Дитя минувшего

С широкой улыбкой я проводила дедушку до двери, помогла собрать сумку с продуктами. Он уходил на ночную смену, в свою хижину лесничего, совсем рядом с домом.

– Ты ночью придешь на перерыв? Еды у тебя мало, а я что-нибудь приготовлю.

– Приду, только ты не подрывайся, спи спокойно, – в его старческих, бледных глазках скользнуло что-то тревожное, а может мне показалось. – Дом запри на ночь. Обязательно.

– Помню-помню, не переживай. Можешь спокойно идти на работу.

Деда одобрительно положил руку мне на плечо, улыбнулся. В глазах плескались искорки озорства. Всегда удивлялась как тело могло меняться, запечатывая в себе молодую, рвущуюся свершать дела душу. Так ведь и душа понимала, какие дела хотела совершать только к старости, а тело уже не позволяло. Так деда всегда говорил.

– Давай, моя хорошая. Я пошел.

И с легким дуновением ветра он растворился на пороге. Ушел по тропинке в лес.

Проводив дедушку, я приготовила ужин и выпила успокаивающий чай. За печкой что-то зачертыхалось. Мне вдруг захотелось посмотреть, убедиться, что это домовой, а не мои фантазии, но обеспокоенный взгляд дедушки пронесся перед глазами. Не зная куда себя деть и изнывая от догадок, я даже не помыла кружку, взяла сладкий коржик и вышла проветриться перед сном.

Мне всегда нравилось море. Оно было в паре шагов от нас, холодное, неподвижное. Разлилось совсем рядом, как что-то постоянное. Неизменное. Как образ вечной жизни, где время было не властно. Там не было прошлого и будущего. Там было только настоящее.

Пробираясь через колючие ветви, я вышла на полянку, выстланную камнями. Это была небольшая возвышенность, о которую храбро бились волны, но всегда проигрывали и превращались в брызги. Море пенилось под моими ногами, когда я села на большой камень, позволяя ветру остудить мои разгоряченные щеки и заплести очередную косичку. Соленые капли радостно встретили меня, как старого друга, и рассыпались в воздухе снопом синих искр.

Мы были давно знакомы. Дедушка водил меня на море с рождения, после того как родители погибли и меня передали ему на воспитание. Но я этого не помню. А как хотелось бы. Возможно, из-за того, что я не знаю своих истоков, я не могу совладать с настоящим и вечно спотыкаюсь, говорю не впопад. Не зря меня не принимали одноклассники, обзывали медведем из чащи.

Раздался хлопающий звук крыльев и на соседний камень неожиданно приземлилась птица. Листья и мелкие камешки разлетелись в стороны.

– Здравствуй, – я склонила голову перед вороном, что важно посмотрел в мою сторону, а потом отвернулся к морю, – давно я тебя не видела.

Ворон молчал.

Он часто прилетал на этот камень, падкий на бесплатные коржики, и словно давний друг выслушивал мои мысли, а иногда просто сидел на расстоянии, позволяя мне молчать. Так и в этот раз он чуть раздобрел, когда я отломила хлебный коржик и подкинула ворону кусочек. В тишине разбивались волны и мое волнение.

– Ты видел своих родителей?

На мой вопрос ворон склонил голову набок, словно не понял вопроса, а в его клюве застыл хлебный кусочек.

– Я имею ввиду не сейчас, а вообще. Наверняка у тебя есть родители. Они и у меня есть, но я их не видела. Они погибли.

Ворон молчаливо переступил с лапки на лапку и опять посмотрел на меня в ожидании. Вот же голодная птица. Пришлось подкинуть ему еще кусочек коржика и печально посмотреть на море, где зеленые волны бились о камни, яро желая что-то рассказать.

