По праву крови

Симфония началась. Каждый играл по своей партитуре. Выверенные слова, просчитанные паузы, вовремя поднесённые бумаги. Ни одного слова лжи. Всё правда. Только извращённая. Там, где я спасала, были слова о корысти. Там где негодовала, нашли злой умысел. А в страхе и самозащите раскрылось нападение на столпы общества. Я даже восхитилась тем, насколько профессионально этот спектакль оказался срежиссирован. Вопросы, что сыпались на меня, имели такое хитрое построение, что при любом ответе я очерняла себя. Когда они говорили об ущербе и нападениях, реальность крошилась, как если бы мир вдруг стал недописанным холстом абстракциониста.

Скрипучий голос генерала Бруха вырвал меня из оцепенения:

– Мисс Анна Демаре, есть ли у вас заключительное слово?

Я медленно подняла голову. Мой взгляд, мутный и незаинтересованный, скользнул по мундирам судей, по символам Инквизиции на стенах. Единственная искра чего-то живого – недоумение – вспыхнула в глубине.

– Почему… меня судит трибунал?

Судья Гловер изучал меня с холодным, почти лабораторным интересом. Мой защитник судорожно пытался что-то прошептать, чтобы замять это, но Гловер поднял руку, останавливая его. Он ответил ровным, методичным тоном, как учитель, объясняющий очевидное упрямому ребенку.

– Мисс Демаре, ваш вопрос проистекает из фундаментального непонимания ситуации. Гражданский суд существует для разрешения споров между гражданами. Он разбирает кражи, договоры, бытовые конфликты – всё то, что касается мирной жизни и частного права.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание, но я лишь безучастно смотрела на него.

– Вы же обвиняетесь не в преступлении против частного лица. Вы обвиняетесь в преступлении против государственной безопасности, основ его существования и самой магической доктрины, на которой зиждется наш мир. Применение силы крови – это не просто нападение. Это покушение на один из столпов закона, акт, приравненный к ереси. Сокрытие документов подобной важности – это угроза обороноспособности. Ну, а связи с террористическими элементами – прямая атака на стабильность государства.

Я сжала кулак, впиваясь ногтями в ладонь. Глубже. Чувство. Тупая боль стала единственной весточкой из мира, который больше не мой. Кровь выступила каплями, темными на серой ткани платья. Я смотрела на неё без интереса. Моя кровь. Та самая, что… Нет. Не думать. Пустота безопаснее. Она не жжёт изнутри, как вина. Не режет, как предательство. Она просто… есть. Как холодный камень под щекой.

Обвинения и приговор были настолько абсурдными, что слушая оглашение, я просто…тихо захихикала.

Отчуждение имущества семьи в пользу государства. Исправительные работы. И это всё?

Не помню, как вернулась в камеру. Помню только неконтролируемую мелкую дрожь. Снова и снова я мылила ладони. Кожу уже жгло, а суставы ломило от холода воды. Вот только руки всё ещё казались грязными. За плеском струи не услышала, как открылась дверь. Вздрогнула лишь, когда в поле зрения попал Кирон, потянувшийся выключить кран.

– Присядь.

Он небрежно набросил мне на руки полотенце, указал на койку, а сам устроился на стуле.

– Похоже, у тебя пора забирать мыло, а то сотрёшь всё до костей.

– Ну и ладно, – бесстрастно ответила я и пожала плечами.

– Твои руки нам ещё пригодятся.

– На исправительных работах?

Он с трудом сдержал улыбку.

– Не совсем. Ты не отправишься на работы.

За окном снова опускался снег. Воздух было тихим.

– И куда же я отправляюсь? На плаху?

– Для такого, ты слишком ценный экземпляр, – прокомментировал Кирон, всё же позволив улыбке прорваться. – К тому же, когда ты вообще слышала про казни в последний раз? Нет, мы не действуем настолько примитивно, подобная бессмысленная жестокость портит репутацию.

– Давай ближе к делу.

– А ты куда-то торопишься?

