Улыбнись мне, Артур Эдинброг

Желательно никогда.

Но Артур так и не рассказал мне об Аманде и не поведал, что будет делать, когда спасёт мир. А значит, полного доверия между нами нет. Не такие уж это пока и глубокие чувства, наверное.

Но… Господи, как же я не хочу с ним расставаться. Такое ощущение, что, вопреки всему, впервые в жизни внутри крепнет уверенность: это моё. Это точно моё. Делай что хочешь, но если расстанешься с ним – эта рана уже никогда не заживёт.

* * *

Прошло время завтрака. Затем отзвучал полуденный гонг. Артур всё не возвращался.

Я начала нервничать. Сначала я долго и упорно мерила комнату шагами, потом оставила записку на столе и ушла в Сироппинг. Когда я вернулась, записка лежала нетронутой. Шуточки на тему Борисова убийства перестали казаться мне смешными.

Я разыскала Мэгги и спросила её, не видела ли ребят.

– А разве есть хоть малейший шанс увидеть их вместе? – удивилась медсестричка. – Они же давно не дружат… Нет, в общем, я их не видела.

У Бориса в пентхаусе тоже было пусто, и даже Младший Мёрклый Иньч отсутствовал (или просто не отвечал на стук). Как заправская ищейка, я обыскала всё главное здание университета, но безуспешно.

Тогда я отправилась изучать дальние территории Форвана. И вот там, в пустынном английском саду, унылом и полузаброшенном, я нашла старый грот, а возле него – каменную скамейку, увитую сверху донизу тревожным багряным плющом.

На ней понуро сидел Артур, подперев подбородок руками и бессмысленно глядя на танец листьев, сорванных беспощадным ветром. Они кружились и вихрились над гравийной дорожкой, и пляска их становилась то тоскливой, то отчаянно-лихой, в зависимости от того, как темнело и светлело небо в узоре туч…

– Не помешаю? – спросила я, подходя.

Эдинброг вздрогнул, выдернутый из своих мыслей, но потом кивнул:

– Садись.

Какое-то время мы сидели молча.

– Артур, всё нормально?

– Да, просто… – он потёр лицо ладонями. Взгляд у него был сухой и болезненный. – Просто Борис… показал мне кое-что. И хотя я знал, что увижу, это всё равно оказалось куда больнее, чем я думал. А думал я много, поверь, – он горько хохотнул.

Я нервно облизала губы. И решила признаться, что знаю, о чём он говорит.

Но Артур заговорил первым:

– Вилка, изначально я не хотел рассказывать тебе об этом, но теперь – хочу. Более того, я должен. Дело в том, что здесь, в Форване, у меня была девушка. Ее звали Аманда. Я любил её. Очень сильно. А потом…

– Я знаю, Артур.

Эдинброг поднял на меня взгляд:

– Знаешь? – недоумённо переспросил он.

– Да.

И я рассказала ему обо всём: о том, как разглядывала фотографию в запертом кабинете, о том, как говорила с Борисом о случившемся, о том, что признала в мистере ДеБасковице брата Аманды… Я говорила и до жути боялась, что сейчас он обвинит меня во лжи, скажет, что у меня слишком длинный нос, что я вечно лезу не в своё дело, накричит на меня и уйдёт. И всё станет не просто плохо, а по-настоящему невыносимо.

Так что теперь я начну считать дни до отбытия с радостью, а не тоской.

Но Артур, дослушав меня, только покачал головой, будто бы удивлённо:

– Ну да, конечно же, ты всё знаешь. Как я мог подумать иначе? Ты же такая… не знаю. Непоседливая. Любопытная. Непредсказуемая.

Я криво усмехнулась:

– Если ты хотел меня обругать – у тебя не получилось. Звучит как комплимент.

– Это и есть комплимент, Вилка.

Он замолчал. Вновь начал накрапывать дождь, потом полило сильнее, ещё сильнее… Артур сплел заклинание, и над нами повис куполообразный зонтик. Один на двоих. Мне было приятно, что он не наколдовал два отдельных.

Артур посмотрел на меня и вдруг, протянув вперёд руку, заправил прядку, выбившуюся из причёски, мне за ухо.

– Ты всё ещё любишь её? – ляпнула я, хотя вопрос явно был слишком личным.

– Она мертва.

Вот так ответ: ни да ни нет. Как в старом фильме, где один всегда говорит «люблю тебя», а второй – «аналогично». И всем понятно, что это ерунда какая-то, но что уж тут поделаешь.

