Полная версия:
Елена Прекрасная и город на крови
Янина Олеговна Корбут
Елена Прекрасная и город на крови
© Корбут Я., текст, 2026
© Магонова Л., ил. обл., 2026
© ООО «Феникс», оформление, 2026
* * *Часть 1. Исчезнувшая
Пролог
…В полумраке их старого, пропахшего сыростью дома каждый угол был ему ненавистен. Привалившись к стене, он смотрел в закопчённое окно. На улице стоял холодный март, но от печки шло приятное тепло. Он знал, что через пару дней всё должно измениться. Пропадёт город, смоет его грехи, как в Священном Писании сказано. Всё, что было здесь живым и дышало, умрёт, исчезнет. Ни зверей, ни птиц, ни травинки, ни пылинки не останется.
А вот ему бы задержаться здесь, сидеть, ждать, пока хлынут в город воды мщения. И воды эти скроют навечно ненавистный город, где все над ним издевались. Больше не будут дразнить его кривым уродцем, недоделанным калекой.
Его сердце стучало в унисон с гулом дождя за окном. Незаметно для себя он задремал, а когда встрепенулся от звука голосов, понял, что это Нина опять пришла в дом со своим любовником. Опять! Пока мать с мелкой мотается, решает вопросы о переезде…
Ему стало стыдно и противно. Нина, всегда такая красивая, уверенная и смелая, не замечала, как её жизнь медленно расползалась в трещинах. Сначала родила в девках, теперь вот связалась с женатым…
Пробка весело чпокнула, в бокале забулькало, а потом звонко звякнуло. Зашуршало, застукало. Нина смеялась, а её любовник принялся бахвалиться, что у него есть документы, способные изменить их жизнь.
– Ты ещё не поняла, глупая? Мы никуда не переезжаем! Всё отменят! Дом мне новый дадут! Может, и машину выделят. С водителем!
– А я? А мы с дочей?
– Да не оставлю я вас! Ты же знаешь, я для тебя что хочешь… Потом переедем в город! Главное, чтобы начали разработки…
– Ага, а жена? Когда ты с ней поговоришь?
– Ну, Нинуль, не гони, будет всё, будет… Дай родинку поцелую. Ну, ещё чуток обожди…
– Когда с женой поговоришь, тогда и целуй сколько влезет!
Нина сначала капризничала, потом принялась глупо хихикать, а её любовник всё рассказывал про важность своих исследований, попутно пытаясь забраться ей под юбку. Они не замечали, что за печью кто-то есть, но сидеть дальше в тишине было невыносимо.
«Ясно же, что они сейчас тут устроят…»
– Вообще-то я здесь, – наконец подал он голос. – И хватит ей рассказывать всякие небылицы. Мы завтра уезжаем, а ты иди к своей жене и детям.
С этими словами он, с трудом поднявшись, показался из-за печи.
– Тяпа, опять шпионишь! – взвизгнула Нина. – Иди во двор погуляй, не до тебя сейчас!
В этот момент любовник как раз наполнял её рюмку бордовой наливкой и нагло ухмылялся, мол, что ты мне сделаешь, сопливый. А он взял и рявкнул:
– Сволочь ты! Вон из нашего дома!
В воздухе застыло напряжение.
– Тяпа-растяпа, давай, скачи на одной ножке, не зли дядю. Я тебе потом конфет куплю, – отмахнулся любовник Нины.
Их смех больно ранил. Он почувствовал, как ярость накатывает волной, затмевая разум. И тогда стал кричать. И кричал всё, что наболело.
Когда он назвал её потаскухой, Нина, кажется, посмотрела на него с удивлением, а её любовник – с презрением. В этот момент всё вокруг потемнело. Он не думал, не планировал – лишь действовал. Толкнул. Падая, Нина закричала, но её голос тут же затих.
Удар, которым он наградил любовника Нины, был резким и сильным, и тот сразу повалился на пол, как марионетка, одним махом лишённая нитей. Его пришлось добивать – иначе нельзя было.
Теперь он, Тяпа, стоял среди учинённого им хаоса, дыхание было тяжёлым и прерывистым. Он не мог поверить, что всё это не сон. Внутри что-то накатывало и взрывалось – от облегчения до ужаса. Он понимал, что теперь должен быстро избавиться от тел.
Собравшись с силами, потащил Нину к подполу – тёмному и уже убранному перед переездом, туда никто не заглянет. Каждое движение давалось с трудом: он чувствовал тяжесть её жизни, которую в одночасье оборвал. Потом было ещё много всего, но к вечеру, когда вернулась мама, в доме ничего не напоминало о трагедии.
