скачать книгу бесплатно
– Как так?
Глеб сбился. Она была не похожа ни на одну из знакомых девушек. Из совершенно неведомого ему круга. И в школе, и в институте он занимался разными видами спорта, от волейбола и пинг-понга до туризма и греко-римской борьбы, но ни в одном не достиг значительных успехов. Как только он понимал, что может это сделать, ему становилось скучно и он переходил в другую секцию. Из тех, с кем он занимался, профессиональными спортсменами стали единицы, но до самых низших спортивных разрядов докарабкалось большинство. Иногда он жалел, что у него не хватило терпения получить значок хотя бы третьего разряда. И ближе всего к пьедесталу он был в борьбе, которая, кстати, меньше всего нравилась.
Но что было, то было… Он даже не стал болельщиком, и футбольные чемпионаты и Олимпийские игры, пользующиеся повышенным вниманием соседей по общежитию, просиживал просто за компанию с остальными. И орал за компанию…
Официантка принесла салаты и пиво и избавила его от мучительных размышлений. Глеб налил в два больших фужера себе и Стасе и приглашающе приподнял.
– Банально, но – за знакомство.
– Почему банально. За встречу.
Она немного отпила и неторопливо стала есть салат. Он допил пиво и навалился на еду, не деликатничая…
Бифштекс пришлось ждать значительно дольше. Но первый голод был утолён, он попивал пиво, изредка предлагая долить Стасе и благосклонно принимая её отказ, и говорил уже, особо не вдумываясь, обо всём, что приходило в голову. Напротив него сидела очень красивая девушка, к тому же с фигуркой – закачаешься, и она не тяготилась им. Глеб прекрасно чувствовал, когда девушкам с ним становилось скучно, но сейчас Стася внимательно его слушала и не была безразличной.
Он рассказал об институте и о секциях, в которых занимался, о практиках в Приангарской тайге, о гигантских комарах в истоках Курейки, о том, как чуть не утонул в болоте, о встрече с медведем на таёжной тропе и как оба они этой встречи испугались…
…Вышли из ресторана после одиннадцати, уже как старые и добрые знакомые. Теперь он знал, что Стася – единственный ребёнок в семье военных. Папа и мама – офицеры-медики. Забайкалье – их пятое место службы, и, очевидно, не последнее, но здесь они живут уже довольно долго. Она закончила медицинский институт, но ещё в школе занималась гимнастикой, выступала на соревнованиях, были разряды, призовые места, поэтому в институте продолжила занятия, вошла в сборную команду, и больше времени уходило на тренировки и поездки на соревнования, чем на учёбу. Стала мастером спорта. После института ей предложили тренировать девочек в городском Дворце спорта. Родители против и сейчас, но ей нравится, она бы не смогла быть врачом, у неё настроение портится от одного вида белых халатов.
– Стасенька, это, несомненно, комплекс.
– По-видимому, – согласилась она. – Но что будем делать дальше?
Они посмотрели на табло: сверху светилась строка «Задержка всех рейсов до восьми часов московского времени».
– Надо искать место. Можно, конечно, вернуться домой, но пока я доберусь, пока обратно…
– А я не очень далеко живу, – сказала она.
– Поедешь домой?
– Не хочется. Но ни одного местечка…
Он обвёл взглядом видимую часть вокзала: Стася была права.
– Ну что ж, могу только позавидовать. – Глеб ещё раз вздохнул. – Пойдём, провожу до троллейбуса. «Я в синий троллейбус тебя посажу, последний, случайный…» – перефразировал он. – Тебе нравятся песни Окуджавы?
– Не все.
– А Высоцкий? – наконец нашёл свою тему Глеб. – Я в восторге. «Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтобы никто не запеленговал…»
– Терпеть не могу, – поморщилась Стася. – Грубятина и пошлятина.
– Нет, ты не права, – не согласился Глеб. – Высоцкий – это рупор поколения, это…
– Ты посмотри, какой снег, – перебила его Стася и подставила ладонь под крупные, густо падающие снежинки. – Я так люблю снег…
Она вышла из-под козырька, и в одно мгновение её пальто покрылось белым крапом.
– Мартовский снегопад – не самое лучшее, чего хотелось бы весной. Мне больше нравится зелёная травка, ручьи, запах талых снегов… – говорил он, любуясь Стасей, кружащейся в этом ослепительном хороводе, и начиная сомневаться в своих словах. – Но ты здорово смотришься.
– Я бы сейчас гуляла, гуляла…
– Так кто нам мешает, – Глеб прикинул в руке вес её сумки. – Мы можем за оставшееся время обойти полгорода.
