скачать книгу бесплатно
В это время в вокзальную милицию притащили парня. Это был жулик, грязный и вонючий. На него тоже стали составлять протокол. Приказали ему раздеться до трусов для обыска. А нас попросили быть понятыми. Ночь ведь глубокая, кого найдёшь?
Жулик матерится, милиционер тоже. Наслушались мы и нагляделись всего. Поставили свои подписи понятых на протоколе обыска жулика и думали, что хоть нас отпустят после этого. Ничего подобного. Тётка-контролёрша бдит и не спускает с нас глаз. Мы по-прежнему кислые. Алёна не из робких, стала качать права. Дескать, отдайте нам пропуска, штраф мы заплатим завтра, и нечего нас пугать дирекцией – у нас денег на билет не хватило! Вот когда мы начнём получать нормальные зарплаты, тогда и ездить зайцами не будем!
В какой-то момент тётка-контролёрша отвлеклась, и милиционер зашептал: «Девушки! Не ерепеньтесь. Сейчас будет пересменка, тётка уйдёт, и мы вас отпустим». После пересменки нам объявили: «Свободны!»
Свободны-то свободны, но наша принципиальная Алёна возвысила снова свой голос: ночь глубокая, утро нескоро, трамваи не ходят, денег у нас на такси нет – не пешком же нам топать в наше очень далёкое от вокзала загородное общежитие! Путь идёт по пустырям, мимо цементного завода и тюремной зоны, в которой позднее, говорят, мотал срок зять Брежнева Юрий Чурбанов. Может, и не в этой зоне он был, вокруг Тагила таких колоний множество. Но и эта колония пугала нас. В ней происходили страшные события. Однажды «сарафанное радио» на заводе донесло до нас жуткую историю, что из этой колонии вывозили ящики с изготовленной колонистами продукцией, и в одном заколоченном и дурно пахнущем ящике обнаружили расчленённый труп пропавшего солдата-охранника.
Да и наши наставники с химфака, провожая нас в Тагил, предупреждали: «Будьте там осторожны, особенно в транспорте или на рынках, город бандитский и ворья много: на ходу подмётки срежут!»
Ну а наша история закончилась благополучно. Вокзальный милиционер вызвал милицейский «уазик», и нас домчали до родного общежития. Два сопровождающих милиционера галантно с нами распростились.
Начались обычные трудовые будни. Неожиданно получаю письмо из Свердловска от моего научного руководителя дипломной работы, которую он собирался отправить на конкурс студенческих работ.
«10 ноября 1962 г.
Здравствуйте, Люся!
Наконец вы нашлись!
Я вас очень ждал, как вы обещали, в первых числах сентября.
Мы должны были оформить работу на выставку студенческих работ, но вы, «изменщица», не явились. Потом В. Дашко мне сообщил, что был в Тагиле, видел наших и сказал, что вы живёте неплохо и в Свердловск пока не собираетесь.
А работа так и лежит. Завтра с утра собираюсь пойти в Белинку и набросать черновик, потом перепечатать, переплести и сдать в научный отдел.
У нас опять серьёзно заболел Геннадий Дмитриевич Пащевский. Завтра в 4 часа пойду его навестить. На химфаке много нового в смысле улучшения условий работы. Провели ремонт. В вестибюле отгородили аудиторию, сделали новую вентиляцию, стеклодувную мастерскую, настроили наш новый прибор ТУ-600; сегодня я уже провёл первые опыты с ультразвуком.
В этом году сразу у 4-х сотрудников пятидесятилетие со дня рождения
( у Тагер А.А., Новикова Н. И., Губельман С. М. и Черниховской Я. Я.)
Л. Н. Голдырев ушёл на пенсию, и я вместо него работаю с биологами.
У меня два курсовика и два дипломанта – Одинцов и В. Попова. Она будет работать по эфирам, а он по конденсации Дарзана. Мне очень жаль, что вы два раза были в Свердловске и не зашли. Можно было зайти ко мне домой – это рядом с химфаком. Но я понимаю, вам было не до нас. Камфараты ваши ещё не продвинулись, т.к. Суворова весь год проболела. Нам очень приятно узнать, что живёте вы дружно и весело. Работа хорошо известная, интересная и самое главное – нужная. Большое спасибо за поздравление и добрые пожелания. Передал Вячеславу Ионовичу и Марии Андреевне.
