скачать книгу бесплатно
Снегу мало. И зелёная трава проглядывает кое-где. А ведь начало марта сейчас. Вроде бы рановато появиться траве. Небо серое, затянутое сплошной пеленой.
Приближаемся к Варшаве. В Бресте в наш вагон сел молодой парень, поляк, говорящий по-русски. Говорит, что возвращается домой из Ленинграда. Держится свободно, раскованно, но не развязно. Во всех его жестах и поведении видна культура и воспитанность – не то что у наших ребят, которые не умеют держаться. Справедливости ради сказать, ведь и мы, русские девчата, в поведении не европейки. Нас никто не учил хорошим манерам и обращению. Я вот чувствую себя несколько зажатой.
Вдали сквозь дымку показался шпиль высотного здания, построенного нами, советскими, в дар польскому народу. Говорят, поляки это здание не любят за то, что оно не вписывается в архитектурный стиль Варшавы и является чужеродным телом в облике города.
Очертания незнакомого города всегда притягивают. Парень-поляк, словно угадав наше желание, говорит, что с удовольствием показал бы нам Варшаву, если бы мы располагали достаточным временем.
Поезд остановился. Мы вышли на перрон. Парень не спешит выходить. Достаёт папиросы и, как истинный джентльмен, предлагает их вначале женщинам. К такому мы «не привыкши».
Проговорили мы, видимо, долго, потому что к нашей группе подошёл поляк-железнодорожник и на смешанном польско-русском языке объяснил нам, чтобы мы поспешили пройти в вагон.
Я заняла ставшее привычным для меня место у окна. Пока поезд набирает скорость, успела понаблюдать заоконный пейзаж. Ничего особенного. Тянется пустырь. Много разрушенных ещё со времён войны домов. Но совсем рядом растут красивые современные дома. Вот только как они строятся? Почему-то почти не видно подъёмных кранов.
Познань. Время летит не так быстро. От остановки до остановки проходят долгие часы, которые мы коротаем за разговорами, едой (что-то страшно много едим – от скуки, что ли?). Целый день по радио слышна эстрадная музыка. Поют в основном мужчины. Ведь сегодня женский праздник 8 Марта. В нашем вагоне семь женщин-туристок, и одна женщина едет с мужем и маленьким сыном в Германию. Муж у неё военный. Все восемь женщин ждут организованного поздравления, но мужчины что-то не спешат.
Познань, быть может, имеет сходство с нашим Таллинном, в котором я не бывала, но видела на открытках и в кино – такие же дома, с высокими крышами и узкими окнами. Узкие улицы. Очень чисто. Вот идёт трамвай. Пётр просит обратить внимание на какие-то вертушки на крыше. Вентиляция, вероятно.
К вечеру среди мужчин стало заметно какое-то движение. Наконец из коридора донёсся зычный призыв нашего руководителя Александра Никифоровича: «Прошу всех выйти!»
Мы, женщины, собрались в одном конце коридора, мужчины – в другом. Начинается торжественная часть: речи, поздравления. Каждой женщине вручена поздравительная открытка с автографами всех мужчин. А в заключение мы получили общий подарок: бутылку вина, яблоки, конфеты, вафли – всё это в полиэтиленовом пакете, о котором было сказано, что в состав подарка он не входит, а посему его следует вернуть владельцу. Нам, женщинам, хорошо понятно, как нелегко было мужчинам наскрести даже столь скромное угощение. Я, например, узнала бутылку вина, которую мы с Петром припасли на всякий случай, выезжая из Москвы. Что ж! Мужчин можно извинить. В Польше за неимением злотых они ничего не могли купить. Со своими неконвертируемыми рублями мы оказываемся за рубежом почти что нищими.
Поблагодарив мужчин за внимание и заботу, мы, женщины, забились в купе. Пьём, поём, болтаем. В наш гарем время от времени очень деликатно вмешиваются мужчины. Скромно постучавшись в дверь, то один, то другой подбрасывает нам то бутылку пива, то просто бутылку минеральной воды.