Между нами повисла тишина, мы оба наблюдали за плавно опускающимися снежинками. Закинув ногу на ногу, Кирон наконец спросил приветливым тоном:

– Хотела бы выбраться отсюда?

– Куда? Помнится, имущество семьи отчуждается в пользу государства.

– Теоретически, у тебя ещё осталась та лачуга в деревне и работа в паршивой больничке. Кстати, почему дочурка богатых профессоров работает задарма в глуши?

– А почему нет?

– Никаких амбиций?

– Не всем же блистать на сцене.

– Признание нужно всем. Просто в разной степени. Кому-то достаточно похвалы от папочки, а кому-то нужно стоять на трибуне.

– Как мы выяснили, тебя-то как раз папочка не хвалил.

Я опустилась на койку напротив него, переводя взгляд на подпорченное презрением лицо.

– Советую не упоминать больше мою семью.

– Ты же мою упоминаешь.

– Справедливо.

Мы снова затихли.

– Так это правда?

– Что именно?

Кирон поигрывал снятыми перчатками. Я зацепилась за его взгляд: бледные зеленоватые глаза смотрели на меня с ленивой негой отобедавшего льва, он уже получил то, чего так хотел – документы, моё обвинение и, вероятно, карьерные перспективы. А теперь, кажется, ещё и десертом ожидал полакомиться.

– Про сущностей-паразитов?

– Много успела прочитать? – он понимающе кивнул.

– Не особо. Только про катаклизмы и какую-то мерзость из другого мира.

Кирон раздумывал некоторое время, прежде чем начать раскрывать свои карты.

– Знаешь, что самое забавное?

Я покачала головой, учитывая его специфическое чувство юмора, вряд ли мы находили забавными одни и те же вещи. Он продолжил:

– Вы, носители, сами подарили нам оружие против вас, когда стали использовать кровь. Ты думаешь, это просто эссенция жизни? Энергия, которой можно поделиться или забрать?

– А что ещё?

Исследовательский интерес немного оттеснил всепоглощающую скорбь, я ухватилась за эту нить, как потерянный в лабиринте скиталец.

– Дань.

– Кому?

– Источнику. Всякий раз, когда ты или твои сородичи…

Я перебила его, поморщившись на слове “сородичи”:

– Говоришь так, будто мы другой вид.

– Вы и есть другой вид, ну, или подвид. Если бы ты читала исследования своего отца, то знала бы, что носители генетически немного отличаются от неносителей. Незначительно, но эти отличия дают вам возможность принимать сущность. Неноситель не может вместить её, она сжирает такого за считанные дни. А вы изменены достаточно, чтобы не сдохнуть сразу, – в голос змеёй скользнуло презрение. – Некоторые из вас даже могут похвастаться выдающейся продолжительностью жизни.

– Завидуешь?

– Разумеется.

– Поэтому нас отлавливаете? Запрещаете?

– Отнюдь. Мы вас вовсе не отлавливаем, а очень даже, – он выдержал паузу, смакуя слова, как вино, – поощряем вашу культивацию.

– Что-что?

– Носители – фундаментальная опора этого общества. Без вас не было бы ни технологий, которые нам известны, ни развития, которого мы смогли достичь.

Этот разговор странным образом уводил меня от мыслей о собственной порочности. Фокус вернулся. Фокус на том, что происходило здесь и сейчас. На его словах. Кирон кивун, улавливая мой интерес, и вся его притворная легкость исчезла, уступив место ядовитой желчи.

– Поощряем размножаться и быть хорошими, послушными коровами. Потому что вы – скот. Энергетический скот, – его слова были ударом хлыста, но вместе с тем они приносили удовлетворение от срывания покровов, как выдавливание гнойника. – Эти красивые камушки в серьгах, браслетах и кольцах… Это не просто кристаллы силы. Это тюрьмы. Концентраторы. В них заключены обломки таких же, как ты. Точнее, их сущностей, чью силу мы дробим и используем. Ваш “дар” – это проклятие, которое мы превратили в ресурс.

