По праву крови

– Тебя взяли в лабораторные крысы?

– Не всё же тебе одной развлекаться.

Он распрямился, прикоснулся к силе через меня, проверяя наличие связи, тянущий поток слабым ручьём устремился к нему.

– Метишь территорию?

– Территория и так моя, – довольно заметил он, наконец размыкая связь. – Я просто напоминаю тебе об этом. И им.

В комнату вошла женщина с необычно усталыми глазами и длинными тонкими руками. Она несла синий кристалл, закреплённый на медной основе. Установила его на металлическую подставку в центре комнаты и откалибровала.

– Капитан Кирон, мы замерим длину связи и максимально возможное удаление, плюс любые колебания в интенсивности и скорости передачи энергии.

Кирон понимающе кивнул. Меня отправили на точку, помеченную измерительным кругом в углу помещения. Далее лаборант требовала, чтобы Кирон активировал сигил связи и использовал круги разной мощности на близком и максимально удаленном расстоянии от меня. Предел по-прежнему оставался в рамках пятнадцати метров. Стоило Кирону оказаться дальше, связь обрывалась и контроль над силой полностью возвращался ко мне.

Наигравшись с этими опытами, нас отправили в другую лабораторию, чтобы проверить, есть ли физический отклик, когда будучи связанными один из нас получал повреждения или подвергался сильному воздействию. Искололи тонкими иглами, нагревали и охлаждали кожу и проделывали прочие садистские забавы. К моему облегчению, такого побочного эффекта у связи не оказалось и мы не могли ощущать физическое состояние друг друга. Кирон быстро восстановился,  благодаря своим инквизиторским меткам, меня же подлечили местные сестрички.

– На ночь останешься здесь, – проинформировал меня Кирон по пути в палату.

– А ты, что же, не составишь мне компанию?

– Ох, Демаре, да ты сегодня прям балуешь меня своим вниманием. К сожалению, у меня более интересные планы, чем любоваться твоим скорбным видом. Нужно готовиться к свадебной церемонии.

Мне будто бросили горсть того самым метущего колючего снега прямо в лицо. Я уже и думать забыла про их свадьбу. Последний раз, когда я видела Оливию, та даже не смотрела в мою сторону, когда давала показания против меня, остекленевшие глаза прикованные к витражу над головами судей.

– Ну, раз так, то оставлю свой скорбный вид для лаборантов, – я старалась звучать безразлично.

Взгляд Кирона задержался на мне чуть дольше, чем обычно.

– Хочешь присутствовать на свадьбе?

– Что должно было произойти в обозримой вселенной, чтобы ты решил, что мне захочется присутствовать при этом фарсе?

– Твоя наивность очаровательна! – Кирон искренне расхохотался. – Ты же не подумала всерьёз, что я бы притащил тебя на собственную свадьбу после того, как тебя осудили и приговорили к приискам.

– Какой же ты…

– Какой?

Я отвернулась и замолчала, понимая, что любое слово сейчас будет использовано против меня. Гнев пульсировал в висках. Кирон не заставлял меня оборачиваться. Его голос прозвучал прямо у меня за спиной, тихий и обволакивающий, как дым.

– Какой? – повторил он, и на этот раз в его тоне не было насмешки. – Прагматичный? Я просто использую все доступные инструменты. Оливия будет моей женой по долгу, по договору, ради статуса и моего будущего. Она – идеальная маска для мира, который я собираюсь построить. Но маски не знают, что творится у меня внутри. Не знают, на что я действительно способен. Им не нужно. А ты… ты знаешь. Ты чувствуешь это каждой клеткой своего существа, – его рука легла мне на плечо, утверждая своё присутствие.

– Не трогай меня.

Я повела плечом.

– Я предлагаю тебе место в первом ряду. Кажется, так ты выразилась тогда в камере? Рядом со мной. Чтобы ты видела всё. Чтобы ты поняла раз и навсегда: тот мир, где вы были двумя глупыми девочками, для тебя умер. Теперь есть только мир, который будет принадлежать мне. И в этом новом мире у тебя может быть особое место. Сильное место. Рядом с властью. Если ты перестанешь бороться с неизбежным и примешь его.

– Мне это неинтересно.

– А зря. То, что мы сделали – это уникальный опыт. Мы первые.

– Слишком много у тебя ожиданий от этой связи. Мы ненамного сильнее обычных камней, а то и слабее теперь.