– А знаешь, мне бы очень хотелось перенестись в прошлое и хоть на минутку увидеть их. Познакомиться. Какая она, моя семья? Не смотри на меня осуждающе, но я бы отдала все, чтобы обрести родителей. Чтобы у меня была семья. Суета перед Новым годом, где каждый приготовил подарки, но прячет их друг от друга. Завтраки по утрам, когда еще помнишь свой сон и рассказываешь обо всех местах, которые посетил этой ночью.

Прохладные брызги от огромной волны лизнули мои ноги. Я посмотрела на потемневшее небо, где собирались тучи и облегченно вздохнула. Погода чувствовала меня. Она менялась и словно готовилась к чему-то.

– Ладно, мне пора, но я завтра приду. Ты тоже будешь? – как бы кивнув самой себе я решила, что он тоже придет, и отдала то, что осталось от коржика, – до свидания, птичка.

Ворон дернул клювом, словно сморщившись от слова «птичка» и я засмеялась.

Добраться до дома не составило труда, хвойный лес я знала как свою комнату, там также иногда можно было найти что-то неожиданное, типа засохшей пачки творога со сметаной, но опасности в этом не было. И людей тут было мало, ведь дом находился в отдалении от поселка.

Дома я разложила еду в контейнеры для дедушки, закрыла входную дверь и легла спать. За печкой больше никто не шумел. Сны были странными. Тамара Петровна стояла в кабинете, в одной руке держала банку, наполненную желтой жидкостью, а вторую протянула к столу. Ножнички и пилочки сами делали ей маникюр, подтачивая когти как по мановению волшебной палочки.

Затем кабинет сменился коридором. Школьников не было, только Вова стоял у стены и вычерчивал что-то восковыми мелками на стене. Я не подошла, но стена стала ближе, позволив разглядеть странные буквы. Как только Вова дорисовал последнюю, они затрепетали и, окутанные туманом, начали меняться, приобретая знакомый вид. Я наконец составила слово. Почти произнесла его у себя в сознании, как вдруг чужое дыхание обожгло ухо, повторив за мной:

– Лгунья.

Резко развернулась, встретившись в плотную с Тамарой Петровной. Старуха схватила меня за горло, впечатав в стену. Душила. Я пыталась вырваться, но чем больше хотела скинуть руки, тем сильнее понимала, что не могу пошевелиться. От нехватки воздуха потемнело в глазах, а затем…

Я моргнула и очнулась в кровати.

Тело оцепенело. Пот скатывался по вискам. Я попыталась подняться, но могла только двигать глазами в разные стороны, судорожно ища выход. Темнота стала привычной, и я разглядела пустую комнату, только луна просачивалась через окно, освещая красный ковер.

Сердце замерло. В темноте стояла фигура, прислонившись лбом к оконному стеклу. Кто-то похожий на Тамару Петровну был рядом с моим окном и шептал что-то невнятно. Шепот резонировал в голове. Вдруг, фигура начала меняться. Руки вытянулись, кожа потемнела, а глаза засветились зеленым огнем. Она превратилась в тень и тонкой струйкой проникла через открытое на проветривание окно.

Медленно тень стала собираться в единое целое, но уже посреди комнаты. По глухому удару в глубине дома я поняла, что вместе с ней кто-то пробрался в дом. Лоскуты тени сплелись и изуродованная, вытянутая Тамара Петровна, встала в полный рост. Дерганными, но невероятно точными движениями она подошла к моей кровати и нависла над лицом. Черные волосы-черви коснулись меня.

Я попыталась кричать, но смогла лишь промычать.

– Теперь ты не станешь притворяться, Воронова! – проскрежетала Тамара Петровна и забралась на кровать, придавливая мою грудную клетку, – Где ты его прячешь? Где амулет?!

Я замычала в ответ, а её когти сомкнулись на моей шее. По громким звукам я поняла, что кто-то обыскивал дом, переворачивая и громя все вокруг. Прошло пару секунд, но для меня они тянулись вечность.

Из соседней комнаты раздался крик:

– Здесь пусто!