Тело холодело в парализующем осознании, а разум жадно впивался в это знание. Кирон продолжал, наслаждаясь своим превосходством, возможностью открыто поделиться знанием, потешить своё самолюбие. Наверняка, не мог похвастаться перед другими инквизиторами, они-то, вероятно, тоже в курсе, или же гражданскими, ведь им как раз ничего раскрывать нельзя. А тут такая возможность – практически смертница, которая унесёт его тщеславные секретики в могилу.

– Откуда они взялись? Почему мы ничего не знаем?

Кирон помедлил, взвешивая варианты ответов.

– Технологии в бункере видела?

Я кивнула.

– Раньше могли пользоваться всем этим, умели создавать механизмы, которые делали практически что угодно. Люди дошли до того этапа, когда стали разделять элементарные частицы и изучать их.

– Мы тоже их изучаем, разве нет?

– Мы? Наш уровень развития теперь, как у обезьян с палками, – усмехнулся он.

Я лишь непонимающе нахмурилась, давая ему возможность насладиться собственным голосом.

– Те мы, что существовали до катаклизмов имели оружие, способное поражать миллионы за секунды, механизмы, которые вырывались за пределы атмосферы и изучали космос, вычислительные мощности для анализа огромного количества данных. И вот эти умники копнули слишком глубоко, так глубоко, что порвали ткань реальности.

– Что?

– Они умудрились пробить брешь и впустить мерзость в наш мир. А мерзость принялась жрать всё, что попадалось на пути: людей, зверей, растительность – не самая разборчивая в диете оказалась. Люди отбивались, как могли, всем своим сверхмощным вооружением, попутно уничтожая и сокращая собственный ареал обитания. Вот только мерзость оказалась не бездумной неотвратимой силой, она адаптировалась и стала менять физику мира, постепенно вооружение просто перестало срабатывать, умные машины выходили из строя, изменились свойства того, что люди использовали в качестве топлива.

– Но выжили…

– Выжили, лишь потому что твари эти, кажется, не умеют размножаться самостоятельно.

– В каком смысле?

Я уже начала воображать мерзкие картины.

– Им нужны, эм… энергетические хозяева, чтобы воспроизводиться. Насколько мы поняли из имеющихся записей, когда обе стороны истощили свои ресурсы настолько, что не смогли продолжать наступление, наступил период тишины. Твари научились проникать в сознание и общаться, если можно так сказать. Они предложили перемирие в обмен на ресурс.

– Людей?

– В точку. Соединившись с человеческой энергией они могли продолжаться в новых рожденных человеческих детях, существуя в одновременно в двух мирах.

Я потёрла глаза, откинула волосы назад.

– Бред какой-то…

– Конечно, бред, – хохотнул Кирон. – Но этот бред позволил нам выжить.

– Что с технологиями?

Кирон беспечно пожал плечами.

– Сгнили, развалились. Без топлива они стали непригодны, без людей, которые могли их ремонтировать, быстро рассыпались. Несколько десятков лет достаточно, чтобы стереть большую часть следов нашего пребывания в этом мире. Зато ваши питомцы подарили нам альтернативу, – в подтверждение своих слов Кирон щёлкнул по цере, скользнул пальцами по кругу и позволил огоньку заплясать над рукой. – Неплохой побочный эффект, а?

– Как? Как вы их забираете? – я ухватилась за эту идею: если была возможность избавиться от того, что заставило меня пойти на убийство, стоило ли ей воспользоваться?

– Узнаешь позже, если доживёшь, – Кирон понял, что наживка проглочена.

– Так вы доите нас? – выдохнула я, и голос мой сорвался на рваный шёпот.