Прошу передать наши приветы всем химфаковцам. Пишите, приезжайте, не забывайте.
С уважением Новиков».
Вот и альма-матер не хочет терять связи с нами, выпускниками УрГУ. Мне было лестно получить это письмо, но мои планы были уже далеки от родного химфака, да и конкурс студенческих работ, как я считала, больше был нужен в научной карьере Николаю Ивановичу, чем мне. Через несколько лет я узнала, что моя тема была продолжена в курсовых и дипломных работах других химфаковцев, и они ссылались на мою работу, поскольку я первая исследовала свойства синтезированных мной камфаратов. И я даже не думала и не знала, что могла бы вместе с Николаем Ивановичем написать статью и послать в какой-нибудь научный журнал.
Моя тагильская жизнь шла по-прежнему с не определившейся будущностью. Между тем у моих подружек жизнь менялась. Первой «уходить со своей гитарой», к нашему изумлению, пришлось Ларисе. Пока мы ездили в Свердловск, у неё закрутился скоротечный роман с Володей Примаком, и вот уже мы приглашены на свадьбу, и вскоре Лариса собрала свои вещички и переехала на Вагонку, где жил её Володя с родителями.
Появилось нечто в перспективе и у Алёны. В Тагиле стал часто появляться командированный из Москвы сотрудник НИИВОДГЕО Борис Краснов. Останавливался он жить в городе в заводском доме для приезжих, где комендантшей была «тётя Софа», поэтому и дом этот мы называли «У тёти Софы». Там же, «У тёти Софы», останавливался другой приезжий из Москвы, сотрудник НИИПМ, будущий московский мэр Юрий Лужков. И оба они приезжали в лабораторию непрерывных процессов, где трудилась моя подружка. «Московские гости» решали проблемы в связи с пуском опытно-промышленной установки получения феноло-формальдегидной смолы по новой технологии непрерывным способом – детищем молодых изобретателей завода Иванова и Дёмкина. Дёмкин, не имея квартиры в городе, постоянно проживал «У тёти Софы», а семья его, жена и маленький сын, жили в родном его Ленинграде, не желая переселяться в холодный уральский климат. Но отпуск они проводили обычно вместе. Такая вот странная семья.
Благодаря Алёне я познакомилась с этой командированной из Москвы и Ленинграда троицей – Краснов, Лужков и Дёмкин – раньше, чем с её непосредственным начальником Ивановым. Решая пусковые-наладочные проблемы опытно-промышленной установки «в верхах», Иванов постоянно пребывал в Москве, и я его ещё ни разу не видела.
Ну а Борис Краснов, бывая в лаборатории ЛНП, положил глаз на мою подружку и во время командировок стал часто заглядывать в нашу девичью келью у проходной завода. Юрий Лужков нашего внимания не удостоился. Был он не в нашем вкусе: невысокий, кругленький и лысый, к тому же женатый человек, не увлекающийся женским полом. И познакомились мы с ним своеобразно. Вечер, сидим в своей общаге с девчонками, пьём чай. Стук в дверь. Кричим: «Войдите!» Возникает этот человек и спрашивает: «Кто тут Алла Светлолобова? Ей записка от Бориса Краснова из Москвы». Спустя годы мэр Москвы Юрий Михайлович во время наших нечастых контактов категорически отрицал свою роль почтового голубя в Тагиле, но так вышло у него случайно. Когда мы с подружкой уже жили в Москве в своих семьях, мой муж Пётр Сергеевич Иванов, бывший начальник лаборатории, в которой работала Алёна, и бывший главный инженер завода Владимир Петрович Потапов, тоже начальник, были приняты в мэрии Юрием Михайловичем Лужковым. Они сфотографировались у него в кабинете, и фото попало в мои руки. Я отправила снимок подруге с такой вот подписью:
Вспомни, Алёна, Нижний Тагил,
Нашу общагу и кто к нам ходил.
