно-временной пробой, – ответила она, её голос был хриплым. – Они… они попали в червоточину.

Петров, всё ещё держа руку у кобуры, посмотрел на неё с подозрением.

– И вы знали, что это может случиться?

– Нет, – твёрдо ответила Наташа. – Но я знаю, что генератор нельзя отключать. Если мы выключим его, они не смогут вернуться.

– Вернуться? – переспросил Зимин. – Вы хотите сказать, что они живы?

– Я не знаю, – призналась Наташа. – Но пока генератор работает, есть шанс.

Николай, стоявший у двери, внезапно заговорил:

– Там… во дворе… был ещё один человек. Дмитрий Ковалёв. Он наверное тоже исчез. Второй разлом был же направлен именно на улицу.

Петров повернулся к нему, его глаза сузились.

– Кто такой Ковалёв?

– Мой друг, – ответил Николай. – Он просто пришёл встретиться. Он не должен был…

Николай подошёл к окну. Улица перед иститутом была пуста. – Да, так и есть, Димка пропал… – обречённо произнёс он.

– Это уже не случайность, – отрезал Петров. – Соколов, Лебедев и этот Ковалёв. Три человека пропали. И вы хотите, чтобы мы оставили эту машину включённой?

Наташа шагнула вперёд, её голос был твёрдым.

– Майор, если вы отключите генератор, это может погубить их. Они могут быть где угодно – в другом времени, в другом месте. Эта машина – их единственная связь с нами.

Волков кивнул, поддерживая её.

– Она права. Мы не знаем, что произошло, но отключение генератора может усугубить ситуацию. Нам нужно изучить данные, понять, куда их занесло.

Петров молчал, его взгляд был прикован к генератору. Наконец он заговорил:

– Хорошо. Генератор останется включённым. Но с этого момента лаборатория переходит под мой контроль. Никто не выходит и не входит без моего разрешения. И вы, Наташа, будете отвечать за каждое изменение в показаниях.

Наташа кивнула, хотя внутри её охватил страх. Она понимала, что теперь вся ответственность лежит на ней. Но она также знала, что Виктор и Артём – и, возможно, этот Ковалёв – зависят от неё.

– Я сделаю всё возможное, – сказала она.

Петров повернулся к Волкову и Зимину.

– Господа, я жду полного отчёта. И никаких утечек. Если хоть слово об этом попадёт в прессу, вы все пожалеете.

Волков кивнул, его лицо было мрачным.

– Мы понимаем, майор. Но нам нужно время. И… Наташа должна быть в курсе всех решений. Она лучше всех знает систему.

Петров посмотрел на Наташу, и на мгновение в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.

– Хорошо. Она остаётся в команде. Но я буду следить за каждым её шагом.

Наташа повернулась к монитору, её пальцы снова легли на клавиатуру. Она знала, что впереди её ждут бессонные ночи, анализы данных и попытки понять, что произошло. Но в глубине души она верила: Виктор, Артём и Ковалёв живы. И она сделает всё, чтобы вернуть их.

Генератор продолжал гудеть, словно сердце, бьющееся в ожидании. Лаборатория затихла, но тени прошлого и будущего уже начали сплетаться в невидимую сеть, ведущую к разгадке тайны, которая изменит мир.

Падение и возрождение

(Палестина, 1128 год. Район Храмовой горы в Иерусалиме)

Жара висела над Иерусалимом, словно проклятие. Солнце, раскалённое до белизны, жгло камни Храмовой горы, а пыль, поднятая ветром, оседала на доспехах рыцаря, чья фигура выделялась среди пёстрой толпы паломников и торговцев. Его звали Жоффруа де Лантье, рыцарь Ордена Храма, но в этот день он был уже не воином Христа, а беглецом, чья жизнь висела на волоске.

Жоффруа был высок, широкоплеч, с лицом, изрезанным шрамами от битв с сарацинами. Его тёмные волосы, слипшиеся от пота, выбивались из-под кольчужного капюшона, а глаза, когда-то горевшие фанатичной верой, теперь были полны усталости и сомнений. Десять лет назад он покинул свою деревню в Нормандии, вдохновлённый призывом Бернара Клервоского присоединиться к Ордену Храма, чтобы защищать святые земли. Он был молод, полон рвения, готов отдать жизнь за Христа. Но годы в Палестине изменили его. Война, кровь, предательства – всё это подточило его веру, как вода точит камень.

