Нюит

Живот предательски заурчал, словно оголодавший рудник требовал дань. Она коснулась кольца, этого тусклого проблеска надежды в кромешной тьме – и в воздухе вспыхнула мозаика голографических окон. Девушка нажала на окно “Мои финансы”. Сглотнула горечь, как глоток отработанного машинного масла, и направилась в кухню, где смрад протухших овощей боролся за выживание с запахом отчаяния. Зарплата? Как всегда, задержана. Как всегда, в пути. Как всегда не придет.

Решив, что хуже уже не будет (глупая надежда, учитывая, где она жила), накинула на плечи кожанку – не броню, конечно, но хоть какое-то подобие защиты от этого гнилого мира. И направилась в святилище. Там, в полумраке, стоял ее “Черный Дьявол” – новенький мотоцикл, сверкающий черным лаком, словно гробница фараона, начищенная до блеска. Этот мотоцикл был чудом, глотком свежего воздуха в этом смрадном подземном склепе. Обшарпанный контейнер, купленный за бесценок, служивший ей домом, казался жалкой коробкой, в сравнении с этим воплощением скорости и свободы. Сев на сиденье, ощутила трепет – не страх, а благоговение перед мощью, которую держала в руках. Мотор взревел, словно раненый зверь, табло вспыхнуло голубым светом, отражая в ее глазах жажду вырваться из этой клоаки. Маршрут проложен. Она выехала, захлопнув за собой дверь с такой силой, что контейнер задрожал.

Дорога была мерзкой кишкой, изрыгающей потоки грязи и зловония. Где-то прорвало трубу, и, проезжая мимо, она облила пару пешеходов фонтаном зловонной жижи – словно сама судьба решила поиграть в свои жестокие шутки. Но она лишь усмехнулась, крепче сжала руль и прибавила газу. Она вырвется из этого ада, хотя бы на время. И вот он, выход… перекрыт. Возле голографического барьера маячил забитый юнец, едва выбравшийся из шахты. Грязь, кровь и угольная пыль покрывали его, словно погребальный саван. Глаза его – огромные, дикие, полные ужаса – говорили о таком, что лучше бы никогда не видеть. О таком, что живет глубоко под землей, в шахтах, высасывая жизнь из этого проклятого города.

– Эй, огрызок! Ты чё встал как хер на блюде? – заорала она, подходя ближе, словно сошла с обложки журнала, а не из этой дыры. Парень дернулся, словно его плетью хлестнули, глаза – два колодца, полные страха и дерьма. Даже для шахтера, повидавшего всякое в этих проклятых штольнях, он выглядел как выжатый лимон.Этот гоп-стопник шахтного розлива смотрел на нее, как на привидение – будто ни разу не видел крашеных баб.

– Там… хрень… какая-тоМонстр… какого-то с поверхности затащило… Ну, этого… ходячего кошелька…

Истории про подземных тварей, которые вылезают на свет, случались редко. Слава Богу. Но каждый раз ворошили старые страхи, словно ломом ковыряли в старой ране. Жить здесь – как на пороховой бочке, с фитилем из дерьма и надежды.

– И чё осталось от этого ходячего кошелька? – спросила она, давя в себе нервный смешок, который грозил перерасти в истерику. –Типа, чего пожрать эта тварь оставила, а?

Парень кивнул, как будто его дергали за веревочку. Молчал, словно корову доит, потом выдавил:

– Мозги… Везде мозги… И еще железяки… Импланты его жраные, валяются.

Она стояла, как вкопанная, и от этого дерьма даже её прибило к земле. Потом медленно села на мотоцикл, вцепившись в руль, словно это был спасательный круг. Волна адреналина и страха, как удар током, пронзила ее тело.

Огляделась, ища хоть какую-то лазейку, хоть какую-то возможность свалить из этого проклятого места. Мир был огромен, полон возможностей… где-то там, за пределами этого гниющего города.

