Улыбнись мне, Артур Эдинброг

– Кто это был? – тотчас спросила я, забыв умерить свое неуёмное любопытство.

– Один… знакомый, – к моему лёгкому огорчению, Эдинброг не стал вдаваться в подробности. Значит, всё ещё недостаточно мне доверяет? – Господи боже мой, Вилка! Какой у тебя шикарный кот!

Вновь повеселевшие глаза Артура обратились к Уорхолу. Тот приветствовал чужака ознакомительно-басовитым мявом.

– Можно мне его подержать?

– Бери. Только он совершенно не домашний, своевольный и с придурью, будь готов.

– То есть, весь в хозяйку! – со смешком резюмировал Эдинброг и забрал у меня кота. – Ох, парень, пойди всё по плану и стань ты моим тигром, мы бы с тобой зажгли!

Уорхол, подставив ушко под пальцы студента, благосклонно согласился с этим заявлением.

* * *

Вечер прошел в особенно активной подготовке к экзамену.

Я с бешеной скоростью долистывала учебники, до которых не успела добраться раньше, Артур тоже что-то потихоньку повторял и, главное, зачаровывал для меня туманный колокольчик – тот самый, что превратит мою память в удобный аналог команды «обзор: мой компьютер – файлы».

Уорхол ходил по спальне, обнюхивая иномирную мебель – сначала брезгливо, потом увлечённо. Затем он растянулся посреди моей постели в вольере и был таков.

– По-моему, мне негде теперь спать, – фыркнула я. – Это у тебя кровать большая, а моя – увы.

Артур сверкнул на меня глазами от стола.

Я тотчас переполошилась:

– Это не намёк. В смысле, это факт, но я не имею в виду ничеготакого.

– Какого «такого»? – наклонил голову он.

– Я не прошусь в твою кровать, – мой взгляд скользнул по изящным кручёно-дубовым столбам с балдахином.

– А я и не подумал об этом.

– Да? А почему ты тогда так смотришь?

– Как – так? – лукаво улыбнулся он.

– Ты повторяешься в своих вопросах, Эдинброг.

– А ты волнуешься. Почему? – Он сделал мягкий, скользящий шаг в мою сторону.

– Я не волнуюсь.

Как всегда при приближении Артура, у меня похолодело в голове и потеплело в животе. Мозг, ау! Вернись в привычную диспозицию!

– Мяу, – глубокомысленно заявил Уорхол и переместился с кровати под неё.

– О, теперь мне снова есть где спать, – со странной смесью облегчения и разочарования выдохнула я.

Артур ничего не ответил. Только задумчиво-рассеянно улыбнулся и вернулся к цветку: он прыскал на него чем-то, при застывании напоминавшим сахарные кристаллы. Выглядело аппетитно. Настоящий десерт.

И, кажется, не я одна так подумала, потому что с утра, когда мы проснулись по звуку общеучебного гонга – скоро экзамен! подъём! – Уорхол сидел на столе и с урчанием жрал мой колокольчик.

– Нет! – ахнула я. – Плохая киса, плохая!

– Вы и впрямь все одинаковые, земляне! – опешил Артур. – Планета вредителей, что ж такое-то!

Спасти цветок уже не представлялось возможным. Хитрая серая морда выглядела удивлённой: уж не знаю, какова ёмкость кошачьего мозга и памяти, но что-то там Уорхол явно вспомнил. Сел на подоконник, не двигаясь, и уставился в одну точку, только зрачки чуть подёргивались. Иногда кот издавал тихий восторженный вздох… Если я вернусь, а он тут достиг нирваны за время нашего отсутствия – пожалуй, я даже не удивлюсь.

Нам с Эдинброгом ничего не оставалось, как, чертыхаясь и слегка паникуя, побежать на экзамен.

– Ты хоть что-нибудь помнишь? – пытался приободриться Артур. – Столько дней ведь готовилась! Например, противоядие от Тлетворной Кончины Хуффабура?

