Полная версия:
Елена Прекрасная и город на крови
– Так ты замуж ещё не вышла?
– Я решила, что мне сначала нужно получить образование. А уже потом думать о семье.
– Ну конечно, – буркнул я, и Лена тут же ухватилась за мой недовольный голос.
– А что не так? Ты, кстати, чего не брал трубку, когда я звонила? Обиделся?
– О чём ты?
– Сам знаешь.
В её взгляде сейчас было что-то такое совершенно незнакомое, какая-то злая уверенность в собственной правоте.
– А, ну конечно. Я взбешён, что ты предпочла мне другого. Богатого, с важным папой. От этого я пью горькую и качусь вниз по социальной лестнице. А ты у нас Елена Троянская – яблоко раздора. Очень в твоём духе. Только я так скажу: никакими друзьями нам не стать, это очевидно, так что незачем себя мучить.
Меня понесло, хотя нужно было остановиться, но я так долго проговаривал всё это про себя, что теперь хотел освободиться. Даже если ради этого придётся прервать нашу недодружбу.
Лена тоже завелась и теперь метала в меня словесные молнии:
– Я примерно понимаю, о чём ты думаешь. Ты такой классный, а я дура, которая упустила своё счастье. Меркантильная стерва. Не оценила твой порыв. Только ты забыл, что Стас был в моей жизни до тебя, и я многим ему обязана. Между прочим, его отец тоже надавил на кое-какие рычаги, чтобы в прокуратуре быстрее шевелились. Я не умею предавать людей, я не знаю, как бы сказала ему…
– Извини, – пробормотал я, потому что заметил, как у Лены дрожит подбородок. – Это на самом деле не моё дело. Любишь своего Стасика – живи с ним. Мы тогда зря начали всё это…
– Что – это?
– Поцелуи и всё остальное. Я ещё, как дурак, предлагал тебе остаться…
– Когда предлагают откуда-то уйти, обычно куда-то зовут, – вдруг тихо заметила Лена.
– Сказал же, любишь его…
– А если нет?
– Что – нет? – я будто споткнулся и теперь выпал из контекста разговора.
– Ничего.
Она молча смотрела перед собой, не желая продолжать. И я почувствовал, как между мной и Леной вырастает стена отчуждения.
– Не стоило поднимать эту тему.
– Я так и думала, – Лена поднялась с лавочки, отряхнула джинсы и помахала мне рукой. – Всё, давай. Спасибо за кино. Звони, если что…
– Стой… Теперь ты обиделась?
– Мне правда пора.
Лена прошла мимо меня с гордо поднятой головой и скрещёнными на груди руками. В последний момент она повернулась и вдруг спросила:
– А как же твой хвалёный профайлинг? Сдулся? Ты же должен был что-то понять по моему лицу, словам, поведению?
– Психология – это не математика. Эта наука не может оперировать сверхточными данными.
Лена, смеясь, покачала головой и, махнув на прощание, побежала через дорогу.
«Какая же она красивая», – вздохнул я с сожалением и подумал, что любовь – тоже не математика. А жаль. И ещё стало казаться, что я перегнул палку. Хотя я считал, что обида даёт мне право на жестокость: меня обидели, и я обижал в ответ, не сознавая, что только множу недопонимание между мной и Леной. На самом деле мне хотелось одного: чтобы она поделилась со мной тем большим куском любви, что жила в её сердце и была отдана этому противному Стасу.
Так хотелось погрузиться в самое приятное из одеял – в тоску по несбывшемуся, но у меня зазвонил телефон. С облегчением я увидел, что звонит Вовка.
– Чем занят? Может, подъедешь ко мне?
Он пыхтел в трубку, как будто куда-то или откуда-то быстро шёл.
– Угу. Знаешь, с кем я только что встречался? – невесело ответил я, Вовка тут же клюнул:
– С кем?
– Лена в городе.
