Реанимация судьбы

Надежда

Начало сентября

Светка позвонила в половине двенадцатого. Голос у нее был возбужденный, она даже заикалась от волнения:

– Все, Надюшка, мы за тобой заедем, я договорилась с Гавриилом Ардалионовичем. Он сказал, что с радостью поможет, чем сможет.

– Ты что – рассказала, в чем дело?!

– Ну нет, конечно! Просто сказала, что моей подруге нужна консультация по вопросу, в котором только он может разобраться. А он и обрадовался – мол, конечно, Светочка, приводи подружку, я с твоей бабушкой так дружил, так дружил… Короче, придется бедному Антону книжку потолще с собой тащить, чувствую, старикан нас не скоро отпустит, сперва биографию расскажет в красках, а она у него, поверь, длинная и интересная.

– Да и пусть. Лишь бы хоть приблизительно понять, что это за брошь. Вдруг мы из-за пустяка возбудились.

– С ума сошла?! – возразила Светка. – Уж в камнях-то я разбираюсь, и это точно не стекляшка. Короче, Надюшка, будь готова часикам к шести, а брошку прямо в книжке этой и неси, мне кажется, так будет безопаснее – и не потеряешь, и из сумки не вынут.

Светкины инструкции не показались мне такими уж необходимыми, но книгу-шкатулку я все-таки взяла с собой, да еще и обернула в пару слоев газеты. Сумку тоже выбрала самую, на мой взгляд, надежную – ту, в которой носила ноутбук, она была совершенно неприметной, черной и напоминала мужскую.

До назначенного часа я прослонялась из угла в угол, совершенно не представляя, чем себя отвлечь от мыслей о предстоящей встрече. Вроде ничего особенного – ну, что может сделать старичок-ювелир, однако внутри было неспокойно. Я так привыкла ждать неприятностей, что видела их тень всюду, даже там, где по определению ничего произойти не могло.

Жил ювелир действительно в противоположном конце города, в старом доме сталинской постройки. На пятый этаж мы со Светкой поднялись пешком, и я мысленно нарисовала себе картину холостяцкой берлоги, запущенной в силу возраста своего хозяина и пахнущей старостью и лекарствами. Какой же сюрприз меня ожидал…

Квартира оказалась огромная, трехкомнатная, с просторным холлом-прихожей, гостиной, обставленной старинной мебелью. Наверняка и остальные комнаты были не менее впечатляющими. Пахло в квартире гортензиями. Я хорошо знала этот запах, мама любила такое мыло и ухитрялась где-то его доставать. Аромат словно вернул меня на пару секунд в детство – я увидела папу, выходящего утром из ванной, маму у стола в кухне, подающую завтрак. Такая милая, уютная, светлая картинка… которая исчезла ровно в ту секунду, когда по боку меня стукнула черная сумка.

Хозяин квартиры, маленький, сухонький старичок в клетчатой рубашке и безукоризненно отглаженных светлых брюках, приветливо пригласил нас в гостиную:

– Располагайтесь, девочки. Светочка, ты стала очень похожа на бабушку.

– Познакомьтесь, Гавриил Ардалионович, это Надя, моя подруга, – сказала Светка, когда мы уселись за круглый стол. – Она бы хотела вам кое-что показать, – и Светка пнула меня под столом, потому что я, открыв рот, разглядывала обстановку и картины, висевшие на стенах. Не оставалось никаких сомнений – это не копии.

– Ой! – не совсем прилично отреагировала я и покраснела: – Извините…

– Так-так, – садясь напротив меня, протянул старичок. – Посмотрим-посмотрим… – Он нетерпеливо побарабанил пальцами по столу, и я, вынув шкатулку и неловко разорвав газеты, двумя пальцами достала брошь.

Гавриил Ардалионович вдруг весь подобрался, и пальцы рук, лежащие на столе, задрожали так, что это стало очень заметно.

– Погодите-ка… – забормотал он, суетливым жестом вынимая из нагрудного кармана рубашки лупу. – Погодите… ну-ка… ах ты ж… – бормотал ювелир, рассматривая жука со всех сторон.

Я снова почувствовала прилив беспокойства. Очень уж тщательно старикан изучал брошь, и мне почему-то показалось, что видит он ее не впервые, а потому ищет признаки, по которым может узнать.

– Лапка… лапка… – бормотал он так тихо, что это слово едва можно было различить. – Да-да-да… кончика нет… и камня нет… – Вот тут мне стало совсем нехорошо.