Его отступничество началось не в один день. Всё началось с вопросов, которые он задавал себе в тишине ночей, когда звёзды над пустыней казались ближе, чем Бог. Почему Господь допускает столько смертей? Почему братья-тамплиеры, клятвенно обещавшие защищать слабых, всё чаще занимаются торговлей и ростовщичеством? Последней каплей стала ночь, когда он стал свидетелем сделки: его магистр, Гийом де Шартр, передал сундук с золотом сарацинскому купцу в обмен на древний свиток, исписанный странными символами. Жоффруа, случайно подслушав разговор, понял, что Орден ищет нечто большее, чем просто богатство. Они искали силу – силу, которая, по слухам, была спрятана в недрах Храмовой горы.

Жоффруа не смог молчать. Он обвинил магистра в ереси, но вместо правосудия получил клеймо предателя. Его братья, с которыми он делил хлеб и сражался плечом к плечу, объявили его отступником. Теперь за ним охотились, и не только тамплиеры – сарацины, нанятые Орденом, тоже жаждали его крови, чтобы замести следы их тайной сделки.

Жоффруа бежал через узкие улочки Иерусалима, прижимая руку к боку, где болт, пущенный из арбалета, пробил его кольчугу. Кровь текла по ноге, оставляя тёмные пятна на пыльной земле. Он слышал топот ног за спиной, крики преследователей, звон мечей, вынимаемых из ножен. Его сердце билось так громко, что заглушало шум города. Он знал, что если остановится, то умрёт.

Улочки Старого города были лабиринтом, но Жоффруа знал их лучше многих. Он свернул в переулок, ведущий к Храмовой горе, надеясь затеряться среди паломников. Его кольчуга звенела, выдавая его, но он не мог её сбросить – она была единственной защитой. Рана в боку пульсировала болью, и хотя он вытащил болт и кое-как перевязал, каждый шаг отдавался в теле, словно молот по наковальне. Он чувствовал, как силы покидают его, но воля к жизни – или, быть может, страх перед Божьим судом – гнала его вперёд.

Он добрался до Храмовой горы, где толпы паломников молились у Стены Плача и у входа в Купол Скалы. Жоффруа смешался с толпой, стараясь не привлекать внимания. Его белый плащ с красным крестом был изорван и запачкан кровью, но в суете его никто не замечал. Он знал, что тамплиеры скоро найдут его – их шпионы были повсюду. Единственным шансом было укрыться в Храме Соломона, где, по слухам, Орден проводил свои раскопки в поисках древних реликвий.

Жоффруа пробрался к развалинам, которые тамплиеры называли своим домом. Храм, некогда величественный, теперь был полуразрушен, но под ним, в подземельях, хранились тайны, о которых говорили шёпотом. Жоффруа знал об этих раскопках – он сам участвовал в них, пока не стал отступником. Там, внизу, был лабиринт туннелей, где можно было спрятаться. Он надеялся, что преследователи не рискнут искать его там, боясь гнева Бога.

Спустившись по узкой лестнице, он оказался в прохладной темноте подземелий. Факел, который он схватил у входа, отбрасывал дрожащие тени на стены, испещрённые древними письменами. Жоффруа чувствовал, как кровь сочится из раны, а дыхание становится всё тяжелее. Он опёрся о стену, чтобы не упасть, и двинулся дальше, ведомый инстинктом.

Туннель привёл его к массивной каменной двери, покрытой странными символами – спиралями, заключёнными в круги. Он видел эти знаки раньше, на свитке, который Гийом де Шартр купил у сарацина. Сердце Жоффруа сжалось от страха. Он знал, что за этой дверью может быть что угодно – сокровища, демоны или сама смерть. Но выбора не было. Крики преследователей эхом доносились издалека.

Собрав последние силы, он толкнул дверь. Она поддалась с неожиданной лёгкостью, и Жоффруа шагнул внутрь. То, что он увидел, заставило его замереть.

Перед ним была крипта, но не похожая на те, что он видел в монастырях Европы. Стены были гладкими, словно вырезанными из единого куска металла, а в центре комнаты возвышалась странная конструкция – нечто, напоминающее трон, окружённое обломками, которые не походили ни на камень, ни на дерево. Они блестели, как звёзды, и издавали слабое гудение. На троне лежал небольшой предмет, похожий на металлический куб, испещрённый теми же спиральными узорами. От него исходило мягкое свечение, и Жоффруа почувствовал, как тепло разливается по его телу.