– Пошли.
Он шагнул к ней.
Снежинки оказались мокрыми и бесцеремонными, через пару шагов ему пришлось смахнуть их с лица и поднять капюшон алеутки. Под ногами тоже всё хлябало, и он почувствовал, что начали промокать его не совсем новые ботинки. Они уже ушли от фонарей, и в полумраке фигура Стаси не казалась столь обольстительной, но она всё продолжала восторгаться, собирая снежинки в ладони, и он подумал, что руки у неё могли уже замерзнуть.
– Снег, конечно, замечательный, – сказал он, – и благодаря ему мы с тобой познакомились…
– Судьба.
Произнесла она это слово легко, не задумываясь, а у Глеба даже дыхание перехватило. А вдруг…
Но как же Татьяна…
Он попытался представить её сейчас здесь – и не смог. Рядом со Стасей трудно было вообразить кого-то другого.
– Ты так просто всё определила.
– А зачем усложнять? – Она обернулась, её волосы блестели тающими снежинками. Продекламировала, дирижируя руками: – Всё в этом мире пред-оп-ре-деле-но и не случай-но… – И, глядя ему в глаза, серьёзно добавила: – Надо наслаждаться каждым мгновением. Как в песне: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…» Или ты не согласен, Глебушка?
И от этого ласкового и многообещающего «Глебушка» ему захотелось петь, и он затопал ботинками по мокрому расползающемуся снегу, обрызгивая и себя, и её, забегая перед ней петухом и уже совсем не думая о мокрых ногах.
Где они шли, он уже не понимал, как потерял и ощущение времени, но троллейбусы нет-нет и проходили по пустынным ночным улицам и возвращали в реальность: к мокрым ногам, холоду, усталости и желанию очутиться где-нибудь в тёплой комнате.
– За мной! Не отставай…
Стася нырнула в арку между двумя высотками, они обогнули большой двор, миновали ещё несколько пятиэтажек, и вдруг, когда он уже хотел поинтересоваться, куда они идут так целеустремлённо во втором часу ночи, вошла в подъезд и застучала каблуками по лестнице. На площадке третьего этажа остановилась, открыла ключом обитую коричневым дерматином дверь и, полуобернувшись, поторопила:
– Заходи.
– Ты здесь живёшь, – догадливо произнёс Глеб, оглядывая небольшую прихожую, отделённую от всего остального китайской шуршащей занавеской, и ожидая, когда Стася снимет сапоги и передаст ему пальто.
Пока вешал её пальто и свою алеутку на ажурную настенную вешалку, она исчезла за занавеской.
Он с удовольствием скинул ботинки, помедлив, снял и мокрые носки, босиком пошёл следом.
За занавеской оказалась кухонька, и Стася уже ставила на плиту чайник.
– А где ванная? – спросил он, не догадавшись спрятать носки.
Стася прыснула.
– Видок у тебя… Пошли.
В коридоре толкнула дверь, нащупала выключатель. Ванная тоже была маленькой и чистенькой. Похоже, Стася любила всё белое.
– Советую погреться, – сказала она. – Я сейчас полотенце принесу.
– Не откажусь.
Он открыл кран с горячей водой и с удовольствием подставил руки под струю.
– Держи.
Полотенце упало ему на спину, дверь закрылась.
Глеб повесил его на голубенькие аккуратные крючки, одежду сложил на стоящую в углу маленькую стиральную машину, быстро прополоскал под струёй носки, повесил их на горячий змеевик, надеясь, что они должны высохнуть быстро, и с удовольствием залез в ванну, наслаждаясь набирающейся тёплой водой…
Из ванной он вышел окончательно разомлевшим и полуспящим.
– Пей чай, меня не жди, – встретила его на кухне Стася. – И взглянула на часы: – Ещё поспать успеем.
И ушла в ванную.
На столе стояли чашки, вазочка с вафлями и заварник. Он налил чаю, добавил кипятку, прихватил вафлю и прошёл к окну. Напротив виднелась пятиэтажка с единственным светящимся на втором этаже окном. Глеб стал думать, кому ещё может не спаться в эту ночь, но додумать не успел, вошла Стася в голубом халатике, раскрасневшаяся и сногсшибательно пахнущая. Он шумно втянул этот запах.
– Нравится?
– С ума схожу…
– Правда?.. Это рижские духи, взяла на пробу. Не обманываешь, правда нравятся?
– Слушай, Стася, у меня такое ощущение, что мы с тобой знакомы уже тысячу лет, – признался Глеб. Встретил её взгляд и словно утонул в зрачках. – И я просто-напросто безнадёжно схожу с ума…
– Так в чём же дело…
Она положила руки ему на плечи.