– Ого! Расскажешь потом? Так я не понял, ты подъедешь или нет?
– Скоро буду.
Я вышел к остановке и успел заскочить в маршрутку, ехавшую в мой район. Достал наушники, включил плеер, и мир растворился в хриплом голосе Бутусова: «Утро Полины продолжается сто миллиардов лет…»[1]
А потом мы с Вовкой поехали на вокзал встречать Женю. Женю, которой на вокзале уже не было…
Безнадёжность и формальдегид
Утром я никуда не спешил: пил чай вприкуску с халвой и смотрел новости. Спонсором этого был Димка: выходя из квартиры, он не выключил телевизор. Брат поехал на денёк к деду, чтобы набрать овощей и сходить на обожаемую им рыбалку. Я поначалу планировал ехать с ним, но в последний момент передумал.
На экране появилась заставка новостного выпуска местного канала. Я уже собрался переключить, но вдруг остановился: похожий на цаплю журналист со скорбной миной на лице сообщал о трупе, который вчера нашли на стройке: «Девушка упала с высоты третьего этажа частично на бетонную поверхность. При этом её грудную клетку, ключицу и руку проткнули вертикальные железные прутья. По документам, обнаруженным в сумочке, удалось установить, что погибшей оказалась девятнадцатилетняя Ковалёва Анна Александровна».
На экран вывели фото, и я, словно пьяный, отшатнулся от телевизора. Это была моя позавчерашняя знакомая из клуба, рыжая Аня. Никаких сомнений. Какое-то время я просто стоял и смотрел на экран, пока новости не закончились. Подойдя к окну, я прикоснулся лбом к стеклу и уставился на улицу невидящим взглядом.
А потом резко сорвался с места, натянул шорты, майку и выскочил из дому. Маршрутку трясло на ухабах, на заднем сиденье парень с девушкой спорили громким шёпотом, у водителя орало радио, а я сидел словно оглушённый. Слова журналиста до сих пор звенели в ушах. Я не хотел им верить, но понимал, что ошибки нет. Это была именно она…
До какого-то момента чужие смерти оставались чем-то абстрактным, чем-то, что существовало в рабочее время и происходило с другими, чужими людьми. Но эта гибель стала для меня осязаемой и оттого пугающей. Как будто я заглянул в бездну – и она ответила мне взглядом.
Очнулся я только перед дверями родного морга. Остро пахло безнадёжностью, формальдегидом и пластиковой зеленью траурных венков. Как правило, от этого аромата у обычного человека по телу ползли мурашки, но я уже свыкся с ним и не обращал внимания.
На пороге Марина Геннадьевна давала указания Виталику, санитару:
– Скоро вернусь… Сейчас Вениамин подойдёт.
Я успел отшатнуться и забежать за поворот, где пышно зеленели кусты сирени. Не знаю почему, но я не захотел сталкиваться с заведующей. Пусть свалит, тогда и зайду.
Едва Жаба скрылась за углом больницы, Виталик выбрался погреться на солнышке с сигаретой. При моём появлении он слегка вздрогнул, но старался не подать виду, что удивился:
– Хорошо, что зашёл. Ты случайно не видел кипятильник? – поинтересовался сменщик. Он всегда казался странноватым, впрочем, как и большинство работников морга. Виталик вечно всё терял, было даже чуточку удивительно, как на его смене не пропадают трупы.
– За батареей смотрел? – традиционно ответил я, а Виталик непонятно чему обрадовался и довольно угукнул.
Помолчав для приличия, я спросил, поступала ли к нам погибшая девушка с арматурой. Виталик кивнул:
– Нашли на стройке какие-то отмороженные трейсеры, или как их там… паркурщики, что ли. Короче, хобби у людей такое. Лазают по стройкам и ищут приключения себе на задницу. Их там человек восемь было, лезли куда-то с фонариками. А там она лежит. Упала с высоты прямо на штыри.