– Мне жаль, – пробормотала я.

– Спасибо, – кивнул он и поморщился: так себе ответ получился. С другой стороны – ну а что тут ещё ответить? «Мне тоже» не подходит: наши чувства несоизмеримы.

Артур поднялся и, взяв меня под руку, подвёл к гроту. Там, внутри искусственной пещеры, было что-то вроде алтаря: каменная плита с магическими значками, а перед ней – небольшая чаша бассейна. Вода внутри выглядела как водоворот-воронка: куда-то бесконечно и беспрерывно утекала.

Артур остановился перед бассейном.

– Вилка, я хочу, чтобы ты знала: я очень рад, что ты попала сюда из-за ошибки в ритуале, – сказал он негромко. – Сначала я злился, конечно… Потом думал – не повезло. Затем стал понимать, что ты достаточно приятный… – он замялся.

– Фамильяр? – подсказала я с горечью.

– Нет. Напарник. Но теперь… – он поднял взгляд наверх, будто задумавшись, а потом посмотрел мне в глаза. – Теперь я понимаю, что это был настоящий подарок. Ты даже не представляешь, как долго я был мёртв внутри. Или спал – так глубоко, что сон невозможно было отличить от комы. Но сейчас я будто проснулся. Мне снова нравится жизнь. Я смотрю вперёд с интересом. Я начинаю думать, что иногда испытания – это ещё и способ вырасти, а не только тяжёлый долг. А некоторые проблемы… довольно забавная штука, если честно. Их даже можно назвать приключениями. И это всё благодаря тебе. Просто рядом с тобой по-другому не получается: ты такаяживая…

Он продолжил:

– Последние два года были непростыми. И полными неверных выборов с моей стороны. После гибели Аманды я намеренно возвёл своё горе на пьедестал и отказался от всего остального. Я будто пытался наказать саму жизнь своим безразличием, презрением и яростью за то, что она отобрала у меня двух дорогих людей одного за другим. Но проблема в том, что я не жизнь наказывал. А самого себя.

– Ты скорбел, Артур. Это нормально.

– Сначала – да. Но потом это чувство выродилось в тупую злость и обиду. В надменную холодность и презрение. Мол: все вы – поверхностные, бездумные идиоты. А я – я несчастен, и значит, я велик. Но это уже не скорбь. Это деградация вкупе с оскорблением памяти ушедших.

Ничего себе он загоняется.

– Я больше не хочу так жить, – сказал Артур. – Она мертва. Я жив. И впервые за долгое время я готов двигаться дальше. Но для этого надо отпустить Аманду.

– Сомневаюсь, что такие решения принимаются разумом, – честно сказала я. – Нельзя приказать себе разлюбить кого-то, Артур. Даже если это кажется верным. Уж я-то знаю.

– Я уже разлюбил. Осталось только признать это. И попрощаться.

Он вытянул из-за ворота водолазки кулон на серебряной цепочке. Старомодный, круглый, с лёгкой вязью букв. Артур отщёлкнул крышечку. Внутри была, конечно же, фотография сияющей ДеБасковиц…

Артур большим пальцем погладил кадр, потом что-то прошептал, вновь захлопнул амулет и бросил его в бассейн с водоворотом. Ледяная вода тотчас окрасилась в пронзительно-алый цвет. Мгновение – и амулет пропал. Буквы на алтаре засветились и потухли.

– Прощай, – тихо сказал Эдинброг бурлящей воде.

38. Ужин в горах

Ещё какое-то время мы стояли в гроте.

Я смотрела на Артура и видела, как тени под его глазами исчезают, угрюмые складки на лбу разглаживаются, а губы расслабляются. И без того обладавший безупречной осанкой, сейчас он выпрямился ещё сильнее. Как будто вырос на пару сантиметров.

Артур перевёл взгляд на меня. Его глаза улыбались. Ностальгически-грустно, но по-доброму. И чуть-чуть удивлённо, как будто он не совсем уверен в том, что происходит.

Меня пронзила догадка.

Чёрт!

Я бросила быстрый взгляд на странный бассейн, в который Эдинброг кинул амулет. Неужели это некий водоворот забвения, магический аналог всех тех штучек, с помощью которых герой «Вечного сияния чистого разума» вырезал из памяти возлюбленную?

