Уральская Хиросима

Таких секретиков, как у меня, ни у кого не было. Мне ведь Ленька помогал, находил разные штучки, и стеклышки шлифовал по краям, чтоб не резались.

– Тань, пойдешь со мной на репетицию? – Ленька отодвинул штакетину и заглянул ко мне в закуток. – Все секретничаешь?

– Да я у бабушки в Баклановке пуговички красивые выпросила, которые по одной остались. Вот думаю, как приспособить.

– Ладно, завтра вместе покумекаем, я еще что-нибудь поищу. Ну, собирайся, пойдем на танцульки.

– Пойдем, сейчас переоденусь только.

Леньке я завидовала, он главный скворец в танце «Скворцы прилетели». А я у мамки просилась хоть самым маленьким скворушкой – не брала, говорила, что крылья тяжелые.

Я надела красивое платье, мамка сшила ко дню рождения, переплела косы. Ленька ждал меня на крыльце.

Мы чуть не опоздали, пока я заплеталась. Все уже собрались в спортивном зале. Участники толпились в раздевалке, скворцы махали своими крыльями – проверяли прочность. Комиссия сидела на лавках в зале: директор детдома Лидия Павловна и все учителя и воспитатели. Лидия Павловна помахала мне, подозвала.

– Таня, ты тоже будешь танцевать?

– Нет, меня еще не взяли, я ведь только пойду в 1-й класс.

Она знала, как я хочу участвовать в представлении, я все время таскалась с Ленькой на репетиции.

Вот, кажется, начинается. Участники выходили по одному: читали стихи, пели песни, играли на разных инструментах. Особенно мне понравился аккордеон. Скворцы в концерте были последние, и с ними вышли певцы – целый хор. Они пели:

– Скворцы прилетели, скворцы прилетели,

На крыльях весну принесли.

И скворцы танцевали свой танец. Все были в черных трико, кепочках с носиками-клювами и в больших черных крыльях, красивые, как настоящие птицы.

Представление длилось долго, уже начало темнеть, когда мы вернулись домой. Папка возился со своим мотоциклом, после нашей поездки по разбитой дороге повредилось колесо.

– Тань, почисти картошку на ужин, в ящике, в чулане возьми.

Мать устало присела к столу на кухне.

– Мам, а когда фартуки шить будем? Неделя до школы осталась.

– Да завтра вечером и начнем.

– А материал покажешь, пока я картошку буду чистить?

– Сейчас достану.

Мамка открыла сундук, два отреза лежали сверху, белый и черный. Она развернула оба куска, я ахнула. Такой красоты я еще не видела. Оба материала были прозрачные, кружевные. На белом – большие цветы и лепестки, а на черном – мелкие цветочки. Все сетчатое – красота неописуемая.

– Мам, а на крылышки хватит, а на кармашки?

– Хватит, хватит.

Картошку чистила в приподнятом настроении, радость переполняла меня. Я представляла, как 1-го сентября пойду в школу нарядная – в белом фартуке, с большими белыми бантами, с новеньким портфелем. А мешочек для чернильницы-непроливайки я сшила сама, своими руками. Машинку мне пока мамка не дает. Сколько лет уж жду. Мне три года было, когда баба Нюра мне сказала, что это моя машинка, она мне ее подарила, когда я родилась. А мать говорила, что я еще маленькая, и пальчик прошью, когда в школу пойду, тогда даст. Вот завтра и спрошу. Мамка забрала картошку, стала крошить на сковороду.

Отец зашел в дом.

– Танюшка, полей-ка мне с крыльца, умоюсь.

Я повесила на шею полотенце, зачерпнула воды большим ковшиком и стала поливать отцу на руки.

– Я вам гостинцы привез, в люльке возьми.

Отец забрал у меня полотенце, а я побежала к мотоциклу. Сетка была тяжелая, в ней лежали жестяные банки.

– Папк, а это что?