Вот фотоснимок – знакомые лица?
Впору теперь нам с тобой удивиться,
С краю – начальники, в центре – то кто же?
Он не начальник, а просто прохожий –
Тот, кто от Бори записки носил,
В двери стучал, ну и к нам заходил!
А тогда, в Нижнем Тагиле, мы и предствить не могли, как круто спустя годы изменится у всех нас наша жизнь…
На дворе холодный уральский декабрь, холод загонял нас в помещения. В первых числах декабря в Тагил снова приехал Борис Краснов и пригласил нас с Алёной «К тёте Софе» на празднование его дня рождения, подгадавшего на эти числа. «У тёти Софы» нас встретила весёлая компания командированных, из которой мы знали только Краснова и Дёмкина. Чувствовали себя довольно робко среди незнакомых мужчин.
Дёмкин блистал красноречием, рассказывал анекдоты, потом запел известную в молодёжных пьянках песню с добавлением собственных импровизаций в куплетах:
С деревьев листья опадали, ёксель-моксель.
Пришла осенняя пора – с сентября
Ребят всех в армию забрали – хулиганов–
Настала очередь моя – главаря.
И вот приходит мне повестка – на бумаге –
Явиться в райвоенкомат – завтра рано.
Мамаша в обморок упала – с печки на пол,
Сестра сметану пролила – вот растяпа!
Мамашу с полу поднимите – в зад на печку,
Сестра, сметану подлижи – языком.
А я молоденький парнишка – лет 17,
может, больше или меньше –
На медкомиссию пошёл – нагишом.
А после в поле окопались, носом в землю,
Подходит ротный командир – ать-два!
Здорово, братцы-новобранцы, матерь вашу,
Пришло вам время помирать, вашу мать!
Летят по небу самолёты-бомбовозы –
Хотят с землёю нас сравнять, снова мать!
И я, молоденький парнишка, лет 17, 20, 30,
может, больше или меньше –
На поле раненый лежу – и не дышу.
Ко мне подходит санитарка –
звать Тамарка Иванова –
Давай тебя перевяжу.
двум бинтам и сикось-накось
И в синитарную машину –
студебеккер – опель-дроппель – мерседес –
С собою рядом положу –
но только на бок, между трупов.
С тех пор прошло уж лет немало –
лет 17, 20, 30, может, больше или меньше,
В совхозе сторожем служу и не тужу!
Сажу картошку-скороспелку на продажу,
Жену Тамарку сторожу я от соседа,
чтоб не спортил!
Стало совсем весело от такой песни. Какую Тамарку Иванову вставил в распеваемые куплеты Дёмкин по собственной инициативе, мы с Алёной не догадывались. В какой-то момент хлопнула входная дверь, в тёмной прихожей мелькнула долговязая фигура. Лица я не разглядела. Не раздеваясь, человек вызвал Дёмкина, что-то передал ему и удалился.
– Люси! Видела? Это мой начальник Иванов заходил. Опять в Москву поехал! – толкнула меня в бок Алёна.
Мне было не до начальника, в это время Борис травил разные байки о Тагиле, и я всё своё внимание и уши обратила к Борису. А он говорил примерно следующее:
– Москву как называют? Москва-матушка! А Одессу? Одесса-мама! А Ростов? Ростов-папа! А Тагил? А Тагил – мать твою за ногу!
Время близилось к полуночи, мы с Алёной совсем забыли, что нам надо выбираться отсюда к себе в загородную общагу, а трамваи уже не ходят. Дёмкин сказал:
– Оставайтесь, девчонки, у нас! Мы освободим одну койку.
Пошептавшись, мы с Алёной приняли решение остаться. В самом деле, зачем в такой мороз и каким транспортом ехать к заводу пластмасс? Можно, конечно, у вокзала словить такси, но и до вокзала надо идти пешком. Мужчины основательно поднабрались, пойдут нас провожать, ещё замёрзнут. Мы не особо и боялись, что к нам они будут приставать. На всякий случай легли на койку вдвоём, а дверь закрыли на крючок. Не прошло и получаса – в дверь забарабанила бдительная тётя Софа:
– А ну выметайтесь, девки! Иначе милицию позову!