– Где домашка, Воронова?! – меня тряхнули, и я наконец смогла вздохнуть, – Ты думала, что можешь спрятать её от меня?

Суетливыми, мелкими шажками кто-то оказался напротив моей комнаты. Вошел внутрь. Все произошло так быстро, что я не заметила, как Вова в странной, плетенной из веток одежде начал обыскивать мою комнату.

Они что-то говорили, требовали от меня, а я лишь дрожала, замерев от ужаса. Не верила, что моя классная учительница, женщина шестидесяти лет сейчас могла сидеть на моей груди толстым грузом и душить меня! Не могло же это быть из-за отсутствия домашки?

– Либо ты скажешь нам, где амулет, либо сгоришь вместе со своим домом! Признавайся!

Но я молчала. Тогда Вова достал спичку, и с пугающей улыбкой, словно мне в наказание, бросил её на шторы, выбежав на кухню. Огонь за секунду поглотил легкую ткань и перебросился на деревянный потолок. Запах гари заполнил комнату, и спустя мгновение раздался выстрел.

Он громко бахнул над моей головой, и Тамара Петровна отлетела в стену, свалившись с меня.

– Миша, вставай! – это был дедушка. – Быстрее. Бегом сюда!

Получив словесный пинок, я перевернулась с кровати, интуитивно прикрыла лицо рукавом ночной сорочки и побежали к выходу. Огонь уже перекинулся в коридор, где на полу валялась входная дверь, снятая с петель. Воздух распалял огонь, когда деда подхватил меня под локоть. В одной руке он держал ружье, второй тащил меня к выходу. В дальнем конце кухни, из-за печки, высунулось испуганное лохматое тельце.

Позади раздался свирепый рык:

– Не дай им уйти!

Сильная рука дедушки дернулась. Посреди дыма я заметила Вову, загородившего нам проход к выходу. Ну в какого же монстра превратилась моя первая любовь?! Я видела его будто впервые, без любовного наваждения, разглядывая зверя, что выгнулся в спине и был готов кинуться в нашу сторону. За мгновение до этого твердая рука толкнула меня в соседнюю комнату – спальню дедушки. Я упала на пол, откашливаясь.

Дверной замок щелкнул. Деда с горящими от адреналина глазами перетащил комод к двери, подперев её, и тут же раздался толчок. Вова ломился к нам, злобно рыча.

– Деда, – я лишь смогла простонать, тут же откашливаясь от гари.

Огонь еще не перешел в эту комнату, но дым покрывал пеленой глаза.

– Я тут, хорошая моя, я тут, – он неожиданно оказался рядом, поднимая меня с колен, взял мое лицо в руки, – посмотри на меня и послушай. Миша! Посмотри на меня.

Я выполнила просьбу.

– Они пришли за тобой, а не за мной. Поэтому ты сейчас побежишь далеко-далеко, а я их отвлеку. Слышишь?

– Я не понимаю…

– Я всегда знал, что ты особенная, еще с того момента, как нашел на своем пороге. Той зимней ночью ты изменила мою жизнь.

Я ловила лишь обрывки фраз:

– Нашел?

– Да, я нашел тебя как новогодний подарок. И у тебя есть семья, которая все сможет объяснить! Я уверен в этом. И ты такая особенная именно в них. И ты обязана их найти, уж они справятся с тем, что у меня не получилось. Поняла? Найди свою семью!

Глаза деды бешено забегали, остановившись на чем-то сбоку от нас.

Он отпустил мои руки и со всего размаху разбил старое окно ружьем. Маленький, сморщенный под гнетом лет, он вдруг превратился в настоящего богатыря, защищая то, что ему было дорого. Убрал осколки и протянул руку ко мне.

Я лишь ошарашенно посмотрела, вздрагивая от ударов, пока кто-то пытался выбить дверь.

– Ты должна бежать!

Я отрицательно закачала головой, попятившись:

– Не понимаю.