Наконец Гавриил Ардалионович убрал лупу и, не выпуская брошь из пальцев, спросил:

– А где вы, милая девушка, позвольте спросить, взяли эту вещь?

Выхода не было, пришлось уверенно соврать:

– Бабушка подарила. А сейчас нужны деньги, Света сказала, вы поможете оценить.

– Бабушка, значит… ну-ну… – игнорируя мой вопрос, протянул ювелир, и что-то в его голосе мне совсем не понравилось, буквально послышалась какая-то угроза – мол, ты ври, да не завирайся, какая бабушка…

– Так что, Гавриил Ардалионович, – вмешалась тоже почуявшая неладное Светка, – как, по-вашему, сколько может стоить эта брошка?

– Сколько стоить может, говоришь? Потянет лет на пять, а стоить может головы, – не сводя с меня чуть помутневших глаз, тихим голосом произнес ювелир.

– Что?! – не поняла Светка.

– А то, дорогая. Ты кого ко мне в дом притащила? – вдруг сорвался на фальцет Гавриил Ардалионович. – Воровку?!

Этот визг словно придал мне возможности соображать. Я вскочила, ловко выхватила из пальцев не ожидавшего такой прыти ювелира брошь и, схватив за руку Светку, поволокла ее к выходу. По дороге моя подруга зацепила плечом какую-то вазу, и та с грохотом разбилась за нашими спинами. Мы выскочили из квартиры и кубарем покатились по лестнице вниз, где на лавке у подъезда нас ждал Антон.

– Погоди… – прохрипела задохнувшаяся от непривычно быстрого бега Светка. – Надо вернуться…

– Зачем?! Чтобы он в полицию позвонил?

– Нет! Если он узнал брошь, он знает, кому она принадлежит. И сейчас будет звонить, я в этом уверена. Надо пойти и послушать у двери.

– Ты спятила?!

Но Светка уже развернулась и пошла обратно в подъезд. Я, вся дрожа от пережитого, сунула злополучную брошь во внутренний карман сумки и направилась к Антону, который так увлекся чтением, что даже не заметил ни нашего появления, ни того, что Светка снова исчезла. Плюхнувшись рядом с ним на лавку, я толкнула Антона в бок локтем:

– Интересно?

– Ага, – буркнул он, не отрываясь от книги.

Надежная защита, чего уж там… да меня сейчас тут могут начать убивать – а Тошенька даже ухом не поведет, будет сидеть, в книжечку уткнувшись.

Я разозлилась и сильнее ткнула нашего горе-телохранителя:

– Ты вообще меня слышишь?

– Слышу, – по-прежнему не поднимая взгляда от черных строчек, сообщил Антон. – Посиди пару минут, дочитаю главу.

Мне показалось, что он даже не понял, я это или Светка.

– На тебе природа не просто отдохнула, она канкан сплясала, а потом ее еще и тошнило неслабо, – зло пробормотала я, понимая, что даже если проору эту фразу во все горло, Антон не услышит или не придаст значения.

Из подъезда выкатилась Светка – бледная, с расширившимися от ужаса глазами:

– Быстро сматываемся! Антон! Антон!!! – это она выдала уже почти ультразвуком.

Только теперь Тошенька очнулся и захлопнул книгу:

– Что случилось?

– Беги вперед и лови машину! – велела Светка.

Удивительное дело – он побежал из двора с такой скоростью, что я даже опешила. Светка схватила меня за руку и устремилась следом за Антоном, на ходу приговаривая:

– Вот мы влипли, Надька… вот влипли…

– Да что случилось-то?

– А то, что брошь эта реально краденая! И старикан ее узнал, потому что на самом деле знаком с хозяином! И, как я и сказала, хозяину этому он и позвонил. И теперь тебе, моя дорогая, надо куда-то валить, потому что вычислить твой адрес человеку со связями не составит труда. И я вместе с тобой тоже, кажется, попала. Но я разберусь – уверена, что Ардалионыч в память о бабушке постарается меня обезопасить, а вот ты…

И в Светкиных словах было столько уверенности, что мне стало совсем не хорошо. Быстро нырнув на заднее сиденье остановленной Антоном машины, я забилась в угол и закрыла лицо руками. Черт бы побрал и эту брошь, и этого ювелира… Но как вышло, что краденая вещь оказалась в моей квартире?! Неужели… мать? Думать об этом было противно и очень страшно, но никакого другого объяснения я не видела.

– Что же делать? – вслух пробормотала я.