– Это вкуснятина. Дядя Толя передал из военной части. Он в офицерской столовой работает поваром. Всем сотрудникам выдают пайки, вот он угостил, с шофером передал. Здесь тушенка, консервы, сгущенка, повидло сливовое и яблочное – целое богатство. Лидок, получку получил. Завтра сходите с Танюшкой на базар, все для школы купите. В выходной не протолкнуться будет там.

– Мам, а ты завтра во сколько придешь? Репетиции ведь кончились.

– После обеда и приду, ты уж соберись, чтобы время не терять.

– Хорошо.

Утром меня разбудил чей-то плач. Прислушалась… А это в моей комнате, где жили подселенцы. И все громче и громче. Я подошла к двери:

– Эй, ты что ревешь?

– Боюсь, – раздался голос за дверью.

– Ты один дома?

– Да.

– Тебя как звать?

– Саша.

– Эх, Саша, Саша – с Уралмаша.

– Я не с Уралмаша, я с Тоцкого.

– Ладно, ладно, шутка это такая – из кино про двух друзей-бойцов. Чего боишься-то?

– Не знаю.

– Ладно, выйди на крыльцо, я к тебе подойду.

Я вышла на задний двор к запасному выходу, на крыльце сидел Саша. Опрятный такой, в синих шортах, в белой тенниске и белых носочках.

– Привет, сосед!

– Привет, – всхлипнул Саша.

– Ну, и что ты ревел? Разбудил меня чуть свет.

– Мама ушла, а я один боюсь.

– Нечего бояться, никто тебя тут не съест. А что вы сюда приехали? Отец, что ли, вас бросил?

– Нет, военные своих не бросают. Они бомбу будут кидать, испытания делать. Детям и женщинам нельзя находиться. Вот нас всех вывезли.

– А откуда та про бомбу знаешь?

– Да у нас все только про бомбу и говорят. Только это тайна, никто об этом знать не должен.

– А что ж ты мне проболтался?

– Это я от страха.

– Эх ты, трусишка, а еще сынок военного.

– Здесь все чужое, незнакомое. А если папку убьет? Как мы с мамой жить будем?

– Ну, ладно, не трясись, не война ведь – учения.

– Да ты бы видела, сколько солдат пригнали в лагеря. Сколько танков и всякой другой техники – сама бы испугалась.

– В школу-то пойдешь?

– Нет еще, мне пять лет только.

– Пять? А на вид больше. А я в первый класс пойду. Вот сегодня с мамкой на базаре будем все для школы покупать. А твоя мама куда ушла?

– Не знаю, может, в магазин, я спал еще, – Сашка судорожно вздохнул и немного успокоился.

– Ладно, пойдем, я тебе свои секретики покажу. Ты ведь мне про бомбу рассказал.

– Только никому не говори, а то меня отец убьет, он с меня слово взял. А я как девчонка разнюнился.

Я повела Саньку в свое тайное место за сараем и стала показывать секретики.

– Ух ты, что у тебя есть! Это что за значок с кораблем? – Санька вытаращил глаза.

– Это награда такая, как медаль – «За дальний поход». Мне дядя Вася дал поиграть, когда приезжал, а когда уехал, забыл забрать. Он у нас моряк.

– А мой отец – танкист, – выпалил с гордостью Санька.

– И мой на танке воевал, и даже горел, когда по танку стрельнули. Ему лицо меняли.

– Как лицо меняли? – удивился Санька.

– Ну, кожа вся обгорела, новую пришили.

– Эй, мелюзга, вы что в такую рань соскочили? – Ленька перелез к нам через свой тайный ход.

– Меня Санька разбудил своим воем.

– Ты что, боец, хнычешь, что ли?

Санька насупился, но сдержался, все-таки сын танкиста.

– Тань, смотри, что я тебе на вокзале нашел!

Ленька достал из кармана разные штучки: пуговицу со звездой со сломанным шпеньком, звезду с пилотки, кусочек золотой форменной нашивки. А еще медальон на цепочке в форме сердечка. Он открывался, и там была фотография кудрявой девушки.

