Вальс бывших любовников

– Опишите того, кто на вас напал.

– Да я же вам сказал – напали сзади, ударили по шее, я упал, головой, видимо, ударился, потому что на какой-то момент вообще перестал видеть и слышать… И нападавшего видел только в спину, когда он убегал!

– Давайте, я угадаю – черная куртка с капюшоном, серый спортивный костюм и кроссовки?

– Ну, да… я же говорил… а что не так?

– Все, – вздохнула Лена, убирая протокол в папку. – Все не так, Павел Владимирович. И по этим стандартным приметам я хоть сейчас могу задержать на улице каждого третьего. Вы слишком взволнованы, чтобы выдумать более правдоподобную версию, это же очевидно. Поэтому задерживаю вас на семьдесят два часа до выяснения обстоятельств или до предъявления обвинения. Лейтенант, можете забирать, – обратилась она к скучавшему у двери в комнату парню. – Я позже подъеду.

Голицын не произнес больше ни слова, молча протянул руки, давая лейтенанту одеть наручники, и вышел впереди него из комнаты. Лена проводила его взглядом и тоже встала, однако на пороге появился Паровозников:

– Ленка, в квартире чисто, следов никаких.

– А каких ты ждал? Думаешь, он их тут душил?

– Но что-то все равно должно быть.

– Изымаем записи с камеры наблюдения на парковке.

– Зачем? Тебе же охранник все рассказал.

– Хочу убедиться лично.

– Попытаешься отмазать своего дружка?

– Не забывайтесь, майор Паровозников! – отрезала Лена жестко, и Андрей с удивлением захлопал ресницами:

– Ого… понял.

– Знаешь, что мне не дает покоя? – спросила она прежним тоном, совсем сбив Паровозникова с толку. – Голицын такого же роста, как ты. И руки у него среднего размера.

– Не понял…

– На заборе в парке у кинотеатра «Мир» след крови располагался слишком низко для того, чтобы это мог быть человек с параметрами Голицына. На уровне моего уха – помнишь? – Она подошла к Андрею вплотную и ребром ладони обозначила на его груди место. – Вот тут должен был оцарапаться тот, кто тащил тело. Сам видишь, в это время года это может быть только открытый участок тела. Шея, например. У Голицына, правда, есть на шее ссадина, но она сзади, ее невозможно было получить у забора в парке. Надо, конечно, экспертизу… Но я до конца не верю, что это мог быть он. И прекрати свои намеки, понял?

Паровозников отвел глаза:

– Да ладно, не обижайся… Но ты, похоже, права – он слишком высокий. И тело девушки мог легко донести, а не тащить волоком по земле, оставляя борозды.

– Тоже верно. В общем, я его отработаю, конечно, но думаю, что это впустую потраченное время, – вздохнула Лена. – Вы тут закончили?

– Да, все.

– Тогда опечатываем, изымаем записи с камеры и уезжаем.

Домой Крошина явилась почти в час ночи и, выбираясь во дворе из служебной машины, подняла глаза и заметила, что в кухне горит свет. Она вспомнила, что не позвонила Филиппу, и тот, наверное, не ложится, волнуется, хотя наверняка догадался, где она и почему. Но на душе стало очень тепло – наконец у нее был кто-то, кто ждал ее до ночи, беспокоился, и это значило, что сейчас на пороге ее не встретит ставшая привычной за долгие годы оглушающая тишина пустой квартиры.

Входная дверь распахнулась ровно в тот момент, когда Лена вышла из лифта и сунула руку в карман, чтобы вынуть ключи.

– Поздновато гуляете, – заметил муж, возникая в луче света.

– Прости, я замоталась, некогда было позвонить.

– Да уж я понял… Что, дела идут? – помогая ей снять плащ, спросил Филипп, и Лена устало кивнула:

– Идут, но в какую-то другую сторону, мне кажется…

– Ужинать будешь?

– Нет сил, – призналась она, садясь на обувную полку. – Слишком много впечатлений для одного дня.

Филипп присел на корточки перед ней, взялся за лодыжку, снял туфлю:

– Лена… тем более, надо поесть. Когда голова так интенсивно работает, ей непременно нужно помогать. Я понимаю, это сейчас выглядит нотациями и брюзжанием, но…

Лена закрыла его рот ладонью:

– Это выглядит заботой, и мне безумно приятно… знаешь, это, оказывается, так важно, чтобы тебя ждали дома и чтобы о тебе беспокоились… – В носу защипало, Лена зажмурилась и попыталась улыбнуться: – Ну, вот…

– Может, тебе поплакать? – совершенно серьезно предложил муж, снимая вторую туфлю. – Напряжение снимешь…

– Ага… – пробормотала Лена. – И завтра глаза будут как у кролика, к тому же еще и опухшие… Нет, Фил, слезы – не мой метод…

– А что – твой? – помогая ей подняться, спросил он.