– Колоритное выражение. Но да, суть передаёт верно. Мы защищаем. Вас от вас самих. И от них, – он указал пальцем на мою грудь. – Ты чувствовала это, да? Ту ярость. Ту боль. То ощущение, что это не ты. Это голод твоего пассажира. Магия крови – это не просто техника, позволяющая манипулировать жизненной силой. Это прямой канал к той мерзости, что дарит всем нам это благо преобразования энергий. Каждая капля крови – это крик плоти, который она слышит лучше всего. Ты думаешь, ты контролируешь её? Нет. Это она контролирует тебя в такие моменты. Она становится сильнее с каждым ритуалом. Ближе. Реальнее.

– Поэтому вы запретили магию крови?

– Ты вроде бы умная, – уничижительный смешок сорвался с его губ. – Вы же сами ограничили её использование. Во-первых, потому что, через камни нельзя использовать силу крови, а значит, любое её применение – всё равно, что сигнальный маяк поставить со знаком “Хватайте меня, я – носитель”.

– Запрет ввели носители?

Я подалась вперёд, не заметив этого. Кирон тоже приблизился, упершись локтями в колени.

– Сюрприз-сюрприз! И это нам только на руку, потому что сила крови портит сырье. Когда носитель использует кровь, его сущность мутирует, становится нестабильной, её сложнее изъять и обуздать. Ты становишься бракованным товаром. И с браком у нас разговор короткий, – он многозначительно посмотрел на дверь. – Твой срыв в камере поставил на тебе крест. Тебя ждут прииски. Тебя ждет утилизация, там и сгниёшь. Я единственный, кто может это остановить.

– Так может, оно и к лучшему? – я откинулась назад, эти слова слишком легко слетели с губ. – Таким монстрам место в аду.

– Возможно, ад – это как раз то место, откуда ваши питомцы выползли… Эх, быстро же ты сдалась.

Кирон окинул меня взглядом с головы до ног и, похоже, его не впечатлило, так что он переключился на разглядывание своих ногтей.

– Твой отец искал третий путь. Он понял, что сущность можно не запирать в камне и не кормить кровью. Он хотел освободить вас от бремени. Перенести. Отделить её от воли и сделать инструментом. Стать не сосудом, а тем, кто наполняет. Я предлагаю тебе закончить его работу. Не для Инквизиции. Не для меня. Для себя. Чтобы то, что случилось с… – долгая тяжёлая пауза, – чтобы это больше не повторилось. Чтобы ты была единственной хозяйкой в своём теле.

– Не пытайся использовать мою вину. Очевидно, все эти красивые слова ведут к какому-то предложению, выгодному для тебя.

– Не в бровь, а в глаз, моя прозорливая пташка. Успела разобраться в записях папочки?

Покачав головой, я подкинула ещё топлива в топку, где горел огонь его самолюбования. Странным образом, даже температура в камере казалась теперь выше. Лихорадочный блеск предвкушения в глазах выдавал его нетерпение.

– Согласись на перенос. Тебе ведь уже нечего терять.

– А тебе есть, что терять?

– Скажем так, мне есть, что приобретать.

– Хочешь силу?

– Разумеется. Кто же не хочет. Я не из тех, кто довольствуется скупой похвалой деревенщин. Признай, Демаре, ты же хочешь, чтобы весь этот кошмар закончился?

Я пыталась найти аргументы против, вот только в пустоте, что зияла теперь в моём разуме, не было ни одного якоря, позволившего бы мне цепляться за что-то в этом мире: ни семьи, ни друзей, ни призвания – всё методично выжжено Кироном, Кайденом и всем чёртовым мироустройством.

– А если не сработает?

– Переживаешь за меня?

– Ни сколько.

– Да, ладно тебе, – Кирона расслабился, понимая, что близок к цели. – Обещаю взять на себя полную ответственность за любые последствия.

– А если откажусь?

– Будешь думать о жизни, ковыряясь на приисках. Лично я, предпочёл бы не портить твои умелые пальчики грубой работой.

Я провела языком по сухим, потрескавшимся губам, чувствуя вкус пыли. Казалось, даже воздух в камере сгустился, превратившись в тягучую патоку, где каждое слово тонуло, как в болоте.

– Ладно, – моё согласие прозвучало глухо, будто из-под земли. – Но не для тебя. Не для Инквизиции. И уж тем более не для искупления.