– Как упала?
– А я откуда знаю? Вскрытие покажет. Может, пьяная была. Или испугалась, когда этих услышала, хотела свалить, оступилась в темноте…
– Да что она забыла на стройке?
– Вот прицепился! Я ж не следак. Может, пописать зашла.
Я хотел что-то сказать, но никак не находил слов. Слишком сильным было потрясение. Виталик наконец заметил, что со мной что-то не так, и спросил:
– Ты чего?
– Это моя… знакомая, – пробормотал я.
– Да? Тогда понятно. Ну… сочувствую, Иваныч. Подруга прямо?
– Сказал же, знакомая. Но всё равно жутко…
Меня пронзила острая мысль, и я, воровато оглянувшись, обратился к Виталику:
– Можно мне побыть с ней… наедине?
Виталик как-то странно глянул на меня, но кивнул.
– Иди, только быстро, я пока докурю.
Едва оказавшись внутри, я кинулся в прозекторскую, минуя голосящие трупы. Один из-под простыни требовал позвать какую-то Ираиду, а старческий шамкающий голос из камеры жаловался на затёкшую руку. Я закрыл уши руками, ворвался в прозекторскую. Рядом со мной была мёртвая Аня, я видел её рыжие волосы, белоснежную кожу. Дышать стало тяжело, и очень захотелось на воздух.
Пересилив себя, я дотронулся до холодной безжизненной руки и сказал:
– Привет.
Я должен был попытаться понять, что произошло. Неважно, моё ли подсознание каким-то образом даст ответ или сама Аня…
Сколько раз я уже проделывал такой трюк, но всё не мог привыкнуть к этой магии, к этому безумию. И каждый раз упорно думал, что всё, что происходит, не более чем порождение моего больного воображения. Когда я впервые узнал, что могу слышать мёртвых, воспринял это на удивление спокойно: что взять с Ивана-дурака? Осознание пришло потом. До этого я никогда не сталкивался с мистикой. Слышать, конечно, слышал, даже книги читал и сериалы смотрел. Но чтобы прямо так, лицом к лицу…
По телу, как обычно в такие моменты, пробежался небольшой рой мурашек, я почувствовал лёгкий озноб и услышал:
– Как же хорошо, что ты тут… Ничего не понимаю. Как я здесь оказалась?
Я быстро рассказал ей всё, что узнал от Виталика о деталях обнаружения её тела. В висках лихорадочно стучало, дышать становилось всё труднее.
– Понятно… В темноте я не поняла. Предатель…
– Кто? Я?
– При чём здесь ты… Хотя ты очень даже при чём! Я решила, что тоже могу поступить по совести. Могу помочь, сделать так, чтобы все узнали… Он говорил, что готов, я ему поверила!
– Что узнали?
– Ты что, не смотрел в свой рюкзак?
– В рюкзак?
– Куда ты его дел?
– Да тут он, тут. Я его просто снял, в коридоре оставил…
– Слушай! Там в боковом кармане диск. Я подозревала, что ситуация может выйти из-под контроля, поэтому оставила диск у тебя. Хотела забрать потом, но уже не успела. Сделай это для меня!
Я почувствовал спиной неожиданный порыв сквозняка.
– Царёв? – голос Жабы прозвучал властно и требовательно одновременно.
Я вздрогнул – как ей удалось бесшумно войти? За её спиной маячил виноватый Виталик. Судя по его жестам, он пытался свистом подать мне знак, но я, занятый разговором с Аней, не услышал.
– Что ты здесь делаешь? – наседала начальница. – Ты же в отпуске!
– А вы же ушли, – пробормотал я.
– Ты что, следишь за мной? Что ты тут бормотал? Опять эти твои штучки?
– Какие штучки…
– Такие. Последнее время ты доставляешь слишком много проблем, – отчеканила Жаба и пальцем указала мне на дверь: – Ступай, и чтобы больше возле трупов не крутился. Мне эти твои шаманские бормотания категорически не нравятся.