Он машинально отвечал на какие-то вопросы, в голове пульсировала кровь, а в сознании крутилась лишь одна мысль: теперь всё будет по-другому. Всё уже никогда не будет так, как прежде…
…Небо почернело, нависнув над городом как угрожающая пелена. Ветер начал набирать силу, завывая между узкими улочками и высокими стенами. Сначала небо разразилось глухим громом, который эхом прокатился по безлюдным площадям. Сверкнула молния, разрывая мрак, но было уже слишком поздно. Свет в этом городе погас навсегда.
И наказание свершилось! Это был поток воды, который стремительно надвигался на дома. Вода накрыла поля и холмы, сметая всё на своём пути. Поток воды стремительно поднимался, потопляя и унося с собой всё, что было дорого. Деревья валились с корнями, камни взмывали в воздух, а здания тряслись под натиском стихии.
Вода бурными реками заполнила улицы. Громадные волны накрывали всё вокруг, унося людские надежды. На мгновение природа замерла в своей ярости. Затем раздался оглушительный треск: стены домов обрушивались под давлением воды. Всё погрузилось в пучину, оставив после себя лишь мрак и тишину. Нет больше пороков и зла. Где веками жили люди, где любили, рождались и умирали, больше не будет ничего…
Куда приводят мечты
Вовка, он же Суслик, ждал меня на углу у бильярдной, пинал пустую пластиковую бутылку и по моему виду понял, что общение с Леной не задалось.
– Всё плохо? Не молчи! Что? – допытывался он.
– Ничего. Лена тут по делам и проездом. Так что подробностей не жди.
– Про меня не спрашивала? – вздохнул Вовка. – Вообще-то я бы тоже хотел с ней повидаться. Соскучился даже.
– Спрашивала. А насчёт повидаться… Не знаю, встречусь с ней ещё раз или нет. Похоже, мы не очень-то ладим теперь, у неё есть Стас. И ему не понравится, если я буду крутиться возле его девушки. Короче, всё сложно, как обычно.
– Поехали тогда со мной встречать Женю.
– Какого Женю? – не понял я.
– Какую, – поправил меня Вовка. – Сеструху мою двоюродную. Я же тебе рассказывал.
– Я просто забыл, что она Женя.
– Помнишь, лет десять назад она во дворе с нами играла в казаков-разбойников, а потом её собака укусила?
Разумеется, я ни черта не помнил, но из вежливости кивнул.
Конечно, на вокзал мы опоздали. По дороге у Суслика сломался мотоцикл – старикашка уже давно чихал и барахлил. Пришлось оттащить его на обочину, притулить к автобусной остановке и добираться самим. У меня в кошельке после кино с Леной денег было кот наплакал, отпускные я ещё не получил, а у приятеля деньги вообще были редкими гостями. Мы приняли единственно верное решение – идти пешком.
– Надолго Женя к вам? Ты чинил шкаф, кровать. Она что, жить переезжает? – поинтересовался я по дороге, поглядывая на сосредоточенного Вовку.
– На месяц где-то. Её предки на гастроли укатили, а одну оставлять её не хотят.
– Они у неё что, звёзды какие-то? – удивился я.
Вовка отмахнулся и заговорил с узнаваемой интонацией своей матери:
– Да какие звёзды! В местном театре работают, один раз в сериале засветились в эпизодических ролях, а так… Просто у них летом с театром обычно гастрольный тур. А Женьку не взяли, что-то там не срослось. На следующий год поступать будет в наш театральный институт. Хочет походить, посмотреть, книги какие-то прикупить для занятий. Пообщаться со студентами, может, подскажут чего.
– Актриса, значит. Я твою сеструху плохо помню, если честно. Она такая мелкая, с белыми косичками?
– Ага, мелкая! Вымахала как шпала. Выше меня на голову, в мать пошла. Короче, ты её сейчас не узнаешь. Красивая стала, обалдеть. Только ты это… гляди, не влюбись.
Мне стало смешно и любопытно одновременно:
– Это почему, интересно?
– Ну, ты мне как брат, она сестра. Ни к чему это. Да и ты такой непостоянный. Обидишь её, а мне потом разгребай.
– Вот сейчас было даже неприятно, – возмутился я. – Когда я кого обидел?
– А Полька?