– Моя миссия временная – оберегать. Ты должна спастись, а я их задержу.

Огонь уже перебрался на стены, раздуваемый новым потоком ветра.

– Нет, я не… – и я закашлялась. Не успела осознать свою слабость, как деда какой-то невероятной силой поднял меня и вытолкнул через окно. Я рухнула на траву с громким шлепком. Подняла голову. Все впереди кружилось. Гарь душила. Огромный столб дыма поднимался в воздух, огонь освещал поляну и откидывал зловещие тени. Словно аленький цветок он поглощал своими лепестками наши стены.

Я поднялась, встретившись со взглядом дедушки. Он улыбнулся, но в старческих глазах стояли слезы. Тени забегали вокруг него, а ружье в руках щелкнуло.

Перезарядка.

Я хотела. Я до жути хотела кинуться в горящий дом, чтобы вытащить дедушку, но что-то меня сковало. Какая-то волна давно сдерживаемого, древнего ужаса охватила тело. Я вдруг вспомнила всполохи огня, крики матери, хлопанье крыльев и чью-то безмолвную мольбу. Кто-то молил спасти меня из этого кошмара, и я сделала шаг назад. Это был давно забытый страх, и я поддалась ему как трусиха.

Из полыхающего дома выбежал Вова и остановился на пороге, тяжело дыша в своей сгорбленной позе.

В глазах стояли слезы, я попятилась назад, развернулась и сломя голову побежала во тьму. Тени отделились от деревьев и рванули за мной. Я слышала хруст веток, быстрые толчки о землю, от чего она тряслась, и дыхание за спиной. Чьи-то пальцы хватали меня за сорочку, но я вырывалась. Они цеплялись острыми когтями-лезвиями за голые ноги, но я бежала. Меня сопровождало хлопанье крыльев.

В какой-то момент раздался свист. Громкий, пронизывающий все вокруг он звучал из глубин земли и сотрясал воздух. Казалось, что небо разверзлось. Точно хлыст он ударил у меня за спиной и черные тени вдруг растворились, чего-то испугавшись. А свист смешался с шепотом ветра и растворился вокруг, как будто его никогда и не существовало.

Теперь чей-то суетливый, ломанный топот преследовал меня.

Силы покидали, сердце иссохло в груди, но вдруг впереди появилась поляна. Выбежав на неё, я обернулась, встретившись со своим преследователем. Вова Палкин… Но от моей первой любви ничего не осталось, он превратился в горбатую, обтянутую серой кожей фигуру, одежда из веток прикрывала его торс, а на голове был венок из листьев, сплетенных с белыми взлохмаченными волосами.

Морок спал и я видела его насквозь, будто в моей голове произошел окончательный сбой матрицы и я больше не видела обычный мир, я взирала сквозь него на мрачные и пугающие тайны.

Вова вышел из тени, громко заревев. Человеческого в нем не осталось. Я поняла это, когда он кинулся в мою сторону, раскинув длинные руки. От смертельных объятий я бросилась в бок. Больно пропахала землю носом, прокатившись по ней. Под рукой оказался камень, мои пальцы сами сжали его, схватившись как за спасательный круг. Я заставила себя подняться. Размахнулась и со всей силы кинула булыжник.

Вова рассмеялся, ловко увернувшись. За один шаг он оказался рядом, цепкие пальцы сжали мое плечо и отшвырнул к дереву. Я была косточкой, которой хотели поиграть перед тем, как обглодать.

Дерево хрустнуло от удара, и я безмолвной тряпочкой скатилась по стволу, беспомощными глазами уставившись на небо. Звезд не было. Земля в очередной раз сотряслась от разбега Вовы. Я даже не смогла внутренне сжаться, настолько меня поглотила усталость, но зверь пролетел мимо.