Он рухнул на колени, не в силах стоять. Кровь из раны текла всё сильнее, и сознание начало меркнуть. Он был уверен, что умирает. Но в этот момент куб загорелся ярче, и Жоффруа почувствовал, как что-то проникает в его разум.

-–

Это не были слова. Это были образы, звуки, ощущения, которые заполнили его сознание, словно река, прорвавшая плотину. Он видел звёзды – миллионы звёзд, кружащихся в бесконечной пустоте. Он видел машины, летящие быстрее ветра, и города, сияющие ярче солнца. Он видел существ, не похожих на людей, но разумных, чьи голоса звучали в его голове, объясняя устройство мира. Они говорили о времени, о пространстве, о путях, которые связывают прошлое и будущее.

Жоффруа закричал, но его голос утонул в потоке видений. Он видел, как небесная колесница падает на землю, разбиваясь о горы. Он видел, как люди, подобные ему, поклоняются обломкам, принимая их за дар Бога. И он видел себя – раненого, умирающего, но спасённого этим светом.

––

Боль в боку начала стихать. Жоффруа с изумлением понял, что рана затягивается. Кровь перестала течь, а кожа под кольчугой начала восстанавливаться. Он сорвал доспехи и увидел, как плоть срастается, словно под действием чуда. Но это не было чудом Божьим – это было нечто иное, нечто, что пугало его до дрожи.

– Господи, – прошептал он, падая на колени перед кубом. – Что это? Дьявольское искушение или Твоя воля?

Он ждал ответа, но вместо этого в его разуме вспыхнул новый образ: человек в странной одежде, держащий такой же куб, но в другом времени, в другом месте. Этот человек был окружён машинами, похожими на те, что Жоффруа видел в видениях. И голос – не его, но звучащий в его голове – сказал: «Ты избран. Ты сохранишь это. Ты станешь первым».

Жоффруа затрясся от ужаса. Он был рыцарем, привыкшим к битвам и крови, но это было за гранью его понимания. Он чувствовал, как его вера рушится. Если это не Бог, то кто? Если это не дьявол, то что? Он вспомнил слова священника из своей деревни: «Бойся того, что выше человеческого разума, ибо оно может быть от лукавого». Но куб спас его. Он исцелил его тело, наполнил его разум знанием. Это не могло быть злом… или могло?

Он протянул дрожащую руку и коснулся куба. Тот был тёплым, почти живым. Когда он взял его, гудение усилилось, и новый поток образов хлынул в его сознание. Он увидел, как создаются тайные общества, как люди в капюшонах охраняют этот куб через века. Он увидел войны, города, разрушения, но также надежду – надежду на то, что это знание изменит мир.

Жоффруа плакал, не в силах остановиться. Он молился, но слова путались. Он просил прощения за свои сомнения, за своё отступничество, но в то же время чувствовал, что стал частью чего-то большего, чем Орден Храма, чем Церковь, чем его собственная вера.

Крики преследователей стихли. Жоффруа не знал, сколько времени прошло – часы или минуты. Он поднялся, всё ещё сжимая куб. Его тело было здоровым, но разум был в смятении. Он знал, что не может вернуться к тамплиерам. Они убьют его, если узнают о кубе. Но он также знал, что не может оставить его здесь. Это было слишком опасно – и слишком священно.

Он завернул куб в свой плащ и выбрался из крипты. Туннели были пусты – преследователи, видимо, решили, что он погиб. Жоффруа пробрался через подземелья к выходу, а затем смешался с толпой паломников, направляющихся к порту Яффы. Там он нашёл корабль, идущий во Францию. У него не было денег, но он предложил капитану свои услуги воина. Тот согласился, не задавая лишних вопросов.

-–

Путешествие заняло месяцы. Море было неспокойным, а Жоффруа – молчаливым. Он держал куб при себе, спрятав его в сундуке, который никогда не выпускал из виду. На корабле он начал записывать свои видения, используя пергамент и чернила, которые раздобыл у писаря. Его записи были хаотичными, полными религиозных размышлений и описаний того, что он видел в крипте. Он называл куб «Даром Небес», но в глубине души боялся, что это может быть проклятием.