Вот опять кто-то совсем уж тихо скребётся в дверь купе. Открываем. У двери стоит самый маленький мужчина, 4-летний Сашенька. В руках у него два яблока, которые он тут же от смущения роняет. Тихим голоском лепечет заученную фразу: «Дорогие женщины! Поздравляю вас с праздником». Мы пришли все в состояние полного умиления. Разговор пошёл на семейные темы, о детях. Выяснилось, что у всех женщин, кроме меня, дети есть. Я тихонько выскользнула за дверь и удалилась в своё купе. За окном уже темно. Забираюсь на вторую полку и проваливаюсь в сон. И вдруг сквозь сон слышу чистую немецкую речь. Мы в Германии. Франкфурт-на-Одере – пограничный город между Польшей и ГДР. Немецкие солдаты-пограничники проверяют наши документы, и мы снова укладываемся. Засыпаю не сразу. Мне до невозможности весело оттого, что всё происходящее похоже на сон и я еду в Германию. Если бы моё настроение полностью отражалось на лице, то у меня была бы самая ликующая физиономия на свете.
Примерно через два с половиной часа по вагону, словно ветер, проносится одно слово: Берлин!
И вот он вокзал – Остбанхоф. Не успели выйти из вагона, услышали: «Здравствуйте, дорогие товарищи!» Нас встречает представительница «Интуриста» Елизавета Александровна Олборт, женщина средних лет, подвижная и бойкая. Смеётся: «О, здесь столько му?жчин (с ударением на слоге «му»), так я немного смущаюсь». Она чешка по национальности и говорит не совсем правильно по-русски.
Садимся в автобус. Водитель Отто, высокий худощавый немец, приветствует нас. Мы направляемся в отель «Адлон». Несмотря на то, что очень хочется спать, с интересом смотрим в окна. Город освещён слабо. Совершенно не видно людей – это и понятно: сейчас глубокая ночь. Елизавета Александровна сообщает нам названия улиц, по которым проезжаем. Чем ближе к границе между Восточным и Западным Берлином, тем больше попадается разрушенных ещё с войны домов. В темноте, с пустыми глазницами окон, они выглядят жутко.
Отель «Адлон» находится слева от Бранденбургских ворот. Совсем рядом граница и Рейхстаг, принадлежащий сейчас англичанам. Жилых домов почти нет, а когда-то это был самый центр и средоточие гитлеровской власти.
Отель был самым фешенебельным, в нём останавливалась высшая знать Европы, включая императоров. После капитуляции Берлина в 1945 году здание было занято советскими солдатами и полностью сгорело во время пожара. Сохранился только один флигель, который подремонтировали и приспособили под гостиницу. Здесь нас и поселяют. Лифт не работает. Мы получаем комнаты на втором и третьем этажах. В номерах есть все удобства. Оставляем свои чемоданы и спускаемся вниз в ресторан на ужин. Лёгкая закуска: двух сортов колбаса, ветчина, половинка яйца, посыпанная красным перцем, какая-то штучка из желе, консервированная рыба. Хлеба достаточно много, но он невкусный и чёрствый, словно из опилок. Из питья нам приносят пиво и лимонад.
Кроме нас, в зале никого нет. Даже официанты удалились в соседнее помещение. Оттуда доносится вдруг оглушительный звук чихания – А-а-а-пчхи! Я от неожиданности испуганно ойкнула, а за столом рядом ребята восторженно отреагировали на этот чих: «Вот это по-нашему!»
После объявления программы на следующий день расходимся. Очень хочется спать. Кровать в номере великолепная. Можно лечь хоть вдоль, хоть поперёк. Вместо одеяла пуховая перина. Ох и посплю я!
«Кенст ду дас Ланд»? Берлин и Лейпциг
Рано утром, ещё в полусне во мне зазвучали по-немецки слова: «Kennst du das Land, wo die Zitronen bl?hn». И: «Kennst du es wohl? Dahin…» Вот всегда так: когда у меня не получается выразить эмоции своими словами, из памяти вдруг всплывают поэтические строчки песен или стихотворений, созвучные с моим настроением. Всю песню юной Миньоны из романа Гёте не помнила – давно читала. Слово «цитронен» и без перевода понятно. Поётся о некоей цветущей на юге стране Лимонии, куда стремится и зовёт своего возлюбленного Миньона. «Dahin» означает: «туда». Нам туда надо!
Южная страна Лимония возникла в моей голове непроизвольно, под хорошее настроение, с которым проснулась, и не вполне подходит к программе сегодняшнего дня, которую можно бы обозначить русскими словами: «Знаешь ли ты страну?»
Мы начинаем экскурсионную жизнь в ГДР, и я продолжаю делиться впечатлениями со страниц моего давнего путевого очерка, может, излишне подробного и растянутого, но самой теперь интересно его читать в другом веке, когда многое в мире изменилось и страны такой, ГДР, уже нет.
9 марта 1963 г.