Откуда-то с неба с громким криком огромный ворон камнем бросился на Вову, вцепился когтями в его лицо и заставил противника завизжать, словно его опрыскали кислотой. Вова отталкивал ворона, хватал за крылья, но тот продолжал с новой силой цепляться и рвать когтями.

Это был мой ворон. И сейчас он был в опасности.

Без сил я поднялась по стволу, замычав от острой боли в локте. Совсем рядом стояло такое же дерево, с торчащим из него куском обломанной ветки.

Мой взгляд перешел с дерева на ворона, Вова уже вырвал ему несколько толстых перьев, хорошенько потрепав. Ему оставалось не долго.

На весь лес неожиданно разнесся голос, отражаясь эхом о стволы деревьев, и я удивленно поняла, что это был мой голос:

– Эй, Вова!

Он скинул ворона с себя, грубо хватая за крыло. Ворон упал рядом, прямо на камень, взлететь не получилось и он громко закаркал. Смотрел на меня и молил почти вслух:

«Беги!»

– Не зря говорят, что жизнь зла, полюбишь и козла, Вова! Я даже не удивлена, что в пятнадцать лет ты оказался горбатым кем-то, – Вова отвлекся от соперника, искоса посмотрев в мою сторону, а ворон закричал отчаяннее, – ты из-за горба поймать меня не смог? Мешает бегать? Так иди и схвати меня, индюк, я никуда не денусь!

С громким рычанием Вова рванул в мою сторону, его руки раскрылись. Сердце молоточком било по вискам, отсчитывая вместе со мной бег.

Один.

Два.

Три.

Вова был совсем рядом, и я оттолкнулась от дерева, упав на сырую землю. Он даже не успел удивиться, как насадился на острый кусок ветки прямо грудью. Это было странное и пугающее зрелище. Я пронзила его в самое сердце, но не так, как хотела в школе. Раздался мучительный вопль, и Вова взорвался снопом искр. Рассыпался, растворившись в воздухе невесомыми хлопьями пепла.

Он исчез.

Измотанная, я перевернулась на спину, направив последний взгляд на небо. Звезды наконец-то выглянули, касаясь меня своим светом. Где-то вокруг и при этом нигде раздавалось карканье, расплывчатое, далекое, уносящее на своих волнах в черное нечто.

Я потеряла сознание.

3 Глава, где я ограбила пожарную часть

Послышался скрип. Это издавало звуки мое тело, в попытках пошевелиться. Каменное, негнущееся, оно распылялось снопом болезненных искр при каждом движении. Волны сознания подталкивали к берегу реальности, но я лишь билась о скалы, царапая себя до безумства в поисках выхода. Наверняка, я бы барахталась так еще какое-то время, но чей-то твердый голос позвал за собой.

– Мария… Ты слышишь меня? Открой глаза… слышишь.

Голос то исчезал, то появлялся, нарастая и выводя из бесконечного кошмара, и вот я уже смогла открыть глаза. И тут же закрыла. Солнечные лучи ослепляли, напористо царапая веки.

– Ты меня слышишь? Как ты?

С усилием я повернулась в сторону говорящего и посмотрела на ворона:

– Пойдет.

Неужели это мой голос?

Хриплый, низкий, как у медведя после спячки.

– Не переживай, ты скоро оклемаешься, нужно лишь съесть эту траву, – участливо сказал ворон, протягивая в зажатой лапе тонкие, прижатые друг к другу травинки.

Я привстала на локтях, чтобы забрать их, но тело пронзила острая боль. Поэтому ворон подскочил ближе и аккуратно передал травинки в рот, как птенцу. Обжигающая волна прокатилась по телу, приводя в чувства, и сменилась теплой пульсацией. Мой сон был на редкость гадким и болезненным.