Судя по тёплому спокойствию, которое теперь излучает Ван Хофф Поспешный, так и есть. Но…

Это ведь не только не полезно, но и… как бы сказать. Недостойно, что ли. Ведь не всегда самый простой выбор оказывается самым лучшим. Чаще он является следствием слабости. Как можно забыть тех, кто составлял нашу жизнь? Кто мы такие без нашей памяти? Да, Аманда не вызывала у меня теплых чувств, однако…

Я смешалась, глядя на фонтан почти с ненавистью.

– Вилка, ты чего? – сощурился Эдинброг, увидев сложную гамму эмоций на моём лице.

Хм. И что же мне ему ответить? Как объяснить жертве добровольной амнезии, что грустишь о его решении? Я призадумалась.

Он чуть нахмурился и прикусил губу:

– Я должен был рассказать тебе про Аманду. Сам. Иначе бы я не смог…

– Так ты помнишь?! – перебила его я.

– В смысле «помню»? – Он ошарашенно моргнул.

Я простерла обвинительную длань к бассейну:

– Это не забывательная лужа? Не Лета в миниатюре? Не простой способ избавиться от воспоминаний?

– Конечно,нет!

– А почему тогда оно окрасилось в красный? И почему ты… удивлён, расслаблен и печален?

Признаться, я чувствовала себя полной дурой, задавая эти вопросы, но отступать было поздно. Артур вдруг негромко рассмеялся.

– Точно. Я же тебе не объяснил. Пойдём.

Он крепко сжал мою ладонь, и мы вышли под дождь. Прозрачный зонтик летел над нами, будто придерживаемый невидимым дворецким.

– Это не бассейн забвения, – сказал Артур. – А очередной детектор – вроде хрустального шара в моей комнате. Но этот работает не на внешнюю ложь, а на все разновидности самообмана.

– Детектор лжи?..

– Ну да. Вода в бассейне алеет, если то, что человек сказал над водой, было сказано искренне. В этом гроте очень удобно проверять свои мысли. Многие галианцы приходят сюда и вслух проговаривают решения, которые им нужно принять. Например: «Я хочу бросить учёбу в университете» (частый случай накануне сессии). Если вода не поменяла цвет – нет, значит, не хочет этого человек в глубине души. Лжёт себе или просто устал. Тогда и бросать, конечно, не стоит. Жить надо в согласии со своими желаниями. Вот только разобраться в них, как и в некоторых своих чувствах, – задача не из лёгких. Так что бассейн очень помогает.

– Вот как?.. – протянула я, припоминая слова Артура до того, как он утопил амулет.

«Я уже разлюбил» и «я готов идти дальше».

– Теперь ты понимаешь мои чувства? – серьёзно спросил Эдинброг, остановившись и положив руки мне на плечи.

Я понимала. Когда очень долго живёшь с какой-то болью, освобождение от неё кажется нереальным. И когда ты принимаешь решение всё-таки выкорчевать её, а потом понимаешь, что онауже ушла, то в груди смешивается растерянность и радость. И, да, конечно же, печаль. Светлая печаль в стиле Маркеса: «Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было».

* * *

Вернувшись в кампус, мы, как ни в чём не бывало, взялись за учёбу.

Нам оставалось одно, последнее испытание. Оно вызывало у меня жгучий интерес: финальный экзамен пятого курса представлял собой классическое прохождение лабиринта с препятствиями, монстрами и всяческими неприятностями.

Студенты участвовали в нём вместе со своими фамильярами и соперничали с другими выпускниками: пришедшие первыми получали высшие оценки, а дальше по убывающей. Если сам колдун выбывал из соревнования, его фамильяр всё равно продолжал путь, поэтому Артур муштровал меня нещадно.

К следующему вечеру я была выжата, как лимон.

Я поняла, что свихнусь, если не выпью перед сном чашечку какого-нибудь душистого чая. Под «выпить чаю», как оно обычно и бывает, я имела в виду «сожрать пирожное». Ох уж эта лукавая подмена понятий!

– Кафешки в Сироппинге ещё не закрылись, – сказал Артур, глядя на часы. – Ты успеешь взять что-нибудь навынос, если хочешь.

– Пойдём со мной? – зевнула я. – Съедим по кренделю на ночной скамейке, поболтаем. У нас с тобой осталось так мало времени… – в моём голосе прорезалась тоска, которую я постаралась загасить, но безуспешно.

– М-м-м. Мне надо кое-что сделать здесь, – отказался Эдинброг, как-то подозрительно отводя глаза.

Хм. О’кей.