– Э-э-э-э…

– А где искать лимонник для зелья видимости?

– Ну-у-у… Я помню, что, когда читала про это, мы лежали под вишнями в западном саду, и ты меня щекотал. Всё, – обречённо призналась я.

– М-да, – студент экспрессивно взъерошил волосы. Еще пару недель назад со стороны Артура был невозможен подобный легкомысленный жест, но со мной он расслабился.

И, похоже, зря.

В экзаменационном шатре было полно народа. На сей раз испытание проводилось в огромной форванской оранжерее – это сделали специально, чтобы горе-травники могли нарвать часть ингредиентов прямо на месте. «У нас всё-таки экзамен, а не квест», – сделав суровую мину, говорили преподаватели. А потом тихонько хихикали и потирали руки, представляя мучения тех невезучих, кому для зелья понадобятся яйца нойдича или что-нибудь в этом роде.

В дальней части оранжереи стоял длиннющий стеклянный стол, уставленный непрозрачными кувшинчиками, а за ним в своих огромных бочках тихо гудели экзаменаторы.

– Они ведь тебя спасут, да? – взволнованно бормотала я, когда пришла наша очередь тянуть билет. – Артур, если я вдруг вообще ничего не сумею сделать, а ты начнешь скоропостижно загибаться – экзаменаторы сами тебя откачают?

– Ну, сами – это вряд ли… – протянул Эдинброг, искоса глядя на очередного желейного Безликого.

Тот наполовину высунулся из своего бассейна и жестом гадалки рассыпал перед нами ракушки – много-много. Артур взял одну наугад, протянул исконному жителю мира.

Экзаменатор поколдовал над ракушкой, неведомым образом считал с неё информацию и забулькал:

– Прекрасно, теперь мы знаем, чем будем травить либо вас, либо вашего фамильяра… – снова бульканье. Эх, не пойму: то ли это смех, то ли кашель. – Пожалуйста, вытяните жребий.

Безликий нырнул щупальцем в свой бассейн и достал из него небольшой сундучок. В сундучке лежали два хрустальных шара. Мы с Артуром взяли их.

Шары тотчас мелко затряслись и загудели, а потом мой вдруг гаркнул:

– Тебя травим!

А Артуров:

– Ты спасаешь!

Секунда потребовалась нам, чтобы осознать: нам повезло.

– Да-а-а-а! – Я радостно запрыгала, хлопая в ладоши. – Ура-ура-ура-а-а-а!

– Аллилуйя, – с колоссальным облегчением выдохнул Эдинброг.

– Впервые вижу, чтобы кто-то так радовался экзамену, – удивлённо булькнул Безликий.

Потом он повесил на нас амулеты-подглядки (предполагалось, что они будут следить за тем, чтобы мы не списывали и не подсматривали в учебники), ловко подцепил присоской один из глиняных кувшинчиков и протянул его мне.

– Пей.

Я глотнула. Зелье было безвкусным, будто вода из-под крана.

Безликий засёк время начала нашего испытания и шуганул нас от стола, за которым уже выстроилась длинная очередь из других студентов.

– Ну давай! – Артур деловито присел на какой-то оранжерейный пенёк. – Диктуй симптомы, будем придумывать, чем лечить.

– Ну, пока я ничего не чувствую.

– Вообще ничего?

– Вооб…

Договорить я, увы, не смогла.

36. Экзамен по зельеварению

Сначала я решила, что попала под действие какого-то паралитического вещества – шевельнуться у меня не получалось. Совсем. Даже зрачками повести туда-сюда или моргнуть не вышло.

Но едва я успокоилась, сжившись с мыслью об «окаменелости», как произошла ещё одна метаморфоза: моё сознание вдруг взяло и… как бы отошло от моей головы. Сделало аккуратный шажок вбок, покинув свой привычный пост за глазницами, и зависло, бездомное и неощутимое, над бывшим моим плечом.

– Твою ж мать! – хотела выругаться я, но получилось только молча подумать.

