Поиски Мариккен

– Завтра тебя казнят, – сказал оборотень. – Мне даже немного жаль. Ты был самым сильным моим противником из всех, с кем мне довелось встречаться. Ты так много успел, ты так искусно вел себя там, в городе, и здесь, в моем замке, что я даже стал сомневаться, не ошибся ли я. Выдержка только сегодня изменила тебе, и я понял, что в моих руках мой главный враг, ведь если бы не ты, последние заговорщики уже погибли бы.

– Боюсь, ты путаешь меня с кем-то другим, – сказал Ристард.

– Я тоже этого боялся, но теперь я уверен, – тихо засмеялся оборотень. – Ты был осторожен, и выследить тебя было очень трудно. Однако, мне неудобно сидеть на корточках. Да и тебя плохо видно. А я хочу насладиться этим разговором в последнюю для тебя ночь. Я буду вспоминать ее многие годы после того, как о тебе исчезнет память. Давай, я помогу тебе подняться.

Оборотень приподнял и усадил Ристарда, но избитый противник то и дело клонился набок. Заграбастал даже развязал ему ноги, чтобы противник мог держаться более или менее прямо.

– Теперь я вижу твое лицо, – прошипел оборотень, явно наслаждаясь беспомощным положением пленника. – Хочешь, я расскажу, как я нашел тебя? Еще полгода назад, когда мне доложили, что некий неизвестный, сославшись на дружбу с Френцем, похитил девушку, предназначенную мне в жертву, я почувствовал, что в стране что-то не так. Еще больше я удивился, когда неизвестного не смогли найти. Я понял, что в подвластных мне землях появился кто-то очень сильный, потому что из моих подданных никто не осмелился бы на такой поступок и не сумел бы скрыться. Я стал выжидать, что мне принесет появление этого неизвестного. Ждать пришлось недолго.

Я знал, что в этой стране есть организация, которая хочет меня уничтожить. Я частенько невидимкой или, перевоплотившись в кого-нибудь из ее членов, проникал на тайные собрания, и не один заговорщик закончил свои дни в этих стенах. Когда мои слуги, отправленные в разведанные мною места, чтобы схватить на очередном сборище ту или иную шайку заговорщиков, стали возвращаться ни с чем, когда шпионы стали докладывать, что лица, находившиеся под подозрением, перестали давать для этого поводы, я понял, что неизвестный начал действовать. Я попытался найти очередное собрание,

чтобы затесаться туда и узнать о причинах столь необычных успехов своих врагов, но все они словно в воду канули. Я сам и мои люди никак не могли никого найти, хотя мы едва не каждую соринку исследовали в нескольких городах, деревнях и замках, возле которых чаще всего проходили стычки моих слуг с заговорщиками. А между тем враги смелели. Они нападали на конвои с жертвами едва ли не среди бела дня. Единственное, чем я мог похвалиться, так это тем, что были схвачены лошадь и мул неизвестного и похищенной танцовщицы. На одну из них были нагружены доспехи, а в седельной сумке другой лежал рыжий парик. Девица, укравшая животных, описала их хозяев. Мужской портрет сходился с тем, что дали мои слуги, видевшие неизвестного первый раз, а портрет его спутника – нет, но когда я увидел парик, то понял, что с ним был не слуга, а переодетая девушка.

Я разослал слуг по всей стране, чтобы выяснить адреса всех людей, поменявших место жительства в течение двух последних месяцев, которые они должны были доставить мне вместе с описаниями этих лиц. Скоро их у меня было около тысячи. Многие сразу отпали. Осталось десять-пятнадцать. Одновременно до меня дошли слухи, что по улицам якобы бродят души людей, съеденных мною, что слышны их голоса и звуки шагов. Я стал прохаживаться по улицам, где эти «души» часто слышали. В один прекрасный день группа «душ» натолкнулась на меня, и я понял, что это люди, силой гвельфского заклинания сделавшиеся невидимыми, ведь только людское тело при таком колдовстве, делаясь незримым, остается осязаемым. Увязавшись за «душами», я выследил место собрания, но не смог проникнуть на него, ибо оно было окружено защитным кольцом. Такие сильные кольца тоже могут делать только гвельфы, ибо только их колдовство сильнее колдовства оборотней. Я понял, что мой противник знает гвельфские заклинания, и обучил им заговорщиков, потому они и стали неуязвимы для простых людей, какими являются мои слуги, а отчасти и для меня.