– Звони, – тут же сказала Светка, словно только и ждала этого вопроса. – Звони, ты ведь нашла книжку. Неужели не понимаешь – нет другого выхода, а теперь – так точно.

И я поняла, что подруга права. У меня теперь нет даже возможности переночевать в квартире, которая тоже не совсем моя.

Игорь

Вернувшись с кладбища, он долго лежал в ванне, пытаясь отрешиться от мыслей. Завтра – на работу, а у него тряслись руки и дергалось веко правого глаза. «Не хватало еще отстранение от операций получить, а что – с Аделины станется, – злясь на себя, думал Игорь, то опускаясь с головой под воду, то снова выныривая. – Может, мне все-таки попробовать поговорить с Иващенко? Попросить не разглашать – в конце концов, есть же какой-то кодекс, запрещающий ему обсуждать то, что говорят пациенты на сеансах? Мне необходимо выговориться, я устал носить все в себе, чувствую, что меня это убивает, раздирает на куски. А ведь скоро я не смогу оперировать, и что тогда? Что я буду делать? Снова менять специализацию? На что? На терапию? Даже думать об этом смешно. Нет, надо брать себя в руки – или просить о помощи».

Но одно дело решить, а совсем другое – выполнить то, что решил, это Игорь тоже хорошо знал. Но на этот раз он хотел все-таки попробовать. И, возможно, так и поступил бы, если бы не шокирующее известие, поджидавшее его в клинике в понедельник.

Первое, что увидел Авдеев, войдя утром понедельника в ординаторскую, было растерянное и бледное лицо Василькова, заместителя главного врача. Другие доктора тоже были чем-то то ли озабочены, то ли озадачены.

– Доброе утро, – поприветствовал коллег Авдеев. – У нас что-то случилось?

– Игорь Александрович, срочно берите историю клиентки из шестой палаты, изучайте и, если все в порядке, мойтесь на операцию, – распорядился Васильков. – Если будут вопросы – отложите, обсудим позже и сообщим клиентке о сдвиге сроков.

Шестую палату вела Драгун, и только теперь Игорь понял, кого не хватает среди сотрудников.

– Что-то случилось?

– Аделина Эдуардовна попала в аварию в пятницу, всех ее клиентов я передаю тем, у кого загрузка минимальная. Вам, доктор Авдеев, придется взять большую часть.

– Почему мне?

– Аделина Эдуардовна так распорядилась. Если у вас есть возражения… – Васильков сдвинул очки на кончик носа и поверх них посмотрел на Игоря.

Тот пожал плечами:

– Разумеется, у меня их нет, я немедленно возьму истории и определю очередность операций.

– Тогда, если всем все понятно, приступаем к работе, – заключил Васильков. – Обход в девять, прошу всех не опаздывать.

Он вышел из ординаторской, а врачи, разойдясь по своим столам, в полной тишине углубились в изучение историй болезни. У Игоря на языке вертелся вопрос о состоянии Аделины, но, похоже, никто из коллег не настроен был обсуждать произошедшее с шефиней. Только Филипп, первым закончив с историями, проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Надо Мажарову позвонить.

– Я позвоню, – откликнулся анестезиолог Сергей, который, как слышал из разговоров Игорь, общался с мужем Аделины довольно близко.

Авдеев не отменил ни одной из назначенных Аделиной операций и не перенес ни одну из них даже на сутки. Васильков, просмотрев планы, согласно кивнул:

– Ну, верно. С клиентами я поговорю сам, объясню ситуацию. Если кто-то захочет отказаться, вы уж не обижайтесь, хорошо? Дело не в недоверии лично к вам, а в том, что многие ложатся сюда именно из-за Аделины и хотят оперироваться только у нее.

Игорь пожал плечами:

– Клиент всегда прав. Просто… как долго она пролежит?

– Пока непонятно, – уклонился Васильков. – Ничего, я разберусь с этими вопросами, а ваше дело – лечебное. Раз Аделина попросила вас взять основную часть клиентов, значит, считает, что вы справитесь.

Игорь ощутил прилив сил, словно заочное признание его способностей начальницей окрылило его и дало новое ощущение себя.

В операционную он зашел уверенной походкой человека, который не сомневается в своих возможностях.

– Что это с вами, Игорь Александрович? – спросила старшая сестра оперблока, когда Игорь размывался после операции.

– А что такое, Елена Сергеевна? – весело отозвался Авдеев.

– Такое впечатление, что вы на себя костюм бога натягиваете, – с усмешкой подколола она.