Сироппинг, как всегда, был по-диснеевски уютен. Второй подряд дождливый день внезапно завершился чистой и ясной ночью, и я, в ожидании своего заказа, смотрела в высокое звёздное небо.

Наконец на большом серебряном блюде под сферическим колпаком мне подали несколько очаровательных птифуров и стеклянный чайник с травяным сбором. Туда же положили аккуратную лакомую рыбку для Уорхола – не настоящую, а какую-то древесную, чтобы зубы точил (на меня. За все выпавшие на его долю приключения).

– Посуду вернуть завтра не забудьте! – сонно попросила официантка и закрыла ставни с дырками-сердечками.

Я гордо потопала обратно со своей ношей и уже на подступах к главному зданию встретила Бориса. Ого!.. Разглядев лицо Отченаша, вышедшего под свет фонаря, я поперхнулась.

– Это кто тебя так?!

На обоих глазах землянина горели синюшным фингалы, губа была рассечена, на лбу рос почти что единорожий рог.

– Догадайся, блин, Вилка! – обиделся землянин.

– А почему ты не засветил ему в ответ как следует?

– Так я же как бы извиняться приходил, ау. Лучше пара синяков сейчас, чем ужасная смерть после выпуска, – фыркнул Борис. А потом подмигнул: – Кстати, помнишь ведь присказку про то, что шрамы украшают мужчину? По ходу, не только шрамы. Я ещё никогда не получал столько внимания к своей персоне, как сегодня.

– Ты похож на ходячий справочник по гематомам. Иллюстрированный. Лекари небось тобой интересовались-то?

– Медсестри-и-и-ички, – Бор расплылся в шкодливой улыбке.

– Я так понимаю, в общем и целом ты доволен случившимся.

– Конечно, доволен. Кто не любит закрытых гештальтов?

– Я не люблю, – вдруг мрачно и честно сказала я.

– Что, возвращаться на Землю не хочешь? – цепко прищурился финансист и тотчас зашипел от боли: это оказалось для его опухшего лица слишком сложной задачей.

Я пожала плечами.

– Бор, а когда и как ты понял, что остаёшься тут?

– Хм, – он аккуратно усмехнулся. – Я всё же другой породы, чем ты, Вилка. Что значит «понял»? Ничего я не понимал! Я просто решил так, и все. Мне тут понравилось, чёрт возьми.

– И тебе не было страшно?

– А почему мне должно было быть страшно?

– Ну… Такое серьёзное решение. Вдруг ты бы разочаровался в мире Гало?

Он расхохотался.

– Вилка, эй!.. Ты напоминаешь мне моих старых земных друзей, которые боялись переезжать в другую страну. А некоторые – в другой город. А кто-то и вообще в соседний двор… Мол, у них не получится там устроиться, и всё такое, ужас-ужас.

– Но у них и впрямь могло не получиться.

– И?

– Что «и»?

– В чём проблема-то?

– Э, ну… Они бы как быпроиграли. Остались бы незнамо где у разбитого корыта.

– Это с хрена ли бы они проиграли, прошу прощения?! Они бы опыт получили! А если совсем худо стало бы – вернулись бы назад. Самолёты никто не отменяет. А тут никто не отменяет Большой Адронный Телепорт, для нас с тобой уже готовенький и предоплаченный. Если я захочу – я вернусь. Возможностей во вселенной куда больше, чем проблем. Но людям почему-то нравятся проблемы: они их, даже чисто теоретические, с удовольствием смакуют, обсасывают и раздувают. Только вот мне такой мейнстрим не по нраву. Случилась задница – я думаю, как выбираться. Не случилась – так и чего о ней размышлять? Жизнь прекрасна, пока она прекрасна, ёлы-палы!

– Жизнь прекрасна… – по некотором размышлении согласилась я. – А что ты будешь делать, если Твари захватят Гало? Ведь очевидно, что тогда на телепорт выстроится нехилая очередь, и тебя однозначно не пропустят вперед.

– Не захватят, – уверенно сказал Борис.

– Почему?

– Потому что, как плохи бы ни были наши отношения с Эдинброгом, я знаю, что он прикроет их лавочку. Твари – это фактически безмозглые желудки на палках. Им не хватает разума для истинного устрашения. Так что, Вилка, смело оставайся. Как порвёшь вашу связь с Артуром – велком, приглашаю жить в свой пентхаус. А то мы с тобой как-то, хм, не закончили тогда у портала… – он вдруг приобнял меня за талию и последнюю фразу жарко прошептал мне прямо в ухо.