– Да чтоб вас всех черти драли! – прорычала она себе под нос. – За что мне это, блять?

Сделала глубокий вдох, словно ныряя в омут отчаяния, и резко повернула руль влево. Похер на этот грёбанный проезд. Она найдет другой путь. Или проложит его сама, по костям этих тварей. Потому что застрять здесь, ждать, пока монстр вылезет и сожрет ее – это не вариант.

Дорога ныряла вниз, в кишки задворок, в этот склеп контейнеров, где запах свежей краски казался издевательством, насмешкой над убогостью вокруг. Когда-то здесь кипела жизнь, а теперь только пыль, паутина и призраки забытых надежд. Она медленно лавировала между ржавыми трубами, выброшенными из этой вселенной, как ненужный хлам. Закрыла глаза, отгородилась от звуков шахты, от кошмара, который оставался позади. На миг ей показалось, что мир сузился до размеров мотоцикла, до запаха бензина и кожи.

С каждым оборотом колеса, она будто пробивалась сквозь стену, попадала в другое измерение. Здесь пульс еле слышен, но он есть, этот слабый отголосок жизни, пробивающийся сквозь броню страха. Скрипнула подвеска, когда она вписалась в очередной поворот, и вот она – у другой двери, у другой возможности. Но проезд был закрыт голографическим барьером, пульсирующим тревожным красным цветом. На барьере мигали надписи: “ЗАБРОШЕНО. ОПАСНО. ВХОД ЗАПРЕЩЕН”. Да плевать. Она не собиралась торчать тут и ждать у моря погоды. Через официальный пункт пропуска не проскочить – начнут расспрашивать, сверять документы, задавать вопросы, которые она не хотела бы слышать.

Она выжала газ до упора. “Черный Дьявол” взревел, словно перед прыжком в бездну. И прорвался сквозь голографический барьер, словно нож сквозь масло. На миг ее ослепило, в ушах зазвенело, но уже через секунду она была на другой стороне.

Резко остановилась, глотнула воздух, словно тонущий, и коснулась кольца. На этот раз не финансы. “Контакты”. Пролистала, словно перебирая грехи. “Хмырь в пиджаке”. Она ненавидела его, этого скользкого урода, но ненавидела нищету еще больше. Нажала вызов.

– Я согласна, – прохрипела она в микрофон, словно выплевывая осколок стекла. – На любую работу. Слышишь? На любую.

Не дожидаясь ответа, отключилась и выжала газ. Мотоцикл взревел, словно дикий зверь, вырвавшийся на свободу, и понес ее к выходу.

И вот, наконец, она вылетела из шахты, из этой утробы земли, в Средний город. Воздух пах свободой, но свободой, смешанной с тухлой рыбой и речной гнилью. Здесь жили обычные люди, средний класс, те, кто мог себе позволить не копать землю в поисках хоть какого-то пропитания. Их жизнь была серой, предсказуемой, но безопасной. Они не знали, что скрывается внизу, в той дыре, из которой она только что вылезла. И пусть не знают. Пусть живут в своем наивном раю. А она… она теперь должна встретиться с Хмырем в пиджаке. И черт его знает, что ее там ждет.

Глава 5

Свет и Тени: Симфония нежности

Шаг. Ещё шаг. Поворот. Пируэт. Стоп. На краю сцены, подобно выдохнувшему мотыльку, опустилась миниатюрная девушка. Тёплый свет прожекторов мягко окутывал её, превращая белоснежные волосы и ресницы в яркий, сверкающий ореол. Она уже не просто жила – она сверкала изнутри, наполняя свою хрупкую фигуру особым волшебством, словно сама была отражением звёздного света.

Величие театра, подобного божеству, обвивало её, как благородный храм искусства, воздвигнутый не людьми, а самими Музами. Расписанный потолок был населён ангелами в лёгких шелковых одеяниях, которые грациозно танцевали среди глубоких и насыщенных цвета облаков. Позолота, грандиозные колонны, древнее дерево, хранящее мудрость веков – всё это, будто окутанное нежным светом прожекторов, создавало атмосферу неземной лёгкости, как будто само пространство звенело от вдохновения.

