Реанимация судьбы

– Не подозреваю. Просто он никогда ничего не делал просто так, понимаешь?

– Хватит. Он не просит ни о чем криминальном, расслабься. Зря я тебе вообще сказал.

Мы еще немного посидели в машине, я окончательно пришла в себя и смогла самостоятельно добраться до квартиры. Матвей поддерживал идеальный порядок, наша домработница, приходившая теперь дважды в неделю, всегда говорила, что ей неудобно брать деньги, потому что работы почти нет.

Как же хорошо было вновь оказаться в собственной постели, я даже подумать не могла, что так обрадуюсь кровати и свежему постельному белью.

Приняв душ, я без сил свалилась под одеяло, пока Матвей, чертыхаясь, разбирал пакеты с продуктами, которые попросил сегодня купить домработницу:

– Вот куда столько? Ведь знает, что сейчас готовить особенно некому…

– Не ворчи. Я пока дома побуду, справлюсь как-нибудь, – слабым голосом пообещала я, не совсем, впрочем, уверенно.

Как обычно, вечером позвонил Васильков, спросил о самочувствии.

– Чувствую себя отвратительно, – пожаловалась я вполголоса, чтобы не услышал Матвей. – Судя по анализам – еще и анемия, надо какие-то препараты железа пропить, что ли?

Дядя Слава оглушительно захохотал:

– Да ты лучше прекрати звякать причиндалами, что отрастила, вот твое железо в кровь и вернется.

– Пользуешься тем, что я позволяю тебе так со мной разговаривать? – чуть-чуть обидевшись, поинтересовалась я.

– Деточка моя, я тебя знаю еще с противного подросткового возраста, – вздохнул Васильков, – так что могу говорить все, что захочу, особенно когда никто из подчиненных не слышит. А если серьезно – ты права, надо что-то пропить, сейчас осень.

– Дядя Слава, а как там Авдеев? – вдруг вспомнила я.

Васильков удивился:

– А что с ним? Работает, оперирует. Я как раз сегодня с купола наблюдал – техника отличная у него.

– Знаешь, меня что-то в нем настораживает. Не могу понять, что именно, но определенно Иващенко был прав – там проблем внутренних ворох.

– Пока это не мешает его работе, нам не должно быть до этого дела. А Иващенко, между прочим, слегка нарушает кодекс.

– Он же мне ничего конкретного не сказал, просто поделился соображениями, – возразила я, дотягиваясь до стоявшего на тумбочке стакана с водой. – Его беспокоит нестабильное состояние Авдеева, он счел необходимым предупредить меня. Разве ты не сказал бы, если бы заметил что-то странное?

– Сказал бы, – со вздохом признал мою правоту Васильков. – Но хирург он отличный, Аделина, тут двух мнений не может быть. В нем есть что-то от Матвея – такая же одержимость, что ли.

– Толку от этой одержимости, – в сердцах сказала я. – Мог бы оперировать, так нет – сидит вон, контрольные работы студентов проверяет.

– А ты так и не избавилась от намерения вернуть его в операционную?

– Дядя Слава, я не могу смотреть на то, как человек совершенно не использует свой потенциал, как он разменивается на то, что ему лично никакой пользы не принесет! Понимаешь, нельзя не делать того, для чего ты предназначен, это преступно! А Матвей лучший из всех, кого я когда-либо знала!

– О, сколько экспрессии, – шутливо заметил Васильков. – Прежде ты ни за кем не признавала столько таланта. Мне казалось, что ты вообще не видишь равных себе, Аделина.

– Себе? Ты шутишь, да? Да я сотой части того не имею, что дано Мажарову!

– Похоже, я дожил до того дня, когда Аделина Драгун признала, что не самая лучшая в своей профессии, можно уходить на пенсию, – захохотал дядя Слава.

Я немного обиделась:

– Ты что хочешь сказать? Что у меня самооценка завышенная?

– С этим вопросом лучше к Иващенко. А я хотел сказать только то, что сказал – ты признала за кем-то первенство. Но ты, деточка, совершенно права – Матвей не создан для преподавания, его место у стола. Но, похоже, мы с тобой не в силах это изменить.

– Увы, – с горечью подтвердила я. – Ладно, спокойной ночи. Звони завтра.

– Ты отдыхай больше, а за клинику не переживай, у нас все в порядке.