Из его горла вырвался на то смешок, не то кашель.

– Ты даже не представляешь… Ладно-ладно, отдыхай. Завтра тебя ждёт тяжёлый день.

Я позволила себе немного расслабиться, лишь когда он удалится достаточно, чтобы связующая нас нить оборвалась и энергия моего источника снова стала безраздельно моей. Я не могла использовать её из-за ограничивающих сигилов, наложенных на комнату, да и не собиралась в общем-то.

“Тяжёлый день” настал поздно, я уже было подумала, что про меня забыли, раз на заре не разбудили яростным стуком и командами подниматься. Завтрак принесли, когда бледное солнце поднялось почти в кульминацию, хоть и невысокую. Перед едой взяли пару анализов крови и оставили в покое до самого вечера, когда молчаливый лаборант размером с медведя указал на выход, ожидая моего беспрекословного подчинения.

– А вы и по ночам работаете?

Мужчина только ещё раз кивнул на дверь.

Белые коридоры сменились лестничными пролетами, ведущими наше нисхождение, кажется, к недрам земли, судя по тому, сколько ступеней мы преодолели. Лаборант наконец замер перед безликими серыми раздвижными створками, он начертил отпирающий круг и пустил силу, откликаясь, створки с тихим скрежетом поползли в стороны. Открывшийся коридор разительно отличался от стерильных помещений перед ним: покрытые узором из борозд и рёбер темно-коричневые или бордовые стены сужались в просвет на дальнем конце. Лаборант ткнул меня в спину. Внутри, нет, не в теле, а глубже, в бессознательной пучине что-то вздрогнуло, настороженно всколыхнулось.

– Я туда не пойду.

Мужчина толкнул меня более настойчиво. Я уперлась рукой в створку. Одно отточенное движение, и он уже заломал мне руки за спину и втащил в жуткий коридор, похожий скорее, на внутренности гигантского левиафана.

– Что это за место? – мой голос предал, выдав лишь хриплый шёпот.

Мужчина не уважил меня ответом. Он втиснулся в узкий проём и протащил меня следом. От головокружительного размера помещения внутри мне стало дурно. Глаза пытались объять сплетение почти органических структур с трубками, проводами, измерительными табло и кристаллами, а разум отказывался верить в реальность картины. Тихий монотонный гул заполнял куполоподобную залу. Лаборант тянул меня к расположенной с противоположной стороны от входа нише, где гнездилась кучка ученых, голубоватыми бельмами выделявшимися на фоне царивших вокруг бурых оттенков. Они сосредоточенно настраивали махину, чьё сердце – цилиндрическая капсула из толстого стекла, увитая проводами и окруженная колбами – разгоняло по трубкам-сосудам явно не живительную кровь. Вдоль стен спиралью тянулись маршевые мосты, где, словно горсти  бледного снежноягодника, лаборанты и учёные снимали показания с приборов, настраивали механизмы. Они все были ничтожно малы в этом гигантском чреве машины, вызывающей страх и тошноту. Озноб прошиб меня с головы до ног, цепкая хватка чьих-то рук снова сомкнулась на мне, еле волоча ноги от слабости, я прошаркала к цилиндру в центре, ведомая вперёд. Тихое шипение, как предупреждение гадюки, сопровождало открытие капсулы. Лаборант закрепил удерживающие ремни на моих лодыжках и запястьях, они фиксировались за счёт металлических штырей, не позволяя мне двигаться. Прежде чем капсула закрылась, я успела заметить на одном из ярусов мостков того черноволосого генерала-инквизитора, что пытался исцелить меня, когда мы были на совет с отчётом.

– Что вы собираетесь делать?! – в панике крикнула я.