Я хотел возразить, что Полина сама придумала себе любовь, но промолчал. Наверное, я на самом деле был виноват в той ситуации. Что-то сделал не так: не так ответил, не так объяснил. И вообще, не надо было идти на поводу у своих инстинктов. Как будто мало вокруг девушек. Нет же, мне понадобилась Полина.
– Видел её вчера, кстати, – вздохнул я. – Сказала, ты подвёз. Не знал, что вы общаетесь.
Вовка едва заметно покраснел и пожал плечами:
– Она пару раз приходила ко мне в больницу, фрукты приносила. Книгу даже притащила. Я прочитал.
– Какую?
– «Три товарища». Хорошая, только сложная.
– Ну так, это тебе не «Три поросёнка». Полька – девушка культурная, соответствуй.
– Так ты с ней не помирился на вечеринке? Я решил, она из-за тебя туда поехала. Ну, поговорить, отношения там наладить…
Я пожал плечами:
– Да нет. Какие отношения? Не стоило и начинать. Особенно учитывая наши тёрки с её отцом.
– Может, он передумал. Нет, ну а что?
– А то, что Полина – его единственная дочь, и Сафронов явно мечтает о лучшем будущем для неё. Но это потом, когда Полина отучится и построит карьеру. Так что боюсь, дружище, ты тоже на роль зятя не подойдёшь. Придётся стать как минимум министром спорта.
– Это да, – покивал Вовка. – Она сказала, батя сейчас и слышать не хочет о её похождениях. Полька теперь находится под контролем почти всегда. Сафронов выписал из деревни свою тётку, сестру покойной матери, и та теперь управляет хозяйством и бдит.
– Да уж.
– Ладно, так что там насчёт Женьки? – вернулся к теме Суслик. – Обещаешь?
– Уговорил, – поднял я руки. – Обещаю, что не влюблюсь. И вообще в её сторону смотреть не буду.
– Зря я тебя вообще взял с собой, – недоверчиво глядя на меня, заметил он. – А вдруг она сама в тебя влюбится?
– Вовка, ну ты вообще о чём думаешь? Может, у неё парень есть, – усмехнулся я.
– Не, вроде ни с кем не встречается. Вся в учёбе. Так тётка говорила матушке по телефону. А там кто знает? Вот встретимся, поболтаем. Завтра на речку пойдём, а на выходных на дачу поедем. Если хочешь, с нами давай.
– Ещё не знаю. Может, мы к деду махнём. Димка приехал в отпуск. Точнее, там не отпуск, а вроде как задание от редакции. Но ты же знаешь Димку, для него это и есть отпуск.
– У него отпуск, у тебя отпуск, одному мне на эту практику мотаться надо…
Я действительно умудрился сломать систему. Обычно все брали отпуск на время сессии. А я умудрялся учить всё на дежурствах. Если экзамен попадал на рабочий день, я просто менялся с Виталиком. Жаба смотрела на это сквозь пальцы. Да и вообще, братья и дед настаивали, чтобы я бросал работу в морге. Твердили, что первый курс я кое-как вытянул, а на втором уже начнётся полноценная нагрузка. С моими дежурствами не совместимая. А я всё тянул. Не хотелось терять постоянный заработок, да и, что греха таить, уже привык к этой работе. В каком-то смысле именно она сделала меня исключительным. Помогла раскрыть свои способности. Чтоб их… Короче, я и любил морг, и ненавидел его.
– Какой смысл в отпуске на время сессии? Всё равно не отдыхаешь. А так теперь законно могу гулять. Плюс Жаба новенького взяла, его сейчас Виталик натаскивает. Отдохну от голосов.
– Сколько ты рассказываешь, а я всё поверить не могу, – пробормотал Вовка. Он единственный знал мой секрет. – Пора вводить курс демонологии у вас в универе. Будешь там преподавать.
После того как я узнал, что умею слышать мёртвых, жизнь моя разделилась на до и после. И если первое время я активно использовал свой дар в работе, иногда помогал раскрывать знакомому следователю Бойкову какие-то дела, слушая подсказки мёртвых, то потом сдался.
Я понимал, как много энергии это отнимает, а ещё с каждым разом становилось всё сложнее объяснить, откуда мне известны какие-то подробности. Я уже и так был под пристальным вниманием некоторых околокриминальных структур. Даже получил в определённых кругах прозвища Экстрасенс и Беспокойник.