– А вы привыкли, что в костюме бога тут доктор Драгун обычно расхаживает?

Лицо Лены посуровело, она свела брови к переносице и негромко проговорила:

– А вот этого говорить не нужно, если не хотите оказаться в полной изоляции.

– Что – коллеги устроят «темную»? – продолжал веселиться Игорь.

– Вы что – действительно не понимаете? Аделина Эдуардовна – хирург, каких мало. И ваш юмор совершенно неуместен, это как минимум некрасиво, а тем более сейчас, когда ее здесь нет. Уверена, что в глаза вы ей подобного ни за что не повторите.

– Это почему же?

– Потому же, – отрезала Лена. – Духа не хватит. Всего доброго, Игорь Александрович. – Она развернулась и вышла из предоперационной, а Авдеев почувствовал себя очень неуютно.

«Какого черта я так разговорился? – ругал он себя, шагая в лечебный корпус, чтобы посмотреть, как себя чувствует послеоперационная клиентка. – Почему мне постоянно хочется говорить колкости в адрес Аделины? А самое противное, что Ленка права – я ни за что не повторю это в глаза. Я трус».

На въезде в город Авдеев вдруг поймал себя на том, что повернул не на ту улицу, а едет по дороге, ведущей в городскую больницу. Открытие не обрадовало – во-первых, там бывшие коллеги, возникнут вопросы, а говорить о своем нынешнем месте работы не хотелось. А во-вторых, выходило, что едет он к Аделине, потому что до сих пор испытывает чувство вины за слова, сказанные в ее адрес Лене. «Чушь какая, – злился Игорь, не меняя, однако, маршрута. – Можно подумать, что я еду извиняться. За что? Надо бы развернуться и домой поехать. Да, сейчас вот в следующий переулок сверну». И – никуда не свернул, доехал до парковки больницы, припарковался и пошел в приемный покой. Оттуда, не встретив ни охраны, ни единого мало-мальски заинтересованного человека, который спросил бы, кто он и куда направляется, Игорь спокойно поднялся в травматологическое отделение, но там Драгун не оказалось. «Странно. Неужели головой ударилась, если в травме нет? – думал он, спускаясь на этаж ниже. – Плохо».

В нейрохирургии повезло – дежуривший медбрат назвал номер палаты и рукой показал, куда идти.

Игорь неловко потоптался перед закрытой дверью, потом нерешительно постучал.

– Входите, – раздался мужской голос, и Авдеев слегка растерялся, но дверь толкнул.

В двухместной палате Драгун лежала одна, рядом с ней на табурете сидел Мажаров в синей хирургической пижаме. Аделина, увидев вошедшего Игоря, приподнялась и села, прислонившись к спинке кровати:

– Игорь Александрович? Чему обязана визитом?

– Добрый вечер, – поздоровался Игорь, пожимая протянутую вставшим Мажаровым руку. – Рядом был, решил проведать.

– Врать не умеете, – сразу уличила Драгун. – Что-то в клинике случилось?

– Нет, там все в порядке. Я… хотел спросить… – неожиданно для себя выпалил Авдеев и даже испугался – теперь придется спрашивать, почему она все-таки решила доверить своих пациентов именно ему, и выглядеть школяром, чего Игорь не любил и страшно боялся показаться смешным, глупым или – не дай бог – нелепым.

– Матвей, ты нас не оставишь на несколько минут? – попросила Аделина мужа.

Тот рассмеялся:

– Я не учел прыти твоих сотрудников. Надеялся, что хотя бы неделю тебя не побеспокоят.

– Я прошу прощения… – начал Авдеев.

Матвей только махнул рукой.

– Не стоит. Она все равно здесь неделю не вылежит. Пойду посмотрю контрольные пока. Общайтесь, – и вышел из палаты.

– Садитесь, – указав на табуретку, пригласила Аделина. – Я вас слушаю, Игорь Александрович.

Присев рядом с кроватью, Игорь пару минут молчал, чувствуя, как Драгун разглядывает его почти в упор, прожигая взглядом насквозь.

– Я хотел спросить… – подняв наконец глаза, произнес Игорь и осекся – перед ним сидела мать.

От неожиданности Авдеев задрожал и зажмурился, но, когда открыл глаза, видение не исчезло – мать сидела на больничной койке в аккуратном персиковом халатике и белой рубашке, волосы гладко причесаны, в руках очки.

– О чем ты хотел меня спросить? – строгим голосом спросила она.

