Период полураспада. Том 1: Общество

– Ну мам… – смутился Гриша.

Мать Гриши совсем не проявляла своего смущения перед более состоятельной и богатой женщиной. Долгий опыт матери-одиночки, как муж бросил их перед Гражданской, закрепил в ней наглость и собственное чувство. Годы тяжёлой жизни таких людей, как мать Гриши, вынуждали «крутиться», выходя из сложных ситуаций и используя других людей – это закрепляло внешне и хоронило человека внутри.

Обе разные женщины представляли собой два образа матери и выглядели совсем по-разному, имея разницу в пару лет.

Одна была домохозяйкой, живущей без работы и с кучей свободного времени для поддержки красоты. Мать Кирилла выглядела намного моложе своих лет, сохраняя подтянутость кожи и медленно старея. Её лицо почти не тронули переживания и жизнь лишь чуть-чуть оставила свой отпечаток опыта за многими уходами. Современная модная одежда только уменьшало ощущение возраста.

Другая выглядела заметно старше. Тяжёлая, грузная. Её полнота стала результатом не сладкой жизни: плохое питание и алкоголь делали дело очень хорошо. Работая на рынке, мать Гриши много носила тяжестей и ходила. После такой работы хотелось максимально расслабиться, чтобы тело восстановилось и на следующий день могло вынести ежедневную тяжесть. Оно физически истощилось за годы такой жизни. Переживания по самым разным причинам оставили глубокие морщины в уголках глаз и на лбу. Потёртая старая одежда подчёркивала образ бедности, где не было ни желания, ни денег вписаться в новый мир, вечно оставаясь на обочине истории.

Кейтлин добросовестно выполняла обязанности матери. Она не просто следила за детьми – искренне интересовалась их жизнью и, как могла, поддерживала. В отличие от Тани, которая давно не интересовалась жизнью своего сына и просто проживала день за днём, иногда обнаруживая, что её сын стал ещё старше, и часто рыдая по ночам от несчастного пьяного быта.

Обе матери были зеркальным отражением общества. Одна являлась образцом рекламы – именно так должна выглядеть и жить женщина в традиции. Домохозяйка, красавица – у неё всегда есть минутка для своих детей и мужа. Такую женщину рисует традиционное общество, особенно зелёное в поп-культуре. Другая была обратной стороной общества: её образу находится место только в скандальных телепередачах и социальных драмах. Общество с радостью забывало о таких женщинах, изредка вспоминая, чтобы ощутить для побега «хорошо, что у меня не так».

В реальности всё не так, как представляется: большинство людей оказывается в положении Тани, а женщин как Кейтлин – единицы. Не наоборот. Единицам везёт найти хорошего и обеспеченного мужа, чуткого и человека. Большинство женщин остаются одни с детьми и вынуждены работать, где получается и платят. На тяжёлой работе за маленькую зарплату. Быть Таней – не худшее. Некоторые женщины содержат тех, кто их же избивает: мужа или выросших детей. Все женщины, у которых не остаётся сил быть домохозяйкой и хорошей матерью, вместо понимания и помощи, клеймятся обществом и облегчённо забываются. Пока на витрине общества красуются единицы, миллионы голодных и бедных ждут своей злобы и умирают.

С десяток минут разговор разных классов пробовал наладиться и предсказуемо обрывался.

– Хорошо всё. Да-да. Рада была познакомиться. Кирилл, может пойдём? – спросила Кейтлин, отворачиваясь. Она не знала, да и не хотела пытаться наладить разговор – это были слишком разные люди. – Уже полдень – времени не так много. Не так часто можно увидеть, как ты из дома упорхнул.

– Вы не из Славного? – спросила мама Гриши.

– Мам! Я тебе рассказывал, что они из Миргорода, – ответил Гриша. Он тактично понял своё место и не давил обсуждением: – Пойдём, мам. Дома поговорим. Это у меня три дня отгул, а иногородним только до вечера.

– Я поняла всё, – с едва заметным огорчением сказала мама Гриши. –Пойдём, сынок. Покушаешь домашней еды, отдохнёшь. Давно тебя не видела, поговорим, – женщина повернулась к семье Кирилла. – До свидания, удачной вам дороги. Даст бог, свидимся ещё.

Гриша попрощался с товарищем и ушёл семьёй. Кирилл посмотрел на часы: час дня. До конца отгула было около семи часов.

– Куда пойдём? – спросила мама Кирилла. – Я бы сейчас в кафе какое-нибудь пошла, покушала. Вы все голодные, наверное. Сонька-то с утра вообще ни крошки – мы только по дороге кофе выпили. Тем более, Кирюша, никогда я в Славном не была – показывай город.

– А я тут причём? – улыбнулся Кирилл. – Я сам несколько дней назад приехал.