Рано вставать совсем не трудно. Мои внутренние часы идут по уральскому времени и показывают 10 часов утра. А в Берлине всего 6 часов. Несмотря на то, что заснула поздно, проснулась легко и к семи часам была готова на выход.
Во время завтрака руководитель группы сообщил, что гид из «Интуриста» может прийти только после обеда, но мы не будем его ждать и погуляем по городу в сопровождении, как нам сказали, одного советского товарища, который работает преподавателем в Университете им. Гумбольда.
Как я потом пожалела, что мы пошли всей толпой! Кто-то отстаёт, приходится долго стоять на одном месте. Слов нашего добровольного гида почти не слышно, к нему не пробиться. Нас же 35 человек – толпа! В этот утренний час на улице совсем мало людей, и наша толпа со стороны производит неприятное впечатление. Бросаются в глаза чёрные пальто и зелёные шляпы наших мужчин, тогда как одежда у немцев в основном светлых тонов. Хорошо хоть мы с Петром одеты вполне по-весеннему.
Погода пасмурная. Воздух насыщен влагой. Того и гляди начнёт моросить дождь.
Стоим в некотором отдалении от Бранденбургских ворот. Подступы к ним охраняются. Для осмотра пограничной стены, которая делит Берлин на две части, требуется специальное разрешение. До недавнего времени этот район был опасным из-за провокаций со стороны американцев. Поэтому советской стороной за одну ночь 13 августа 1961 года была возведена стена. Слово «стена» почему-то не нравится Елизавете Александровне. Она говорит, что восточные немцы называют ее гренцвалом, а западные немцы – стеной. И всё-таки это стена. За Бранденбургскими воротами она невысокая, а в других местах достигает трёх метров высоты.
Мы смотрим на ту сторону, и у всех появляется ощущение необычности, какое бывает на границе. Там другие нравы, порядки, хотя люди, живущие по обе стороны стены, говорят на одном языке. Очертания незнакомого города всегда привлекают. Отсюда нам виден обелиск советским воинам, воздвигнутый ещё до раздела Берлина на зоны. Хочется посмотреть, что же там дальше? Однако всё это недосягаемо для нас. Гренцвал!
Справа от ворот полуразрушенное, точнее, не восстановленное здание рейхстага с просвечивающим каркасом купола. Наш добровольный гид сообщает, что на крыше рейхстага расположен английский наблюдательный пункт. Там имеется подзорная труба, через которую англичане, вероятно, рассматривают сейчас нас. Думаю: показать язык им, что ли?
Мы хватаемся за фотоаппараты, но тут от ворот отделяется фигура немецкого солдата. Приблизившись к нам, он кратко говорит: «Nicht fotografieren!» Понятно: не фотографировать!
Слева от ворот, чуть подальше от «Адлона», большая изрытая площадь. Здесь находилась рейхсканцелярия Гитлера, говорят, с подземным ходом в рейхстаг. Её сравняли с землёй. В 1945 году этот район Берлина подвергся наибольшим разрушениям. Здесь закончилась последняя решительная схватка наших войск с фашистами. Четыре с лишним года шли наши солдатики до этих самых ворот. Ох, как многие не дошли!
До сих пор окрестные дома зияют пустыми провалами окон. Без крыш, с громадными пробоинами в стенах, они жутко напоминают об этой последней схватке за Берлин. А ведь 18 лет прошло.
Идём по Фридрихштрассе. Останавливаемся на берегу реки Шпрее. Над водой кружатся чайки.
Бульвар Унтер ден Линден. Снова много разрушенных домов. Проходим мимо Университета им. Гумбольда. Здесь учились Эйнштейн, Гегель, Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Эйнштейна знаю по теории относительности и его формуле. А труды Гегеля, Маркса, Энгельса конспектировала, просиживая в библиотеке много часов, «проходила» их и сдавала на зачётах и экзаменах, учась в университете в Свердловске. Фотографируюсь. Привет, мол, от выпускницы Уральского университета.
Немцев на улице очень мало. Где народ? У нас в утренние часы, когда люди спешат на работу, даже в небольших городах большой наплыв народу. А здесь автобусы идут полупустыми. Я спросила об этом Елизавету Александровну, она объяснила, что берлинцы предпочитают метро. Ну и что? В Москве тоже предпочитают метро, однако и в обычные часы люди заполняют улицы, магазины и все виды транспорта. По сравнению с Москвой Берлин показался мне малонаселённым городом.