Когда она танцует, мир вокруг исчезает. Есть только музыка, свет и её тело, послушное лишь порывам вдохновения. В “Адажио” она – лебедь, изящный и печальный, томно скользящий по поверхности воды. В “Вариациях” она – фея, озорная и воздушная, дарящая радость своим лёгким полётом. Когда она смотрит в зал, она не видит лиц – лишь размытые пятна света и тени. Но иногда, на мгновение, ей кажется, что она ловит чей-то взгляд – глубокий, пронзительный, будто касающийся её души. И тогда на щеках вспыхивает румянец, и она теряет равновесие, словно очнувшись от волшебного сна.

В перерывах между репетициями, когда она пьет чай с другими балеринами, её голос звучит тихо и мелодично, словно журчание ручья. “Как же легко тебе даются фуэте, Агнесса, – вздыхает Маргарита, поправляя свою тёмную косу. – У меня ноги словно деревянные!” Агнесса лишь улыбается, опуская глаза. “Просто нужно представить, что ты – пёрышко на ветру, – шепчет она, и её слова кажутся такими же лёгкими, как вздох. – Тогда всё получится”. Иногда они болтают о поклонниках, о цветах и записках, которые получают. “Говорят, у тебя таинственный воздыхатель, Агнесса, – хитро улыбается Изабелла, поправляя бретельку своего платья. – Небось, богатый аристократ?” Агнесса лишь качает головой, смущенно пряча взгляд. Она не хочет делиться своими мечтами, боясь, что они рассыпятся, словно прах.

После выступления, когда занавес опускается и шум аплодисментов стихает, Агнесса чувствует себя опустошённой и одновременно наполненной. Её тело дрожит от усталости, но сердце бьётся учащённо, предвкушая встречу. Она медленно спускается со сцены, осторожно ступая по дощатому полу, словно боясь спугнуть хрупкое мгновение. В воздухе витает запах грима и пота, смешанный с ароматом её духов – тонким и цветочным, как утренняя роса.

И вот, она видит его – букет, лежащий на её любимом месте в первом ряду. Розы и маттиола, словно драгоценные камни, мерцают в полумраке зала. Сердце её трепещет, словно птица, бьющаяся в клетке. “Интересно, что он напишет сегодня?” – проносится в её голове. Она чувствует себя одновременно счастливой и испуганной. Счастливой от того, что есть кто-то, кто ценит её талант и красоту, испуганной оттого, что этот кто-то скрывается в тени, оставаясь для неё лишь тайной.

Она осторожно подходит к букету, словно боясь прикоснуться к нему. Её пальцы дрожат, когда она берет записку. Она разворачивает её и читает знакомый почерк: “Агнессе. Ты – само воплощение грации и красоты. Твой танец – это музыка для души. Твой преданный поклонник”. Агнесса прижимает записку к груди, и её щеки заливает жар. Кто он? Что он хочет от неё? Эти вопросы терзают её, не давая покоя. Но она знает одно: она не сможет успокоиться, пока не узнает, кто скрывается за этими нежными словами и прекрасными цветами. Она будет танцевать для него, в надежде, что однажды он выйдет из тени и раскроет своё лицо. И может быть, тогда она узнает, что такое настоящая любовь.

В своей комнате, укрытой под крышей театра, Агнесса осторожно перебирала лепестки нового букета от таинственного поклонника. Розы и маттиола пахли тайнами и надеждами, и она не могла отделаться от ощущения, что их аромат проникает прямо в сердце, заставляя его трепетать. Она была дочерью Юкимуры, владельца театра – человека, о котором ходили совершенно разные слухи. Говорили, что он не совсем человек, а дракон, принявший человеческий облик, чтобы покровительствовать искусству. Другие говорили, что он крышует мафию и много других гадостей. Сама Агнесса и думать о таком не хотела, правда ли это, ведь в его глазах иногда проскальзывала такая нежность и благородство, что любому станет понятно о его благородстве и честности.