Артур между тем нахмурился, провёл рукой перед лицом моего тела (боже, это звучит как название дешёвой книжки) и сказал:

– Ага.

Ни фига не ага! Эй! Куда пошёл?! Не вздумай варить мне что-либо антиоцепеняющее! Эдинброг!

Я безмолвным невидимым взглядом полетела за студентом, который уже, деловито насвистывая, шагал между грядками оранжереи. Артур был абсолютно уверен в своём вердикте. «На прощание» он прикрыл моему телу глаза и осторожно привалил его к ближайшей стенке – за это ему, конечно, спасибо. Но ведь диагноз поставлен неверно!

Эх. Вот и как повлиять на внешний мир, если у тебя нет ни рук, ни ног, ни носа, ни пистолета?

Возле куста с берлёвкой у Артура вышла стычка с Капризом. So classic. Там висела всего одна бело-синяя ягодка, и студенты бросились к ингредиенту с двух сторон: он был нужен обоим.

…Или обоим не нужен: если предположить, что ушастый нимфин тоже неправильно лечит пуму.

– Поделим ягоду пополам. Нам хватит, – предложил Эдинброг, пока оба нависли над веткой, растопырив пальцы, как хищные птицы. Драться во время экзамена строго запрещалось.

– Иди на хрен, – коротко ответил Каприз.

И резко выбросил руку вперёд, собираясь сорвать ягодку и, видимо, удрать. Я же, повинуясь инстинкту, кинулась ему наперерез в некоем безотчетном порыве.

И… коснувшись пальцев нимфина, вдруг слилась с его личностью.

– Господи! – ахнула я, вновь обретя тело.

Правда, чужое. Глядя на свои новоприобретённые тонкие мужские пальцы, созерцая упрямую рожу Эдинброга напротив, я ещё раз хрипло ахнула, отшатнулась и… начала себя интенсивно ощупывать. Потом оттянула резинку штанов и охнула уже в третий раз.

Глаза Артура удивлённо расширились.

– Каприз, с тобой всё хорошо? – напряжённо спросил он.

– Я не Каприз!

– М-м. Я могу позвать докторов.

– Я Вилка!

– Э-э-э?

Я сделала шаг вперед и над кустом преткновения двумя руками обхватила лицо Артура, заглядывая ему в глаза.

– Видишь? Это я.

– Ну… – неуверенно протянул Эдинброг.

И тотчас получил от меня хук справа, откинувший его на добрый метр. Потому что, как оказалось, нимфин Капризтоже был внутри своего тела. Просто в первые пять секунд не понял, что происходит.

Зато теперь у нас с ним развернулась борьба за власть под аккомпанемент Артурова: «Каприз, сволочь эдакая, ты мне чуть зубы не выбил!»

– Вали отсюда, фамильяришка!!! – шипела я, саму себя колотя по груди.

– Но я понятия не имею как! Хватит нас бить! Больно же!

– Мерзкая девчонка, если я из-за вас завалю экзамен, я точно прирежу вас обоих! Как же вы меня задолбали! – Я экспрессивно вскидывала руки к небу.

– Артур! Артур! Ты понял, что у меня не столбняк?! Или как там это называ…

–Уроды!

В общем, я вертелась волчком, меняла интонации, периодически залепляла самой себе оплеухи и так далее. Из-за окрестных клумб, как суслики, выглядывали любопытные студенты. Эдинброг, отняв руку от лица, перестал негодовать и вместо этого расплылся в какой-то подозрительной ухмылке.

– Что ж, теперь всё понятно: нам досталось зелье Великого Путешествия. А значит, берлёвка мне не нужна, – великодушно сказал он. – Каприз, оставляю ягодку тебе. И Вилку тоже.

–Что?! – слаженным хором рявкнули мы с нимфином.

Артур пожал плечами. Вроде бы серьёзно, но было видно, что внутри он весь трясётся от едва сдерживаемого хохота.