– Вот это да, вот это богатство! Как ты все это раздобыл?

– Да пока ты была в Баклановке, тут военные все время проезжали через нашу станцию. Выходили на перрон покурить, вот и порастеряли. Я с пацанами на станцию бегал на военную технику посмотреть, а она вся зачехленная. Петьке Мусатову повезло, он часы с браслетом нашел. Ну, давай военный секретик состряпаем.

– Лень, у меня стеклышка больше нет.

– Ладно, сейчас принесу.

Ленька перелез в свой двор, а мы с Санькой стали секретик мастерить. В ямку постелили фольгу от конфеты, на ней разложили военные трофеи. Ленька стеклышко принес, мы накрыли все и стали любоваться. Тут пришла Санькина мать и стала кричать:

– Саша, Саша!

За малиной-то нас не видно.

Санька ушел, а мы с Ленькой засыпали наш секретик песком и тоже разошлись по домам.

Мамка пришла после обеда, как и обещала, и мы пошли на базар. Дорогой нам встретились две военные машины с солдатами. Солдаты были веселые и пели песни. Наверное, чтобы люди не волновались, а то подумают, что началась война. Не все ведь знают про ученья. На базаре целый ряд со школьными принадлежностями. Здесь и накупили всего: тетради в клетку и в косую линейку, альбом для рисования, карандаши и краски, стерку и перья для ручки – целую коробочку.

– Мам, зачем столько перьев нам?

– Чтобы запас был, перья хрупкие, могут сломаться и царапать тетрадь.

Еще купили деревянный пенал и счетные палочки.

– Тань, зайдем в бакалейку, надо макароны купить и соус. Тушенка есть, приготовим макароны по-флотски на ужин.

Пока шли домой, распланировали все наши дни до школы, чем будем заниматься. Вот сегодня вечером и начнем, будем фартуки кроить.

Учения в Тоцке-2. Разруха

Ну вот, наконец-то дождалась. Проснулась рано и сразу побежала на кухню. На календаре висел последний листок лета – 31 августа, вторник. Ура! Завтра – 1 сентября. Надо подготовиться, гулять не пойду. В игрушки играть теперь некогда будет, уберу их в коробку. Нашла в чулане картонную коробку и стала складывать игрушки. Оставила только любимую куклу Маньку да желтого плюшевого мишку, он похож на Мурзилку. Теперь надо подмести да помыть полы. Хоть мамка и не просила, да я ведь теперь взрослая, могу сама догадаться. И портфель надо собрать. Так в заботах провела весь день.

Под вечер вышла на крыльцо, Ленька выглянул из-за забора.

– Тань, ты что не выходила, я думал, ты с матерью в детдоме?

– Убиралась, да к школе готовилась.

– Гляди, что я тебе нашел!

– Ух ты, это орден?

– Нет, медаль за отвагу, на вокзале нашел.

– У нее застежка сломалась и кто-то потерял.

– А тебе не жалко?

– Нет, у меня отцовских полно.

У Леньки отец пришел с войны с тяжелым ранением и долго не прожил.

– Ну, ладно, давай в сундучок пока положу. Спасибо, Лень!

Я была рада очередной Ленькиной добыче.

– Завтра вместе в школу пойдем. Я только на линейку, а потом в Детдом на концерт.

Ленька прошмыгнул обратно к себе во двор.

Утром мамка сама заплела мне косы покрепче, чтоб долго не расплетались, завязала белые банты. Я надела белые гольфы. У меня ведь праздник – 1 сентября. Побежала за портфелем, привязала снаружи чернильницу в мешочке.

– Танюшк, зачем чернильницу взяла? Вы же еще не будете ручками писать, только карандашами.

– Но я уже умею ручкой.

– Да мало ли что ты умеешь, теперь будешь делать, как все – это же школа. Там делают все одно и то же, что учитель задает.