И вдруг, как будто в ответ на её неизменные размышления, дверь приоткрылась, и в комнату вошла её новая сестра – Жизель. В её глазах сверкали слезы, а сквозь них пробивалась тень обиды, пряди волос волнами ниспадали на плечи.

– А ты почему такая грустная, Агнесса? – произнесла она, подходя ближе и рассматривая цветы в вазе, вытирая кулачком свои слезы.. – Это невероятно! Они почти такие же, как ты… нежные и удивительные.

Агнесса взглянула на Жизель, и в её сердце снова забилась надежда. Всё-таки, кто как ни сестра могла разогнать мрак и напомнить о свете? Ей наполнялось всё пространство, и с её появлением как будто взлетели тени. – Я просто… иногда теряю силы в обществе, – ответила она, указывая на цветы. – Всё это кажется таким хрупким и мимолетным.

Агнесса оторвала один из розовых цветков и аккуратно вложила его в прическу сестры. – Хрупкость – это лишь часть нашей сущности. Мы тоже такие, но помни, даже самое лёгкое может оставить отпечаток в сердце.

Жизель вздохнула и призналась, почти шепотом: – Знаешь, Агнесса, я хотела сегодня погулять по ночному городу, но Ичигику …

– Ичигику? – переспросила Агнесса, поняв, что речь идет о роботе-гейше, приставленном к ним отцом в качестве компаньонки и телохранительницы.

– Да, этот железный истукан! – вспылила Жизель. – Она сказала, что отец не разрешил мне выходить. Будто я маленькая!

– Он просто заботится о тебе, – мягко сказала Агнесса, хотя и сама чувствовала некоторую неловкость от чрезмерной опеки отца.

– Заботится? – Жизель фыркнула. – Я хочу свободы!

Агнесса улыбнулась и, словно отвечая на её тоску по свободе, достала из шкатулки маленький, сверкающий чип. – Не грусти, Жизель. Смотри, что у меня есть! – Она подошла к специальному устройству, напоминавшему изящный проектор, и аккуратно вставила чип в разъем.

– Что это? – с любопытством спросила Жизель, подходя ближе.

– Новая программа для рисования голограмм! – с воодушевлением ответила Агнесса. – В том же стиле, что и мои танцы! Хочешь, покажу?

Комната наполнилась мягким светом, и на стенах заиграли мерцающие точки. Агнесса коснулась панели управления, и в воздухе возникли тонкие, светящиеся линии, словно сотканные из лунного света.

– Это наш холст, Жизель! – прошептала она, протягивая сестре виртуальную кисть. – Рисуй все, что тебе хочется!

Жизель, забыв обо всем, принялась творить. Она рисовала звезды и планеты, причудливых птиц и невиданные цветы. Агнесса, вдохновленная ее энтузиазмом, изобразила танцующих фей и порхающих бабочек.

Постепенно комната преображалась. Когда рисунок был закончен, голограмма оживала, вспыхивая ярким светом. Нарисованные бабочки начинали порхать, их крылья переливались всеми цветами радуги, отражаясь в глазах сестер. Звезды начинали мерцать, словно живые, а планеты вращаться в своем бесконечном танце. Воображение девочек не знало границ, и комната превратилась в волшебный мир, сотканный из света и фантазии.

Они сидели рядом, окруженные их общим творением, и в тишине комнаты вновь начали мечтать. Жизель, позабыв о своем заточении, с увлечением создавала новые образы, а Агнесса, вдохновленная её энтузиазмом, любовалась их совместной работой. Агнесса, взрослая балерина, хрупкая и изящная, и Жизель, одиннадцатилетняя девочка с душой, рвущейся на свободу. В тишине их комнаты, укрытой от жестокости мира, они находили утешение друг в друге, создавая свой собственный, волшебный мир. способное преобразить мир и наполнить жизнь светом, даже если этот свет был лишь иллюзией, рожденной в глубине их воображения.