Я кивнула в сторону, где в моём воображении всё ещё витал призрак Кайдена.

– Если этот… пассажир, как ты выразился… сорвётся с цепи и сожрёт тебя изнутри, я хотя бы получу места в первом ряду на это зрелище.

Уголок рта Кирона дрогнул в намёке на торжествующую улыбку, ему оставалось лишь облизнуться.

– Честно. Мне это нравится. Значит, договорились.

Он легко поднялся со стула, как отпущенная пружина, отряхнул идеальный мундир от несуществующей пыли.

– Готовься. Прииски ждать не будут, так что у нас с тобой мало времени.

– Кирон.

Замер.

– Что стало с Кайденом?

– Тебе не нужно знать.

Он вышел, не оглянувшись. Дверь захлопнулась. Я осталась сидеть, сжимая горящие ладони, и впервые за много дней в пустоте внутри что-то шевельнулось. Не надежда. Нет. Скорее, холодный, острый интерес, когда решил посмотреть, что будет на дне пропасти. Спешка и энтузиазм Кирона наталкивали меня на мысль, что он действовал без должных разрешений, вероятно, играл против своих же.

17. Ритуал. Александр.

Исполнять план нужно было незамедлительно, пока Демаре не отправили из крепости. Заранее подготовив легкими манипуляциями умы несущих вахту охранников, я прошёл в тюремный сектор во время полуночной пересменки и отпер скрытый проход, ведущий в подземные камеры. Раньше их тоже использовали в качестве допросных, но забросили, когда количество узников сократилось.

Моррет уже ждала внутри в компании медички, которую я подобрал для помощи с ритуалом. Изначально я планировал привлечь только Моррет, в чьей надежности я не сомневался. Одна из немногих женщин-инквизиторов, она, как и я, выцарапала свой путь со дна. Только там, где я торговал лицом или умасливал лестным словом, Моррет добивалась своего хлёстким ударом и безошибочно исполненными сигилами. Она не стеснялась в выражениях, выдерживала физические нагрузки наравне с мужчинами, могла дать фору в бою практически любому инквизитору в своём ранге и, что самое важное, была безоговорочно верна мне. Вот только мне нужны были умелые руки для тонкой работы по нанесению сигила. Поэтому сейчас Моррет следила за тем, чтобы Элиза, медик, внезапно не передумала и не пошла на попятную, так что она со скучающим видом сидела у двери, закинув ногу на ногу и поигрывая стилетом то в одной, то в другой руке.

К моему удивлению, Чан вызвался помочь с переводом Демаре. Этот молчаливый, вечно носящий маску скорби коротышка определённо преследовал какие-то свои цели. Я даже покопался в его голове, прежде чем дать добро, и не нашёл там ничего подозрительного, кроме чрезмерно раздутого беспокойства за Демаре и ещё полсотни лиц. Несмотря на неприкрытое осуждение моих действий, он оставался до тошноты исполнительным и пунктуальным в любых поручениях.

(Что на самом деле кроется за этими раскосыми глазёнками, когда ты остаешься наедине с собой, Чан?)

Изображение схемы круга сияющим пятном висело над воспроизводящим кристаллом, изредка подрагивая при волнении воздуха. Для удобства я заранее перенёс его на бумагу и теперь тщательно проверял символы, чтобы не упустить ни одного.

– Капитан, – робко обратилась ко мне медичка, – Вы уверены, что нам стоит делать это без должных разрешений?

– Элиза, – я отложил в сторону чертёж и направил всё своё ласковое внимание на неё, даже позволил себе легко коснуться её плеча, покрытого тонким голубым халатом. – Я Вас уверяю, беспокоиться не о чем. Всю ответственность я беру лично на себя, ни Вам, ни Вашей карьере ничего не угрожает.