Разговор с Васильковым снова привел меня в уныние. Всякий раз, когда я думала о том, что Матвей отказывается вернуться в профессию, меня охватывала бессильная злоба. Он закапывал такой великий дар, что был ему дан, из упрямства и каких-то непонятных мне принципов. Две комиссии признали его годным для продолжения хирургической деятельности, рука работала как раньше, ничего не изменилось. Но что-то произошло в сознании Матвея, что-то мешало ему преодолеть барьер. Сперва я думала, что дело в клинике – что там все напоминает о ранении. Но он не отказывался консультировать, приезжал раз в неделю и вел себя совершенно спокойно. Но когда я однажды попросила его ассистировать мне на сложной пересадке кожи, Матвей отказался наотрез, высказавшись довольно резко и обидев меня этим отказом. В памяти все еще был жив разговор о том, что я вроде как занимаюсь благотворительностью и из жалости предлагаю ему работу. Разумеется, это было не так, и, сомневайся я в нем хоть на секунду, ни за что бы не предложила, но Матвей упрямо продолжал считать иначе.

Иващенко сказал – посттравматический синдром, но я была не согласна. Наверное, я просто сама в какой-то момент передавила, слишком заострила внимание на проблеме, и Матвей, как самостоятельный человек, конечно, воспротивился. Но мне было обидно – я потеряла хорошего врача, а пациенты моей клиники – хирурга, умевшего творить чудеса.

А потом мне снова позвонил отец. Я, еще не отойдя от разговора с Васильковым, поговорила с ним довольно сухо и, сказав, что больна, переадресовала с его просьбой к дяде Славе – все равно он там сейчас за главного. Положив трубку, решила, что надо все же предупредить заместителя, снова позвонила ему и кратко обрисовала ситуацию, попросив оформить все и не распространяться особенно среди персонала – ни к чему людям знать, что я устроила из клиники перевалочный пункт за границу.

Надежда

Сентябрь

– Тебе не надо здесь оставаться, – настаивала Светка, когда мы уже стояли перед дверью квартиры.

– Куда я пойду? К вам – еще опаснее, наверняка туда в первую очередь наведаются, если станут меня искать.

– Давай номер в гостинице снимем, ты там поживешь, пока что-то решится. Денег я тебе дам.

– Не надо, у меня еще немного есть, да и те полторы тысячи… хотя черт их знает, может, они тоже того… ворованные…

– Какая теперь-то разница?! Тебе надо ноги уносить, а не думать, откуда деньги взялись! Давай собери все, что на первое время понадобится, документы все, книжку записную не забудь, и поедем в гостиницу, – решительно приказала подруга, открывая шкаф, где хранился чемодан. – Вот сюда складывай, он маленький, удобный.

Мы провели в квартире меньше получаса, я наскоро покидала необходимое, перекрыла воду на всякий случай, закрыла все окна и даже шторы плотно задернула – если кто-то наблюдал за квартирой, то привык к этому, не будем нарушать традицию. Звонить решили уже из гостиницы.

В номере небольшого отельчика у железнодорожного вокзала я сразу зашторила окна – по привычке – и взяла телефон, нерешительно глядя на присевшую в кресло Светку:

– Страшно…

– А без головы остаться – нормально? Звони, сказала, иначе я сама позвоню.

Пришлось открыть записную книжку и начать искать, надеясь на то, что имя Эдуард встречается там реже, чем, скажем, Сергей или Иван. Так и оказалось. Единственным подходящим вариантом оказался телефон, подписанный как «Эдик Драгун». Отчества не было – ну, понятно, папе-то оно к чему, не обращался же он к другу столь официально…

– Давай-давай, – подбадривала Светка, видя мою растерянность и нерешительность. – Не укусит он тебя.

– Тут какой-то странный телефон, как будто заграничный…

– Ничего, раз он записан – значит, твой папа звонил. Набирай, Надька, нет выхода.

И я, набрав в грудь побольше воздуха, позвонила. Гудки шли долго, потом наконец раздался низкий мужской голос:

– Я слушаю.

– З-здравствуйте, – запнулась я, поняв, что не представляю, как начать разговор. – Меня зовут Надя Закревская… вы знали моего папу…

– Надя? Дочь Женьки? – Голос немного потеплел. – Конечно, я тебя помню. Как дела, как мама?

– Мама погибла… простите, я не знаю вашего отчества…

– Эдуард Алексеевич. Соболезную по поводу мамы. А что случилось?

– Под машину попала… но дело не в этом… мне ужасно неудобно, но…

– У тебя проблемы, Наденька?