Я зарычала было от гнева, но он уже отстранился.

– Шучу, шучу!.. Но ты всё равно оставайся. А я пойду к медсестри-и-и-чкам…

И он танцующей походкой растворился в ночи.

* * *

Когда я вернулась в комнату, то чуть не выронила поднос… Потому что спальни как таковойне было.

Вместо неё вдаль убегали переливы света, похожие на северное сияние, если смотреть на него через лупу.

– Артур? – растерянно переспросила я, застыв на пороге.

–Мяуууу! – ответили мне откуда-то спереди, и я, движимая исключительно инстинктом уорхолосохранения (страшная штука!), сделала несколько шагов вперёд.

И вынырнула из радужной пелены… в полуночных горах.

Скалистые пики короной венчали пейзаж. Пронзительно-чёрное небо в бриллиантах звёзд нависало сверху. Передо мной расстилалось озеро – горячий источник, над которым клубился таинственный пар зеленовато-лилового цвета. На берегу стоял столик с изящно сервированным ужином и цветами, а за ним сидели Артур и… мой кот.

– Я не помешаю? – хмыкнула я.

Эдинброг поднялся и что-то буркнул Уорхолу на неизвестном языке. Тот, тяжело вздохнув, добровольно шагнул в сияющую пелену за моей спиной. И пропал.

– Я вдруг понял, что ни разу не угощал тебя ужином, Вилка, – улыбнулся Артур.

– Технически каждый мой ужин – твоё угощение.

Ван Хофф Романтичный закатил глаза.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказал он негромко, волнующе хрипло, и отодвинул для меня стул. Когда я села и его пальцы небрежно скользнули по моему плечу, меня обдало жаром и одновременно волнением.

Да.

Это будет не просто ужин.

39. Я не хочу отпускать тебя

– И всё-таки, что ты собираешься делать после того, как закончишь свою миссию великого мага? – спросила я где-то час спустя.

Сердце моё билось чаще, чем обычно. Всё вокруг способствовало волнению: и упоительный ночной воздух, и загадочный шёпот горного источника, и изумительная еда, и аромат стоящих на столе пионов… И, конечно, сам Артур – до боли прекрасный со своими, как всегда, чуть нахмуренными бровями, выразительными глазами и губами, складывающимися в самую красивую в мире улыбку.

Прежде чем ответить, Эдинброг откинулся на спинку стула, пару раз качнулся и мечтательно заложил руки за голову.

Он начал издалека:

– Когда Хьюго ДеБасковиц взялся за строительство телепорта, он не брезговал помощью в том числе студентов. Каждые каникулы Хьюго нанимал из Форвана значительное число помощников-стажёров, а многих вытягивал в столицу прямо посреди семестра – так, на неделю-другую, заверяя преподавателей, что они обязательно нагонят материал. Обычно так и случалось, ведь он брал только лучших. Студенческая рабочая сила нужна была ему по трём причинам… Во-первых, как говорил сам Хьюго, в нас напрочь отсутствовала «чванливость, присущая состоявшимся магам, противящимся самой идее портала». Во-вторых, нам не надо было платить.

При этих словах Артур двинул бровью с таким невероятным снобизмом, что я усмехнулась.

– Ну а в‑третьих, рассуждал Хьюго, если вдруг что-то пойдёт не так и он по каким-то причинам умрёт раньше срока (да, он параноик), то должны остаться другие люди, которые смогут запустить телепорт и увести галианцев из гибнущего мира. И лучше, чтобы это были восторженные молодые учёные из тех, на чьи неокрепшие умы он, Хьюго, успел повлиять во время совместной работы. А не кто-нибудь из политиков, например.

– Ох…

– Да. Я тоже ему помогал. И мой вклад был гораздо большим, чем «эй, мальчишка, подай ту железяку!». Я проверял магические плетения, на которых строится работа портала. Их создал мой отец. И вследствие нашей с ним определённого сорта исключительности, никто другой их проверить просто не мог.

– Так?..

– Большинство знаний и наработок, оставшихся от моего отца, хранится в Антрацитовой библиотеке, и я получу доступ туда только после выпуска. Но некоторые вещи я уже знаю. В том числе, я умею – в теории – сам открывать порталы в другие миры. Без техники, без телепорта. Просто – сам по себе. Вот этими самыми руками.

И Артур раскрыл ладони так, будто собирался сотворить чудо прямо здесь и сейчас. Я смотрела на него во все глаза.