– Мама… – проговорил Авдеев, и вдруг лицо матери изменилось и приняло совсем другой вид – перед ним снова оказалась Аделина.

Игорь вскочил и, не помня себя, выбежал из палаты.

Очнулся он только у машины, даже не помнил, как спустился с этажа, как вышел, как добрался до стоянки. Прислонившись лбом к крыше, Игорь прерывисто дышал и никак не мог унять нервную дрожь. Сев за руль, понял, что ехать никуда не может. Пришлось оставить машину на парковке и поймать такси.

Дома Игорь распахнул все форточки, как будто старался выветрить неприятное ощущение. Заболела голова – в висках стучали молотки, глаза резало, словно засыпанные песком. В аптечке нашлись какие-то таблетки, Игорь выпил и лег в спальне, прислушиваясь к шелесту шин за окном. «Что я натворил… – в отчаянии думал Авдеев, глядя в потолок. – Что я наделал, я опять все угробил…»

Аделина

Выходные я провела в больнице, от чего пришла в полное уныние. Правда, Матвей от меня не отходил, исключая разве что утро субботы – у него были занятия со студентами. Но сразу после он вернулся и провел со мной остаток дня, ночь и все воскресенье до самого вечера, пока я насильно не заставила его поехать ночевать домой. Мажаров уехал, однако в десятом часу вновь появился на пороге моей палаты с сумкой в руке:

– Не могу ночевать один.

Я почувствовала, как меня словно теплой волной окатило – такая нежность и забота звучала в его словах. Казалось бы – что в них особенного, но я услышала именно то, что Матвей хотел сказать, просто облек в другую форму. Пользуясь тем, что преподавал здесь, Матвей имел доступ к моей истории болезни и потому сразу оказался в курсе назначений, результатов анализов и прогноза.

– Ну, дренаж тебе уберут утром в понедельник, – сообщил он, устраиваясь рядом со мной на табуретке. – Сделают полное обследование головы, а там видно будет.

– Матвей, я уже нормально себя чувствую. Вполне могу лежать дома, если уж ты непременно хочешь, чтобы я лежала.

– Деля, мы не будем это обсуждать, – мягко прервал он, беря меня за руку. – Врачи всегда самые отвратительные пациенты, я это давно понял, но ты…

– А что я? Я бы вообще предпочла в своей клинике лежать.

– Нет! – В голосе мужа было столько решимости, что я поняла – дальше об этом разговаривать даже не стоит. – Сделаем так. Завтра посмотрим по результатам, если будет терпимо, я тебя домой под расписку заберу, хорошо?

Мне ничего не оставалось, как только кивнуть головой и согласиться хотя бы на это. Больничных стен я в качестве пациента не выносила совершенно.

Но в понедельник меня домой не отпустили. Заведующему отделением не понравилась моя томограмма, и он настоял на том, чтобы я осталась. Пришлось подчиниться. А вечером вдруг приехал Авдеев, чем удивил меня, а потом и вовсе испугал. Мы не успели переброситься даже парой слов, когда выражение его лица вдруг стало сперва удивленным, потом испуганным, словно он увидел призрак. Пробормотав что-то невнятное, Авдеев вскочил и выбежал из палаты, а я так и не поняла, зачем он вообще приезжал и что произошло. Позвонивший поздно вечером Васильков отчитался о работе клиники за день, упомянув и Авдеева – мол, справился с операцией отлично, ничего в моем плане не изменил, все последующие операции пройдут по графику. Я, правда, не была в этом уверена после сегодняшнего, но не стала ничего говорить дяде Славе, только попросила отнестись к работе Авдеева чуть более внимательно.

– А что-то не так? – сразу насторожился Васильков.

– Просто хочу, чтобы ты присмотрелся к нему и, если надо будет, поддержал и помог. Я все-таки собираюсь с ним контракт заключать, хочу быть уверена, что он справляется.

– Темнишь ты, Аделина, – вздохнул дядя Слава, и я почти увидела, как он качает головой и прищуривает левый глаз. – Как самочувствие?

– Нормально. Но ты же знаешь Матвея…

Муж, присутствовавший при этом разговоре, укоризненно посмотрел на меня и погрозил пальцем. Я только отмахнулась:

– И вообще – я бы у себя полежала, как тогда, после ранения, помнишь? И всем только польза была бы. Но супруг возражает.

– Да и правильно делает супруг твой, – изрек Васильков. – Нечего тебе тут делать, лечись где положено, и без тебя не развалится.