И тут я заплакала. Ненавижу просить кого-то, ненавижу жаловаться – в моем возрасте просто стыдно выглядеть беспомощной.

– Не нужно плакать, девочка. Рассказывай, я постараюсь тебе помочь.

И я, захлебываясь слезами и отчаянно презирая себя за слабость, выложила этому Эдуарду Алексеевичу все, что со мной произошло за это время, умолчав только о своей странной находке. Он помолчал пару минут, потом спросил:

– У тебя есть деньги?

– Немного есть, хватит на какое-то время…

– Сделаем так. Я живу за границей, но в твоем городе живет моя дочь. Я попрошу ее приютить тебя на то время, пока не будут готовы документы. Я предлагаю тебе уехать из страны, ты согласна?

Я оторопела. Вот так решение вопроса…

– Я… я не знаю… не думала…

– Тогда слушай меня. Ты завтра же с утра пришлешь мне свои данные, копии паспорта – все, что есть, по факсу в офис, я продиктую номер. Я решу вопрос, а ты пока поживешь у Аделины.

– Но… это как-то… мы ведь незнакомы…

– Ничего. Она разместит тебя в своей клинике.

– Клинике?

– Она врач, у нее своя клиника пластической хирургии, вот там ты и дождешься документов, а потом приедешь ко мне. Здесь и разберемся. Если все поняла, записывай номер.

Я схватила протянутый Светкой карандаш и блокнот, записала цифры.

– Завтра жду факс, – напомнил Эдуард Алексеевич. – И позвоню, когда Аделина примет решение.

Я не успела даже поблагодарить – он положил трубку.

– Я даже не спросила, куда… – пробормотала я, глядя на умолкший телефон.

Светка выглядела огорошенной. Она сняла очки и вертела их в пальцах, не поднимая на меня взгляда.

– Вот это да… – произнесла она наконец. – Скорость решения вопросов поражает… серьезный, видно, дяденька…

– Что я наделала только что, Светка? – прошептала я в ужасе. – Ты понимаешь, что теперь будет? Я уеду – куда, к кому?

– Надя, это сейчас неважно. Главное – уехать. Все, мне пора домой.

Но я вцепилась в ее руку и умоляюще заглянула в глаза:

– Не уезжай, пожалуйста! Мне тут очень страшно…

– Меня Антон ждет, ты не забыла?

– Светка! Я не останусь тут одна! Ну, пожалуйста!

И подруга сдалась:

– Хорошо, пойду скажу, чтобы домой ехал.

Утром, едва открыв глаза, я взяла документы и отправилась к стойке администратора. Отправив факс, вернулась в номер, где еще спала Светка. Я тихо присела с ней рядом на кровать и смотрела в лицо спящей подруги, словно впечатывая его в память. Кто знает, увидимся ли мы когда-то еще…

– Ты чего? – недовольно буркнула Светка, переворачиваясь на другой бок.

– Ничего…

– Иди лучше бумаги отправляй, я еще посплю.

– Отправила уже.

– Тогда займись чем-то, я хочу поспать, суббота же…

– Какая суббота? Вторник, тебе на работу надо.

Сон со Светки слетел моментально, она подскочила и забегала по номеру:

– О, господи! А мне снилось, что сегодня суббота… я же опоздаю! Отсюда ехать минут сорок, если без пробок!

Я почувствовала себя виноватой – знала ведь, что ей на работу, но эгоистично заставила остаться со мной ночевать. Светка собралась со скоростью солдата, поднятого по тревоге, схватила сумку, чмокнула меня в щеку и велела в город не соваться.

– Я тебе с телефона Антона звонить буду на всякий случай.

– Это лишнее. Не думаешь же ты, что кто-то прослушивает…

– На всякий случай, – заявила подруга уже из коридора.

Я осталась в номере совершенно одна. Легла в постель, достала ноутбук, начала проверять почту, чтобы не думать ни о чем вообще. Работать не получалось, а статью нужно все-таки сдать, а заодно и подумать, надо ли поставить в известность главного редактора о том, что я уезжаю. Хотя… а зачем? Работать можно откуда угодно, разве помешают деньги? Надо же на что-то жить. Нет, не буду пока ничего говорить.