– Спать, наверное… только умыться бы сперва, а сил совсем нет…

– Ты ложись, а я тебе принесу салфетки и что там еще, – подталкивая Лену в сторону спальни, сказал Филипп. – Косметику снимешь, а уж умываться будешь утром. Все, ложись, я быстро.

Назавтра с самого утра Лена крутила в кабинете изъятые записи с камер наблюдения на парковке в жилом комплексе «Патио». Почему-то ей еще не давала покоя ссадина на шее Голицына – ее форма и размер как раз укладывались в его рассказ о нападении. На всякий случай она еще раз просмотрела протокол осмотра тела Полины Покровской, пытаясь найти упоминания о результатах соскобов из-под ногтей, но там все было чисто. И это значило, что девушка ни с кем не боролась перед смертью, иначе непременно было бы что-то. Но сделала Лена это, скорее, для успокоения собственной совести – рана на шее Павла никак не соответствовала тем, что могли бы быть нанесены ногтями.

Она снова вернулась к видеозаписям. Что-то в них не давало покоя. Она пересматривала их одну за другой по кругу, до тех пор пока в глазах не начинало рябить, но найти ничего так и не могла. А ощущение не проходило – Крошина была уверена, что есть какая-то мелочь, которую она непременно должна здесь найти, но пока просто не может.

«Ну, вот что? Пустая площадка… разлинованные парковочные места… одно, второе, третье… темный асфальт… летит стакан от кофе… бьется в опору фонаря… Что меня здесь так напрягает?» – думала она, вновь и вновь вглядываясь в монитор.

– Тебе заняться, что ли, нечем? – прогремел над самой головой голос Шмелева.

– А? – Лена не сразу смогла переключиться и даже головой потрясла.

– Кино на рабочем месте смотрим?

– Да вы что, Николай Иванович! – возмутилась она. – Я запись с камер видеонаблюдения на парковке просматриваю…

– На какой еще парковке?

– Ну на той, где, по словам Голицына, на него кто-то напал.

– И как? – Шмелев снял очки и сунул дужку в рот, тоже глядя в монитор, где по-прежнему метался, подгоняемый ветром, пустой картонный стакан от кофе.

– Да никак, – вздохнула Лена. – Похоже, он все-таки врет, потому что в указанное им время – вот… – она ткнула кончиком карандаша в монитор. – Никого там не было.

– Охранника опросили?

– С него и начали, записи потом изымали. Он делает обход всегда примерно в одно время, но ничего и никого не видел и утверждает, что машина Голицына в ту ночь вообще на парковку не въезжала. Судя по номеру места, он не врет.

– Н-да… – Шмелев покачал головой. – Неужели все-таки писатель? Очень неожиданно… Зачем ему это?

– Вот и я об этом думаю, – призналась Лена. – Я ведь Голицына неплохо знаю, еще по делу Жанны Стрелковой, помните? Я с ним и достаточно неформально общалась… даже странно, что у меня дело не забрали из-за этого.

– Ой, Ленка, перестань, – отмахнулся Шмелев. – Ты в комитете самое неподкупное существо, это же все знают, у начальства вообще никаких сомнений в твоей непредвзятости не возникло, хотя я, признаюсь, возражал.

– Да? – удивилась она. – А почему?

– Да только потому, что сам понимаю, как это неприятно, когда подследственный – знакомый. И если их уже двое – то вообще, но дело не забрал вовсе не потому, что боялся твоей предвзятости.

– А я сейчас как раз эту предвзятость и ощущаю, – призналась Крошина, глядя в стол. – Ну не верю я в то, что Павел Голицын мог придумать… нет, не так – придумать, как раз, он мог, но вот осуществить… Это же нелепо, действительно – ну что, все авторы детективов рано или поздно начинают воплощать свои книжные преступления в жизнь? Это же абсурд, Николай Иванович!

– Кстати, а он почему-то отказался от услуг адвоката.

– Отказался, – не удивилась Лена. – Я еще вчера знала об этом, сразу сказал, что ему адвокат не нужен.