– Понимаешь, Каприз, – проникновенно сказал он, – выпивший зелье Великого Путешествия может вселиться в чужое тело только один раз за приём. И выйти получится только в момент получения противоядия. Так что вы с Виолеттой временно в связке.

– Да какого ж рожна! – вновь вспылил нимфин, хватая Артура за рубашку. – Почему твой фамильяр именно ко мне прицепился?!

– Не знаю. Но вряд ли потому, что ты ей нравишься: у неё ведь есть вкус.

И ещё одна попытка рукоприкладства со стороны Каприза.

На сей раз неудачная: Артур перехватил его руку и, якобы удивлённо, зацокал языком:

– Каприз, ну какое же у тебя хрупкое эго, оказывается!.. Прости, не знал. А теперь, пожалуйста, успокойся.

– Сгори в аду, Эдинброг! Я не хочу успокаиваться, я хочу убить вас всех к чёртовой матери! Как вы могли допустить, что в меня вселилась твоя подружка?! Сколько ты будешь варить своё идиотское противоядие?! А-а-а, заткнись, Вилка, не бубни у меня в мозгу, я не отдам тебе контроль над телом!

Вы смотрели мультик «Головоломка»? Про то, как в головах у людей живут и взаимодействуют разные чувства, иногда отчаянно сражаясь за «пульт управления»? Вот-вот. Примерно так мы с Капризом себя и чувствовали. Мне казалось, моё сознание толкается локтями с чьим-то чужим в слишком маленьком помещении, и вдобавок этот кто-то безостановочно орёт на одной ноте.

Артур, зараза такая, явно наслаждался зрелищем, из-за чего его попытки нас утихомирить были не вполне искренними. Но потом часы, висящие под потолком оранжереи, издали мелодичный звон, напомнив нам о том, что вообще-то идёт экзамен, и мы, отставив вопли, наконец взялись за переговоры по-настоящему.

– Я думаю, – прикинул Эдинброг, – будет честно, если Вилка постарается никак не мешать Капризу в ближайший час – примерно столько мне потребуется для работы над противоядием. Вилка, ты сможешь вести себя… ну, пристойно? Капризу тоже надо сдать зельеварение, как ни крути.

– Да куда ж я денусь, – буркнула я мужским голосом. – Каприз, забудь обо мне, – и тотчас на саму себя зашипела тем же голосом, но гораздо злее: – Ну зашибись! Спасибо, что всё за меня решили! Охренеть теперь!

И, развернувшись, сжимая и разжимая кулаки от гнева, я потопала прочь.

Молчать внутри нимфина было не так уж и сложно. Я просто представила, что сижу в кинотеатре IMAX, где показывают о-о-очень скучный фильм о ботанике. Каприз, всё ещё яростно размахивая корзинкой, обобрал пол-оранжереи, пришёл к общему разделочному столу и принялся там кашеварить… Верней, зельеварить. Он покидал всё набранное в котёл, поставил котёл на огонь, а потом, с неожиданно тяжким вздохом, присел и заглянул под столешницу.

– Ох! – тут уж я не выдержала и подала голос.

Ибо «фильм» перестал быть томным… Под столом лежала пума. На боку. Все её тело было покрыто ужасными язвами. Она тяжело дышала, лапы подёргивались, глаза закатились. Было видно, что ей ужасно больно.

– Никаких «ох», – прорычал Каприз, сам себя – меня – пребольно щипая за запястье. – Даже не вздумай примазываться к нашей с Пустыней боли.

– Так её зовут Пустыня? Красивое имя.

– Заткнись уже!

Пума, хрипло выдохнув, сфокусировала на хозяине непонимающий взгляд. Мы с нимфином погладили её по сухому носу. Кажется, это было общим желанием.

– Жестокие у вас экзамены, – сказала я.

– Мир у нас тоже жестокий.

– Долго будет вариться твоё зелье?

– Пять часов. Ей будет становиться всё хуже и хуже.