Глава 6

По ту сторону бездны

Тьма… липкая, всепоглощающая, она ползла по его сознанию, словно ядовитый мицелий. Завеса яви растворилась, оставив лишь зияющую бездну, где законы бытия обращались в прах. Он, жалкий смертный, осмелился заглянуть за грань, туда, где геометрия Евклида корчится в предсмертных конвульсиях, а звёзды шепчут безумные истины. Длинные, иссохшие пальцы судорожно вцепились в остатки рассудка, но тьма уже ликовала, проникая в каждую клетку его естества.

И вдруг… проблеск. Слабый, неверный, словно светлячок в пасти чудовища. Он ухватился за него, как утопающий за гнилой доски. Впереди, посреди невообразимого Ничто, возникла сцена, достойная кисти безумного художника: стол, девственно белый, словно кость древнего исполина, накрытый тканью, сотканной из лунного света. На столе, немыслимым образом сохраняя равновесие, стоял сервиз из фарфора, тонкого, как перепонка крыла летучей мыши. В чашке плескалась янтарная жидкость, испускающая аромат, пробуждающий в памяти давно забытые кошмары.

А за столом… Она. Не женщина – видение, сотканное из звёздной пыли и древних проклятий. Кожа, белее самой смерти, волосы, цвета полуночи, усыпанные алмазной крошкой. В глазах – бездонные колодцы, в которых отражались далёкие галактики и забытые боги. Её одеяние, ниспадающее складками, напоминало саван, но одновременно излучало величие древних цариц, чьи имена давно стёрты из анналов истории.

«Зачем ты потревожил мой вечный сон, смертный?» – её голос, словно шёпот ветра в склепе, пронзил тишину.

Он, объятый ужасом и одновременно безумной надеждой, рухнул на колени. «Госпожа… или как тебя величать… Я пришёл в поисках истины! Наш мир… он погряз в лжи, в удушающей паутине обмана, которую плетут те, кто скрывается в тени! Они отравляют умы, манипулируют реальностью, скрывают от нас правду о Древних, о тех, кто правит миром из-за кулис!»

Она молчала, её взгляд, казалось, пронизывал его насквозь, вытягивая из глубин подсознания самые сокровенные страхи и безумные теории.

«Ваши “Древние”… лишь тени, отбрасываемые реальностью, которую вы не способны постичь. Истина, как и безумие, лежит за пределами вашего понимания.»

Он вцепился в её слова, словно утопающий в соломинку. «Но я чувствую! Я знаю, что мир – это иллюзия, тщательно сконструированная ложь! Я видел знаки, слышал шёпот… Они наблюдают за нами, ждут своего часа!»

Она слегка улыбнулась – улыбка, холодная и отстранённая, как свет далёкой звезды. «Ты ищешь ответы там, где их нет, смертный. Ты пытаешься разгадать головоломку, созданную тобой самим.» Затем, внезапно, протянула ему карточку, вырезанную из чего-то, напоминающую золотую паутину. На ней, мерцающим, нечитаемым шрифтом, был начертан адрес. А в самом центре, , красовалось одно слово: «Нюит». Организация, окутанная легендами и страхом, о которой шептали лишь безумцы в тёмных переулках. Те, кто осмелился бросить вызов самой Системе, те, кто искал справедливости в мире, где её давно не осталось.

Тьма сгущалась, обвивая его, словно погребальный саван. И в этой ледяной хватке Её голос звучал лезвием, режущим саму суть бытия.

«Ты так жаждешь знать, смертный? Ты думаешь, что готов к истине? Ты наивно полагаешь, что мир, в котором ты живёшь – это реальность? Ошибаешься! Вы все – марионетки в руках тех, кто правит из тени. И чем больше ты будешь копаться, тем глубже погрузишься в бездну безумия, где нет спасения!»