Мы с Алёной испугались предстоящего разбирательства, быстренько оделись и выбежали на лестницу.
Тётя Софа не унималась и орала нам вслед:
– Проститутки!
Я молчала, но Алёна не могла стерпеть такого оскорбления, обернулась и громко ей крикнула:
– Тётя Софа! А вы – дура!
Борис не мог допустить, чтобы мы с Алёной брели по ночному Тагилу, и вскоре догнал нас.
На вокзале долго искали такси, нашли, наконец, и уехали с Алёной. Борис простился с нами. На следующий день мы узнали, что он потерял шапку и приморозил свои уши. Да уж! Это – Тагил, северный город…
Девчонки-подружки продолжали общаться с нами в письмах. Реже, чем Ия, писала нам Нина Попкова. Она жила в посёлке Титан и тоже в общежитии для молодых специалистов.
«16 ноября 1962 г.
Здравствуйте, Люся, Алла, Лариса!
Как ваше настроение после праздника? От девчонок ничего не получаете? Я даже боюсь, вдруг с ними что-то случилось. Правда, самое вероятное, это то, что они упились вдрызг и не смогли приехать. А вдруг что-нибудь другое. Я никак не могу выбраться сейчас к ним, и они ничего не пишут. Боже, как я добиралась до своей Магнитки! Чуть ноги не обморозила, и в довершение всего одна девчонка сожгла мои туфли. Взяла, видите ли, их посушить, да и заговорилась, а они не будь дураками, и сгори. В чём ехать? Она так переживала, что мне же пришлось её успокаивать. Доехала в каких-то драндулетах, вызывая обильные замечания по дороге к дому.
Сейчас работаю в ночь, а в свободное от сна и еды время учу всех танцевать чарльстон. Я тут всех заразила и каждый вечер у нас в комнате столпотворение, так как никто не имеет понятия об этом танце и я являюсь учителем. Стоит такой топот, гомон, что я ухожу на работу с головной болью. Но и на работе не оставляю своей просветительской деятельности и прыгаю часа по 2 по лаборатории. Лаборанты пристают: «Нина, ну как? Научи!» А я со знающей миной учу их».
Письмо это развеселило меня. Ниночка – любительница классической музыки, вытаскивающая меня во время учения в УрГУ то в оперу, то в филармонию, вдруг стала учителем модных танцев! И прыгать ей в чарльстоне не пристало при её болезни: у неё с детства диагностирован какой-то порок сердца, и она была освобождена от уроков физкультуры. Но молодость толкала нас всех к безрассудному поведению – то к пьянкам и кокетству с ребятами, то к танцам до упаду. Ия такое поведение характеризовала жаргонным словом непонятного сысертского происхождения – «зноздёж». Значения этого слова я не нашла ни в одном диалектном словаре, но сама подобрала синоним – «выпендрёж» – от более понятного и общеупотребительного глагола «выпендриваться».
Ну а мои родители о моих загулах ничего не знали, они беспокоились о моём вхождении в трудовой коллектив на заводе и моими бытовыми условиями и планировали в свой отпуск приехать в Нижний Тагил – посмотреть, как устроилась их дочь в северном холодном городе.
Получаю письмо от папки и узнаю, что планы его неожиданно поменялись – он получил льготную путёвку в санаторий «Сигулда» в Прибалтике. Надо сказать, что родители дальше Урала и Сибири на запад ни разу не выезжали. Нелегко было решиться на такую поездку. Мама, оставаясь дома, расстроилась.
Папка по пути в Прибалтику побывал в Москве. Его неуёмная натура требовала посещения всех достопримечательностей, и он подробно писал, где был и что видел. Читая его письмо в нынешнее время, вспомнила фильм «Печки-лавочки» Василия Шукшина, вышедший на экран в 1972 году. Те же провинциальные настроения в фильме, что и у моего папки.
Подробно, до мелочей, пишет мне о своих впечатлениях:
«13 декабря 1962 г.
Из санатория Сигулда в Латвийской ССР,
корпус 3, комната 4.