На мое счастье в одной из деревень среди «братьев» вспыхнула ссора. Один молодой рыцарь посчитал, что ему, как более знатному, не подобает подчиняться своему руководителю из крестьян, поругался с товарищами, пошел в харчевню и, выпив лишнего, начал изливать своему соседу по столу душу. Этот сосед был моим верным слугой. От молодого рыцаря он узнал много интересного, в том числе и то, что гвельфские заклинания знает некий брат Дымка из Мольны, о чем сразу же доложил и мне. У нас отпали еще несколько лишних адресов и описаний. Вскоре я вышел на тебя, Ристард, но ты был так осторожен, что я долго колебался, хотя внешне ты подходил под описание неизвестного. Я приходил к тебе как-то в аптеку, но спутался в кольцах, по которым вы узнавали друг друга, помнишь? Ты держался молодцом. Тогда я приказал Френцу доставить тебя сюда, чтобы посмотреть, что станут делать заговорщики без тебя и ты без них. К моему удивлению, ты и они вели себя так тихо и умно, что я решил, будто вновь ошибся в том, что ты и брат Дымка – разные люди. Я уже собирался посадить тебя в общую камеру на съедение, но сегодня вечером все прояснилось. Скажи мне только, как ты узнал о волосе?

–О волосе? – переспросил Ристард. – О чем ты говоришь?

– Не старайся меня убедить, что ты стоял за моим стулом и наклонялся надо мной не для того, чтобы вырвать его, – с иронией сказал оборотень.– Я почувствовал твою руку и силу какого-то гвельфского колдовства, исходящую от нее. Если бы я не упал мгновенно на пол, ты сделал бы свое дело, и я навсегда остался бы в этом обличье и потерял возможность перевоплощаться. Тогда тебе ничего бы не стоило разделаться со мной. Это был очень тонкий план, додуматься до которого мог только брат Дымка. Ведь я прав, не так ли? Все сходится. Ты появился в Мольне полгода назад, ты похож на неизвестного, увезшего танцовщицу, ты умеешь пользоваться настолько сильными гвельфскими заклинаниями, что даже смог проникнуть в мою тайну.

Сердце Ристарда билось, как молот. Только что из уст врага он услышал способ победить его. Как он был близок и как далек от его осуществления!

– Можешь, конечно, молчать, – продолжил оборотень, – мне и без того ясно, с кем я имею дело, и что о волосе ты узнал с помощью своих больших колдовских познаний. Но ответь по крайней мере, кто ты? Зачем ты пришел в эту страну?

– Я – человек. Эта страна – моя родина. Я вернулся сюда, потому что у меня была цель, – сказал юноша.

– Почему ты примкнул к моим врагам? Может, твои и мои цели могли прийти к согласию?

– Ты думаешь, я мечтал о такой же, как твоя, власти? – усмехнулся Ристард.– Нет, моя цель была намного меньше, но ради ее осуществления твоя власть должна была перестать существовать, и потому мои мысли и силы слились с мыслями и силами людей, чья конечная цель была – победа над тобой.

– Я понял, ты хотел единоличной власти, но раз власть над страной была у меня в руках, ты решил занять положение, равное мне, в стане моих врагов. Я уважаю тебя за это желание. Сам я тоже никогда бы не согласился играть вторые роли, – задумчиво покачал головой Заграбастал.

Ристард не стал переубеждать своего собеседника. Свечка между тем медленно оплывала, и желтые капли, как слезы, текли по ее вытянутому телу.

– Что со мной будет завтра? – спросил юноша.

– Завтра ты будешь казнен, потому что ты слишком много умеешь и много знаешь. Тайна волоса, в которую ты проник, делает тебя сильнее меня, ведь только мы вдвоем в целом мире посвящены в нее. Завтра я позабочусь, чтобы она умерла вместе с тобой, и никто третий не узнал бы о ней. Пока ты жив, я – в опасности. Ты был достойным противником, поэтому я устрою тебе достойную смерть. Тебе отрубят голову на главной городской площади Мольны при большом стечении народа. Но это будет завтра, а оставшееся время, брат Дымка, мы посвятим разговору о твоих друзьях…

12.

Наутро, едва серый рассвет забрезжил над Мольной, со стороны замка оборотня раздался мрачный колокольный звон. Его подхватили все колокольни города. Полчаса над городом стояло громыхание, гулкий рев и дребезжание больших и малых колоколов, под которые народ молчаливыми толпами высыпал на улицу и выстраивался по команде стражников там, где это было предусмотрено самим Заграбасталом.