Мамка отвязала чернильницу и поставила на полку этажерки.

– Вот, пусть ждет своего часа.

Чернильницу было жалко оставлять дома. Она такая красивая, коричневая, с волнистыми краями. Мне ее дедушка подарил. Сказал, что для меня берег, она старинная, сейчас таких не продают – реликвия.

– Мам, завяжи мне фартук, только на бантик, чтоб красивей было.

– Да ты и так как принцесса.

Фартук и правда был очень красивый, с крылышками на лямках, с двумя карманами.

– Ну, все, пойдем, а то опоздаем на линейку.

Мамка взяла у меня портфель и заторопилась к выходу.

Во дворе нас ждал Ленька, в руках два огромных букета – красивые георгины и астры.

– Тань, один тебе, подаришь своей учительнице. У нас-то полно цветов, а у вас совсем нет.

– Ой, спасибо, Лень.

Мамка забрала букет.

– У вас ведь свой дом и двор большой, места много. А у нас дом казенный, и двор маленький, посадить-то и негде.

Возле школы все толпились кучками для построения на линейку. Надо было свой класс найти по табличке. Учителя держали таблички с надписью: 1А, 1Б.

– Мам, я в 1А?

– Да – в 1А.

Учительницу я сразу узнала – Нина Павловна, это она к нам приходила домой знакомиться

– Здравствуйте, Нина Павловна! – я подбежала к учительнице и вручила букет.

– Здравствуйте, Лидия Ильинична! Таня!

– Вот, передаю Вам ученицу, а мне на работу пора, сегодня у нас концерт.

– А у наших первоклассников всего один урок сегодня.

Нина Павловна поблагодарила меня за цветы и подвела к своим ребятам.

– Вот и хорошо, что один урок. Танюшка, прибежишь потом в детдом, еще и на концерт успеешь.

Линейка прошла быстро. Директор школы вышла на крыльцо, всех учеников и учителей поприветствовала. Что-то говорила, а нам и не слышно, и не видно, мы-то мелкие. Потом старшеклассник взял на плечи самую маленькую первоклассницу и обошел по кругу школьный двор, а девочка звенела колокольчиком.

Все разошлись по классам. Нина Павловна рассказала нам про школу. Спрашивала нас, кто что знает, какие буквы выучили за лето. Кто умеет читать, считать. И стала нас рассаживать по партам, закрепляя постоянное место за каждым учеником. Я умела читать и писать, считать до ста, и меня посадили на последнюю парту с Мишкой Шляпниковым. Так незаметно прошел урок и прозвенел звонок. Все разбежались по домам. На школьном крыльце топтался Ленька.

– Тань, пойдем скорей!

Он выхватил у меня портфель и потащил за руку с крыльца.

– Твоя мать велела тебя подождать, мой номер в концерте последний, успеем еще.

– Я бы и сама дошла, дорогу знаю.

– В овраге мостик сломан, свалишься еще, сломаешь что-нибудь себе.

И правда, овраг был глубокий, весь зарос крапивой и лопухами. Дощечки на мосту все переломаны. Сама бы я точно не перешла. По этой дороге я никогда не ходила. От нашего дома дорога ровная, без оврагов. Мы кое-как перебрались через овраг и побежали.

В спортзале народу набилось, близко не подойти, хорошо, что я была на генеральной репетиции и все номера видела. Ленька побежал переодеваться в скворца, а я пошла мамку искать. Теперь-то меня уж точно возьмут в кружок, я ведь школьница. Мамка в раздевалке помогала девочкам крепить крылья, скоро их выход.

– Тань, посиди здесь на скамейке, отсюда хорошо все видно.