– Я изучал труп…
– Чтобы что? Опять портить мне жизнь своими досужими домыслами? Или тебе дать прочитать трудовую инструкцию?
Не желая усугублять ситуацию, я вышел из прозекторской. В коридоре столкнулся с Вениамином в полном обмундировании: халат в виде мантии поверх хирургического костюма.
– На вскрытие? – невесело поприветствовал его я, а тот меланхолично кивнул.
Однажды я спросил его, что ему помогает спокойно относиться к такой, мягко скажем, специфической работе, на что уже пожилой Вениамин ответил:
– Мне тут внук подсказал модное словечко: квест. Так я понял, что воспринимаю каждое вскрытие как квест. Не жду какого-то конкретного результата. На то она и жизнь – здесь сколько игроков, столько и вариантов сценария. Можно только предположить результат, а каким он окажется, зависит от миллиона вводных.
Вот и теперь он шёл на свой квест в предвкушении новых открытий. А что он там сможет открыть, я хотел узнать как можно скорее.
Я надеялся, что Жаба свалит, но ей, как назло, позвонили. Разговаривая, она сунула руку в карман халата и достала рецептурный листок, на обороте которого быстро записала какие-то данные. Пока я медленно копался в подсобке, делая вид, что забираю свои оставшиеся вещи перед отпуском, уловил, что она остаётся ассистировать Вениамину. Хотя делала это крайне редко.
Теперь можно было гадать, чего её принесло: то ли резонансный труп, то ли кто-то попросил проявить «внимание» к причине смерти девушки. Я знал, что у Жабы в друзьях половина города, особенно она гордилась дружбой с власть имущими и всегда шла на сотрудничество. Прямо за руку её никто никогда не ловил. Может, пока не было такой цели, потому что она была удобным, своим человеком на крайний случай.
Когда мне уже недвусмысленно намекнули выметаться, я подхватил рюкзак и вышел. Как только серый морг скрылся за кустами, я остановился, чтобы достать сигареты. Машинально засунул руку в карман рюкзака и вытащил диск в бумажном чехле-конвертике. Чуть достал его движением пальца и понял, что тот не подписан. Конечно, я знатно офигел. Выходило, что Аня сказала правду. И теперь мне предстояло понять, что с этой правдой делать…
Молодёжь сейчас нервная…
Не успел я прийти в себя и докурить, как позвонил Вовка с известиями, что они с матерью сейчас направляются к отделению милиции.
– Что случилось?
– Женя так и не объявилась, телефон выключен, идём в прокуратуру заявление писать, – прошептал в трубку Вовка, явно таясь от матери, голосившей где-то рядом. – Может, подъедешь? Ты в этих делах больше шаришь.
До места я мчал минут десять и успел приехать туда почти одновременно с Вовкой и его мамой. Войдя в здание, я услышал, как Зоя Викторовна рыдает возле дежурного следователя, встреченного ею в коридоре:
– С ней что-то случилось. Племянница моя, Женечка! Найдите её, бога ради! Не знаю, что скажу родителям…
Следователь рассеянно слушал, что-то искал в своём телефоне и потихоньку бормотал:
– Да не волнуйтесь вы так, мамаша. У нас тут каждый день такие, как вы, приходят. С чадом поругаются, а молодёжь сейчас такая нервная. Чуть что – всё по боку, а сами айда по дачам гулять. Лето же! А о родителях совсем не думают! Да что далеко ходить? У меня у самого сын-подросток. Один раз я ему за курево ремня дал, не выдержал. А он сбежал, два дня не было, потом у бабушки в деревне объявился, паскудник.
– Добрый день! А Бойков на месте? – деликатно кашлянув, встрял я.
Зоя Викторовна, заметив меня, кинулась как к родному. Почему-то она свято верила, что я обладаю неограниченными возможностями и какими-то мифическими связями.