– Ленка, поговори с ним, пусть не дурит. Он не юрист, сам себя защитить не сможет, а тут еще и общественное мнение… Читала ведь, как уже упражняются в соцсетях?

– Мне, слава богу, некогда. А вот вы откуда..?

– Внук, – отмахнулся Шмелев. – Он на юрфаке учится, а из интернета в свободное время вообще не выкисает, лучше бы работу искал. Ну вот он мне и рассказал за завтраком. Официальные-то СМИ мы пока придерживаем, а вот разные блогеры… просто наказание, честное слово! Чего только не придумали уже…

– Н-да, этим мы рот не закроем, конечно… – пробормотала Лена. – Страшно подумать, что будет, когда окажется, что Голицын невиновен…

– Что? Да ничего не будет, – пожал плечами Шмелев. – Сделают вид, что так и надо, даже извиниться никому в голову не придет, ты ведь понимаешь. Найдут новую сенсацию, ее будут обсасывать, а как человеку жить после таких обвинений – кому это интересно? Такое время, такие нравы… – он махнул рукой, убирая очки в карман кителя. – Ладно, Лена, работай, я так забежал… проверить.

«Проверить он забежал, ага, – пробурчала Лена про себя, когда за заместителем начальника закрылась дверь. – В его-то годы с этажа на этаж по лестницам бегать… Хотел убедиться, что я на месте, вот и все. А я на этом самом месте уже отсидела пятую точку и мозг вывихнула дважды, а результата никакого. Вот почему мне кажется, что охранник врет, а? Ну вот ведь записи за несколько дней, я пересмотрела… И нигде там нет никаких нападавших, никакой машины Голицына нет тоже…

Стоп. А почему машины Голицына нет вообще ни на одной записи за две недели? – вдруг насторожилась она, снова запуская запись. – Павел сказал, что снимает квартиру в этом жилом комплексе больше года. Машина у него тоже не вчера появилась, парковочное место он оплачивает, все это опера проверили. И что же – ни разу за те две недели, за которые я просматриваю записи, эта машина не попала в кадр? Место как раз под камерой – и что же, ни разу Голицын не возвращался домой или не парковал машину? Очень странно…»

Она взяла карандаш, придвинула к себе лист бумаги и записала первую дату, от которой шла запись. Просмотрев ее на медленной скорости, не увидела машину Павла, парковочное место под номером тридцать семь было пусто. То же повторилось на следующий день, на следующий… И опять Лене показалось, что на некоторых кадрах что-то в буквальном смысле колет ей глаз, но что именно – так и непонятно.

Она взялась сверять время, указанное внизу кадра, и вдруг поняла, что именно ей так мешает. Летающий по парковке пустой картонный стакан из-под кофе. Он появлялся в кадре ровно в одно и то же время – в двадцать три тридцать две, как раз в то время, когда приблизительно Голицын приехал домой и подвергся нападению. И стакан этот злополучный летал четко по расписанию каждый день.

– На пятый день Зоркий Глаз заметил, что в сарае нет стены, – пробормотала Крошина, чувствуя, как покраснели щеки, как будто была в кабинете не одна, а кто-то мог видеть этот ее позор. – Да, Лена, внимательность к мелочам – это прямо твое, не поспоришь. Стакан! Да у них камера отключена, и охранник, чтобы его не подловили, просто крутит случайную запись, и все. И никому, как и мне, в голову не пришло обратить внимание на время. Ну, собственно, а кому оно надо? Значит, охранник все-таки врет, и видел он и Голицына, и машину, и драку. Покрывает того, кто дрался, или свою халатность, вот что надо выяснить… Одно дело, если просто спит на дежурстве, и совсем другое, если он знает, кто напал на Голицына.

Она быстро набрала номер Паровозникова:

– Андрей, привет. А ты территориально где?

– Шарю по кустам у «Мира», – буркнул оперативник.

– Ты не мог бы доехать до жилого комплекса, где Голицын квартиру снимает, и тряхнуть как следует охранника Квачкова?

– На предмет?

– Я сейчас записи с камер парковки до дыр просмотрела, и знаешь, что там? Там несколько раз в одно и то же время по парковке мотается пустой кофейный стакан! – торжествующе выпалила она. – Понимаешь? Камера не работала в тот день, когда Голицын с кем-то подрался. Вместо реальных записей нам подсунули старье, и этим приемом Квачков пользуется, судя по всему, не впервые. И вот хочу я узнать, что это – просто халатность и он спит на посту или же знает, кто напал на Павла?