Заходим на центральный рынок. Покупателей мало. Продавцам явно скучно. В то же время поражает изобилие продуктов, красиво оформленные витрины. Несмотря на то, что сейчас ранняя весна, много фруктов и овощей. Очень дешёвые яблоки. Но! Но мы не покупаем, понятно почему: у нас мало немецких денег. Экономим.
Наступило время обеда, и мы возвращаемся в отель. Пообедав, садимся в автобус и едем по городу. Маршрут почти тот же, что мы прошли. Гид из «Интуриста» показывает достопримечательности, но что это за осмотр из окна автобуса! Елизавета Александровна переводит объяснения гида слишком упрощённо: Направо то-то. Налево то-то. Я пыталась на практике использовать собственные познания немецкого языка, но не успевала схватить смысл того, о чём со страшной скоростью рассказывал гид. Немцы говорят быстро, не растягивая фраз. Произношение здорово отличается от того, которому студенты обучаются в наших советских вузах. Почему-то принято считать, что при изучении английского языка нужно обращать внимание прежде всего на произношение, а при изучении немецкого языка – на грамматику. Однако целый ряд согласных звуков в немецком языке произносится похоже с английским (r – например). И вот сейчас я слышу немецкую речь и с непривычки ничего не могу понять.
Проезжаем «Алекс» – любимую площадь немцев Александерплатц. На аллее Карла Маркса, бывшей Сталин-аллее, делаем остановку и выходим из автобуса.
Прекрасные современные дома. Недалеко небольшой красивый кинотеатр «Космос». Людей здесь больше. Много молоденьких мам с колясками, в которых сидят и лежат маленькие немчики. Дети очень чистенькие, одеты ярко, словно новые куклы.
Промелькнула пара новобрачных. Невеста вся в белом, будто сошла со страниц журнала мод. Жених подзывает такси, и они уезжают.
Одежда немцев оставляет приятное впечатление. Одеваются хорошо и современно. Немцы выглядят подтянутыми. Не суетятся и, переходя через дорогу, совершенно не смотрят по сторонам. Между прочим, русских здесь узнают именно по тому, как они переходят дорогу: вертят головой, озираются и не обращают никакого внимания на светофор. Нас предупредили ещё в Свердловске, чтобы мы были внимательными. И всё же здесь кое-кто забывался. Повертели головой – машин поблизости не видно. Пошли. Но вот стоящий рядом немец хватает за руку нашу туристку и сердито говорит, показывая на светофор. Улица пуста, а немцы всё равно стоят и ждут, пока не загорится зелёный свет светофора.
По программе мы должны были осмотреть музей «Пергамон»– собрание древностей, которые немцы вывезли из Малой Азии. Здание пострадало во время налётов авиации в 1945 году. Часть экспонатов вывезена в Москву и Ленинград и до сих пор хранится в запасниках Музея Пушкина и Эрмитажа. К сожалению, «Пергамон» закрыт. Зато получено разрешение пройти по ту сторону Бранденбургских ворот, на нашей стороне от стены.
Возвращаемся к воротам и заходим в комендатуру. Нас встречает молодой офицер, одетый в немецкую форму, – ну, немец, как из кино! Особенно бросается в глаза фуражка с высокой тульей. Офицер приветлив. У него голубые глаза и светлые волосы – типичный ариец. Только вместо напыщенного гордого выражения лица милая, какая-то извиняющаяся улыбка. Зовут его Курт.
Чтобы лучше рассмотреть, что делается за стеной, нам разрешают подняться на мостик. На той стороне стоит группа молодых людей в дымчато-
серых плащах. Елизавета Александровна говорит, что это «провокаторы», и просит не обращать на них внимания. «Провокаторы» машут нам руками, кричат что-то, фотографируют. Нам тоже разрешено фотографировать, и все, у кого были с собой фотоаппараты, начинают щёлкать затвором. Курт дал мне свой бинокль. На той стороне заметно оживление. Подошло несколько английских солдат, подъехали два американских грузовика, из них вышли 5-6 американцев. Все они спокойно разглядывают нас в бинокли, некоторые фотографируют.
Насмотревшись на «противников», мы снова идём в комендатуру. Курт интересно рассказал об охране границы. До недавнего времени в этом районе часто возникали даже вооружённые столкновения. Гибли люди. Так, на глазах у Курта убили его друга, он видел, кто это сделал, но без приказа не имел права стрелять. Ведь американцы того и хотели: чтобы завязалась перестрелка. Поди потом разберись, кто первым начал. Случалось, что американские танки беспрепятственно заходили в восточную зону и ездили по Фридрихштрассе. Пришлось обратиться за помощью к советским танкистам. И вот, когда очередной американский танк заехал на нашу территорию, навстречу ему двинулся советский танк. Оба остановились почти дуло в дуло и так простояли целый день, испытывая терпение и нервы танкистов. Потом американский танк развернулся и уехал.