Моррет фыркнула со своего стула. Я подавил раздражение и, снова сосредоточившись на целительнице, проник в её обеспокоенный ум. Сомнения метались в нём, как мышь в лабиринте. Пришлось эту мышь поймать и посадить в клетку умиротворения. Взгляд Элизы смягчился, она кивнула и отступила к столу с препаратами. Для ритуала, согласно описанию, понадобится проводящий состав из смеси трав, слабых кислот и, разумеется, крови. Я поручил Элизе всё взвесить и подготовить микстуру.

Вскоре гулкие шаги оповестили о приближении Чана с Демаре. Ещё сонная и дезориентированная Анна озиралась по сторонам, ловя взглядом каждую деталь.

– Кто-нибудь видел вас?

Чан отрицательно качнул головой.

– На пути никого не было, капитан. Караул как раз сменялся.

Я указал ему на дверь.

– Дежуришь снаружи. Никого не впускать, пока, я не скажу.

Ох, как же он боролся с желанием возразить.

(Беспокоишься за свою драгоценную узницу, мягкосердечный ты мой?)

В конце концов, он коротко кивнул и скрылся за дверью.

– Я рассчитывала на что-то более впечатляющее, – подала голос Анна. – Лабораторию там или хотя бы медицинский кабинет, но точно не грязный подвал.

Моррет у стены прыснула, Элиза смущённо потупила взгляд.

– Что есть, то есть. Готова?

– Знать бы ещё, к чему готовиться.

– К освобождению, наверное. Или к холодным двум с половиной метрам под землёй, – я подмигнул ей.

– Да ты оптимист, однако. Это кто?

Анна ткнула пальцем в Элизу.

– Мисс Кассель – целительница, она проследит за тем, чтобы мы не испустили дух во время процедуры.

– Не похоже, чтобы у неё для этого была квалификация, – скептически оглядывая бледную, как полотно, Элизу, заметила Анна.

(А ты хороша! Продолжаешь язвить даже в клетке со львом.)

– Раз уж ваши руки, мисс Демаре, будут заняты другим, – я учтиво склонил голову, – нам потребуется помощь менее опытных специалистов. Садись.

Я подтолкнул её к свободному стулу, а сам вернулся к проверке ингредиентов, взвешенных Элизой, дал ей указание сделать поправку на изменившийся после следственных мероприятий вес Демаре. Элиза кивнула и подрагивающими руками записала на листе расчеты, перемерила количество порошков и жидкостей.

– Приступим? Раздевайся, Демаре.

– Не припомню, чтобы соглашалась на такое, – она уставилась на меня своим упрямым взглядом.

Я медленно вдохнул и заговорил с ней, как с малым дитя:

– Ты видела насколько много символов в этом круге? Как думаешь, мы сможем разместить его у тебя на запястья или коленке? Нужна большая площадь.

– Тогда ты первый, капитан, – она откинулась на стул, скрестив руки на груди.

Моррет хохотнула, Элиза неловко брякнула мерной ложкой о край чаши.

– Дамы, дамы, умерьте свой пыл, – я стал расстёгивать мундир.

Когда оголился по пояс и сел верхом на стул, повернувшись спиной к Элизе, та сразу же принялась смущенно перемешивать пасту.

– Всё готово, капитан, – тихо пробормотала она.

– Начинай, – скомандовал я.

Элиза поставила на стол две миски с пастой, вздохнула и взяла в руки стерильные иглы: одной она проколола мой палец, несколько капель упали в меньшую чашу, медичка быстро перемешала пасту, затем проделала то же самое со второй чашей и кровью Анны. Я кивнул, чтобы подбодрить Элизу, она неуверенно кивнула в ответ и зашла мне за спину. Холодное прикосновение жестких щетинок кисти между лопаток заставило меня вздрогнуть, даже после контакта с кожей паста не нагревалась, возможно, то был эффект от трав в составе. Постепенно рука Элизы приобрела необходимую уверенность, и мазки кисти стали более четкими. Моррет подалась вперед, стилет прыгал из одной руки в другую со скоростью броска змеи. Я усмехнулся в ответ на её жадный взгляд.