Так и не сумев заставить себя сосредоточиться на тексте, я отставила ноутбук и включила телевизор. Шли местные новости, я даже не вслушивалась в то, что говорит диктор, но ровно до тех пор, пока на экране не возник мой дом. Я даже подалась вперед, чтобы убедиться, что не ошибаюсь, но нет – это мой дом, мой подъезд… и обгорелые зияющие проемы на месте окон моей квартиры… пожарные машины, сгрудившиеся внизу жильцы, корреспондент, пытающийся взять у кого-то интервью… ну, точно – Галина Ивановна с пятого этажа… и снова черные проемы окон – как выбитые глаза… Жуткое ощущение западни стало совершенно реальным, сделалось тяжело дышать, закружилась голова. Мне действительно нужно отсюда убираться – кто бы ни поджег мою квартиру, непременно придет за мной тоже. И тут раздался телефонный звонок. Я подпрыгнула от неожиданности, но это оказался Эдуард Алексеевич.

– Доброе утро, Надя. Я буквально на секунду. Записывайте адрес клиники. – Я потянулась к ноутбуку и забила прямо в открытый на экране текст адрес. – Спросите там Вячеслава Андреевича Василькова, он в курсе и поможет устроиться.

– Спасибо… я даже не успела вчера…

– Это лишнее, – прервал меня Эдуард Алексеевич. – Когда все будет готово, я позвоню. Документы привезет мой помощник, он полетит потом с вами. Всего хорошего, Надя, – и в трубке опять стало тихо.

Я выключила телевизор и долго смотрела в одну точку на погасшем экране. Нужно собираться и ехать куда-то за город, где располагалась клиника. Я что-то о ней слышала, но от кого – не могла вспомнить, да это и неважно. Мне бы только пересидеть там какое-то неопределенное время, а потом… что будет потом, непонятно, но точно хуже, чем есть, уже вряд ли станет – в этом городе меня ничего больше не держит, кроме родительских могил.

Первым препятствием оказался шлагбаум. У меня не было пропуска, который, оказывается, был нужен для того, чтобы попасть на территорию клиники. Охранник долго выяснял, кто я и откуда, к кому приехала. Я что-то невнятно мычала до тех пор, пока не вспомнила фамилию врача – Васильков.

– Ну, так бы и сказали, – с облегчением выдохнул охранник. – Сейчас позвоню, узнаю.

Я отошла от шлагбаума и попыталась рассмотреть, что же находится вокруг. Территория была обнесена забором, а за шлагбаумом виднелся большой парк. Сегодня выдался солнечный день, и золотистые листья деревьев придавали парку какую-то сказочную красоту и загадочность. Я заметила, что к шлагбауму то и дело подъезжают машины, и, предъявив пропуск, проезжают по дорожке куда-то направо. Пешком сюда, кажется, пришла только я – от остановки рейсового автобуса в поселке, расположенном неподалеку.

Охранник высунулся из своего окошка почти по пояс и крикнул:

– Девушка! Подойдите.

Я вернулась к шлагбауму, и парень сказал:

– Пойдете вот по этой аллейке прямо, никуда не сворачивая, и упретесь в административный корпус. Вячеслав Андреевич вас на крыльце ждать будет.

Я шла недолго – моему взгляду открылся трехэтажный белый дом, перед которым на клумбах ярко-оранжевым ковром цвели шафраны. На крыльце курил высокий, чуть грузный мужчина в белом халате и темно-синих штанах, напоминавших пижаму. Очевидно, это и был доктор Васильков. Я нерешительно поднялась по ступенькам, волоча за собой чемодан. Мужчина сразу бросил сигарету и помог мне:

– Вы, очевидно, Надежда Закревская?

– Да. Здравствуйте.

– А я Вячеслав Андреевич. Ну, идем, я на вас историю заведу.

– Историю? – не поняла я.

– Ну, конечно, так полагается.

Я не стала возражать, не стала говорить, что не собираюсь становиться клиенткой этого заведения, просто пошла вслед за ним внутрь. Оформление заняло несколько минут, и Вячеслав Андреевич, не задав мне ни единого лишнего вопроса, проводил по подземному переходу в другой корпус, а там – в маленькую одноместную палату на втором этаже.

– Вот… располагайтесь, Надежда. Все вопросы можете задать медсестре, она объяснит распорядок, покажет, где тут у нас что. И очень прошу – никому не говорите, что лежите здесь не для оперативного вмешательства, хорошо? – предупредил он, придвигая мой чемодан к шкафу. – Если спросят – скажите, что готовитесь к ринопластике – запомните?