Дверь в зал была открыта, объявили мой любимый номер. Певцы вышли в зал, за ними выпорхнули скворцы и закружились в своем танце. Мне почему-то стало так грустно, обидно, что я не с ними, с этими величавыми птицами. Казалось, что они сейчас оторвутся от пола и улетят в поле, в лес, и будут там кружить над деревьями…

Казалось, что они настоящие птицы. Я горько заплакала, а мамка меня стала утешать. Она сказала, что со следующей недели начнут репетировать новые номера, и меня запишут в кружок. Танец закончился, и все в зале стали хлопать и кричать:

– Молодцы! Молодцы!

Скворцы забежали в раздевалку и стали снимать свои крылья.

– Лень, помоги отнести костюмы в мой кабинет.

– Да, Лидия Ильинична.

– Тань, вот тебе самое легкое.

Мне дали кепочки с носиками-клювами. И понесли все в кабинет домоводства. Какой это был замечательный кабинет, там стояли швейные машинки. Девочки на уроках труда шили фартуки, салфетки и даже юбочки. И мне хотелось поскорее научиться шить. Жаль, что уроки труда только с пятого класса. Я жалобно вздохнула, положила на стол свою ношу.

– Тань, что вздыхаешь?

Ленька усмехнулся, он знал, что я шить давно мечтаю, да мамка машинку не дает.

– Вот пойдешь в пятый класс, и у вас будут труды.

– Тебе-то хорошо, ты уже в пятом.

– Да мне-то что, мы шить не будем, это только для девчонок. У нас ножовки, молотки да рубанки.

– Ну, ладно, ребятня, бегите домой. А мне готовиться к завтрашнему дню, у меня уроки.

Мамка забрала у Леньки костюмы и закрыла за нами дверь кабинета.

Вот и прошел долгожданный праздник – 1-е сентября. Начались школьные будни. Первое время мне было скучно, я ведь умела и читать, и писать. Зато меня взяли в танцевальный кружок, о котором я так мечтала. Мы стали репетировать «Вальс цветов» к осеннему балу. А еще мне мамка разрешила шить на машинке, и я потихоньку стала ее осваивать. Вот так круто изменилась моя жизнь с началом учебного года. Радости моей не было предела, все мои мечты сбывались.

Но как оказалось, рано я радовалась. Все рухнуло в один день. Это был страшный-престрашный день. Как сейчас бы сказали: случился апокалипсис. А тогда это называлось – светопреставление.

Вторым уроком была арифметика, мы считали на палочках – у кого деревянные, у кого пластмассовые. Мы с Мишкой сидели на среднем ряду на последней парте. Нам повезло, что не на первом, первый ряд вдоль окон. Вот кто сидел на первом ряду, им и досталось больше всех. Обычно под конец урока Нина Павловна нам рассказывала смешные истории, а потом мы записывали задание на дом. Но в этот раз посмеяться не удалось. Как раз в это самое время все и случилось. Вдруг неожиданно как сверканет, да так ярко, как тысячи сварок – а я видела сварку, когда в детдоме делали ремонт. Белый ослепительный свет затмил солнце, что светило в окна. Все от неожиданности остолбенели. А потом так громыхнуло, как сто тысяч громов, затрещало страшным треском, как сто тысяч разрядов громов. Школа закачалась, окна вылетели. Плафон упал прямо на стол учительнице. Все перепугались и стали прятаться под парты. Завыли не только те, кто порезался стеклом, но и остальные – за компанию. Нина Павловна собрала всех, кто порезался, с первого ряда, и повела в медпункт, а остальным велела идти домой. Все стали выбегать из класса. Я хотела собрать свои палочки и тетради в портфель, но все перемешалось с битым стеклом. И тут в класс вбежал Ленька.

– Тань, пойдем скорее, что делается…

– Что делается?

Я ревела, было жалко палочки.

– Ладно, не реви, я тебе новые настрогаю. На полигоне, в лагерях бомбу взорвали, про которую Санька говорил. Пойдем скорее.