Он приобнял её, тёплую и душистую, коснулся губами её губ, неожиданно сильных, энергичных, и уступил им, стал торопиться, окончательно теряя голову и понимая, что теперь его не удержит ничто…
Он вернулся в этот мир на белоснежной простыне рядом с самой желанной женщиной на свете, злясь на себя за нетерпение, сожалея об оставшемся в прошлом миге, но гибкое и сильное тело обвило его:
– Ты так вкусно пахнешь.
И этот шёпот придал сил, терпения и они с одинаковой страстью отдались друг другу…
– Между прочим, скоро рассветёт, – прервала молчание Стася. Поднявшись, прошла к балконной двери. – Ты не возражаешь, если я приоткрою? Жарко.
– Нет, конечно.
Глеб откровенно её разглядывал и втайне удивлялся происходящему. Это было похоже на сказку: и этот мартовский снег, и эта опьяняющей красоты фигура, и нежность женского тела…
Он слушал, как в ванной бежит вода, и ему хотелось пойти следом за Стасей, видеть её, осязать её кожу, вновь ощущать себя в ней…
– Проветрилось?
Она, привстав на цыпочки, прикрыла дверь, дотянулась до верхнего шпингалета, и он опять удивился тому, что это тело принадлежит ему… Сразу же обнял, как только она опустилась рядом, словно боясь, что она может исчезнуть, и согласно покивал, в ответ на её слова:
– Надо поспать, Глебушка.
И ещё послушал её ровное дыхание, пока не заснул сам…
Они проспали восемь часов по Москве, но это не имело никакого значения. И даже не потому, что снег всё так же лениво падал на землю. Они начали утро с любви. Потом долго пили на кухне чай, поглядывая друг на друга и время от времени беспричинно прыская. Наконец Стася предложила всё же съездить в аэропорт.
– Родители извелись. – сказала она. – Если сегодня не улечу, сдам билет. А им позвоню.
– В принципе, мне-то уже и лететь опасно. Застряну там, а послезавтра в командировку.
Мелькнула мысль о Татьяне, но ровная, нисколько не волнующая, и на смену ей пришла другая: а зачем ему лететь? Может быть, прав Паша, и не стоит тратить время и деньги на невесть что…
– Но ехать придётся. Хотя бы для того, чтобы сдать билеты.
Стася поднялась, потянулась, гибкая, желанная: он не удержался и обнял, поймал её губы, влажные, вкусные, но она вывернулась, пригладила волосы.
– Лучше потом…
Самолёты, оказывается, уже летали: вот и пойми эту авиацию, снег так же идёт, а с восьми, как и было обещано, порт открылся. Но по многолюдному, нервному и шумному регистрационному залу можно было подумать, что, наоборот, всё идёт к закрытию аэропорта, может быть, даже к концу света: всем непременно именно сейчас нужно было попасть на самолёты. Регистрация шла у всех стоек, правда, на их рейсы регистрацию ещё не обьявляли.
Он вернулся к Стасе, ждущей его у газетного киоска, и, подходя, вообразил, как смотрят на неё другие мужчины. Пришёл к выводу, что смотреть они могут только с вожделением, и предложил сразу сдать билеты.
– Это первая волна, а мы с тобой где-то в третьей, – привёл свои доводы. – Часа три-четыре. А уже время…
– Уж полдень минул, – подсказала Стася, смеясь глазами, и прижавшись к нему, прошептала: – Я знаю, чего ты хочешь.
– Ужасно хочу, – признался он. – Я не представляю, что мы можем сейчас сесть в разные самолёты.
– У меня будет потом напряжённый период, а у мамы скоро день рождения, вот хотела заранее…
– Есть идея, – возбуждённо произнёс он. – В таком случае мы оба полетим к тебе. Я сейчас сдаю свой билет, покупаю…
– Не фантазируй, – она приложила к его губам палец. – Во-первых, билет на мой самолёт ты не купишь…
– А вдруг кто-то так же, как и я, круто меняет жизнь.
– А во-вторых, – продолжила Стася, не слушая его, – мои родители будут в шоке, если я приведу кого-нибудь без предупреждения.
– Но у тебя же были… мужчины.
– Были… Первый, лейтенантик, папин ученик. Кирилл. Это ещё в школе. Но об этом так никто и не догадался…
– Чёрт с ним, с Кириллом, – поймав себя на ревнивом чувстве, перебил Глеб. – Мы уже далеко не школьники.
– Ты не знаешь мою маму.