– Ну, посмотрим. Ты звони, если что.

– Ну, вот уж если совсем будет «если что», то позвоню. Поправляйся.

Убрав трубку на тумбочку, я посмотрела на довольное лицо мужа:

– Счастлив?

– Не то слово. Хоть кто-то меня поддержал.

Единственным плюсом моего положения оказалось то, что я, во-первых, отоспалась, а во-вторых, мы закончили наконец статью, до которой у меня все не доходили руки. Матвей, правда, ругал меня за излишнее рвение к работе, но я пообещала чередовать ее с отдыхом и честно держала слово. Домой меня отпустили только к пятнице, но и то только потому, что я надоела заведующему своими постоянными визитами в ординаторскую и в его кабинет.

– Вы, Аделина Эдуардовна, удивительно сложный пациент, – подписывая мою выписку, сказал он. – Я все понимаю – работа, клиника… но вы бы и о себе подумали. После сотрясения надо бы воздержаться какое-то время от сложных операций.

– Ну, разумеется. Я не войду в операционную, пока не почувствую себя в состоянии делать свою работу так, как должно.

– Ну, хоть это понимаете, – пробурчал заведующий и отдал мне бумаги. – Назначения я сделал, уж будьте так добры, выполните все, что там написано.

– Обязательно.

Листок с назначениями отправился в урну сразу после того, как я вышла из дверей приемного покоя, о чем, конечно же, я не сказала Матвею.

– Странно, что твоя подруга тебе ни разу не позвонила, – заметил Матвей в машине.

Я поморщилась. Он не знал о нашей последней встрече, я даже не сказала, что была у нее, а тем более – не рассказала, о чем мы говорили. Я до сих пор была обижена на Оксану за ее слова. Да, признаюсь, я тоже порой жестко критиковала ее избранников, но у меня хотя бы имелись для этого основания, а со временем и Оксанка убеждалась в моей правоте. Но ее попытка заставить меня усомниться в Матвее меня оскорбила. Даже не будь меня, Мажаров вполне спокойно состоялся бы в пластической хирургии и достиг бы даже большего, чем успел в моей клинике. И то, что моя лучшая подруга считает, оказывается, иначе, было мне очень неприятно.

– Значит, все в порядке, ты же сам говорил – будет плохо, найдется.

Матвей как-то странно на меня посмотрел.

– Что?

– Ничего. Ты стала рассеянной и невнимательной, думаю, это последствия травмы.

– Да что не так? – разозлилась я, прокручивая в голове весь разговор и пытаясь понять, что же упустила.

– Я сказал – тебе не звонила, – с нажимом повторил Матвей, поворачивая в переулок, ведущий к нашему дому. – Это значит, что она звонила мне. Раньше ты бы непременно за это зацепилась.

– Матвей, у меня голова болит, если честно. И звонки Владыкиной не тот повод, чтобы я стала цепляться.

– Не хитри, Деля, тебе это всегда плохо удавалось. Что у вас произошло?

– А какова ее версия?

Мажаров захохотал:

– Очень дипломатично. Решила подстроиться?

– Не имею ни малейшего желания. Я что-то устала от того количества глупостей, которые она совершает, мне необходимо время, чтобы снова начать с ней нормально разговаривать. И давай больше не будем об этом, хорошо?

Матвей не ответил, но я почувствовала, что он со мной согласен – сейчас мне только Оксанки не хватало с ее трагедиями. Пока Матвей парковал машину, я вдруг почувствовала такую слабость, что даже выйти на улицу и дойти до подъезда мне казалось делом невозможным.

– Давай немного посидим? – попросила я жалобным тоном.

– Эх ты, вафля вафлёй, печенье в клеточку, – беря меня за руку и находя привычным жестом пульс, улыбнулся муж. – Ну, давай посидим, окно хоть открой. Кстати, мне звонил Эдуард Алексеевич.

Я оживилась:

– Тебе? С чего вдруг?

– Ну что он, зятю не может позвонить? Спрашивал, не могу ли я организовать консультацию.

– Кому?

– Какому-то знакомому.

– Ты не находишь, что это странно? Сперва он просит меня положить в клинику какую-то девушку, которая, кстати, так до сих пор и не появилась. Потом обращается к тебе. Что ему может быть нужно?

Матвей притянул меня к себе, крепко обнял и проговорил:

– Деля, мне иногда страшно тебя слушать. Это как же тебя жизнь потрепала, что ты даже родного отца подозреваешь в чем-то?