К десяти часам утра все жители были расставлены и перекликнуты стражниками по спискам, чтобы никто не уклонился от поучительного зрелища казни преступника, посмевшего покуситься на священную жизнь правителя – оборотня. В это время ворота в замке отворились и по белому склону горы начала спускаться извивающаяся красная полоса. Ветер донес звук барабанного боя. Это везли преступника.

Когда процессия приблизилась, стали видны два ряда одетых в красное стражников, выбивающих дробь на барабанах. На головах их подрагивали головные уборы, украшенные чем-то наподобие крыльев летучих мышей. Между ними ехала повозка с высокими бортами. В центре повозки был прикреплен высокий столб с привязанным к нему преступником. Стоящим по обочинам людям была видна его высокая фигура в лохмотьях одежды. Лицо преступника наполовину скрывали волосы, которые трепал ветер, а наполовину – повязка, закрывавшая рот и подбородок. Рядом с поникшей фигурой осужденного возвышалась статная фигура палача, смуглого и черноволосого, с ястребиным взором, опиравшегося двумя руками на сияющий начищенный меч, в котором отражалось желтой дорожкой солнце.

Процессия объехала все большие улицы города и только к трем часам дня достигла главной площади, посреди которой на оцепленном стражей квадрате возвышался высокий белый помост, пахший смолой и свежеструганной древесиной. Повозка остановилась, палач отвязал преступника и, заботливо поддерживая, повел его к помосту. Ноги осужденного ступали неверно, он всей тяжестью наваливался на руку палача. За ними следовал невесть откуда вынырнувший Френц с большим свитком.

Когда все трое поднялись на помост, осужденный поднял голову. На небольшом расстоянии от него, за цепью стражников, волновалось огромное море человеческих голов. Во всех окнах, на всех балконах, окружавших площадь, стояли граждане Мольны, согнанные по приказу Заграбастала. Хотя людей было очень много, стояла мертвая тишина. Слышно было, как ветер шелестит кронами сверкающих золотом в лучах солнца юных деревьев, как воробьи чирикают и ссорятся на красных черепичных крышах.

Пока Френц, выставив вперед ногу в отделанном кружевом сапоге, зачитывал звонким голосом приговор, в котором перечислялись все злоумышления преступника против персоны оборотня, осужденный внимательно скользил глазами по толпе, словно ища кого – то.

На середине приговора палач наклонился к своей жертве и насмешливо сказал тихим голосом:

– Посмотри, брат Дымка, какую великолепную казнь я тебе устроил! Как все торжественно, величаво! Через несколько минут ты унесешь с моей помощью нашу общую тайну в могилу. Да – да, как ты догадался, я сам отрублю тебе голову. Я должен быть уверен, что тайна умрет вместе с тобой, не достигнув ушей третьего! Может, ты мне хочешь что – то сказать напоследок? Ах да, я же сам заткнул тебе рот. Тогда просто оставь мне что – нибудь на память. Ну, хотя бы вот это кольцо, – и оборотень – палач снял с пальца своей жертвы большое кольцо с камнем из молочного стекла и надел на свой.

Камень заискрился в нежных лучах майского солнца.

Френц закончил чтение приговора и по знаку своего хозяина, бодро стуча каблуками, сбежал с помоста и дал знак стражникам бить барабанную дробь. Палач, оставшийся на эшафоте вдвоем с осужденным, подвел преступника к плахе – новенькой дубовой колоде, и помог опуститься на колени. Его жертва проделала все это с явным трудом. По рядам безмолвных зрителей пролетел еле слышный вздох.

Между тем палач небольшими ножницами стал разрезать одежду у шеи приговоренного, чтобы легче было рубить голову. Когда он стал стричь для той же цели слишком длинные волосы брата Дымки, случилось непредвиденное: осужденный внезапно исчез. Статный палач замер на минуту в растерянности с ножницами в одной руке и отрезанными волосами в другой. В следующую минуту он заметался по пустому помосту, а затем обратился в огромного дракона с длинной шеей, увенчанной маленькой змеиной головкой. Его перепончатые крылья затенили всю площадь. Дракон яростно бросался то в одну, то в другую сторону, выпуская из пасти струи огня и дыма. От этого пламени заполыхали центральные районы города. Люди, согнанные на казнь, прорвали оцепление из стражников и с криками и плачем бросились в разные стороны.