Теперь я старался не оставаться возле трупов дольше положенного, не вступал с ними в полемику, а большую часть времени на работе носил наушники и слушал громкую музыку. Это было хоть и спорное, но решение. Чтобы каждый раз не снимать наушники, я почти научился читать по губам, и на качестве работы мои странности не отражались. Правда, заведующая Марина Геннадьевна, она же Жаба, постоянно делала мне замечания, поэтому я старался не попадаться ей на глаза без надобности.
Мы, запыхавшиеся от быстрой ходьбы и болтовни, добежали до станции, но автобус уже ушёл. Пассажиры, приехавшие рейсом «Ковров – Ярославль», разошлись. На лавочке сидела только какая-то бабуля с сумкой на колёсиках и кидала голубям крошки от батона.
– Автобус из Коврова давно ушёл? – обратился к ней Суслик.
– Минут двадцать назад.
– Номер Жени давай, наберу, – милостиво предложил я, зная, что у Вовки телефон отключён.
– Да батарея села, а наизусть не помню, – в досаде бросил Вовка, вертя головой по сторонам.
Я докурил, и мы направились в здание вокзала, но и там Жени не оказалось. На всякий случай я остался ждать у туалетов, а Суслик ещё раз обежал вокзал. Потом мы заглянули в кафе и прошлись до ближайшей остановки.
– Наверное, уехала, не дождалась тебя. Позвонила, а телефон отключён. Поехали домой, там её и застанешь.
– Женя город плохо знает, давно у нас не была. А если заблудится? – волновался друг. – Ещё и моцик надо как-то забирать.
К остановке как раз подкатил наш автобус, и мы запрыгнули в его забитое пассажирами жаркое нутро. Суслик тоскливо провожал взглядом удаляющийся вокзал, как будто предчувствовал что-то нехорошее. Через пару минут нам даже удалось сесть, но разговор не клеился. Я выходил раньше, поэтому просто хлопнул Вовку по плечу:
– Забегай завтра.
– Лады, – вздохнул приятель.
Если бы я тогда знал, что начнётся дальше, ни за что не оставил бы друга одного. Домой идти не хотелось, и ноги сами привели меня к ресторану, где мы иногда играли с Гурамом в шахматы. С того весеннего расследования, когда я имел наглость ворваться в ресторан и потребовать помощи теневого хозяина города в прошлом, мы стали негласными товарищами. Случилось это так: в одну из суббот я проходил мимо ресторана, и Гурам (теперь он был пожилым инвалидом) мне помахал. Предложил зайти, и мы с ним пили чай, а потом сыграли две партии. Он даже научил меня играть в нарды и сказал заходить, когда будет время. Разговоров о том, что случилось тогда в лесу, мы избегали, и это устраивало всех.
Я ещё и проголодался, ведь после Димкиного завтрака толком не ел. Стакан чая с бутербродом, выпитый на бегу перед встречей с Леной, погоды не сделал. Мороженое, съеденное после кино, вообще кануло в вечность. Желудок недовольно заурчал.
Гурама в ресторане не оказалось. За барной стойкой была официантка, которая уже хорошо меня знала и могла отпустить «в долг». Улыбнувшись, она глазами спросила: «Как обычно?», а я кивнул и уже через минуту получил чашку вполне приличного кофе, с которой устроился за столом у окна. Минут через десять принесли исходящий паром хачапури с сыром. Народу было не то чтобы много, но почти все столы не пустовали. Сначала я не понял, что изменилось, но ощущал: что-то не так. И только когда я допил кофе, в мозгах прояснилось: музыка! Звук шёл из левого угла, там стояло пианино, обычно прикрытое ширмой и обставленное кадками с буйной зеленью. Теперь ширма была приоткрыта, и я мог видеть музыканта.
Высокий темноволосый мужчина сидел за пианино и наигрывал какую-то приятную мелодию. Его тонкие и юркие пальцы удивительным образом доставали до всех клавиш сразу, извлекая из кажущегося посредственным инструмента волшебные звуки. Если честно, до этого я вообще не видел, чтобы это пианино использовалось по назначению.
Мужчина закончил играть, бережно закрыл крышку инструмента и вернулся за столик, где уплетал какое-то мясное блюдо его собеседник – пухляш в тёмном костюме с галстуком.
– Юленька, можно и мне кофе? – повернувшись к стойке, попросил пианист, а я отметил, что голос у него низкий и глубокий.
– Конечно, Аркадий Олегович, – улыбнулась в ответ официантка. – Надолго к нам приехали?