Мы выбежали из школы. В небо поднимался огромный, выше облаков, золотистый столб. Он поднимался все выше и выше, и сверху расширялся шапкой. Внутри этой шапки все горело огнем, а снаружи закручивались клубы разноцветные. Потом столб начал темнеть, а шапка все клубилась махрами. Махры отваливались и падали вниз. И все это стало надвигаться на нас, на Сорочинск. От шапки стала осыпаться сверкающая пыль, поднялся сильный ветер, прям ураган, и стал разносить эту пыль. Мы с Ленькой оцепенели от страха. Вдруг эта шапка накроет весь Сорочинск – что будет…

Но все-таки спохватились и побежали домой. На улицах была паника, все люди бегали кто куда. Старушки со своими котомками – на базар собирались, а тут такое… – голосили:

– Светконец, светконец!

Я опять завыла:

– Лень, я боюсь одна, а до мамкиной работы не добегу – далеко.

– Да не реви ты, я сам боюсь.

– Пойдем ко мне, пока мамка не придет.

– Ладно.

Начал накрапывать дождь, неизвестно откуда взялся. Туч ведь не было.

– Бежим, а то ливанет.

Ленька схватил меня за руку, и мы побежали.

Дверь в дом была открыта настежь, а дверь к нашим подселенцам сорвало с петель, и она валялась на нашей половине. В их комнате окно выбило, и осколками засыпало полы. Дома у них никого не было. А в нашей комнате окно вылетело наружу. С моего стола все улетело вслед за окном в палисадник.

– Тань, надо чем-нибудь занавесить окно, а то пыль налетит, шторки слишком тонкие. Может, покрывало старое есть?

– Есть старое бабушкино покрывало, мы его берем на речку.

– Давай.

Я достала из чулана старое покрывало, Ленька его повесил на гвоздики для занавесок.

– Ну вот, пока так. Теперь надо дверь соседскую поднять, поможешь?

– Да, попробую.

Дверь была легкая, мы ее к стенке вплотную придвинули и приподняли за один край. Потом тихонько прислонили к проему и кухонным столом загородили, чтобы не упала опять.

– Лень, входная дверь хлопает и скрипит, я боюсь.

– Да не бойся, она с одной петли слетела, я не смогу надеть, дверь тяжелая. Дядя Леня придет с работы и наденет.

– Давай на крючок закроем, хлопать не будет.

– Давай.

Мы вдвоем кое-как накинули крючок, дверь перекосилась. Только закрыли дверь, и тут: стук, стук…

– Кто там?

– Мама.

– Ой, мамк, ты вся вымокла.

– Да я уж в школу сбегала, там нет никого. Из детдома всех учителей отпустили, только дежурные воспитатели остались. А вы-то как?

– Да мы целы, даже не промокли, успели до ливня добежать до дома.

– Ну, посидите на кухне, я переоденусь, сейчас обедать будем. Ой, Лень, молодец-то какой, догадался окно завесить. Спасибо тебе!

– Да ладно, мы ведь соседи.

– Мам, мы и дверь соседскую подняли, она совсем упала.

– Ну и хорошо, отец придет, все наладит. Лень, если вам что помочь, скажи, хорошо!

– Да, конечно, Лидия Ильинична, я сбегаю домой на разведку?

– Хорошо, обедать приходи.

У Леньки мать работала на линии и не могла покинуть рабочее место.

Ленька прибежал через минуту, весь белый, губы синие, трясется.

– Лень, что случилось?

Мамка уронила полотенце из рук от неожиданности.

– Там бабка…

Голос у Леньки дрожал, он открывал рот как рыба и долго не мог ничего сказать.

– Что с ней?

– Кажись, померла, не дышит совсем.

– Ой, пойдем скорее, Танюшк, сиди дома.

– Нет, я с вами, одна не останусь.

Бабка Фрося лежала на полу перед своими иконами, наверное, хотела помолиться. Да видно, ее кондрашка и хватила от испуга, когда случился взрыв. В руке у нее был зажат медный крест. А на лице ни одной морщинки, и как будто улыбалась. Вот она какая смерть: когда захочет – придет, кого хочет заберет.