Во Франции он не вернулся в Нормандию. Вместо этого он отправился в Париж, где начал собирать вокруг себя людей – учёных, монахов, алхимиков, тех, кто был готов поверить в его рассказы. Он назвал их Орденом Тени, потому что они должны были действовать в тайне, скрываясь от Церкви и тамплиеров. Жоффруа стал их Отцом-Основателем, человеком, который видел свет иного мира и принёс его на землю.

Куб хранился в тайне, передаваемый от одного Старейшины Ордена к другому. Жоффруа написал манускрипт, в котором зашифровал свои видения и инструкции, полученные от куба. Он верил, что это знание должно быть сохранено, но не для всех – только для тех, кто готов нести его бремя.

Его жизнь закончилась в 1155 году, в уединённом монастыре на севере Франции. Он умер, окружённый своими последователями, но до последнего дня его терзали сомнения. Был ли он избранником Бога или пешкой в игре сил, которых он не понимал? Его последними словами были: «Свет ведёт нас, но тени хранят».

Так родился Орден Тени. И так началась тайна, которая будет жить века, пока не столкнётся с тремя людьми из далёкого будущего, чьи судьбы уже были переплетены с кубом, который Жоффруа нашёл в крипте под Храмовой горой.

Глава 5

Воздух раскололся с оглушительным треском, словно сама реальность разорвалась под натиском неведомой силы. Виктор Соколов почувствовал, как его тело сдавило невидимым прессом, растянуло до предела, а затем швырнуло в пустоту. Он рухнул на холодный, склизкий каменный пол, хватая ртом сырой воздух, пропитанный запахом земли и гниения. Пульт Уилсона, всё ещё лежащий в кармане, пульсировал слабой вибрацией, словно живое сердце, насмехаясь над его беспомощностью. Сердце Виктора колотилось так, что казалось, оно вот-вот разорвёт грудь. Он попытался встать, но ноги подкосились, и он опёрся о шершавую стену, чтобы не упасть снова.

Первое, что поразило его, была абсолютная тишина. Не было ни гула генератора, ни писка приборов, ни голосов коллег из лаборатории. Только капли воды, падающие где-то в темноте с мерным постукиванием, словно метроном, отсчитывающий секунды их пребывания в этом странном месте. Воздух был густым, влажным, пропитанным запахами, которые Виктор не мог определить – что-то среднее между церковным ладаном и затхлостью старых склепов.

– Артём! – хрипло выкрикнул он, голос дрожал от напряжения. – Артём, ты жив?

Эхо его крика отразилось от невидимых стен, вернувшись искажённым, множественным, словно десятки голосов повторяли его имя в насмешку. Звук был пугающим в этой мёртвой тишине, и Виктор невольно сжался, понимая, что привлёк внимание к их местоположению.

В ответ раздался сдавленный стон. В нескольких шагах от него, скорчившись на полу, лежал Артём Лебедев. Его лицо, обычно дерзкое и насмешливое, теперь было искажено болью и страхом. Он прижимал ладони к вискам, словно пытаясь удержать голову от взрыва. Его джинсы были порваны на коленях, а куртка покрыта какой-то серой пылью, которая, казалось, светилась в тусклом свете.

– Чёрт… чёрт, Виктор Иваныч… – пробормотал он, кашляя и сплёвывая пыль. – Это… это что, конец? Мы сдохли? Я чувствую себя так, словно меня пропустили через мясорубку и собрали заново.

Артём медленно сел, его глаза были широко раскрыты от ужаса. Он оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где они находятся, но темнота скрывала большую часть окружающего пространства. Только слабый свет, источник которого был неясен, позволял различить очертания каменных стен и сводчатого потолка.

– Не смей говорить такое! – рявкнул Виктор, его голос сорвался на крик. Он сжал кулаки, чувствуя, как гнев и отчаяние борются внутри него. – Мы живы. И я найду способ выбраться. Проверь себя, быстро!

Виктор заставил себя встать, несмотря на головокружение. Его ноги дрожали, но он упрямо держался на ногах, опираясь на стену. Камень под его ладонью был холодным и влажным, покрытым какой-то слизью, которая оставляла неприятные ощущения на коже. Он провёл рукой по стене, пытаясь нащупать что-то знакомое, но чувствовал только грубо обработанный камень и странные углубления, которые могли быть как естественными трещинами, так и вырезанными символами.