– Я пока не пробовал делать этого. Ни разу. Но я планирую использовать свою силу после того, как уберу Тварей из Гало. Это и есть мой план, Вилка. Я хочу уйти в другой мир. Здесь мне не будет жизни, – он сжал раскрытые ладони в кулаки. – Если я преуспею, спасу планету, то меня посадят на цепь, как дворцового мага, и всё. До самой смерти жить по чьей-то указке… Плясать под дудку других, создавая нужные им заклинания, быть героем, лишённым главного – права выбора. Я не хочу так. Я хочу свободы. И созидания.

– И куда же ты пойдёшь? В какой мир?

Сердце у меня вдруг будто потерялось в груди. А потом запрыгало, взбалмошное, потому что – а вдруг на Землю?

Артур, скажи, что ты выбрал Землю!..

Эдинброг посмотрел на меня и покачал головой.

– Я не знаю. Несмотря на то, что время уже поджимает, у меня впереди очень много работы – причём не только с ассортиментом миров, как ты могла бы подумать, но и, в первую очередь, с настройками. Открывать портал в другой мир самому – не то же самое, что пользоваться Адронным Телепортом, к которому меня, конечно же, не допустят. И не то же самое, что отправлять в другой мир вас, землян…

– …Потому что у нас устойчивая, предсказуемая аура, – кивнула я.

Артур похвалил мои знания и продолжил:

– Для себя и других галианцев пока что я могу открыть лишь случайный портал, что чревато выпадением в открытый космос или на непригодную для жизни планету.

– Звучит не слишком-то привлекательно.

– Так и есть. Но ничего. Все-таки, согласно Часам Судного Дня, у меня остался почти год до пришествия, чтобы научиться межпланетной навигации, – Эдинброг задумчиво повертел в руках бокал. – Ткань бытия пока что достаточно крепка, и вряд ли Прорыв случится раньше времени. Конечно, всегда есть шанс на это… Но я надеюсь, что хотя бы здесь наш мир преуспеет и не запорет всё окончательно. Каждый знает, что неурочный апокалипсис – худший сюрприз на свете. О всемирных сетях заклинаний сейчас все забыли, и правильно сделали.

– Что ты имеешь в виду?

Пассаж про «всемирные сети» был мне непонятен, тогда как история с Часами Судного Дня и сроками Прорыва уже стала едва ли не такой же обыденной реальностью, как для всех галианцев – пугающей, жестокой, но парадоксально привычной.

Поразительно, насколько быстро ко всему привыкает человек. И если раньше это казалось мне достоинством нашего брата, то теперь я чаще думаю: насколько же мы слабы. Как сильно нас можно прогнуть, как долго мы готовы закрывать глаза и адаптироваться к чему угодно… И беда в том, что зачастую это происходит не из истинного принятия, чистого библейского смирения перед концом, а из банальной трусости.

Не всегда. Но часто. Возможно, научиться отличать одно от другого, быть честным в понимании причин, ведущих к тому или другому выбору, – одна из важнейших задач для каждого из нас.

Артур подлил мне вина, выдергивая меня обратно в разговор о сетях заклинаний:

– Если одновременно высвобождается очень много энергии, то реальность надувается, как воздушный шар. В других мирах такой избыток силы не приносит проблем. Но наш мир соседствует с миром Тварей – и раздувшись, он лопнет, впустив в себя орды врагов и, соответственно, сдохнув раньше времени. Существует два варианта того, как может высвободиться такое количество энергии. Во-первых, как раз таки внезапный разрыв какого-нибудь очень глобального, серьёзного заклинания – например, единой всемирной сети защиты. Помнишь, ты удивлялась, что ничто не отгораживает наши государства от земель постапокалипсиса? Раньше отгораживало, но сейчас это слишком опасно: если щит такого объёма по какой-то причине рухнет, вместе с ним обрушится весь мир. По этой же причине у нас сейчас отключены материковые и городские телепорты, а также почти не используется зеркалидение…

В мире Гало «зеркалидение» было обычным словом, но у нас на Земле оно бы точно было сокращением от «зеркального телевидения» – суть крылась именно в этом.

– А каков второй вариант?

– Смерть по-настоящему могущественного существа. А именно: небесного дракона Ойгонхарта. Только он из всех ныне живущих достаточно силен, чтобы своей смертью пошатнуть ткань бытия. Но, к счастью, он находится в добром здравии.