– Конечно. Спасибо…

– Это не мне, это Аделине Эдуардовне скажете, когда появится. Она сейчас на больничном. Отдыхайте. – И врач вышел, закрыв за собой дверь палаты.

Я немного огляделась и принялась раскладывать вещи в шкаф, отнесла косметичку в небольшую ванную комнату, положила ночную рубашку под подушку, пристроила на тумбочке ноутбук и телефон. Палата напоминала гостиничный номер, а не больницу, и это меня обрадовало. Больниц я боялась с детства, но в этой клинике, к моему удивлению, даже запах стоял совершенно немедицинский. Как потом выяснилось, в этом корпусе пациенты только лежали, а все процедуры выполнялись в другом, лечебном. Здесь же, в реабилитации, имелся большой «зимний сад» и очень хороший кафетерий, где можно было посидеть с чашечкой кофе и булочкой. В парке разрешалось гулять в любое время, но покидать территорию клиники можно было только с пропуском – так же, как и посетители попадали сюда только по списку. Словом, если нужно было спрятаться, это место казалось идеальным. Такая удобная клетка с мягкими жердочками и элитным зерном в кормушке. Но здесь было хотя бы безопасно…

Игорь

Теперь он каждое утро входил в ординаторскую с опасением, словно ждал, что коллеги начнут косо смотреть или поднимут на смех. Игорю казалось, что о его выходке в палате Драгун непременно должны узнать все, однако шли дни, а ничего не менялось – при его появлении коллеги привычно здоровались и продолжали заниматься каждый своим. Авдеев немного успокоился, расправил плечи и старался вести себя уверенно. Он каждый день оперировал, удивляясь, как с таким объемом справлялась женщина – у него к концу дня ныла спина. Но каждая операция приносила своеобразное удовлетворение, а наблюдать за пациентами после было приятно – у людей сбывались мечты и была надежда на улучшение жизни после выписки. Игорь заметил, что Аделина, как правило, берет очень сложные случаи, и ему было лестно, что именно ему она доверила то, что сделала бы сама.

Иващенко в клинике не появлялся – болел, вместо него с клиентами работала молодая женщина, которую пригласил Васильков. На время болезни психолога беседы с врачами прекратились, и Игорь вздохнул свободнее. Собственное состояние почти перестало его беспокоить – загруженность работой не давала возможности на что-то отвлекаться, он даже тренировки в зале забросил, потому что сил хватало только на дорогу домой и нехитрый ужин. Но чувствовал он себя при этом намного лучше, а по утрам испытывал приливы бодрости.

На очередной планерке докладывали о поступивших, и Игорь, случайно бросив взгляд на Василькова, заметил, что у того в руках тоже есть история болезни, но планерка закончилась, а заместитель главврача так ее и не открыл.

– Что-то интересное? – догнав Василькова в коридоре, спросил Игорь, кивнув на свернутую трубочкой историю в его руках.

– Нет, – спокойно ответил тот.

– А чего ж не доложили?

Васильков как-то странно на него посмотрел:

– Значит, так нужно.

– Левачок? – пошутил Игорь, имея в виду, что Васильков в обход Аделины положил кого-то на операцию в ее отсутствие.

Лицо Василькова побагровело, он остановился и тихо спросил, недобрым взглядом сверля остановившегося перед ним Авдеева:

– Вы на что-то намекаете, Игорь Александрович?

– Я? Нет… просто странно…

– Тогда займитесь своими делами, доктор Авдеев, – отчеканил Вячеслав Андреевич и широкими шагами направился к кабинету Драгун.

Игорь почувствовал себя неловко, как будто заглянул в комнату в неподходящий момент. «Вот зачем я прицепился? Даже если он взял кого-то без ведома заведующей, мне-то что за дело? Ему же отвечать, когда вскроется».

Последовавшая за этим неловким инцидентом операция начисто выместила из его головы и недовольство Василькова, и ощущение собственной оплошности. Игорь с большим трудом в буквальном смысле продирался через старые послеоперационные рубцы на лице женщины, иссекал, подчищал – готовил к последующей пересадке кожи.

– Давно такого не видел, – заметил анестезиолог, прокручиваясь на табуретке неподалеку от операционного стола.

– Да… жестко… – пробормотал Игорь, заканчивая. – Но ничего, пересадим – будет хорошо.

– Долго ей придется лечиться.

– Ничего, – повторил Авдеев. – Зато потом сможет спокойно в зеркало смотреться.

– А ты молодец, – похвалил анестезиолог, когда Игорь отошел от стола. – Красиво работаешь.