– Да? – спросила Кейтлин. – Я думала ты здесь с начала был. Вы разве как-то меняете эти ваши…

– Части, тётя Катя, – подсказала Надя. – Он был в учебной, на севере. Я же вам рассказывала.

– Может, – задорно рассмеялась Кейтлин. – Значит, глупость сказала! Ха-ха, опустим. Ох, время идёт. Крошка, ты как, голодна?

– Неужели мама заметила, что у неё и дочь есть! Может, и братик вспомнит? – начала Соня.

– Ну, Соня, не капризничай, – ответил Кирилл.

– Голодна! – ответила Соня и обняла брата за руку. – Поедем быстрее. Только пиццу хочу! Давайте туда, где пиццу можно!

Семья пошла в сторону КПП. Там набились семейные толпы и дело шло к медленному разрешению – семья не спешила временем.

– Интересно, что здесь есть, – задумалась Кейтлин. – Может, кухня какая-то особенная… А, Кирюша? Знаешь?

– Не знаю, – ответил Кирилл.

– Ты же здесь служишь.

– Мама, я три дня назад сюда перевёлся. Тебе же Надя напомнила сейчас.

– Ах да, точно. Не обижайся. Я так рада тебя видеть – так рада! Всё из головы вылетело! Вези тогда нас куда-нибудь, когда мы выйдем.

– Да-а, сейчас такси будет вызвать недёшево с такой-то толпой… – сказала Надя.

– Ничего, я заплачу, – сказала Кейтлин. – Главное, что мы с Кирюшей. Кстати, Кирюша, а где ты до этого был?

– Да не важно. Ты всё равно не знаешь где это.

– Ты маму глупой считаешь? Может и знаю!

– Под Васильковом мы были, – нехотя ответил Кирилл.

– Васильково… а где это?

– На севере Федерации. Я же говорил, что не знаешь. Ладно, пойдём. Поехали в город. Тут такая суета, а город я сам не видел.

– Вот и посмотрим! – сказала Соня.

На КПП больше всего места занимали женщины с огромными сумками, пакетами и всякими ёмкостями, из которых выпирали кастрюли с едой. Иногда рядом стояли мужчины с сумкой побольше. Кирилл улыбался «слабому» полу, что таскал огромные массы. Без вещей семья Кирилла выделялась недушевной нищетой.

Проталкиваясь в толпах по очереди, слушая и избегая новых скандалов нервной атмосферы, спустя десять минут ожиданий Кирилл с близкими вышли. Вереница людей тянулась линией одного направления.

– Куда это все идут? – спросила Соня.

– На остановку, – ответил Кирилл. – Насколько я понял, нам надо через деревню пройти минут пятнадцать до остановки. Там маршрутка пригородная ездит.

– А это не часть города? – спросила Надя.

– Нет. Это дачи какие-то, – ответил Кирилл, смотря по сторонам на медленно строящиеся кирпичные домики.

– А-а, ну да. Я в окно видела, мы заводы проезжали, потом возле полей, возле этих дач. Понятно.

– Да всё равно на маршрутку, – усталым нетерпением сказала Кейтлин. – Вызывайте такси. Поехали в город. Я устала, хочу посидеть. А тут не хочу. Верните меня в общество.

– Да я смотрю… – сказал Кирилл, глядя в телефон. Он аккуратно пронёс его на теле, чтобы оставить карманы пустыми. Приложение такси не показывало военную часть, давая вызвать машины только к остановке. – Кажется, нам тоже надо к остановке. Приложение глючит или вроде того – не даёт вызвать сюда.

– Наверное, это из-за военной части – карта скрыта. Я читала, что не всё показывают из-за военной безопасности, – сказала Надя.

– Ладно, – протянула Кейтлин. – А долго ждать такси будем?

– Как повезёт, мам. Пока что мы даже вызвать не можем, – ответил Кирилл.

Впереди шёл Кирилл с Надей, а за ними, сзади, мама и сестра. Мама шла не очень быстро, стараясь не поцарапать обувь лишний раз о высохшую жёсткую траву, гравий и всякий разный мусор. Здесь не было ухоженных красивых дорожек – только протоптанная и продавленная по терпеливой земле колея-тропинка. Соня чуть дулась, что не шла с Кириллом, и молчала.

– Странный сон приснился, – сказал Кирилл.

– Кирюша, ты что-то говорил? – спросила Кейтлин.