– Мотаюсь туда-сюда, сейчас деда привёз на лечение, у него курс процедур, так что пока тут обретаемся. Да и у меня дела накопились…
Однако выпить кофе он не успел. Через минуту в ресторан ураганом влетел плечистый детина, безумными глазами оглядел помещение и, заметив Аркадия Олеговича, кинулся к нему.
– У нас проблемы, – вполголоса заявил он, но я всё прекрасно расслышал.
– Что такое?
– На вашей стройке нашли труп, – выдохнул помощник, в изнеможении приземляясь на стул. – Девушка.
Лицо Аркадия Олеговича приобрело страдальческое выражение, известие его явно застало врасплох.
– Это теперь объект Дьяченко, – мёртво протянул он, постукивая пальцами по столешнице.
– Ты что, продал объект Дьяченко? – удивлённо спросил его товарищ в костюме, который ел мясо.
– Да, но там есть нюансы… Фактически он там ещё никакие работы не вёл. Что ещё за история? Труп… криминальный? – обратился он к помощнику и тут же извинился перед своим скривившимся собеседником: – Прости, Фёдор…
– Девчонка свалилась с высоты…
Мне показалось, при этих словах Аркадий Олегович испытал облегчение. Лицо его посветлело. Наверное, несчастный случай был предпочтительнее огнестрела или поножовщины на объекте.
– Ладно, поговорим по дороге. Фёдор, с тобой в следующий раз решим. Извини, что так вышло. Юленька, запишите на мой счёт, – кивнул он официантке, отставил чашку с нетронутым кофе и быстро направился к выходу.
Известие о трупе почему-то испортило аппетит не Фёдору, а мне. Хотя я и не знал погибшую девушку, но, как и всегда, когда слышал о смерти, не смог остаться равнодушным. Оставив недоеденный хачапури, побрёл домой. Димка дремал с открытым балконом на диване у телевизора, и я тоже отправился спать, не придумав ничего лучше.
Лежал и засыпал под шум летнего дождя, тихие порывы ветра, стук веток берёзы о карниз. Благодаря Лениному приезду весь город, вся улица, весь дом и вся квартира вдруг наполнились теплом и уютом. Смыслом. Первый раз за последние несколько месяцев я засыпал спокойно, зная, что она не со Стасом.
Бытие есть, а небытия нет
За неделю до исчезновения ЖениВы знали, что счастье и дом – понятия равнозначные? Особенно если это дом в деревне, где прошли самые лучшие моменты вашего детства. Я сдал экзамены и официально шагнул одной ногой на второй курс университета, а теперь приехал к деду с твёрдым намерением провести здесь как минимум месяц, вернуться в детство, когда ты летом в деревне, вот-вот начнётся гроза и дедушка говорит выключить телевизор из розетки. И мы зажигаем свечу и пьём липовый чай.
Настоящая жизнь ушла из больших городов, но она всё ещё копошилась в таких вот маленьких деревеньках. Скрывалась в кустах сирени, таилась возле собачьих будок, ютилась под лавочками с потрескавшейся краской. Пряталась за кривыми рассохшимися сараями, грелась на шиферных крышах старых домов.
В первый же день я проснулся рано и сразу понял, что в такое яркое, свежее после ночного дождя утро глупо валяться в постели. Я вышел в сад, над которым медленно поднималось солнце, скинул шлёпанцы и отправился по траве босиком. Скалли радостно неслась следом, довольная, что мы приехали к её обожаемому деду Юре. И теперь прогулки у неё не по расписанию, а когда захочется.
Небо было таким прозрачным и безмятежным, что мне захотелось беспричинно смеяться. Я ощущал ногами тёплую землю и для полноты чувств даже ухватился рукой за куст смородины. Потом пробежался по саду, навестил скворечник, закинул в рот горсть клубники и поспешил в беседку, где дед уже разливал чай.
– Иди руки мой!
– Грязные руки – признак чистых денег.
– Ну а ты, бестия, гляди мне, – обратился дед к Скалли. – Никаких луж на половиках. Здоровенная уже какая вымахала. Растёт не по дням, а по часам. Скоро ты эту крокодилу на улицу без намордника не выпустишь.
Я с удовольствием принялся за оладьи со свежей сметаной и молчал, пока не наелся досыта. Тогда уже откинулся на спинку стула и опять обрёл дар речи:
– Как у тебя тут хорошо! А я же в городе совсем зачах. Последний экзамен по философии мне кровушки попортил.
– Чего так?