Ежегодно в районе Бранденбургских ворот устраивались фашистские шествия. Словом, обстановка была очень напряжённой. Правда, случались и другие провокации: однажды под вечер появилась группа абсолютно голых женщин. Они непристойно танцевали и кривлялись.
«Мы с удовольствием посмотрели этот концерт и хотели бы, чтобы подобные «провокации» были чаще», – смеясь, сказал Курт.
Заканчивая свой рассказ, он предложил нам расписаться в книге для посетителей. Мы подарили ему сувенир-спутник, а он каждому вручил открытку с видом на Бранденбургские ворота. Расстались мы хорошими друзьями.
Едем в Трептов-парк. От впечатлений моя голова совсем разбухла, однако стараюсь ничего не пропускать. Проезжаем мимо какой-то фабрики или завода. Вдоль железнодорожного полотна лежит груда битых кирпичей высотой с двухэтажный дом и длиной метров триста. «Смотри, Люська, – говорит Пётр, – вот где апофеоз войны. Что там на картине Верещагина небольшая кучка черепов». «В этой войне и черепов было не меньше этой груды кирпичей», – думаю я.
Подъезжаем к парку, в котором похоронены семь тысяч советских солдат, погибших в боях за Берлин.
Минуя гранитную арку у главного входа, мы подходим к фигуре из белого мрамора скорбящей Матери-родины. Чуть подальше две бронзовые фигуры коленопреклонённых бойцов – старого и молодого. Впечатление такое, словно это живые люди, застывшие в безграничной скорби по погибшим товарищам. Отсюда открывается вид на всю территорию парка. Газоны в середине символизируют род войск: пехоту, бронетанковые вой-ска, артиллерию, кавалерию и авиацию. Справа и слева между саркофагами, на которых выбиты изречения Сталина и рельефы, отображающие историю войны, находятся братские могилы. В отдельной могиле покоятся тела четырёх Героев Советского Союза: генерала, полковника, сержанта и солдата, символизирующие единство армии.
На любом кладбище даже самый весёлый человек становится грустным и задумчивым. А здесь тем более. Я смотрю вперёд, где на огромном кургане стоит мавзолей со статуей воина-освободителя. На сером фоне неба памятник кажется особенно выразительным, своеобразным реквиемом в камне. Я смотрю на памятник, и мне вдруг начинает слышаться тихая, но торжественная траурная мелодия.
Мы поднимаемся по лестнице на вершину кургана, в мавзолей. В его зале под сводами находятся созданные советскими и немецкими художниками мозаичные работы, изображающие представителей шестнадцати союзных республик. На потолке блестит увеличенный в размерах орден Победы, на стене выбиты слова Сталина. Не слова здесь нужны, а сильные, как набат, стихи, мужественные стихи, чтобы у каждого входящего задрожало сердце.
В парке немноголюдно. Когда мы вышли из мавзолея, мы увидели группу французских моряков. Интересно, что чувствуют они и как они сюда попали?
Парк содержится в безукоризненной чистоте. Деревья аккуратно подстрижены, и только две плакучие берёзы, привезённые из России и посаженные здесь, растут, как им вздумается. Здорово придумали, посадив их в этом парке!
Вечером во время ужина узнаём приятную новость: Елизавета Александровна купила нам билеты на «Севильского цирюльника» в Комише Опер. Она сообщила, что театр находится недалеко от отеля, и поэтому мы пойдём «пешки». Это смешное словечко понравилось нам. Позднее мы частенько спрашивали Елизавету Александровну: «Дальше мы пойдём пешками?» Она не могла понять, почему мы смеялись. Объяснили, что пешки – это шахматные фигуры, а так как нас много, то мы и есть пешки.
Елизавета Александровна весело рассмеялась.
Впрочем, когда русские пытаются говорить по-немецки, иногда получается ещё смешнее. Например, задают по-немецки простой вопрос: «Где находятся Бранденбургские ворота?» По-немецки слово «ворота» имеет единственное число, средний род: das Tor. Другое слово, мужского рода: der Tor означает «дурак», во множественном числе «дураки» – Toren. Перепутав род и число, хотят спросить о местонахождении ворот, а в ответ почему-то слышат, что все дураки из Берлина уехали в Бранденбург.