Игорь неопределенно качнул головой и вышел размываться. Осталось написать протокол и заглянуть перед уходом в реабилитацию.

Он шел по коридору отделения, чувствуя приятную усталость и тяжесть в руках, и это ощущение его радовало – хорошо поработал, сделал все, что от него зависело, сейчас посмотрит повязку, сделает назначения и поедет домой. У поста дежурной сестры стояла невысокая, стройная женщина с короткой стрижкой, и Игорю на секунду показалось, что фигура ему знакома. Подойдя ближе, он машинально поздоровался и вдруг, повернувшись к женщине, оторопел. Перед ним стояла Надя.

– Ты?! – воскликнул он, совершенно забыв, что за столом поста сидит медсестра.

Женщина отступила, на ее лице выразилась растерянность:

– Игорь? Ты… ты как здесь?

– Я здесь работаю. – Он зачем-то оттопырил на груди синюю робу. – А ты-то зачем?

– Ринопластика, – коротко сказала Надя.

– Что?! – Авдеев взял ее за руку и, преодолевая сопротивление, повел к окну, где было больше света. – Ну-ка, повернись… так… – Он с профессиональной точностью осмотрел ее нос и насмешливо спросил: – И зачем тебе менять то, что и так неплохо?

– Значит, нужно! – отрезала Надя и вырвалась. – Ты куда-то шел?

– Ты не рада меня видеть?

– Нет. И если бы знала, ни за что сюда не приехала бы. Как вообще кардиохирург оказался в клинике пластической хирургии?

– Я уже не кардиохирург. Сменил специализацию, пригласили сюда.

– Поздравляю.

Игорь заметил, что она нервничает и хочет как можно скорее закончить этот разговор, который ей неприятен.

– Вообще-то это я должен обижаться, – напомнил Игорь. – Это ты от меня ушла.

– Можно подумать, ты это заметил! – едко отозвалась Надя.

– Поверь – заметил. До сих пор не могу понять, чего тебе не хватало. Но надеюсь, что теперь у тебя это есть.

– Разумеется! – Надя гордо вздернула подбородок, обошла Игоря и скрылась в дальнем конце коридора.

Игорь проводил ее взглядом и вернулся к посту, старательно игнорируя любопытный взгляд медсестры Любы.

– Вы в послеоперационную палату, Игорь Александрович?

– Да, хочу повязку проверить.

– Я была минут десять назад, температуры нет.

– Это хорошо. Пойду сам гляну. – Он оставил лист назначения на столе и пошел в палату.

Встреча с Надей взбудоражила его, и, прежде, чем войти в палату, Игорь остановился и сделал пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы хоть как-то успокоиться.

С пациенткой все было в порядке, она еще спала после наркоза, но ровный пульс и размеренное дыхание не оставляли сомнений – все пойдет хорошо. Игорь удовлетворенно улыбнулся, поправил чуть сползшую простыню и вышел в ко-ридор.

Ему очень хотелось увидеть историю болезни Нади, но просить об этом сестру он считал неудобным – и так пойдут сплетни. На его счастье, Любы на посту не оказалось, а на панели горела кнопка вызова в палату. Воровато оглянувшись, Игорь подошел к шкафу и быстро перебрал лежавшие в пронумерованных ячейках истории. Надиной там не было.

– Очень странно… – пробормотал он, услышав стук Любиных каблучков и быстро закрывая шкаф.

– Зайдите, пожалуйста, в третью, там клиента тошнит сильно, – чуть задохнувшись от быстрой ходьбы, попросила Люба. – А то я пока вызову дежурного врача, пока дойдет… мало ли…

– А там что? – спросил Игорь, направляясь вслед за Любой в третью палату.

– Там имплант в челюсти, шины наложены, а его тошнит.

– Наберите противорвотное на всякий случай, – распорядился он.

Приступ удалось снять, больному стало легче, и он задремал.

– Кто дежурит? – спросил Игорь, выходя из палаты.

– Басалаев. – Люба вертела в руках лоток с использованным шприцем. – Я ему позвоню сейчас.

– Не нужно, я иду в ординаторскую, сам скажу. А вы заглядывайте почаще, вдруг приступ повторится. И давление измерьте, когда проснется.

– Хорошо.

Игорь окинул взглядом пустой коридор – до ужина еще оставалось время, и пациенты отдыхали.

– Спокойного дежурства, Любовь Михайловна.