– А вот это уже интересно, – оживился Паровозников. – Если охранник покрывает нападавшего, то мы имеем возможность подтвердить алиби Голицына на момент последнего убийства. А если очень повезет, то и нового подозреваемого получим.

– Ну это вряд ли… на Павла могли напасть с целью ограбления, – возразила Лена.

– Тогда чего Квачков так рвет пятую точку?

– Может, это его знакомый. Короче, Андрей, к чему гадать, когда можно все точно выяснить?

– Уговорила, начальница, я полетел. Как что нарою – сразу к тебе. Хотя… ты теперь не вечеруешь? – не смог удержаться Паровозников.

– Так, все, майор Паровозников, жду вас в комитете. – Лена бросила трубку и взялась за голову. – Ну это кончится когда-нибудь или нет? – простонала она. – Так и буду оправдываться за замужество? Нет, роман на работе – смертный грех, который потом ничем не искупишь…

Воронкова позвонила ровно в тот момент, когда вернувшийся из «Патио» Паровозников в красках расписывал момент опроса охранника Квачкова.

– … и ты оказалась совершенно права, этот хрен дрыхнет на работе! А потом монтирует в видео этот кусок, чтобы начальство не придиралось. И, прикинь, ни разу не допер, что там стакан этот летающий! – хохотал Андрей. – И в тот вечер на Голицына действительно напали, Квачков утром нашел кусок металлической трубы недалеко от выезда с парковки, а на трубе – следы крови. Ну он перепугался, трубу выкинул, а запись отрихтовал, как обычно.

И вот тут зазвонил Ленин телефон, она сделала Андрею жест подождать и взяла трубку:

– Да, слушаю.

– Ленка, привет! – полился голос Юльки. – Ты прости, я тут пропала на несколько дней, что-то совсем замоталась, меня в клочки рвут то поклонники, то местные журналисты.

Лена слегка покраснела – за эти дни она даже не вспомнила о том, что подруга приехала, не заметила, что с момента встречи в аэропорту они так больше и не увиделись.

– Юль… ты извини, я тут в работе по самые уши… – виновато произнесла она.

– Да я понимаю, сама вот только первый день никуда не бегу, хоть выспалась. Слушай, может, вечером увидимся? – Лена вдруг удивленно заметила, как энергично кивает Паровозников.

– Погоди-ка, – она прикрыла динамик рукой и негромко спросила: – Ты чего?

– Соглашайся, говорю, в ресторан сходим, посидим.

– Что-то новое, – пробормотала Лена. – Юлька… тут майор Паровозников сгорает от желания тебя увидеть.

– Можно было остановиться на фразе «сгорает от желания», – рассмеялась подруга. – Я не возражаю, давайте вчетвером посидим где-нибудь.

– Вчетвером? – переспросила Лена, и Андрей возмущенно покрутил пальцем у виска – мол, ты совсем уж… – А-а, ну да… Только надо узнать, свободен ли Филипп вечером, он сегодня раньше меня на работу уехал.

– Ну так договаривайтесь и пишите мне.

– Я за тобой заеду, – наклонившись к Лениной щеке, прокричал в трубку Андрей, и Юлька снова рассмеялась:

– Сделай одолжение. Все, тогда жду отмашки. Пошла лежать в ванну, – и она положила трубку.

– Эх, я бы тоже сейчас пошел в ванну… и лучше не один, – мечтательно произнес Андрей, усаживаясь на диван и закидывая руки за голову.

Лена смерила его недоуменным взглядом:

– Поправь меня, если я ошибаюсь…

– Не ошибаешься, – кивнул он, и у Крошиной в прямом смысле отвисла нижняя челюсть:

– Погоди… это что же…

– Ой, ну что ты прицепилась? Я уже взрослый мальчик, Юлька – совершеннолетняя. Может, мы лучше уже делом займемся?

– Нет-нет-нет, погоди… Это значит, я его тут жалею – мол, не высыпается, ночами не отдыхает, а он…

Паровозников насмешливо на нее посмотрел:

– А что я? Ну да, провел пару приятных ночей, это вроде не идет в разрез с законодательством. На работе, кстати, тоже не сказалось, все, что был должен, я сделал, добыл и тебе вон в клювике принес. А то, где и с кем я провожу нерабочее время, тебя, начальница, касаться не должно.

Но Лена никак не могла прийти в себя от потрясшей ее новости. Все, что угодно, она могла представить, но только не роман между ее лучшей подругой и бывшим любовником.