Она не отказала себе в удовольствии представить, что бы сделала со мной, будь у неё шанс. Мне даже не нужно было лезть в её голову, чтобы понять истому и похоть, бурлившие в ней. Эта женщина обладала складом ума и повадками, скорее свойственными для хищника-мужчины, и никогда не упускала шанс насладиться плотью других.

Мои же глаза были только на Демаре. Анна наблюдала за процессом с холодной исследовательской рассудительностью и, когда Элиза закончила со мной и повернулась к ней, та молча сняла рубашку и прижала к груди. Воздух наполнится ароматами полыни, металла и резким запахом кислот. Проекция над столом подрагивала и покрывалась рябью, в её голубоватом свете кожа Анны казалась мраморной. Элиза приступила к нанесению сигила на её спину, Анна закрыла глаза, погрузившись в свои мысли.

(Уже сбегаешь, Демаре? Рано. Посмотрим, как ты будешь петь, когда мы закончим.)

– Капитан, а чего не использовать простую манифестацию-то? – вдруг поинтересовалась Моррет, выдернув меня из раздумий. – Зачем вся эта морока с травами?

– Потому что для манифестации такого Потребуется феноменальная память, которой нет даже у тебя, лейтенант, – снисходительным тоном ответил я. – Травы служат проводником. Мне напомните тебе основы?

Моррет отмахнулась:

– Все эта алхимическая чушь меня никогда не интересовала. Что толку от этих цветочков в бутыльках, когда реальная сила в увесистом ударе?

– Знаешь, Моррет, иногда мне кажется, что природа ошибочно наделила тебя столь милыми чертами. С твоим умом, ты должна была родиться мужчиной.

(Природа, конечно, отыгралась на тебе по полной, лейтенант.)

– Всё готово, капитан, – пролепетала Элиза, аккуратно откладывая кисти и миски с пастой. – Теперь… хм… – она, нахмурившись, погрузилась в записи, чтобы проверить последовательность. – Теперь нужно активировать круги и… эм… обменяться кровью друг друга.

– Слышала, Демаре? – я с усмешкой кивнул ей, вздёрнув подбородок. – Пора. Ты активируешь мой круг, начиная со знака в центре, затем я зажгу твой.

Анна лишь пару раз моргнула. Я расположился так, чтобы она могла видеть мой сигил. Теплая волна пробежала во все стороны из центра спины, стоило ей направить в него силу. Линии круга стали прогреваться. Я заступил позади Анны и активировал круг на ней, после чего отбросил свой камень силы в сторону, на случай если бы он создавал помехи. Пальцами поманил Элизу с уже готовым скальпелем, она послушно подскочила ко мне, я взял Анну за руку и аккуратно проколол подушечку её безымянного пальца. Она даже не вздрогнула, алая капля почти мгновенно набухла на коже. Мои губы сомкнулись вокруг её пальца. Металлический вкус быстро перешёл в почти обжигающее тепло. Сердце понеслось, как в приступе паники, с неприятной интенсивностью и частотой. Я спешил надрезать свой палец, и лезвие вошло слишком глубоко, когда рука дернулась. Не замечая боли я протянул руку Анне. Она своими пальцами смазала рубиновую субстанция и коснулась ими губ. Потребовалось лишь короткое мгновение, чтобы мир вокруг взорвался фрагментами звуков, красок и болезненно контрастных ощущений от холода до жара, от влаги до иссушенности, от мягкости до острой колкости – на наши тела обрушилось всё и сразу. В центре водоворота этих разрывающих крайностей и вдруг с четкой ясностью увидел. Нет. Скорее испытал. Его. Источник. Концентрация силы. Поглощающая тьма и ослепляющий свет. Оно перепрыгивало из одной формы в другую: то человек с искаженными пропорциями, то смесь зверей с рогами и щупальцами, по сгусток тени, то шар света. Казалось, оно изучает меня сотнями глаз, которых не имело, и тысячами ушей повсюду и нигде. Оно пыталось… понять? Проверяло меня? Изучало? Адаптировалось?