Тут мне повезло, потому что Михаил Семёнович Бойков собственной персоной показался в коридоре с пачкой каких-то бумаг.
– О, Иван, здорово живёшь! Ты к кому?
– К вам.
– Ну, заходи тогда, я сейчас, приказ отнесу.
Тут стоит сказать, что Бойков был тем самым следователем, который вёл дела убитых проституток весной, я ему помогал, и с тех пор он считал меня отличным парнем. А я его – честным человеком, что было само по себе редкостью.
Когда Бойков вернулся в кабинет, я быстро рассказал, зачем мы пришли. Вовка помогал. Бойкову, конечно, не хотелось связываться, но отказать мне он не смог и подвинул лист бумаги:
– Пишите. Всё: во что была одета, особые приметы, обстоятельства, при которых пропала…
– Да если бы я знала! – взмолилась мама Суслика. – Женечка её зовут, Евгения Петровна Сенчина. Я же её два года не видела уже, а как она одета была – этого тоже знать не могу, она ж до нас так и не доехала. У меня только фотокарточка есть, брат привозил в прошлом году. У нас в городе проездом был.
Мама Суслика торопливо достала из сумки фотографию, находившуюся между страницами потрёпанного блокнота.
– Вот, поглядите.
Я уставился на фотку с бо́льшим любопытством, чем Бойков, потому что до сих пор о Жене только слышал, но не видел её. Суслик оказался прав, его двоюродная сестра пошла не в отца, родного брата Зои Викторовны, а в свою красавицу-мать.
На семейной фотографии собрались все Сенчины: глава семейства, мать Жени и сама девушка. Она была одета в лёгкое летнее платье в цветочек, на шее цепочка с крестиком, волосы такие же белые, как в детстве. Хотя даже я понял, что сейчас она их уже подкрашивает. Курносая, с большими голубыми глазищами, Женя на самом деле выглядела чуть старше своих лет. Я дал бы сестре Суслика восемнадцать, хотя выходило, что на фото годичной давности ей было всего пятнадцать.
– Надо проверить, села ли она в автобус, – постучал пальцем по стационарному телефону Бойков. – А вообще-то, сначала хорошо бы обратиться в бюро регистрации несчастных случаев. Проверить факт возможной госпитализации Жени.
– Так вы дело заведёте? – в ужасе спросила Вовкина мать и заголосила: – Значит, думаете, криминал… Ой, бедная моя девочка…
– Сейчас у меня нет оснований полагать, что Женю убили или похитили, но я немедленно подключу розыск, и мы отработаем все версии, включая криминал. Если девушка в ближайшие дни не объявится и мы выясним, что к её исчезновению мог быть кто-то причастен, будет возбуждено уголовное дело.
Вовка утешал мать, та продолжала громко плакать, забыв прикрыть рот. Бойков, золотой человек, пытался достучаться до неё, убеждая, что нужно действовать сообща:
– У нас одна задача – найти человека во что бы то ни стало. Если что-то узнаете, звоните сразу.
– А если вы что-то узнаете? Тоже скажете-е-е-е? – провыла последнее слово Вовкина мать.
– Заявитель имеет право знать о результатах проверки. Можете звонить мне напрямую. Но давайте не думать о плохом. Она могла просто… загулять.
Мать Вовки замахала руками, громко высморкалась в поданную мною салфетку, которую я позаимствовал на столе у Бойкова.
– Нет! Быть не может! Она такая хорошая девочка, Женя бы никогда так не поступила. Отличница в школе, дома слова грубого никогда не скажет. Родители не жаловались.
– Вы сразу же позвонили ей? – уточнил Бойков.
– Сто раз звонили. Телефон выключен. Я ещё вчера набирала ей домой, там никто не берёт. Её родители сейчас в другой стране, когда ещё на связь выйдут.
– Может, знаете телефон соседей?