– М-да… А ты не можешь дать ей какое-нибудь обезболивающее? Или снотворное? Чтобы она зря не мучилась?

– Пока я его добуду – пройдёт не меньше суток. Единственный транквилизатор, что действует на гигантских пум, – это жемчужины русалок.

Я вздрогнула. В смысле, нимфин вздрогнул. И тотчас спросил:

– Что, землянка, ты не в курсе, что в нашем мире бывают жемчужины?

– Скорее уж, меня бы удивили русалки. А жемчуга и на Земле завались.

– Скудоумие твоё бесит образованных существ.

– Ну, раз бесит, тогда я просто не дам тебе жемчуг, который у меня есть. Хотя успела подумать об этом. Мне он ни к чему, а Пустыне бы стало полегче.

– У тебя есть жемчуг?!

Студенты, зельеварящие по соседству, с удивлением наблюдали за тем, как лесной житель сам себя схватил за грудки и пытается приподнять.

– Каприз! – рявкнул он в пустоту сурово. – Ты просто неадекват! Если у кого-то есть что-то, что тебе надо, смени тактику, будь добр!

Потерзал самого себя ещё чуть-чуть и отпустил…

– Он реально неадекват, – пришел к выводу кто-то из однокурсников.

– Экзамены… стресс… – вздохнул другой.

Между тем мы с нимфином обсуждали условия передачи жемчужины. По понятным причинам я не собиралась вести противника Артура к Артуру в спальню без разрешения, а гордому остроухому претила мысль о чём-то меня просить.

– Слушай, да хватит уже, а, – устало сказала я наконец. – Отчего вы с Эдинброгом вообще так взъелись друг на друга?

– Это выгодно.

– Эм… в смысле?

Нимфин раздражённо вздохнул.

– Очень полезно иметь кого-то, равного тебе по умениям, и кого ты притом ненавидишь. Желание уесть противника становится отличной мотивацией в те дни, когда благие цели не вдохновляют. Друг может сказать: ты устал? Отдохни. Противник лишь посмеётся. Это дисциплинирует. Так что для нас с Эдинброгом наше соперничество – рациональный выбор, землянка.

– Ну ок. Звучит как хороший повод наведаться к психотерапевту, но как хочешь. В общем, сам решай, нужна тебе жемчужина или нет.

Ещё какое-то время мы с нимфином сомневались, гоняя наше общее тело нервными кругами, потом пошли к Артуру. Тот, мягко говоря, удивился моей благотворительности, но дал добро на посещение спальни.

– То есть, – пока мы поднимались по лестницам (Каприз любил ходить пешком), меня продолжало раздирать любопытство, – не считай вы с Артуром свои стычки полезными, вы бы дружили?

– Не люблю сослагательное наклонение.

– И всё же?

Пауза. А потом…

– Он мессия, – резко ответил нимфин. – Вероятнее всего, он умрёт весной. Либо мы все умрём. Ему не друзья нужны, а кто-то, кто сделает его сильнее.

Я шокированно замолчала. Так Капризверит…

Через полчаса жемчужинка могла вздохнуть спокойно: ей наконец-то нашлось применение. Думаю, предметам быть нужными так же приятно, как и людям.

Когда мы вновь оказались в оранжерее, я полюбопытствовала:

– Каприз, а зачем королеве транквилизаторы? Я знаю, что ей подарят такие жемчужины в день приезда.

– Да затем, что многие в Гало почти что не спят, предчувствуя скорое появление Тварей, – проворчал нимфин. – Большинство, полагаю. В городах у аптечных лавок теперь охраны больше, чем у банков: люди крадут успокоительное и другие таблетки в диких количествах; лекари сбиваются с ног, пытаясь спасти тех, кто устроил себе передозировку. Люди по всей планете сходят с ума. Одни изо всех сил изображают, что ничего не происходит; вторые выкапывают у себя на заднем дворе подземные убежища и закупаются едой впрок; третьи осуждают всех, кто не бьётся в круглосуточной истерике; четвёртые сами себе выдали разрешение на нарушение всех социальных и нравственных норм – всё равно же скоро сдохнем, да? И везде – агрессия, ложь и отчаяние, приправленные безумной надеждой на то, что как-нибудь обойдётся.