Договорились идти в театр все вместе, но мы с Петром немного задержались, так как я гладила платье, а он ждал меня. Потом выяснилось, что руководитель делегации Михаил Никифорович решил проучить нас за опоздание (и правильно сделал!) и дал команду идти без нас. Подумаешь – испугали! «Язык до Киева доведёт». Так даже интереснее. Попробуем применить немецкий язык на практике. Спросила двух немецких офицеров: «Wo befindet sich Komische Oper?» Может, и неправильно использовала в разговоре немецкий возвратный глагол, но получила ответ: «Geradeaus, dann links». Понятно: «Прямо и налево». Ну и добрались сами. У входа в театр много пар. Вошли – билеты у нас были. Наших что-то нигде не видно. В гардеробе произошла маленькая заминка. Мы не знали, что надо платить и не могли вначале понять, почему нас не хотят раздеть. Потом разглядели на стене цифру чаевых. Разменяли 5 марок и заплатили. И тут увидели руководителя нашей группы, который довольно сердито посмотрел на нас и заметил, что мы самые недисциплинированные товарищи. Ну и ладно! Расплатились своими кровными пфенингами.
Через пять минут мы уже сидели в зрительном зале. Я ожидала услышать знакомую музыку Россини, но оказалось, опера написана другим итальянским композитором Джованни Пайзело. Он написал её в России, где жил долгое время и пользовался благосклонностью Екатерины II, «руссише царин».
Надо ли писать, что после Россини музыка не произвела на меня впечатления. Что касается постановки, то она была выполнена в духе немецких народных традиций. Костюмы, декорации – всё немецкое.
Артисты пели неплохо. Зал реагировал горячо. А мы сидели вялые и клевали носами. Опера шла четыре часа с одним двадцатиминутным антрактом. Признаться, мы не очень понимали, что происходило на сцене. За день устали, да и не перестроились на местное время. Спектакль шёл до 12 часов ночи, а на Урале это было 4 часа утра.
В отель шли быстро и по дороге проснулись. Елизавета Александровна подхватила меня под руку и стала расспрашивать, где я родилась и как живу. Очень удивилась, узнав, что я выросла на Урале и живу всю жизнь там. «Вы такая тоненькая, а Урал в моём представлении суровый край. Русские девушки, которых я встречала, все очень здоровые и полные». Выяснилось, что Елизавета Александровна не знает о существовании Свердловска. Ничего удивительного. Россия – страна большая.
10 марта 1963 г.
Едем в Лейпциг, спешим на Лейпцигскую ярмарку, которая через три дня закроется. По программе мы должны были провести два дня в Берлине, затем выехать в Потсдам. Однако в ГДР мы приехали немного позднее, чем намечалось, и теперь в нашу программу внесены изменения.
По дороге из Берлина минуем контрольно-пропускной пункт. Дорога раздваивается, одна ведёт в Западный Берлин, другая в Потсдам. Наш автобус едет в Потсдам, где живёт Елизавета Александровна. Она попросила водителя Отто заехать в город, чтобы она могла захватить свои вещи. Ждать долго не пришлось. Быстро забежав домой, Елизавета Александровна вернулась с небольшим чемоданчиком и шубкой из синтетики. Погода стоит ещё прохладная.
Выехали за черту города. Почему-то торжественно Елизавета Александровна объявила: «Товарищи! Мы проезжаем мимо киностудии ДЭФА». Смотрим в окна, но, кроме зелёного забора, ничего не видим.
Самое примечательное в пути в Лейпциг – великолепная автострада. Такие дороги строились по указанию Гитлера с целью быстрой переброски людей и техники с различных фронтов.
Мы проезжаем мимо небольших городков. Или это такие деревни у немцев? Узкие улочки. Двух-, трёхэтажные аккуратные домики с высокими крытыми красной черепицей крышами. За домами тянутся поля, лес. Конечно, это не наши российские масштабы. И всё равно невольно напрашивается мысль: неужели немцам этого было мало, и они полезли к нам на захват жизненного пространства? Все попадавшиеся по пути населённые пункты кажутся вымершими. Людей что-то не видно.