– Господи, что делается!

Мамка запричитала, а Ленька бросился к бабке и заскулил, как кутенок, я его таким никогда не видела. У меня не было ни страха, ни слез. Бабка Фрося хоть и добрая была, но очень старая, а старые все умирают. Меня больше беспокоила страшная черная туча на длинной ноге, которая образовалась после взрыва бомбы. Потом эту тучу взрослые стали называть атомным грибом – при чем тут гриб? Грибы ведь в лесу, а не в небе. Она перестала светиться и медленно проплывала по небу, роняя свои клубящиеся махры. В разбитое окно было отчетливо видно, как она заслонила полнеба. Бабкин топчан стоял возле окна и весь был усыпан битым стеклом. Я стала аккуратно, чтобы не порезаться, за краешки, сворачивать одеяло. Оказалось тяжело, одной не поднять.

– Мам, давай вынесем одеяло со стеклом в сенцы.

Мамка наконец пришла в себя и вышла из оцепенения.

– Ой, Танек, молодец, а я совсем раскисла. Надо собраться с силами, с мыслями.

Мы вынесли все стекло.

– Надо бабку Фросю положить на топчан. Давай Лень, вставай, вставай, успокойся, бабку мы не воскресим.

Ленька все всхлипывал, взял одеяло со своей кровати и повесил на окно.

– Лень, давай мы с тобой за плечи подтянем ее к топчану.

Топчан был ниже, чем кровати. Ленькин брат Иван ей сделал так специально, ноги-то у нее не годились.

– Лень, давай, взяли. Тань, а ты ноги приподнимай.

Бабка Фрося была еще теплая и не окостенела. Мы ее легко перетащили на топчан.

– Все, Лень, беги к тете Зине, пусть мать твою подменит. Да на станцию не ходи, сразу домой. Воды натаскай. А я в больницу за врачом, чтобы справку выдали о смерти. Тань, а ты посиди на крылечке, покойницу нельзя оставлять.

– На крыльцо не пойду, я тучу боюсь, лучше в сенцах посижу.

Все-таки бабку Фросю было жалко. Она была добрая, всегда выносила нам пирожки, когда мы на улице играли. Родители на работе – она всегда дома. Если поранимся – перевяжет. Она меня один раз от чужих гусей спасла. Я за молоком ходила, на меня стая гусей напала, начали за ноги щипать. Бабка Фрося их хворостиной отогнала.

В сенях было еще страшней, чем на улице, как-то тревожно. Я зашла в избу. Бабка Фрося лежала на своем топчане, как будто спала. Я села возле нее на маленький стульчик и стала гладить по руке. Рука была холодная, сухая. Мне показалось, что она вздохнула. Стало так жалко ее нестерпимо, слезы полились сами собой. Я завыла страшным голосом и не могла остановиться. И тут меня начали оттаскивать чьи-то руки. Это Ленька с теть Людой меня подхватили и отнесли домой. Я не помню, как уснула.

Проснулась утром, дома никого, тишина гробовая, самолеты не летают. На столе записка: «Танюшк, никуда не ходи, сиди дома. Обед на столе».

В окно выглянуть страшно, вдруг там вчерашняя туча стоит. Одеяло на окне побоялась отодвинуть. А над дверью в сенях окошко светится. Взяла стул и посмотрела, небо чистое, никакой тучи нет. У соседей-подселенцев какой-то шум. Я постучала к ним в дверь, Санька открыл мне.

– Привет, соседка!

– Привет, что за шум у вас?

– А мы от вас съезжаем.

– И куда же вы?

– Мы в свой полк, ученья закончились. Теперь мы возвращаемся в свою дислокацию, в Чкалов.

– Это что за слово такое – дислокация?

– Ну, это где полк стоит.

– А, понятно! Ну, пишите письма, как в том кино про войну. Один боец сказал: «Адрес тот же».

– Ладно, я писать уже умею печатными.