– Ты не поверишь, – пробасила я, когда боль отступила, – мне еще никогда не снились такие долгие кошмары. Моя классная оказалась монстром, дедушка остался в горящем доме, а я вообще убила свою первую любовь. А теперь ты… говоришь. Хотя чему я удивляюсь, это ведь сон, там и не такое бывает. Вот даже ты, птичка, пытался спасти меня, но тебе вроде повредили крыло, – случайные взгляд остановился на слегка перекошенном, будто повисшем, крыле ворона, – подожди. Твое крыло, оно все еще сломано?

Ворон кивнул, печально опустив клюв.

Мой взгляд сам по себе запрыгал по поляне, которую обрамляли деревья, по помятой от битвы траве, по сваленным ветвям. Ветер ударил в разгоряченное лицо так реально, что я испугалась.

– Я должен был прийти раньше.

– Нет, – я резко втянула воздух и посмотрела в глаза-бусинки. До меня, наконец, дошло, – ты говоришь?!

– Когда попросят.

– Неужели! Тогда это был не сон? Я действительно убила Вову, а мой дедушка… – ладони накрыли рот, чтобы не закричать.

Это все было реальностью. Не кошмарный сон, а просто кошмар. Возможно сейчас, на месте моего дома ничего не осталось, а дедушка был мертв. Нет, такого точно не могло быть.

– Не вставай так резко, – закаркал ворон, путаясь под моими ногами, – тебе еще нельзя двигаться, дай одолень-траве подействовать!

Стоило встать на ноги, как голова закружилась, и поляна начала бег как на самой плохой карусели. Я прикрыла глаза, схватившись за ствол дерева, но тут же одернула себя. Вспышкой передо мной пронесся ненавидящий взгляд Вовы. Я с нерешительностью посмотрела на этот ствол, а кожа покрылась мурашками от фантомного касание пепла, в который превратился Вова.

Сопровождаемая карканьем ворона я поспешила в сторону дома, двигалась даже не по памяти, а на запах гари. Он распространился по всей округе, словно клеймо и стал второй кожей. Послышался отдаленный вой сирены, и я ускорилась, пробираясь через хвойные ветви. Ноги кололи острые иголки.

Что-то заставило остановиться перед поляной с домом и как дикий зверек осмотреть местность из норки, спрятавшись за кустом смородины. Сердце ухнуло вниз, стоило увидеть место, где угольками догорала моя хижина, дружелюбный великан, защищающий от мира. Горячая слеза скатилась по щеке, ноги сами понесли к родному месту, словно мать к захворавшему дитю.

Но у ворона были другие планы. Когтистая лапа вцепилась в мою ночную рубашку, утягивая обратно в кусты.

– Сдуревшая девка! Ты не видишь, что творится вокруг?!

– Отпусти меня, – зарыдала я, – там мой дом, там деда, там… там.

– Там кикимора стоит, дуреха. Она же тебя выслеживает.

– Ки-кто?

– Кикимора. Твоя Тамара Петровна, – ворон запрыгнул на ветку повыше, указывая клювом в сторону, – видишь, рыдает, просит всех отправиться на твои поиски. А стоит им найти тебя, как бац! И вцепится когтистой лапой в самое сердце.

И правда. Я посмотрела в сторону Тамары Петровны. Она стояла в человеческом обличии, в привычном болотном платье, но прическа была растрепана, а глаза опухли от слез. Да и стояла она в окружении толпы людей: пожарные, врачи, даже мужчина с огромной камерой на плече, все что-то делали. Изучали окрестности. Но такого ведь не могло быть! Мой дом, мой дедушка… не верю.

Поляна была заполнена пожарными машинами, не менее пяти красных фургонов окружили остатки дома, им даже пришлось заехать в лес, придавив пару кустов. Несколько пожарных в тяжелой на вид форме поливали белой пеной тлеющие бревна. Другие коршунами бродили вокруг очага, выискивая жертву.