Голос эхом прокатился под куполом, но никто даже не посмотрел в мою сторону, все продолжили настраивать машину и переговариваться между собой. Захлопнувшаяся створка отсекла меня от звуков мира снаружи, но сквозь стеклянные стенки я могла видеть, как жидкость в колбах вокруг начала бурлить, из одних она убывала и смешивалась с жидкостями в других колбах, по полу светящимися червями поползли линии исполинского алхимического круга, покрывавшего всю площадь необъятного зала. На вершинах вписанного в круг многоугольника расположились питающие круг учёные. Едва он был активирован, из, казалось бы, монолитной конструкции отделились покрытые знаками обручи, медленно поднялись и пустились в замысловатый танец, кружась вокруг капсулы в разном темпе, заставляя воздух вибрировать, а реальность прогибаться, растягиваться и сжиматься. Лицо и грудь покрылись холодным потом, по спине, рукам и ногам пробежали мурашки. Сверху невесомым полотном упал лоскут отражающей ткани или фольги. Он колыхался от малейшего движения воздуха, но при этом безупречно отражал моё посеревшее лицо. По краям полотна рамкой стали проступать алые символы, неизвестные, но при этом вызвавшие то знакомое зудящее чувство, что я испытывала глядя на знаки в записях Оливера Сандерса. Сухость во рту. Учащённое сердцебиение. Свет тускнел, я не могла оторвать взгляд от своего отражения, зловеще колеблющегося в полуметре от меня. Шум в ушах. Тошнота.

И вдруг – тишина. Будто меня вырвали из этого мира. Только я и мое отражение, которое уже не я. Оно оплывало, менялось. Мне было физически больно смотреть на то, что жило за гранью отражающей поверхности завесы: слишком много измерений, которые мой разум не мог понять. То была не я. То была суть силы. Алчущая. Кричащая без звука, но так громко, что мои уши начали кровоточить. Оно тянулось ко мне. Или тянуло из меня?

Знаки на завесе вспыхнули. То была моя кровь, использованная против меня же. Сущность заметалась из одной формы в другую. Мир вернулся. Снова цилиндр капсулы, гул работающего механизма, свечение свистящих за стеклом колец. И холод. Кристалл, что использовал Кайден, когда вытягивал силу, не шёл ни в какое сравнение с этим рвущим на части потоком. Будто мои ребра зацепили крюком и теперь тянули его, чтобы выдрать мою суть. Я не могла кричать. Только стискивать челюсти так сильно, что сводило скулы. Разум метался, пока тело горело в ледяном пламени агонии. Глаза прикованы парадоксальному слиянию ослепительного света и абсолютной тьмы, что пульсаром вращались под поверхностью теперь застывшей завесы. Бесконечное мгновение перед падением в бездну.

19. По ту сторону. Александр.

– Садись, капитан.

Стоя у окна и сцепив руки за спиной, Гловер наблюдал за построениями новобранцев на плацу, которые морозили уши в уже сгущающихся сумерках. Я устроился на привычном месте, пытаясь поудобнее сесть на жёсткий стул.

– Результаты?

Я положил папку с отчётами из лаборатории на стол. Гловер кивнул, цокнул языком и вздохнул, прежде чем заговорить снова.

– Твоя выходка с ритуалом отняла у меня непозволительно много времени на налаживание отношений с Акером и Дираком.

– Я понимаю, генерал.

– Я не давал тебе слово, – резко оборвал он, голос не повысил, но тон хлестнул меня, как вожжа. – Сейчас, когда изо всех щелей лезет всё больше и больше эфирных и нам приходится бросать на борьбу с ними многочисленный личный состав, урезание бюджета было бы очень некстати, а именно этим пригрозил Акер, если что-то внутри организации поставит под угрозу финансовые потоки.

Я слушал, ожидая, пока он позволит мне говорить.

– Что у вас с Дираком?

– Ничего, сэр, – его вопрос застал меня врасплох, но я не подал виду.

– Ты же понимаешь, что без его сети доносчиков мы не будем иметь преимущества против ополчения? Не зли его без надобности, он и так уже вырыл для тебя парочку ям, только и ждёт, как бы туда скинуть.

– Могу я задать вопрос, генерал?

Он кивнул. Я рискнул:

– Зачем Вы заставили меня отчитываться перед советом, если это только накалило обстановку?

– Потому что того требует регламент. Ты же не думаешь, что моя лояльность делает тебя выше системы?

– Никак нет, генерал.

(А было бы неплохо, если бы все сделали вид, что так и надо.)

– Александр, – он повернулся ко мне лицом, – ты хороший стратег и определенно преследовал собственные цели в этом рискованном мероприятии. Я не буду копаться в твоих мотивах сейчас. Знай только, что в ситуации, когда по улицам снуют разъярённые мятежники, а за стенами, как грибы после дождя, вспыхивают аномалии, пожирая и без того ограниченное пространство для нашего существования, мне очень не хотелось бы отвлекаться на твои акты неповиновения. Не раскачивай лодку, она и без того уже попала в шторм.

– Вас понял, генерал.