– Девяносто теоретических вопросов для подготовки, в билете – три: из общей философии, истории философии и биоэтики. Вот ты знаешь, что имел в виду Парменид, когда говорил, что бытие есть, а небытия нет?
– Не особо, – крякнул дед.
– Вот и я не знал. Но, слава богу, смог заболтать преподшу. Она у нас вместо Волкова теперь и психологию, и философию ведёт.
При упоминании Волкова дед помрачнел, а я сам пожалел, что назвал его фамилию. Как будто бы он был тем, кого нельзя называть вслух. И я поспешил сменить тему:
– Дед, ко мне Вовка в пятницу приедет на рыбалку, ничего?
– Это твой дом, Ванька, зови кого считаешь нужным. А про Вовку и подавно мог не спрашивать. Как он, кстати?
– Уже хорошо, правда, тренировки ему пока запретили, так что скучает в городе. Вот решил его к рыбалке пристрастить.
Вовка был моим лучшим другом ещё со школы. Остальные одноклассники меня не сильно жаловали, считали выскочкой из-за моей любви к книгам. Учителя, зная, что я сирота, которого воспитывает дед, всегда были ко мне снисходительны. Наверное, жалели, хотя я и так достаточно хорошо учился. Хулиганил в старших классах, не без этого, но наказывали меня редко. Говорю же, особое отношение… А ещё я иногда любил выразиться по-книжному, ввернуть умное словцо, на фоне меня некоторые пацаны чувствовали себя неуверенно, потому что девчонки мою язвительность и отстранённость как раз любили. Только Суслику было наплевать на эти условности. Его уникальными качествами были невозмутимость и непоколебимая вера в добро. И это при том, что жил он с забитой жизнью матерью и отчимом – любителем напиться и гонять жену по квартире.
Короче, жизнь у Вовки была насыщенная и не сильно радостная. Оттого он рано повзрослел, но каким-то образом сумел отстраниться от всего, что могло сформировать угрюмый характер. Суслик оставался рубахой-парнем и уже не раз доказывал мне свою дружбу.
– Пойдём поработаем? – предложил я деду, когда с чаем было покончено.
И мы пошли ремонтировать забор. Короче, этот летний день был счастливым, какими бывают дни только в детстве, когда время движется медленно, а спать зовут поздно. Вечером дед сварил молодой картошки, нажарил рыбы, достал из погреба малосольные огурцы.
– Ну куда столько! – возмущался я, развалившись на диванчике у телевизора.
– Ешь давай, совсем исхудал, – дед говорил со строгим лицом, словно перед ним не девятнадцатилетний лоб, а маленький капризный мальчик Ваня, который снова не хочет кушать вкусную овсяную кашу.
Сидели мы с дедом почти до ночи, болтая о делах житейских.
Дней пять я наслаждался природой, погодой и рыбалкой с дедом. Вода в реке хорошо прогрелась и приятно освежала, можно было вдоволь купаться и загорать. Потом и Вовка приехал, мы плавали на лодке, два раза даже сходили в ночную на сома.
На шестой день я малость заскучал, моя любовь к сельскому быту не отличалась постоянством. Какое-то время пожив на природе, я начинал хотеть обратно в город. Хотя что мне там сейчас делать, было совершенно не ясно. Вовка спустя два дня тоже засобирался. Сказал, что к нему вот-вот приедет двоюродная сестра, а к её прибытию нужно собрать кровать и починить полки в шкафу.
Я же в упор не знал, зачем бы мне возвращаться в Ярославль, но тут очень удачно позвонил Андрюха, однокурсник из меда. Он хотел отметить свою днюху в клубе «Вепрь» и приглашал всех наших, кто не уехал из города на каникулы. Я ухватился за это предложение, чтобы смотаться проветриться на пару деньков, и уже утром в пятницу мы с Вовкой на его мотоцикле полетели в цивилизацию.
Скалли осталась у деда и, когда мы уезжали, даже не вышла меня провожать. Вот и верь после этого в преданность собак. Ладно, шучу, просто за эти дни дед её так раскормил, что моей псине лень было поднять с лежанки свою тушку. И вот тут я её как раз хорошо понимал.
Оглянется или нет?
Клуб «Вепрь» считался местом одиозным и культовым одновременно. Здание из необработанного кирпича в духе промышленного конструктивизма вряд ли приглянулось бы придирчивому гостю города. Сюда ходили местные, те, кто знал, что затрапезный вид – часть концепции, а не бомжатник.