Он дрожал, но не от страха. От гнева. От осознания той лжи, в которой они все живут.

«Я знаю! – выплюнул он сквозь стиснутые зубы. – Я знаю, что они скрывают! Кто такие эти “Совы”? Что за эксперименты они проводят в Зоне 51? И зачем они распыляют хемиотрассы в небе?»

Она презрительно фыркнула. «Твои “Совы”, твоя “Зона 51”, твои “хемиотрассы” – лишь пыль в глаза, отвлекающий манёвр. Ты зациклился на мелочах, упуская из виду главное. Ты видишь лишь симптомы, но не понимаешь болезни.»

«Тогда скажи мне! – взмолился он. – Что они скрывают на самом деле? Кто эти “они”? Что ждёт нас в будущем?»

Её взгляд стал невыносимо холодным, пронзительным. «Ты хочешь знать правду? Правду о том, что за пределами вашей реальности существуют сущности, чьё могущество превосходит любое ваше воображение? Правду о том, что ваша планета – лишь пешка в их космической игре? Правду о том, что будущее предопределено, и вам отведена лишь роль послушных рабов?»

Он пошатнулся, словно получив удар под дых. Но в его глазах горел огонь. «Я не верю! Я не позволю им решать за нас! Я буду бороться!»

Она рассмеялась. Зловещий, леденящий душу смех, который эхом отдавался в самой глубине его сознания. «Ты? Бороться? Ты – ничто, песчинка в океане! Ты думаешь, что сможешь противостоять тем, кто обладает властью над временем и пространством? Ты – безумец!»

«Пусть так! – крикнул он, не желая сдаваться. – Но я предпочту безумие рабству! Я лучше сгорю в огне правды, чем жить во лжи!»

В этот момент что-то изменилось. В Её глазах появилась искра – не сочувствия, нет, а чего-то, похожего на уважение.

«Ты упрям, смертный. Ты глуп и наивен, но в тебе есть искра. Искра, которая может пригодиться нам.» Она протянула ему карточку. «Нюит не даёт гарантий. Там ты увидишь вещи, которые навсегда изменят тебя. Ты можешь сойти с ума, ты можешь погибнуть. Но если ты действительно хочешь узнать правду и бороться за справедливость, ты должен рискнуть. Решение за тобой.»

И прежде чем он успел ответить, тьма поглотила всё. Осталась лишь карточка в его руке – холодная, зловещая, как прикосновение смерти.

Вздох, больше похожий на лопнувший шарик с гелием, вырвался из Альберта, когда он наконец-то умудрился открыть глаза. Пол, твёрдый, как упрямство мула, и холодный, как сердце коммивояжера, напомнил ему, что законы физики, по крайней мере, гравитация, всё ещё в силе. В руках, словно доказательство его недавней вылазки в параллельную реальность (или просто следствие слишком крепкого кофе), обнаружилась визитка. Она поблёскивала в полумраке, словно голографический попугай, намекающий на экзотические приключения.

Опрокинутый стул, похожий на раненого лебедя, издал жалобный стон, когда Альберт попытался привести себя в вертикальное положение. “Ох,” – выдал он, чувствуя, как лёгкие наполняются воздухом с примесью гари, свечного воска и чего-то ещё, что можно было бы описать как “аромат забытой надежды и лёгкого разочарования”. Они, то есть свечи, были повсюду. На столе, рассыпавшись по полу, словно метафора о бренности бытия, на тумбочке, словно группа йогов, медитирующих на тему “как быстро сжечь себя дотла”.