– Ты вообще хоть понимаешь, куда влез? – спросила она, глядя на Андрея в упор.

– Ленка, ну не зуди, а? Что мне теперь – умирать, раз ты замуж вышла? – насмешливо отозвался Андрей. – Все я прекрасно понимаю – и что не пара я ей, и что она опять в Москву свою улетит. Но пока она здесь – кому плохо от того, что мы время вместе проведем?

– Интересно, кто из вас инициатор…

– А вот подробностей не будет, – вдруг решительно отрезал Паровозников и перебрался к столу. – Все, закрыли тему. Давай работать.

И Лене ничего больше не осталось, как открыть папку с материалами и начать читать свежий протокол допроса охранника Квачкова.

В кабинет Шмелева Крошина шла, как школьники ходят в кабинет директора школы за нагоняем с последующим вызовом родителей.

«Ну хоть от последнего я застрахована, – угрюмо думала она, представляя, как Николай Иванович звонит ее матери и жалуется, что Лена из рук вон плохо работает. – Но орать он сейчас, конечно, будет…»

Однако, к ее удивлению, Шмелев воспринял информацию о том, что с Голицына сняты подозрения и теперь его нужно выпускать с извинениями, совершенно спокойно:

– Ну извинишься, корона не упадет, что же делать теперь.

– И… все? – с опаской переспросила Лена, уже приготовившая длинную аргументированную речь в свою защиту.

– Ну могу по-родственному еще по заднице отшлепать, – рассердился Шмелев. – Давай бумаги, я подпишу.

– Да что случилось-то? – подкладывая ему листы на подпись, осторожно спросила Лена.

– Из главка звонили. Отец убитой Покровской надавил там на кнопочки, велят нам шевелиться, сроку дали неделю. Кстати, по твоему запросу его тоже отработали на всякий случай, но алиби у него на все три убийства стопроцентные, не придерешься. Ну понятно, ему не понравилось быть подозреваемым, он и пошел куда повыше. А у тебя, как я вижу, конь не валялся, и единственный подозреваемый отпал, как лист от ветки.

Лена развела руками:

– Ну а что я сделаю? Охранник действительно проспал, травма Голицына соответствует заявленному механизму ее получения, Андрей, кстати, нашел свидетельницу – фармацевт из аптеки в жилом комплексе опознала Голицына и рассказала, что помогала ему рану обработать, даже время нашли на чеке, все совпадает. Так что по Покровской у него абсолютное алиби.

– А по остальным?

– Да и там чисто. С Савиной он знаком не был, в день убийства находился вообще в Москве, там выставка проходила, снимками весь интернет завален, он как раз на стенде издательства выступал, не успел бы вернуться. А Колосова была его фанаткой, иногда помогала готовиться к выступлениям, волосы укладывала, парикмахер же.

– И ты решила, что это алиби? – удивился Шмелев, по привычке сунув дужку очков в рот.

– Нет. В день убийства Инги Колосовой Голицын ужинал со своим московским агентом, с ним же потом поехал за город на своей машине, они два дня провели в пансионате «Верясово», я проверила, все совпадает до секунды. Вернувшись, он узнал о гибели Инги и сразу поехал к ее матери, предложил помощь, это слышали две участницы фан-клуба, они тоже там были. Так что Голицын вообще ни при чем. Да и по антропометрическим характеристикам он не подходит под составленный экспертом портрет. В Павле два метра роста, он как Паровозников примерно, а это значит, что поцарапаться о забор у «Мира» не мог. Да и группа крови не совпала, так что… – Лена снова развела руками. – Я опять там, откуда ушла. Вся надежда на Славогородского, но врачи все еще запрещают его допрашивать.

Шмелев бросил очки на стол и потер шею сзади. Посмотрел на часы и поморщился:

– Все, Ленка, иди, мне пора траву пить и обедать, будь неладен мой желудок. И это… с Голицыным сама разберись, ладно?

– Конечно, – вздохнула она и вышла из кабинета, плотно закрыв дверь. – Извиняться, разумеется, придется мне. Ну что ж…

Вызвав служебную машину, она поехала в следственный изолятор оформлять освобождение Голицына. В машине, стоя в пробке, почему-то вдруг вспомнила разговор с Андреем и снова удивилась – ну как могло случиться, что она даже не заметила, как он и Юлька в этот раз умудрились сойтись.