13.

Ристард, превозмогая боль, сделал несколько шагов к плахе и, опустившись на колени, положил на нее голову. Щеке стало тепло от нагретого солнцем дерева. Он поднял глаза к смеющемуся майскому небу, по которому бежали розовые тучки, а потом посмотрел в сторону волнующегося человеческого моря за спинами оборотневых стражников.

«Может, среди этих людей стоят Ноэль и Тики –так? Нет, наверно они сразу после моего исчезновения почувствовали опасность и скрылись. А если не успели?»

Оборотень – палач стал разрезать рубашку у него на плечах, чтобы лучше видна была шея.

«Может и Мариккен стоит среди этих людей», – продолжал думать Ристард.

Вдруг юноша почувствовал, как кто-то легко обхватил его за локти, и тихий голос шепнул на ухо: «Скорее читай про себя заклинание, чтобы стать невидимкой». Ристард вздрогнул. «Ну, скорее же», – умоляюще шепнул голос снова.

В мгновение оцепенение и тупое отчаяние, охватившие его перед казнью, исчезли из сердца юноши. В мозгу его, словно огненные письмена, вспыхнули слова заклинания. Он едва успел дочитать до конца, как почувствовал, что сильные руки подхватывают и отрывают его от помоста. Земля и небо перевернулись в глазах Ристарда, ветер с силой забил в лицо…

Ристард очнулся в светлой комнате, куда через высокое стрельчатое окно снопом падали солнечные лучи. Он лежал на мягкой постели, а рядом сидел гвельф Гилли. Над ним склонялся еще один гвельф с серебристыми волосами. Он был одет в темную фиолетовую одежду с золотой каймой и держал в руках серебряную чашу. Как все гвельфы, он выглядел очень моложаво, но привычный взгляд Ристарда сразу уловил, что он старше Гилли. В их внимательных взглядах было что-то общее.

– Гилли, – улыбнулся Ристард, – это ты унес меня с места казни?

– Верно, Заграбастал снял с тебя кольцо, и мы тебя увидели. Мы летели с отцом и как раз говорили о тебе, о том, как ты прижился в людском мире. К счастью, успели вовремя. Да, познакомься, это мой отец Лавранс.

– Вас освободили? Я рад, – сказал Ристард. – А где же я? В городе гвельфов? Но королева схватит меня, как только узнает, что я здесь, и расправится не хуже оборотня. Да и вам не поздоровится.

– Об этом тебе нечего беспокоиться, – заверил его Гилли, улыбнувшись одними уголками рта. – У королевы теперь много других забот. Люди, бывшие у нас в рабстве, взбунтовались, разгромили весь город и покинули его. Гвельфы, давно отвыкшие утруждаться, испуганные восстанием, покинули свои дома и очень бедствуют, так что королеве совсем не до тебя. И даже не до моего отца. Ведь его официально никто не освобождал. Просто гвельфская стража покинула свои посты, а мне оставалось только снять заклятия с двери башни, где его держали. Благо, ты мне передал настолько сильное колдовство, что это стало возможным. Я тебе когда – нибудь потом расскажу.

– Прости, Гилли, я не знал о гибели города и не хотел сделать тебе больно.

– Ничего, это должно было случиться рано или поздно. Рабов давно было намного больше, чем гвельфов, а мой народ от лени даже позабыл о своей способности к серьезному волшебству. Ты ведь помнишь, все занимались разной ерундой: превращали цветы в плоды, а драгоценные камни в живых птиц. В результате, когда пришла беда, никто даже не смог вспомнить, как защитить не то что свой город, а собственный дом. Все, кому не обломали крылья, разлетались, как испуганные стрекозы. Нельзя так долго жить за счет других, – сказал гвельф.

– Гилли, ты болеешь за свой народ, а я – за свой. Моя родина сейчас находится во власти оборотня, заливающего ее кровью. Моим друзьям грозит смертельная опасность. Помоги мне вернуться в мир людей, я должен их спасти! – взмолился Ристард.

Он было рванулся встать, но тут же со стоном упал на подушки. Лавранс взял его за руку и пристально посмотрел в глаза. Зрачки гвельфа переливались всеми оттенками синего. Ристарду даже показалось, что их переливы образуют какую-то картинку. Вроде бы он увидел некий заснеженный остров, окруженный покрытым льдами морем. Пока юноша силился все это разглядеть, боль ушла.