Комната… святилище безумия, алтарь его одержимости. Газеты – пожелтевшие, исписанные безумными теориями, разбросанные по полу, словно опавшие листья с древа познания, запретного для смертных. Схемы – сложные, запутанные, изображающие немыслимые устройства, конструкции, способные, по его мнению, открыть врата в иные измерения или перехватить сигналы, идущие из глубин космоса. На стенах – карты звёздного неба, испещрённые красными нитями, соединяющими созвездия в зловещие узоры. Там же, на грязном листе ватмана, коряво нарисована схема летающей тарелки – кривая, гротескная, словно карикатура на небесное тело, пришельца из иного мира. А на полках, заваленных книгами по оккультизму и запрещённой физике, громоздились приборы, собранные из обломков радиодеталей и неизвестных науке сплавов – жуткие артефакты, рождённые в лихорадке его больного воображения.

Дверь распахнулась, явив миру видение, достойное кошмаров. В проёме возникла она – невысокая, с волосами, напоминающими взрыв на макаронной фабрике, и эльфийскими ушами, торчащими из этой конструкции, словно антенны для приема секретных радиопередач от инопланетян, заказывающих пиццу. Лицо её выражало смесь недоверия, раздражения и усталости, словно она только что закончила вести экскурсию по вселенной для группы особо непонятливых туристов.

«Альберт! – проорала она, голос прорезал атмосферу комнаты, как лазерный меч масло. – Сколько можно?! Эти твои… эти твои… бредни! Когда-нибудь они убьют нас обоих! Или, что ещё хуже, у нас отключат газ за неуплату, потому что ты потратил все деньги на конденсаторы для своей “машины времени”!»

Альберт потёр глаза, пытаясь понять, он всё ещё в альтернативной реальности, или просто забыл принять таблетки. Он потянулся к зеркалу, но, увидев своё отражение, передумал. Отражение представляло собой классический образец “учёного, который слишком много знает и слишком мало спит”: взлохмаченные волосы, похожие на воронье гнездо, глаза, в которых отражалась вся мудрость вселенной и полное отсутствие здравого смысла, и уши… эльфийские… изувеченные, с отрезанными кончиками – молчаливые свидетели давно минувших дней, как он любил отшучиваться, экспериментальный дизайн, ставший результатом его попыток уловить телепатические сигналы от кошек.

«Мне… мне нужно идти», – пробормотал он, голос был тихим, как шепот пылинки во вселенной.

«Идти?! Куда ты опять собрался? На поиски Атлантиды? Или, может, решишь, что пора бы уже доказать, что Земля плоская? Альберт, у нас дома закончился чай!»

“Я… прости, Сестра,” – прошептал Альберт, чувствуя, как внутри него борются три силы: чувство вины, научный интерес и острая потребность в хорошем чае. Тишина воцарилась в комнате, словно намекая, что сестра сейчас озвучит список его многочисленных прегрешений, который, по её мнению, тянет на несколько Вселенных. И Альберт знал, что она права. В большинстве случаев. Ну, может быть, в половине случаев. Ладно, в трети… хорошо, в одном-двух случаях она была права. А остальное – просто научный прогресс, который, как известно, требует жертв. И немного чая.

Глава 7

«Башня судьбы»

Город гудел, как гигантский осиный рой, но вместо мёда в этом улье производили коллективную панику и лёгкую форму паранойи. Толпа двигалась, как стая перепуганных пингвинов, спотыкаясь о собственные ноги и расшвыривая локтями ближних, словно стремясь как можно быстрее добраться до прилавков с “самыми необходимыми вещами” (в основном – скидками на консервированную сельдь и наборами для вышивания с изображением космических кораблей). Лица искажали выражения, варьирующиеся от лёгкой степени удивления до полноценной истерики по поводу упущенной выгоды. Запах… о, запах Среднего города был отдельной историей, достойной пера самого безумного поэта. В этот раз в воздухе витал букет, состоящий из зловония рыбы, уныния и отчаянной надежды на то, что завтра будет лучше (что, конечно, было маловероятно). В общем, атмосфера говорила: “Добро пожаловать в Средний город, где даже воздух пытается сбежать!”