«Хотя… он ведь и раньше к ней хорошо относился, а Воронкова так вообще считала его идеальным. Но я-то думала, что она для меня его идеальным считает, а Юлька, выходит, просто внимательно присмотрелась. Жаль, что у них ничего серьезного не выйдет. А, собственно, почему я так думаю? – тут же одернула себя Крошина. – Потому, что знаю, как Андрей был влюблен в меня? Ну это ведь не приговор на пожизненное. Любил – разлюбил, что тут такого? Действительно, не умирать же ему теперь, раз я замуж вышла. И почему не Юлька? Она бы как раз вела себя так, как он хочет… Ой, кому я вру? Как они уживутся – актриса и опер? Она в Москве, он здесь? Кто чем должен пожертвовать? Нет, ничего у них не выйдет, кроме легкого романа, а жаль…»

– Приехали, Елена Денисовна, – обратился к ней водитель. – Вы надолго?

– Можете на обед съездить, у вас есть час, если что – я подожду, погуляю в скверике. – Она вышла из машины и направилась к входу для сотрудников и адвокатов.

Оформив все необходимые бумаги, Лена решила дождаться Голицына и выйти из изолятора с ним, попутно извинившись. Надо было, конечно, сделать это в присутствии представителя изолятора, чтоб уж как положено, но Крошина решила схитрить, понимая, что Голицын не из тех, кому нужны официальные извинения.

Павел показался у выхода минут через двадцать и сразу увидел Лену. Против ожидания, он быстрыми шагами подошел к ней, наклонился и обнял:

– Я знал, что ты во всем разберешься.

– Погоди… Паша, погоди, я должна… – отбивалась Лена, но Голицын не слушал:

– Мне не нужны извинения, я просто увидел, как ты делаешь свою работу. Я знаю, что ты умеешь признавать ошибки, Лена, потому и приехала сюда сама.

– Может, мы все-таки выйдем на улицу, а? – попросила она, заметив, каким взглядом смотрит на них выводивший Голицына конвоир. – А то про меня начнут лишнее болтать.

– Ах да… ты же теперь замужем.

– Откуда ты знаешь? – удивилась она, выходя на улицу и вдыхая свежий осенний воздух.

– Ты торопишься? Может, пройдемся немного? – предложил Голицын вместо ответа.

Изолятор располагался в старинном здании из красного кирпича прямо на берегу реки, и, перейдя проезжую часть, они оказались в недавно разбитом вдоль набережной сквере.

– Странное место, – заметил Павел. – Такая красота по соседству с тюрьмой.

– Так изолятор на этом месте располагается со дня постройки, то есть с конца девятнадцатого века, – объяснила Лена. – Ты не знал?

– Я внутри никогда не был, – усмехнулся Павел. – И вот там конец девятнадцатого века ощущается очень близким.

– Да, не санаторий… Паша… я должна сказать тебе, – снова начала Лена, но он опять перебил:

– Не нужно. Я, наверное, отработал карму.

– В каком смысле?

– Я не спросил у тебя разрешения на использование образа, – серьезно ответил Голицын. – А надо было дать тебе сперва прочитать, а потом уж агенту. Вот меня карма и догнала.

Лена рассмеялась:

– Ты это серьезно?

– Абсолютно, – подтвердил Голицын. – Нельзя делать людей героями книг без их на то разрешения.

– Слушай… а все-таки почему такой странный сюжет?

– А ты прочитала? – чуть оживился он, глядя на Лену сверху вниз.

– Да, – кивнула Крошина. – Мне Юлька книгу привезла аж из Москвы. И она же меня носом ткнула в то, что твоя следователь – просто один в один я.

– Ну это преувеличение. Ты совсем не такая, я утрировал твой образ, чтобы читателю было интереснее.

– Да ладно, не оправдывайся, я же не обижаюсь. А то вышло, будто я тебя из-за книги в изолятор упрятала, – рассмеялась Лена.

– А ведь правда! – фыркнул и Голицын. – Отсидел за придуманный образ – красиво… Журналисты бы вцепились.

– Вот я еще и об этом хотела тебя попросить, – мгновенно став серьезной, сказала Лена. – Тебя сейчас представители прессы одолеют, но я очень прошу – ничего ни с кем пока не обсуждай. Дело не закрыто, убийца не найден, то, что его мог вдохновить твой роман, мы тоже со счетов пока не сбрасываем. Не надо усугублять, хватит и трех трупов.

– Ты можешь на меня рассчитывать, – тоже серьезно отозвался Павел. – Если нужно, я дам подписку о неразглашении.