Дорога удивительно ровная. На протяжении всего пути руки Отто лежали на руле неподвижно, только кое-где он переключал скорость. О малейших трещинках и выемках на дороге сигнализировал специальный знак. Указателей на автостраде много. Заблудиться здесь невозможно. Указывается, сколько километров до ближайшего города, сколько метров до поворота. Через небольшие промежутки пути имеется выезд с автострады: останавливаться на дороге без уважительной причины нельзя. Нужно остановиться – съезжай. Если что-то поломалось, можно вызвать по телефону техпомощь. Телефон есть на обочине дороги. Шофёры в Германии сами не чинят поломки, часто даже не знают, как устроен мотор. К их услугам специальные мастерские, где машину отремонтируют, вымоют, заправят бензобак.
Скорость обгоняющих нас машин 80–100 км\час. Мы едем относительно медленно: 60 км\час. Дорога тянется однообразно. Немудрено заснуть за рулём от такого однообразия. Отто что-то сегодня не в духе, ворчит. Над его головой на полке лежит шуба Елизаветы Александровны, которая от торможения то и дело падает сверху на его голову. Но Елизавета Александровна упорно водворяет шубу на полку и не хочет её убрать. Вообще она расположилась по-домашнему; вяжет какие-то штучки из зелёной и коричневой шерсти. Мы поём до хрипоты. А за окном – чистенький, ухоженный лес. Оказывается, немцы вырубают его через каждые 60 лет и высаживают новый. Кое-где появляется необычный дорожный знак: оленья голова и указано расстояние в метрах. Это значит, что здесь проходит оленья тропа и шофёр должен быть внимательным. Если олень выскакивает на дорогу, надо остановиться и переждать, пока он не уйдёт с дороги. Что-то не верится, что в этом обжитом краю часто попадаются звери.
Мы приехали в Лейпциг через три с половиной часа. Автобус, словно океанский корабль посреди реки, кажется на узких улицах города непомерно большим. Кое-где заезжает даже на тротуар, чуть не задевая стены домов. В другом месте автобус катит прямо по трамвайным путям.
В центре города большое скопление машин самых разнообразных марок и конструкций. Люди идут сплошным потоком, однако без толчеи и шума.
Мы останавливаемся у старой ратуши: не знаем, куда ехать. Обедать ещё рано. В связи с ярмаркой все отели в центре заняты, поэтому мы не сможем устроиться здесь на житьё. Елизавета Александровна договорилась, что нас временно поселят в общежитии студентов фармацевтического училища где-то на окраине города. Туда мы поедем только вечером, когда нам приготовят комнаты.
Решили побродить по выставочным павильонам, они разбросаны в разных зданиях в центральной части города. Только техническая выставка сосредоточена на одной территории.
Елизавета Александровна не знает Лейпцига. Пока она уточняет маршрут, я пытаюсь по-немецки поговорить с двумя мальчуганами. Старший мальчишка охотно вступает в разговор; рассказывает, где живёт, как учится. Спрашиваю, знает ли он советских космонавтов. Не задумываясь, отвечает: «Титов» с ударением на первом слоге. На прощание дарим ему и его братишке значки. Оба радуются, но держатся с достоинством. Благодарят и, как взрослые, пожимают нам руки.
Идём по улицам. Накрапывает дождь. Пётр сегодня скучный. У него, вероятно, начинается грипп, он глотает пилюли. А болеть нельзя.
Заходим в павильон бытовой химии. Пропуском нам служит ярмарочное удостоверение. Кстати, оно чуть ли не единственный документ при проезде через границу (в районе Потсдама мы частично ехали через западную зону).
Описывать подробно, что мы видели на ярмарке, не имеет смысла. Щётки, мебель, обивочный материал… Словом, всё, что даёт химия человеку для устройства быта.
К назначенному часу идём в ресторан «Киев». В течение трёх дней, пока мы не переберёмся в отель, нам предстоит здесь троекратно питаться. Из-за большого наплыва туристов нас не смогли сразу впустить в ресторан и попросили подождать минут 30–40. Гуляли под дождём, так как ресторан не имеет вестибюля. Вход с улицы – прямо в зал. Около входной двери висит меню. Из любопытства читаю и перевожу с немецкого: салат «Пушкин», украинский борщ в тарелках (у них тут суп обычно даётся протёртый в пиалах и с небольшими ложками), warieniki, а рядом пояснение, звучащее в переводе на русский примерно так: «пакет (или карман) из теста, заполненный творогом».
Подошла очередь нашей группы. Располагаемся в одном из трёх залов. Пальто вешаем на круглые вешалки.