– Я видел твои раны на руках и ногах, – сказал Лавранс. – Такие следы оставляют оборотни.

– Да, он хотел с помощью пыток вытянуть из меня сведения о моих друзьях, но я никого не выдал, потому что знал, что мне нужно продержаться только до утра, – подтвердил Ристард.

– До утра? Почему?

– Потому что я проник в тайну способа, с помощью которого его можно победить. Поэтому оборотень, боясь, как бы от меня ее случайно не узнал кто-либо еще, решил казнить меня собственноручно на следующий же день.

Гвельфы попросили рассказать им все поподробнее. Когда Ристард закончил, Лавранс сказал:

– Что касается кольца и волоса Заграбастала, то тут нет ничего удивительного. Каждый оборотень имеет на теле заветный волос, вырвав который, можно прервать цепь его перевоплощений. Что касается поведения кольца, то оно начало менять цвет, почувствовав чужеродную колдовскую силу. Теперь поговорим о тебе. Ты хочешь, чтобы тебе помогли прямо сейчас вернуться в мир людей для продолжения борьбы с оборотнем?

– Да, это так, – подтвердил Ристард.

– Прямо сейчас это невозможно.

– Почему?

– Ты болен и не можешь стоять на ногах. Никакое колдовство не срастит за мгновения такие раны. От тебя «братьям колец» будет больше помехи, чем пользы.

– Но я хотя бы передам им тайну!

– И что они смогут сделать? Увидеть волос они смогут только если поднесут к голове оборотня чувствительное к чуждой колдовской силе гвельфское кольцо, которого ни у тебя, ни у них нет.

– Я должен спасти своих друзей, предупредить их!

– Если они догадливы, и если у вас была хорошая связь, то они уже в безопасном месте. Если они схвачены, то без кольца и с такими ранами ты ничем им не поможешь.

– Так что же, я буду здесь валяться, а они там гибнуть? – с возмущением в голосе крикнул Ристард, порываясь встать.

Лавранс пристально посмотрел на него и щелкнул пальцами. Юноша упал на подушку с закрытыми глазами.

– Наверно я старею, – сказал старший гвельф своему сыну. – Иногда люди утомляют меня. Пусть твой друг поспит.

– Я тебя понимаю, – ответил сын. – Люди такие настойчивые и упрямые. Стоит им узнать о колдовстве, как они думают, что можно все решить с помощью одного взмаха волшебной палочки. И Ристард не исключение. Пусть он спит и выздоравливает, а я буду ковать новые кольца. Ведь я его не оставлю.

– Это правильно. А я покуда займусь камнями для колец. Помнится, лет четыреста назад никто не делал камни, разоблачающие оборотней, лучше, чем я.

– Я боялся, что ты меня с Ристардом не отпустишь. Ведь мы так долго не виделись.

– Я ждал этого часа двести пятьдесят лет, могу подождать и еще немного. Хороший друг – это такая редкость, которая встречается не на каждом шагу. Можно все купить и приобрести, кроме искренней привязанности. К тому же человек – существо столь хрупкое и недолговечное, что его общество нужно ценить каждую секунду, – заметил Лавранс.

– Когда я вспоминаю об этом, меня охватывает печаль, – сказал Гилли.

– Работа – лучшее лекарство от печали. Начнем делать кольца.

Семь дней и семь ночей в опустевшем гвельфском городе раздавался стук молота о наковльню, а один из заброшенных домов освещали вспышки семицветного пламени. Всякого, кто пытался приблизиться к этому дому, охватывал беспричинный страх, а потому ни звери, ни птицы, ни пробиравшиеся по ночам в город волколаки и жители зловонных болот не осмеливались на него даже смотреть.

На восьмой день из дому вышли Ристард и Гилли, чтобы отправиться в дальний путь. На безымянном пальце левой руки у обоих были кольца вдвое сильнее кольца, похищенного Заграбасталом. Они изменяли цвет не только при приближении к заветному волосу, но даже тогда, когда оборотень просто находился бы рядом. За спиной у Гилли был горб – это топорщились под плащом его сложенные крылья. На улице их ждали серая и гнедая лошади.

Ристард, впервые после болезни увидевший гвельфский город, поразился царившей в нем разрухе и опустению. Вместо сияющих дворцов вокруг стояли мраморные руины с осыпавшимися мозаиками. Темными дырами зияли крыши, из которых выворотили драгоценные камни. На улицах никого не было. Лишь ветер шевелил оставшиеся кое-где плети плюща и вьющихся роз.