– А по Форвану и не скажешь, что всё так плохо… – пробормотала я.

– А мы тут те ещё лжецы и стоики, – процедил Каприз.

И меня, пребывающую в его теле, внезапно поглотила та же тень, которую я почувствовала тогда в Мэгги на балконе. Глубокая, горькая, неизбежная, тщательно скрываемая. Сердце нимфина болезненно сжалось, ноги и руки напряглись, голова закружилась – он подумал о скором Судном дне. Но затем намеренно – я явственно ощутила это – сместил фокус внимания с пугающего будущего на настоящий момент.

Кажется, все галианцы неплохо умели управлять потоком собственных мыслей. Но как же жаль, что им пришлось развить это полезное умение из-за такой штуки, как сжирающая душу перспектива неизбежного апокалипсиса…

Вскоре Артур пришёл к нам, караулящим спящую пуму, с чашечкой, полной какой-то горчично-жёлтой каши, будто хну водой развели. Оставив Пустыню спать, а зелье Каприза вариться, мы вернулись к моему телу.

Эдинброг смазал мне губы, веки, пальцы и ключицы тёплой жижей, после чего открыл рот и влил туда ещё чуть-чуть. Прошептал заговор. И тотчас же меня вышвырнуло из нимфина и вернуло в женское тело.

– Экзамен сдан, – подтвердил Безликий, когда мы пришли к столу экзаменаторов. – Высший балл. Плюс госпожа фамильяр получает право одной просьбы за то, что добровольно вызвалась помочь другому студенту.

– Оу? – удивилась я. – А что за просьба это может быть?

– Регламента нет. Но мелкая. Бытовая. Какая-нибудь академическая поблажка, не более, – Безликий вдруг подмигнул мне. – Дайте руку.

Я с подозрением, но всё же послушно протянула ему ладонь. Древнее существо дунуло на неё, будто на ранку, и вдруг у меня на коже проступил изящный рисунок цветка…

– Когда придумаете, сотрите цветок, проговорив желание. Если оно окажется слишком крупным – просто ничего не произойдёт. Всё понятно?

– Понятно, – кивнула я.

…Иногда меня просто поражает, как в этом обречённом, уставшем мире Гало вспышками появляется сказочность. Безликие-джинны, с ума сойти!

37. Всем нравятся закрытые гештальты

Вам когда-нибудь случалось проснуться в «мыльной опере»?

А мне, кажется, довелось. Вскоре после того, как мы с блеском сдали Зелья и теперь на всех парах неслись к последнему экзамену, я очнулась не от звука будильника.

И не от приятного голоса Артура: «Доброе утро, героиня. Тебе взять кофе в Сироппинге или ты наконец-то перейдёшь на чай?» И даже не от удара наотмашь мягкой лапкой Уорхола вкупе с тяжёлым прыжком прямо на грудь (в моменты побудки хозяина каждый кот – почти космонавт, покоряющий Юпитер, – вес его магически увеличивается в два с лишним раза, а моська приобретает героическое выражение).

О нет…

Я – как и Артур – проснулась от тяжёлого стука в дверь.

– Кого там принесло в такую рань? – сквозь зубы процедил взъерошенный Эдинброг, выползая из-за балдахина своей кровати, будто бы из-за театральной кулисы. Я только повернулась на бок, спихивая Уорхола со своей койки, и что-то сонно пробормотала.

Но мгновение спустя сон как рукой сняло.

– Приветики, Артур! У меня к тебе дело! – раздался весёлый баритон Бориса Отченаша, в котором едва-едва угадывалось волнение.

Артур молча захлопнул дверь.