Гловер вернулся к столу и открыл папку, чтобы взглянуть на информацию в отчётах. Седые брови ещё сильнее сошлись, когда он изучал цифры.

– Показатели мощности значительно повышаются при контакте, за счёт энергии второго субъекта. Это может быть полезно, – он помолчал, тонкий указательный палец три раза стукнул по лакированной поверхности стола. Он задумчиво продолжил, обращаясь скорее в пространство, чем ко мне, – Для нас. Исключительно для нас. Мы определённо не собираемся применять ритуал массово. Как верно заметил генерал Акер, это не несёт никакой финансовой выгоды. Пока в наших руках производство камней, у нас есть главный рычаг давления для поддержания порядка. Никому не нужно знать, что есть альтернативные пути.

– При всём уважении, сэр, это пока сложно назвать альтернативным путём, учитывая бесполезность на расстоянии.

– Именно. Так что будем считать твой маленький эксперимент попыткой найти дополнительный способ, – он погладил аккуратную бороду, – хм… воздействия на распоясавшихся носителей. Внеурочная работа, так сказать. Постарайся использовать любые преимущества, которые получишь.

(О, вижу, к чему ты клонишь, генерал Гловер.)

Он полистал другие страницы.

– Кроме проблем с заживлением, пока других трудностей не выявлено?

– На данный момент – никаких.

– Что ж, продолжим наблюдать. Если способ рабочий, будем иметь в виду. Я отстранил тебя от командования, чтобы у тебя была возможность изучить новые ресурсы. Поэтому главная задача сейчас – адаптироваться к использованию силы, через… хм… посредника. Жалование верну через месяц-другой, если будешь соблюдать дисциплину.

– Вас понял, сэр.

– Брух также хотел побеседовать с тобой, – добавил он. – Похоже, его беспокоит вопрос этичности и того, не всколыхнет ли эта ситуация новые волнения. Полагаю, он обдумывает, стоит ли добавить этот случай к табу. В следующем месяце как раз планируется обновление круга и замена источников.

(Этичность… Бесполезная ширма на пути прогресса.)

– Теперь насчёт размещения, – Гловер закрыл папку. – После всех обследований, Демаре должна оставаться под постоянным надзором, никаких контактов извне. Переведёшь её в казармы.

Я кивнул, подтверждая принятый приказ.

– Генерал, могу ли я рассчитывать на Вашу протекцию в вопросе безопасности Демаре?

– Совет согласился с тем, что в данном прецеденте любые решения должны приниматься коллегиально. Так что я могу лишь заверить, что сам лично заинтересован в продолжении наблюдения за твоим экспериментом.

Гловер достал из ящика проецирующий кристалл в медной рамке с кнопками, всем видом показывая, что тема ритуала на данный момент закрыта. Бледный светящийся образ искажённого пространственной аномалией амбара засиял над поверхностью стола. Разорванные в клочья остовы овец и коровы перед входом на грязном снегу. Из темноты в зеве проёма скалились кривозубые морды троих эфирных. Все разные и уродливые, как на подбор. Один с человеческим искорёженным лицом и щупальцами, двое других вообще без лиц, с мешаниной из разномастных конечностей.

– Осколки собираются в группы? – удивился я, рассматривая мерцающие и время от времени пропадающие окно и крышу амбара.

– Это осколки одного источника. При последнем извлечении упустили сразу несколько. Теперь они расползлись по округе.

Мои следующие слова прозвучали ровно:

– Что прикажете насчёт этой группы? Стандартный протокол предусматривает отправку двух отделений для зачистки такой зоны, – я сделал небольшую паузу, будто обдумывая, а затем добавил с наигранной нерешительностью. – Если позволите, я мог бы понаблюдать за операцией со стороны. Без вмешательства. Чтобы оценить, как связь реагирует на близость таких… сконцентрированных эфирных искажений. Это может быть ценно для будущих исследований.

Гловер понимающе усмехнулся.

– Хорошо, можешь отравиться в качестве наблюдателя, не вмешиваться. Твоё отделение не участвует, так что присоединишься к Дарлану и Волчек.

Аудиенция с генералом закончилась. Я подготовился к вылазке, проверил церу и свои знаки. На связь не рассчитывал, но было интересно проверить откликается ли она на искажения реальности.