– Гвельфы еще вернутся сюда, я верю,– сказал Гилли, перехватив его взгляд. – И это будет другой город. Своим новым расцветом он будет обязан только рукам его крылатых жителей. В этих развалинах скрывается залог его возрождения.

14.

Был жаркий июньский полдень. В воздухе дрожало прозрачное марево. Ни один лист на деревьях не шевелился. Улицы деревни Овечий Брод словно вымерли, только в харчевне, содержавшейся братом и сестрой, Хэмилем и Розой, было заметно движение. Хэмиль вытирал мокрой тряпкой столы и стулья, а Роза песком начищала таз от варенья. Вдруг на дороге послышался цокот копыт, и вскоре два всадника спешились перед харчевней.

– Кто там? – спросила брата Роза.

– Лошади породистые, одеты хорошо. Может, кто-то из друзей Заграбастала, – предположил Хэмиль. – Они ведь все сейчас едут в Мольну на праздник.

–Нет, если бы это были друзья Заграбастала, они ехали бы с охраной, – возразила сестра.

– Но на поясе у них кинжалы, а обычным жителям оружие носить запрещено, – заметил брат.

Приезжие зашли в харчевню. Оба они были молоды, оба – в изумрудно-зеленых плащах и беретах с перьями, затенявшими лица. Один из них задержался у двери, чтобы прочесть пожелтевшее объявление о баснословной награде каждому, кто принесет сведения о беглом заговорщике брате Дымке, бывшем ученике лекаря. Второй, горбатый, подошел к стойке и попросил собрать им с другом что-нибудь из еды. Роза отправилась на кухню, а Хэмиль – отвести лошадей на конюшню и насыпать им овса. Когда он вернулся, сестра встретила его на пороге.

– Хэмиль, там, внутри, брат Дымка! – шепнула она.

– Ты уверена?

– Да, когда он отвернулся от объявления, солнечные лучи упали ему на лицо, и я узнала его, а когда он садился за стол, рукава его куртки на запястьях сдвинулись, и я увидела следы заживших ран, как и написано в объявлении! – воскликнула девушка.

– Но настоящий ли это брат Дымка? Не оборотень ли? – усомнился брат. – Ведь если он настоящий, то почему не открылся нам, его друзьям?

Разговор брата и сестры был прерван подходившими к харчевне двумя стражниками в красном.

– Эй, харчевник! – закричал один из них. – Почему к тебе прибыли постояльцы, а ты не послал никого доложить об этом нам?

– Ну, теперь некогда думать, настоящий брат Дымка или нет. Беги и предупреди его, пусть уйдет через заднюю дверь. Лучше ошибиться и потерять свои жизни, чем еще раз брата Дымку, – шепнул Хэмиль сестре и, обернувшись к стражникам, невинно спросил: – Да о ком вы говорите, господа?

–Не притворяйся, мошенник! – насмешливо заметил другой стражник. – Мы сами видели, как ты вел двух породистых лошадей в конюшню! Верно, это твои друзья заговорщики приехали!

– Какие заговорщики? – смиренно запротестовал Хэмиль. – Если вы о тех двух усталых путниках, что сейчас сидят в харчевне, то они едва прибыли и имеют внушающий доверие вид, о чем я собирался доложить, как только пристрою лошадей в конюшне.

– Так мы тебе и поверили!– издевательски засмеялся первый стражник. – Иди-ка, Гай, посмотри на коней и проверь их седельные сумки, а я загляну в документы вызывающих доверие гостей. Сдается, сегодня мы накроем тихоню – харчевника!

– И то правда, Гней, – отозвался второй стражник и направился к конюшне.

Хэмиль и первый стражник вошли в харчевню. Сердце хозяина тревожно забилось. Таинственные гости сидели на месте, а Роза стояла рядом, прямая и бледная.

«Неужели все-таки оборотень?» – мелькнуло в голове Хэмиля.

– Приготовили документы, дорогие приезжие, – потирая руки, сказал стражник. – Предупреждаю, если они фальшивые или содержат ошибки, я, как представитель власти, имею право арестовать вас и конфисковать ваше имущество до выяснения ваших личностей в столице.

В ответ на это горбатый путешественник встал и медленно пошел на стражника, не отрывая от него своих светлых, похожих на зеленые льдинки, глаз. Стражник как-то обмяк, руки его опустились, взгляд стал отсутствующим.