Я начала судорожно прикидывать даты у себя в голове и поняла: ага, Борис сварил свой Отвар Взора Грустного и теперь жаждет обелить себя перед Эдинброгом, показав ему историю о смерти Аманды. Гиблое дело, как по мне.

В душе заворочалась тоска. Мы с Артуром так и не поговорили о его бывшей девушке. И так и не разогнали маятник наших отношений – ни в сторону настоящей близости, ни в сторону прежней формальности. Так и покачивались туда-сюда на мягких волнах нерешительности, как два очень стеснительных героя ситкома, которым зритель уже устал орать со своей стороны экрана: ну! Ну давайте, блин! Ну хоть что-нибудь!.. Ну хотя бы поговорите обо всём!

В дверь опять забарабанили…

– Борис, ты здесь нежеланный гость. Иди к чертям собачьим, – прошипел Эдинброг прямо сквозь обшивку. По его пальцам скакали магические искорки ярости.

– Ёкарный бабай, тебе что, не ясно, что я просто так не пришёл бы? – по-медвежьи ревели с той стороны. – Нам надо разобраться с одним делом!

– «Нам» – то есть тебе?

Артур на удивление хорошо толковал речь Бориса.

Они продолжали спорить на повышенных тонах, пока я, возмущённо постанывая и зажав уши руками, не прошлёпала в ванную… А когда вернулась оттуда, в комнате никого не было. Кажется, землянин всё-таки убедил Эдинброга выйти. Или тот его убил и пошёл прятать труп.

Судя по грязному серому свету, льющемуся в окно, сегодня у нас была плохая погода. Низкие тучи стремительно мчались по небу, накрапывал дождь, а лес чернел, как поставленные частоколом карандашные грифели. Редкие студенты, пробегавшие туда-сюда, кутались в плащи и прятали озябшие руки в карманы.

Всё это в целом напоминало мне тоскливую атмосферу некоторых полотен Писсарро… Там, конечно, Париж, а здесь – магический мир, но лёгкая печаль и бесконечная повторяемость унылых будней вполне похожи.

Переодевшись в очередной костюм в преппи-стиле – брюки с ремнём на талии, рубашку и подтяжки, как у слегка богемной студентки художественного отделения, – я со вздохом уселась за письменный стол и посмотрела на календарь. Там неприятно красным цветом была обведена дата моего отъезда в столицу и ныряния в Большой Адронный Телепорт. Под календарём лежал и мой билет на дилижанс, который, собственно, должен был забрать меня из университета. Я взяла его в руки: аккуратная бордовая карточка с моим именем, датой и маршрутом.

А под ней… Ещё одна такая же карточка. «Билет Артура Ван Хофф Эдинброга».

На душе у меня внезапно стало немного легче. Артур хочет меня проводить? Или ему просто по пути – ведь ему надо в эту таинственную Антрацитовую библиотеку, изучать наследие отца и готовиться к появлению Тварей?

Да плевать! Всё равно я буду рада видеть его в тот момент, когда войду в ворота портала – говорят, они такие внушительные, что на них страшно смотреть… Может быть, у нас получится как-то договориться о том, что мы будем слать письма друг другу сквозь миры? А может, я стану основательницей Галианского межпланетного туризма?

А может… остаться тут самой?

У меня перехватило дыхание.

Это точно плохая идея: ведь, не будем врать, мне интересен не мир Гало как таковой, а живущий здесь Ван Хофф Эдинброг. А он будет занят, ужасно занят своей великой миссией, а после… Я так и не знаю, что он собирается делать после (о том, что никакого «после» может не быть, я старалась не думать).

Я ведь многого о нем не знаю. Да, может быть, в последнее время нам стало удивительно легко общаться, мы уже честно пересказали друг другу большую часть наших биографий, и у нас очень похожие ценности и взгляды на жизнь, а когда мы смотрим друг на друга или, тем более, друг к другу прикасаемся, шарахает так, что в первый момент удивлённо моргаешь: ты что, шаровая молния, кто ты?.. А потом не хочется отходить.