– Эти перевертыши всегда меня раздражали, взять твоего Вову Палкина. Пока не разозлятся, себя не выдадут. Поэтому нам нужно скорее отсюда убраться, здесь больше не безопасно, – заговорщицки прошептал ворон, и я косо на него посмотрела. Он умел говорить. Я всегда это чувствовала. Но всегда ли он говорил по делу? – Ну же, Мария, уходим.

– Я не пойду.

– Как это?

– Там много людей, возможно, среди них мой дедушка. Я должна его найти.

– Там кикимора – старая, как мой клюв, нечисть. Она древняя и злопамятная, как и все из её рода. Стоит выйти на эту поляну, как она тебя больше никогда не отпустит и дедушку ты не увидишь.

– А я попробую.

– Стой, Мария! Стой!

Но я уже вышла из-за скрывающих ветвей. Ворон слетел с ветки, кудахча что-то неодобрительное. Мой взгляд упал на остатки дома. Трубой от них исходил серый дым, уходя в небо и растворяя воспоминания о спокойной жизни. Я зажмурилась, не в силах смотреть на это без слез. Ладони сжались в кулаки.

– Девочка? Ты в порядке? – мужчина в форме оказался рядом со мной, в его рыскающем по мне взгляде металась смесь ужаса и облегчения. – Ты здесь живешь, да?

Я кивнула. Через минуту меня уже посадили в пожарный фургон и осматривали. Белобрысая макушка Тамары Петровны пыталась прорваться, но толпа пожарных и врачей попросили её подождать в сторонке. Все окружили фургон, старались узнать, не хочу ли я воды, как я себя чувствую, нужно ли мне что-нибудь? Но их голоса уносил поднявшийся ветер. Он вытер мои слезы, как старый друг, пообещал успокоения.

– Мой дедушка, где он? – спросила я, подняв опухшие глаза на людей.

– Мы его ищем.

– Он не под завалами? Когда все горело… он остался там.

Голубые, обрамленные морщинками глаза, вновь всплыли передо мной. Они светились любовью и решимостью, а потом покинули меня, оставшись в огне. Нет. Это я оставила его в огне.

– Мы его найдем, – доверительно сказал мужчина в форме пожарного. У него были большие, карие глаза и щетина на посиневших скулах. По взгляду я ощутила, что ему можно было доверять, – сейчас ты должна позаботиться о себе, поняла?

Взрослые кивнули друг другу и ко мне подошли доктора. Прежде, чем металлические дверцы фургона закрылись я заметила в небе черные крылья ворона, следившего за мной, а затем зеркальные дверцы фургона показали мое отражение. Бледная, со взлохмаченными волосами, в рванной ночной рубашке с коричневыми подтеками. Под глаза запали темные круги. В общем выглядела я как сквашенная капуста, кислая и обмякшая, и пахла, как квашеная капуста, хотя внутри ощущала себя уже не такой слабой. Как там сказал ворон?

«Дай подействовать одолень-траве»?

Чтобы это не было, оно работало.

– Ты надышалась газом, девочка.

– Называйте меня Миша, – отрешенно попросила, будто это дедушка позвал меня по выдуманному имени. Нежные руки женщины в синей форме врача аккуратно прощупывали меня.

– Хорошо, Миша. Давай посмотрим руку.

Женщина прощупала правую руку и попыталась согнуть её в локте.

– Ай!

– У тебя сильный ушиб. Перелома не чувствую, рука не синяя, хотя, когда тебя только привели, мне казалось, что синюшность была.

– Наверное это одолень-трава.

– Какая трава?

– Сама не знаю, мне её ворон дал. А я съела.

Повисло неловкое молчание. Врач обеспокоено посмотрела мне в глаза, но мысль о том, что я сказала что-то странное пришла ко мне слишком поздно. Женщина уже успела предложить:

– Давай еще голову проверим? Ну так, на ушибы?

С щелчком дверца фургона отворилась, и довольная физиономия Тамары Петровны появилась в проеме. Она прижала руки к груди, и натянуто улыбнулась, напомнив упыря из дедушкиных сказок.