Официанты – молодые парни лет по 17–18. Один из них довольно чисто говорит по-русски, больше похож на артиста, чем на официанта. Чёрный костюм, белоснежная рубашка с бабочкой, бесшумная балетная походка, плавные движения рук. Приятно смотреть, как он двигается между столиками лёгким скользящим шагом, останавливается и спрашивает, чуть склонив голову: «Что желаете? Пиво или лимонад?»
Однако с самого начала нас не спешили обслужить. Еда была тоже не на высоком уровне. Обычный дежурный обед: салат из капусты и какой-то невкусной травки; борщ, совсем не похожий на украинский; жёсткое, не прожаренное мясо с отварной несолёной картошкой. На третье компот. К мясу нам подали также пиво – хорошее пиво, а кто хотел, пил лимонад. Внешний вид лимонада непривлекательный: жёлтая мутная жидкость, но на вкус лучше нашего.
После обеда отправились осматривать техническую выставку. Договорились о месте встречи и разбрелись кто куда. Мы с Петром и супруги Шишко пошли в павильон ГДР. Ира смотрит в основном на людей. Я поглазела немного на машины и тоже стала смотреть на людей. Всё равно в машинах мы ничего не смыслим.
С наступлением вечера собрались у автобуса. Поехали в общежитие фармацевтов. Елизавета Александровна не знает расположения улиц, постоянно сверяется с картой. И всё равно мы заблудились. Да ещё автобус застрял в грязи и начал буксовать. И это в Германии! Вышли. Не успела я шагнуть, как зачерпнула в свои белые туфли грязную жижу. Мы находимся где-то на окраине. Дорога не асфальтирована. Отто растерялся. Надо вытаскивать автобус, но одному ему это не под силу. Ну а наши-то мужички на что? Дружно упёрлись руками в автобус и с припевом «Эй, ухнем!» вытащили машину из грязи.
Пока всё это происходило, подошло несколько пожилых немцев. Одна старушка, приняв меня то ли за немку, то ли за переводчицу, стала что-то быстро говорить мне. Я поняла, что этой дорогой нам не проехать и надо поворачивать. Я считала, что немецкий знаю прилично, но на деле понимаю с трудом. Нет практики общения с немцами.
Отто, посоветовавшись с Елизаветой Александровной, решил ехать в объезд. Мы же отправились напрямик пешком, так как до общежития было уже близко. Вскоре увидели простое трёхэтажное здание. Внутри безукоризненная чистота, в коридорах полумрак, зато в комнатах окна во всю стену. Комнаты на четверых. Придётся нам делиться по половой принадлежности: мужчины, даже супруги, отдельно от женщин. Нас четверо: Ира, Галя, Лиля и я. Четыре низкие деревянные кровати с огромной по-душкой и периной вместо одеяла. Большой шкаф для одежды с отделениями для белья. На двери висит листок на немецком языке с правилами внутреннего распорядка.
В комнатах запрещается праздновать дни рождения и отмечать другие события. Для этого отводится на каждом этаже специальная комната, нечто вроде нашего красного уголка.
После 8 вечера в комнатах девушек запрещается находиться лицам мужского пола.
В 10 часов вечера свет в комнате должен быть погашен.
Я с интересом осматриваю кухню, умывальную комнату, душевую и сравниваю с тем, что мы имели в нашем новом университетском общежитии, когда я училась в УрГУ. Сравнение не в нашу пользу. Здесь в кухне газ, множество розеток. Умывальная комната сверкает чистотой, над каждой раковиной зеркало и полочка с пластиковыми стаканчиками. Раковин много. В душевой может вымыться чуть не всё общежитие одновременно.
А у нас что? Душевая была, но душ с момента постройки общежития не работал. Туалет с тремя кабинами. Раковина вообще одна. В комнатах, с трудом рассчитанных на четверых, умудрились вдвинуть ещё и пятую кровать. На одном этаже жили и ребята, и девчата, только в разных концах коридора. Зато и демократии было больше. Праздновали, когда хотели. Правда, для посторонних, не имеющих пропуска в общежитие, разрешалось быть до 23 часов.
11 марта 1963 г.
День посвящён осмотру технической выставки.
Стараюсь добросовестно вникнуть в некоторые производственные схемы, но, не зная производства, не могу представить, что в той или иной схеме принципиально нового. Больше обращаю внимание на людей. Их много. Слышится разноязыкая речь. Русские попадаются на каждом шагу. Случалось так: толкнёшь нечаянно кого-то, извинишься по-немецки, а тебе отвечают по-русски «пожалуйста».