Вовкина мать задумалась и через минуту, показавшуюся мне вечностью, просияла:
– Точно! У них раньше был телефон на блокираторе, я помню, что у соседки номер отличался на одну цифру. Им потом номер поменяли, а у соседки вроде тот же остался.
– Звоните! – Бойков подвинул к ней телефонный аппарат.
Мать Вовки смешалась, стала что-то вспоминать, шевеля губами, потом всплеснула руками и снова полезла в сумку. Оттуда она извлекла всё тот же потрёпанный блокнот и отыскала там старый номер брата.
Мы вышли на перекур. Вовка ковырял кроссовкой в траве, Бойков жаловался на навалившуюся работу.
– Отчим, как назло, уехал на заработки, – пробормотал Вовка, когда Бойков отвлёкся на звонок по мобильному. – Хотя, если бы он не уехал, фиг бы к нам Женю отправили бы. Мамкин брат его терпеть не может. Хотя теперь уже думаю, лучше бы её к нам не отправляли…
Когда мы вернулись в кабинет, Зоя Викторовна уже закончила беседу.
– Повезло, дома соседку застала. Она инвалид, еле ходит. Сказала, Женя с дорожной сумкой вышла из дома. Ещё ключи ей отнесла. Соседка должна была цветы поливать, пока Женя у нас.
– То есть из квартиры она ушла и больше не появлялась? – уточнил Бойков, что-то записывая.
– Выходит, так. Соседка ещё спросила, как она добираться будет с таким чемоданом, а Женя сказала, что на автобусе. И пошла в сторону остановки. Это соседка в окно видела. В квартире не появлялась, соседка сейчас по моей просьбе зашла проверить.
Бойков ещё раз проинструктировал мать Вовки, как себя вести и куда звонить, и намекнул, что чем живее мы уберёмся, тем быстрее он сможет приступить к выполнению своих обязанностей.
Мы вняли его намёкам и поспешили на выход.
– Ваня, задержись, – попросил он, когда я последним покидал кабинет.
Я вопросительно уставился на Бойкова, а он дождался, пока Зоя Викторовна выйдет за дверь, и попросил:
– Постарайся как-то их урезонить. Не мне тебе объяснять, что такое современная молодёжь. Родители уехали, а девчонка решила воспользоваться возможностью и передохнуть перед тем, как ехать к родственникам. Может, к подружке заехала. Или к другу. Не удивлюсь, если она вообще не села в автобус. Передумала, перехватили по дороге друзья на машине. День всего прошёл.
– Да, я постараюсь. Мы сами тоже её поищем. У меня тут ещё вопрос. По девчонке, которую нашли на стройке…
– Торговый центр на Трифонова? Материал доследственной проверки у Маслюкова, девятый кабинет. А зачем тебе?
– Я её знал.
– Да? – удивился Бойков. – Вот так совпадение… Ну, не знаю тогда, там же вроде без криминала. Зайди, если хочешь. Маслюков не в духе. Ему прилетело за два возвращённых на дополнительное расследование дела, так что будь терпимее.
Отправив Вовку и его мать домой ждать новостей от Жени, я всё-таки решил зайти к этому самому Маслюкову. Перед этим, прикинув время, позвонил Виталику. Вскрытие уже провели, и его результаты, шёпотом озвученные сменщиком, меня не порадовали…
Опять всемирный заговор
Кажется, следователь Маслюков в тот день не только получил нагоняй от начальства, но и страдал от похмелья, потому что глянул на меня таким замученным взглядом, что я чуть было не развернулся. Но вовремя вспомнил, зачем пришёл, и всё-таки решительно уселся на стоявший чуть сбоку стул.
– Я насчёт погибшей Анны Ковалёвой…
– Что? А… И что?
– У вас есть какие-то новости по делу?