Прибыли на место уже в темноте. Ферма встретила нас мертвой тишиной, комьями талого снега, что оказался фиолетовым и зеленоватым в свете наших фонарей, липли к башмакам. В вытоптанных скотом прогалинах местами пробивалась болезненная трава, она то отяжелялась заражёнными плесенью колосьями, то в мерцании возвращалась к состоянию пробивающегося из почвы ростка, то припадала к земле истлевшей осенней желтизной. Снег тоже застрял в промежутке между таянием и свежевыпавшим покровом, будто не в силах определиться. Туши животных не оставляли простора для воображения и красочно демонстрировали нам последние минуты своего существования, снова и снова собираясь в единые тела, а потом проходя муки умерщвления в цепкой хватке эфирных.

(Жаль скотину. Глупое зверье ведь даже не поняло, что произошло, а помучилось знатно.)

– Искажение времени, – громко рапортовал сержант Дарлан, его пальцы летали над церой, пока он проводил анализ, набрасывая мелкие круги на детектор аномалий. – Воздух пригодный, гравитация обычная. Активировать сигил стабилизации времени.

Все восемь человек в его отделении принялись активировать свои метки. Команда сержанта Волчека присоединилось. Я не отдавал никаких приказов, только наблюдал со стороны на случай, если потребуется моя помощь, не забыв однако зажечь и свою защитную метку. Ловчие приготовили магические клетки, цепные двинулись вперёд, готовые атаковать. Защита работала и не давала осквернённой земле воздействовать на ступивших на неё инквизиторов.

Тишину прорезал звук, сам воздух завихрился, заскрежетал, будто стекло по стеклу. Из проёма амбара выползло то, что старалось выглядеть, как овца. Её шерсть теперь была спутанной массой, похожей на статические помехи, из спины прорастали костяные шипы, пульсирующие зелёным светом. Её глаза – вернее, две впадины, где они должны были быть – теперь вмещали десятки щупалец с пародией на глаза улитки на конце каждого. Она не рычала. Она вибрировала, и от этой вибрации снег под её копытами то превращался в лёд, то прорастал той самой больной травой.

– Клетки, готовьсь! – скомандовал сержант Дарлан, и его голос, усиленный крошечным сигилом у горла, прокатился по полю, чёткий и металлический.

Ловчие вышли вперёд. Их движения были отточенным танцем. Они не целились в тварь, они завладевали пространством вокруг неё. Камни на их церах вспыхивали, и в воздухе возникали сложные геометрические фигуры из сияющих линий, формируя магические клетки, чьи стенки не столько физически ограничивали, сколько стабилизировали реальность внутри себя, создавая участок мира, подчиняющегося привычным законам.

Цепные двинулись следом. Их задача была самой опасной – отвлечь, спровоцировать, заманить. Один из них, рослый инквизитор Рорх с тяжелым щитом, испещрённым сигилами подавления, ударил им о землю. Волна упорядоченной силы покатилась к твари. Та отреагировала мгновенно, но не атакой. Вместо этого её форма задрожала, исказилась, и на месте овцы на мгновение возникло подобие человека с чрезмерно длинными руками и ровной, как яйцо, головой без лица. Эфирный пискнул, как птенец, после чего его звук взлетел до крещендо в пробирающем до костей блеяние. Другие цепные вгоняли в землю вокруг стабилизирующие колья. Тварь рассыпалась в клубящуюся массу. Попытка понять, мимикрировать под угрозу.

– В клетку, теперь! – рявкнул Дарлан.

Ловчие синхронно свели руки. Сияющие геометрические фигуры сомкнулись вокруг эфирного. Раздался оглушительный визг ярости и голода. Реальность внутри клетки забушевала: снег вспыхивал и гас, трава росла и умирала за секунды, сама плоть твари металась между десятком обликов – зверя, человека, клубка щупалец, растения. Она пыталась съесть клетку, поглотить её энергию, чтобы утолить вечный голод разорванной сущности.

Но клетка держалась. Сигилы ловчих пылали, церы на их поясах тускнели одна за другой, питая барьер. Цепные приблизились, нацелив на тварь короткие жезлы со знаками усмирения.

– Удерживать! – кричал Дарлан. – Не давать ей концентрироваться!

Один из жезлов коснулся мечущейся формы. Сигил на его конце вспыхнул ослепительно белым светом. Визг сменился низким гулом, искажения внутри клетки замедлились. Тварь начала оседать, терять форму, как потревоженное тесто, сжиматься в шар клубящегося, нестабильного света, пронизанного тенями. Принудительный возврат в исходное состояние.