Артём медленно поднялся, пошатнувшись, и ощупал себя, словно не веря, что его тело всё ещё цело. Его пальцы дрожали, а взгляд метался по окружающей темноте, где едва угадывались очертания каменных сводов. Подземелье было холодным, сырым, и каждый звук – от капель воды, падающих где-то вдали, до их собственного тяжёлого дыхания – отдавался эхом, усиливая ощущение клаустрофобии.

– Виктор Иваныч, – прошептал Артём, его голос дрожал, – а что если мы… что если мы мертвы? Что если это какой-то переходный мир? Я читал, что при клинической смерти люди видят туннели, свет…

– Заткнись! – резко оборвал его Виктор. – Мы не мертвы. Боль, которую ты чувствуешь, холод, запахи – всё это реально. Мы где-то, но мы живы.

Он достал из кармана телефон, надеясь, что GPS или хотя бы время покажут им что-то полезное. Экран был мёртвым, чёрным, не реагировал на прикосновения. Виктор несколько раз нажал кнопку включения, но безрезультатно. Устройство было полностью неактивным, словно его электроника была выжжена каким-то мощным импульсом.

– Где мы? – Артём повернулся к Виктору, его голос дрожал от паники. – Это не лаборатория. Это не Москва. Это… это вообще что за место? И почему так холодно? В лаборатории было тепло, а здесь… здесь как в морозильнике.

Виктор не ответил сразу. Он напряжённо вглядывался в мрак, пытаясь уловить хоть малейший намёк на их местоположение. Его глаза постепенно привыкали к тусклому свету, пробивавшемуся откуда-то сверху через узкие трещины в потолке. Свет был странным – не солнечным, не электрическим, а каким-то мерцающим, словно от факелов или свечей. Это наблюдение заставило его сердце сжаться от тревоги.

Стены, покрытые мхом и слизью, были испещрены грубо вырезанными символами – крестами, спиралями, чем-то, напоминающим древние руны. Некоторые символы были настолько старыми, что почти стёрлись, другие выглядели относительно свежими. Виктор подошёл ближе к одной из стен, чтобы рассмотреть резьбу. Символы были вырезаны с невероятной точностью, но стиль их был архаичным, напоминающим средневековые манускрипты, которые он изучал.

– Это… это не может быть, – пробормотал он, проводя пальцем по одному из символов. Камень под его прикосновением был настолько холодным, что пальцы почти онемели.

Они казались знакомыми, словно вырванными из страниц старинных французских манускриптов, которые он изучал в редкие часы одиночества. Сердце Виктора сжалось от внезапного осознания. Неужели они… в прошлом? Но это было невозможно. Их эксперимент был направлен на создание пространственной аномалии, а не временной. Хотя… теоретически, при достаточной энергии, пространство и время могли искривляться одновременно.

– Пространственно-временной пробой, – тихо сказал он, стараясь держать голос ровным, несмотря на бурю внутри. – Мы переместились. Куда-то… в другое время.

Слова прозвучали невероятно даже для него самого. Всю жизнь он мечтал о возможности путешествий во времени, изучал теоретические основы, но никогда не думал, что это может произойти с ним самим. И уж точно не таким образом – случайно, неконтролируемо, без возможности вернуться.

– Переместились? – Артём уставился на него, его глаза расширились от ужаса. – Вы серьёзно? В прошлое? В будущее? На другую планету? Виктор Иваныч, скажите, что это шутка! Скажите, что это какой-то эксперимент, симуляция, что угодно!

Артём схватился за голову, его дыхание стало частым и поверхностным. Виктор узнал признаки начинающейся панической атаки и понял, что должен взять ситуацию под контроль, пока Артём окончательно не потерял самообладание.

– Это не шутка, – отрезал Виктор, его голос стал жёстче. Он чувствовал, как страх Артёма заражает и его, но не мог позволить себе поддаться. – Мы должны сохранять спокойствие. Понял? Проверь карманы, всё ли на месте. Нам нужно понять, что у нас есть, и что мы можем использовать.

Артём нехотя похлопал по джинсам, вытащил смартфон и выругался, увидев чёрный экран. Устройство было полностью мёртвым, не реагировало ни на какие кнопки. Он попробовал снять заднюю крышку, проверить батарею, но всё было бесполезно.

– Сдох. Полностью. Ни сигнала, ни батареи, – он поднял взгляд на Виктора, в его глазах мелькнула смесь злости и отчаяния. – Даже часы не работают. Как будто всю электронику выжгло. А у вас что? Этот чёртов пульт?