– А ты вообще кто такой, чтобы я тебе докладывал? – обозлился он, но, приглядевшись, вспомнил: – Точно, я тебя забыл. Царёв. Ты какой-то другой был…
– Постригся просто. Короче, я по поводу погибшей спросить хочу. Накануне я с ней на такси до дома ехал.
– На такси?
– Да.
– А потом что?
– Потом она вышла, а я домой поехал.
– Ну, повезло тебе, что ты с ней в день гибели не оказался. Мало ли чего, мог бы тоже… И с братом старшим повезло.
– Не спорю.
– Я ж с ним в школе учился в параллельных классах. Ладно, так хочешь ты чего? Погибла она на следующий день, так что…
– Да я о другом. Во время дискотеки, где я с Аней познакомился, она явно нервничала. А сегодня я нашёл в кармане рюкзака какой-то диск.
– Рад за тебя. Что за группа?
– Вы что, шутите? Этот диск мне наверняка засунула в карман Аня, на нём может быть что-то важное.
– Ты уверен, что это её диск? Когда последний раз в рюкзаке порядок наводил-то?
– Ну, я его довольно давно не доставал… На пары с ним весной ходил, а на экзамены не брал. Туда с папкой ходил. Рюкзак потом в деревню взял, но прям так, чтобы всё вытряхивать – не вытряхивал, – честно ответил я.
– Вот видишь, никаких гарантий, может, диск у тебя в кармане давно пылится, засунул и забыл. Слушай, пацан, я понимаю, брат у тебя в органах, тебе хочется пойти по его стопам, но у меня тут сейчас десять убийств, а я буду с какими-то дисками возиться?
– Так брать не будете? – уточнил я, а следователь махнул рукой:
– Ты сам глянь. Если будет что-то интересное – приноси. Видишь, у меня тут даже компьютера нет, сломался. Бедные мы, зато честные.
Тут к нему в кабинет зашёл мужик, вроде опер, со смутно знакомым лицом. Я последнее время в прокуратуре Кировского района был частым гостем и многих уже узнавал. Как и они меня.
– О, это же ты, – приветливо улыбнулся опер. – Дело о «лесных братьях».
– Точно, – кивнул я, в очередной раз почувствовав себя неловко. Мне достались почти все лавры, хотя, по справедливости, журналистское расследование написала Лена. И если бы не она…
– Чего у нас забыл? Опять всемирный заговор?
– Он по поводу девчонки, – флегматично пояснил Маслюков, засовывая кипятильник в стакан с водой.
– Со стройки? Что, знакомая твоя?
– В свидетели рвётся, – подсказал Маслюков, доставая с полки пакетик чая – весь в крошках от какого-то печенья. – Хочет нам новых подробностей подкинуть. Вот они из морга какие, народ недоверчивый. Сами же вскрытие и заключение делают.
– Я в отпуске.
– Мне уже звонили, и картина приблизительно ясна. Осталось дождаться официальный документ. Содержание алкоголя в её крови соответствует примерно полбутылки водки. Девочка пошла по наклонной. Обычная ситуация: не поступила, возвращаться домой не захотела и решила устроиться в городе. Стала выпивать, я даже удивился, что не наркоманка. Обычно они все так и заканчивают – по стройкам да по заброшкам находим. Кто-то привёл её на стройку, напоил, чтобы воспользоваться, а потом конфликт какой-то возник. Вот он её и толкнул. Может, вообще сама упала. Бродила по стройке, набила синяков, а потом свалилась.
– Она водку не пила, – угрюмо пробормотал я.
Тут я сделал отступление и пересказал наш диалог в баре, понимая, насколько глупо звучат мои слова. Что и подтвердил более приветливый опер:
– Ты её сколько знал? Один день? Ломалась перед тобой, хотела показать, мол, не такая, не пью и вообще девочка-припевочка. Все они поначалу пушистые зайки, а потом назюзюкается – и пошла по рукам. Так что, парень, прими как данность: женщина – зверь опасный. Веры им нет.