То же самое происходило и с двумя другими эфирными, которых заманили и усмирили люди сержанта Волчека. Те две твари, видимо, испытав поражение первой, быстро сдались, если можно это так назвать. Мы не получали доказательств того, что эфирные обладали разумом, ведь они были лишь осколками раздробленной сущности. Однако, они, казалось, не собирались сопротивляться после пленения первой.

Вскоре на замёрзшем поле остались лишь три пульсирующих сферы, заточённые внутри сияющих тюрем. Они тихо звучали, издавали едва слышный гул, от которого слезились глаза и слегка подташнивало.

Инквизиторы, тяжело дыша, опустили оружие. Никто не улыбался. Лица были усталыми и напряжёнными. Рутинная работа по водворению куска чужого мира ему клетку теперь только утомляла, не давая прежнего азарта от охоты.

Сержант Дарлан подошёл к одной из сфер, его детектор щёлкал и трещал.

– Стабильны. Готовы к отправке в Исследовательский центр, – он отдал рапорт мне, как старшему по званию, но без тени эмоций.

(Молодец! Заслужил похвалу.)

Я кивнул, чувствуя слабый, почти неосязаемый зуд связи на задворках сознания. Она реагировала на это место, будто признав знакомое. Подобное к подобному.

Ловчие активировали переносные контейнеры – массивные цилиндры, покрытые сдерживающими сигилами. Сферы одна за другой были втянуты внутрь с тихим свистом. Гул прекратился. Стало тихо.

Оставалось лишь мёртвое поле, усеянное следами копыт и когтей. Дарлан и Волчек, будучи ликвидаторами, принялись восстанавливать реальность, насколько это возможно. Не от всех аномалий удавалось избавиться. Их следы так или иначе отравляли землю. В данном случае они смогли исправить временные искажения, что уже было большим успехом. Трава упала пожухлами стеблями в грязь от растоптанного снега, а трупы животных остались трупами, неподвижно вмерзающими в эту грязь.

Мы уже готовились к отбытию, загрузили контейнеры в грузовой отсек экипажа, бойцы устраивались в кабине, когда на меня обрушилось чудовищное давление. Я инстинктивно приготовился к нападению ещё одного эфирного. Только больше никто не подвергся этому воздействию. Сперва на меня даже не обратили внимания. Грудь сжало в тиски. Я безрезультатно пытался вдохнуть, когда жар волной проскочил по телу, в венах словно разлили огонь. Сигил на спине раскалился. Я даже не заметил, как меня подхватил Волчек, стоявший рядом.

– Капитан! – встревоженный голос доносился издалека. – Что происходит?

(Кто бы знал!)

Глубоко внутри на грани перехода между мирами оно металось в агонии. Оно звало на языке, которого ни я, ни кто-либо другой не мог понять, но зов был громким. Рука сама чертила на земле неизвестный символ. Ткань реальности лопнула, и разрыв сожрал меня.

Зрение отказало первым, ослеплённое отсутствием всяких понятий об оном. Затем слух. Его застилал плотный гул, который был тишиной и криком одновременно, фундаментальным шумом мироздания, в котором тонули любые другие звуки.

Я падал. Летел. Был вывернут. Переделан под устройство нового мира, чтобы видеть и ощущать.

Открылось то, что скрывалось за занавесом. Реальность сущностей.

Это не было местом. Это было состоянием. Бесконечность, лишённая пространства. Вечность, не знающая времени. Здесь не было верха и низа, земли и неба, только бесформенное кишение смысла, лишённого всякой логики. Цвета, которых человеческий глаз не различит, рождались и умирали во вспышках, что могли бы быть мыслями непостижимых существ. Геометрия искривлялась в формы и структуры, которые были одновременно и кристаллами, и плотью, и песней. Я чувствовал, как мой разум, заточённый в черепную коробку и привыкший к трём измерениям, трещит по швам, пытаясь охватить это.

Они были повсюду. Сущности. Одна напоминала клубящуюся туманность, в центре которой пульсировала звезда, что была глазом и ртом, и раной одновременно. Другая состояла из бесконечной спирали лезвий, вращающихся в такт пульсации пространства. Третья была просто идеей, воплощённой в нечто, что могло бы быть названо формой, будь у формы возможность вызывать в наблюдателе сразу звук, видение геометрию, тактильное воздействие и горький вкус тлена.