Виктор кивнул, но не показал устройство. Он сунул руку в карман куртки, чувствуя, как металл холодит кожу. Пульт Уилсона был их единственной зацепкой, но в то же время – источником всех бед. Виктор вспомнил холодный взгляд Дэвида Уилсона в пабе в Кембридже, его хищную улыбку, когда он предлагал это устройство. «В знак нашего сотрудничества», – сказал он тогда. Виктор стиснул зубы, проклиная себя за то, что поддался соблазну. Если бы он отказался… если бы он настоял на собственных разработках…

Маша… её лицо мелькнуло перед глазами, и он зажмурился, отгоняя воспоминания. Не время для слабости. Не время для сожалений о том, что могло бы быть.

– Нужно найти выход, – сказал он, заставляя себя сосредоточиться. – И понять, где мы. Но сначала нужно осмотреться. Может быть, мы найдём что-то, что поможет нам понять, что произошло.

Они начали медленно исследовать пространство вокруг себя. Подземелье оказалось больше, чем казалось сначала. Это был не просто склеп или подвал, а целая система туннелей и камер, вырубленных в скальной породе. Стены были покрыты не только символами, но и странными рисунками – изображениями людей в длинных одеждах, животных, которых Виктор не мог опознать, и геометрических фигур, смысл которых ускользал от понимания.

Воздух становился всё более затхлым по мере того, как они углублялись в туннель. Виктор заметил, что дышать становится труднее – не от недостатка кислорода, а от какого-то давления, которое, казалось, исходило от самих стен. Это было похоже на ощущение перед грозой, когда атмосферное давление меняется и всё живое чувствует приближение бури.

– Виктор Иваныч, – внезапно остановился Артём, – а вы чувствуете это? Как будто воздух… живой. Как будто он наблюдает за нами.

Виктор тоже остановился и прислушался. Артём был прав. В воздухе чувствовалось какое-то присутствие, не враждебное, но определённо чужое. Словно они вторглись в место, которое не предназначалось для людей их времени.

Они двинулись вдоль туннеля, осторожно ступая по скользкому полу. Виктор шёл первым, держа руку у стены для равновесия. Камень под его ладонью был неровным, с глубокими трещинами и выбоинами, которые могли быть как результатом времени, так и чьей-то работы. Артём плёлся следом, бормоча что-то под нос, его голос дрожал от нервного напряжения.

– Слушайте, Виктор Иваныч, – вдруг заговорил Артём, его голос был хриплым. – Это ведь моя вина, да? Мой ночной эксперимент… я всё испортил. Если бы я не лез со своими улучшениями, мы бы сейчас сидели в лаборатории, пили чай и обсуждали результаты нормального эксперимента.

Виктор остановился, но не обернулся. Он знал, что Артём ждёт прощения или хотя бы слов утешения, но не мог дать их. Не сейчас. Гнев и разочарование всё ещё кипели в нём, смешиваясь со страхом и неопределённостью.

– Мы разберёмся с этим позже, – холодно сказал он. – Сейчас главное – выжить. Твои эксперименты, мои просчёты, пульт Уилсона – всё это можно будет обсудить, когда мы выберемся отсюда. Если выберемся.

Артём сглотнул, его лицо побледнело, но он кивнул и замолчал. Виктор почувствовал укол вины за свою резкость, но отогнал его. Артём был талантлив, но его безрассудство могло стоить им жизни. Если они выберутся, он поговорит с ним. Если…

Подземелье казалось бесконечным, его стены давили, словно сжимая их в своих каменных объятиях. Каждый шорох, каждый звук капель воды заставлял их вздрагивать. Виктор чувствовал, как его сердце бьётся в такт этим каплям, отмеряя секунды их неизвестности. Время здесь, казалось, текло по-другому – медленнее, тягуче, словно мёд.

Внезапно позади раздался глухой удар, словно что-то тяжёлое рухнуло на пол. Виктор и Артём резко обернулись, их сердца замерли. В тусклом свете, пробивавшемся через трещины, они увидели фигуру, распростёртую на камнях. Это был мужчина, одетый в современную для них одежду – тёмную куртку, джинсы, тяжёлые ботинки. Он медленно шевельнулся, издав сдавленный стон, и попытался подняться, опираясь на стену.