– Сон говорю был. Странный, – громче повторил Кирилл. Он немного задумался памятью, вызывал ускользающий образ. – Я шёл по улице. Была очень холодная зима, с небольшим снегом. Ветер дул, слякоть. Потом вышел за угол дома, оказался перед вокзальной площадью. Чем-то был похож на Рензенский вокзал у нас. На площади – никого. Дороги занесённые. Я… зашёл на вокзал. Там были кассы. Табло. Смотрю – один из них едет до города… не помню название. У меня сразу ощущение тёплое появилось, как будто лето. Радость какая-то. Я побежал к кассе, чтобы купить билет. Говорю, «дайте до лета плацкартный билет». А мне кассирша отвечает: «Билетов нет». И сразу снова грустно стало. Цвета померкли. Холодно. И я проснулся.

Вместе с этими словами почему-то вспомнилась Марина. Захотелось рассказать ей этот сон, пусть и без знакомства. Казалось, что она знает и могла пояснить.

– Странный сон, – сказала Надя. – Символический. Надо разбивать его на образы. Запиши его, и другие – потом сравни.

– Может он значит что-то? – спросила Кейтлин. – Ты смотрел значение по сонникам? Может быть, тебе инфополе посылает его.

Улыбаясь наивности, Кирилл всегда забавлялся архаичным чертам мамы.

– Нет, – ответил Кирилл улыбкой.

– Не смейся с мамы. Лучше посмотрим. Вдруг, это вещий? Такие сны просто так не снятся – это что-то значит! Соня, а ты чего смеёшься? Я серьёзно! Мне два месяца назад приснилось, что я в банк зашла, а там такая очередь. И что думаешь? Когда пришла в банк через несколько дней – там очередь была. И это в том, что возле нашего дома! Там никогда очереди не бывает! Не смейтесь, лучше проверьте.

– Бывает, – возразил Кирилл со всё той же улыбкой.

– Нет. Никогда не было же. У нас банке всегда пусто – это на проспекте рядом, в головном отделении, всегда очередь. А у нас во дворах не заходят.

– Мама, ты туда сама редко ходишь и когда все работают – конечно не будет очередей.

– Ладно-ладно, не будем спорить, – смягчила Кейтлин.

За небольшой дикой порослью виднелся скелет заводского убитого комплекса. Выглядывающие из-за забора стены цехов обветшали, торчали осыпающиеся уставшие красные кирпичи. Здание хотело умереть и исчезнуть миром, вместо чего напрасно ржавело собой и торчало тоской. Железные листы на крышах давно заржавели коррозией. Под бетонными однотипными плитами забора то тут, то там пробивалась поросль деревьев и другой жизни. Колючая проволока стосковалась по бытию и повисла так кусками. На отдельных помещениях с покрытой битумным материалом крыше, проглядывались маленькие, максимум в метр высотой, прутики замершей жизни. Вдоль железнодорожных путей, вдалеке, одиноко перекатывался полиэтиленовый чёрный пакет промышленного запустения.

– Так странно, – вдруг, сказал Кирилл. – Посмотрите туда, за деревья. Вон, завод стоит. Когда-то строили это. Теперь разрушается… Никому не нужно. Почему так? Раньше здесь работали тысячи людей, наверное, а сейчас? Неужели не нужно стало? Я помню, видел подборки таких заводов по всему пострабочему пространству – как-то неправильно это…

– Да ерундой занимались, – сказала Кейтлин. – Всегда можно было купить. Что захочешь и лучше. Этим нужны были красивые циферки, выполнение плана… Вот и строили. Мне ваш дедушка рассказывал, да и твой отец. Только ресурсы переводили. Как начали смотреть на эффективность, сделали нормальную систему, сразу вскрылось, что никому не нужны были ни синие холодильники, ни машины, ничего. Ни людям, ни стране. Это всё ерунда. Дорого, а качество плохое – когда рынок открыли, потребитель сам всё решил. Могли бы строить сразу нормально, с честной конкуренцией. Мне много про такие заводы рассказывали. Дали бы бизнесу, нашлось применение. Но это не с Дорогиным. С ним в этой стране ничего хорошего не будет. Так всё и будет ржаветь. Уезжать надо в Королевство, к дедушке с бабушкой, пока не поздно, да вы же не хотите…

– Мам, мы так давно не виделись, – сказала Соня. – Вы сейчас снова будете спорить. Пожалуйста, не надо.

– Хорошо-хорошо, слушаюсь, доченька. Давайте тогда поговорим как приедем, я устала, ещё в этом солдатском автобусе так качало… – сказала Кейтлин, аккуратно переступая неаккуратную дорогу. – О политике не будем, а то Соня меня потом заест, пока домой будем ехать. Ты же знаешь, Кирюша, какая у тебя сестра – вся в тебя и вашего отца.

– Знаю, – с улыбкой проговорил Кирилл.

Соня улыбнулась своей маленькой дипломатической победе.

Чем-то Кирилл действительно был похож на отчима. Может быть, такой патриотизм Кирилл и взял от него. И всё-таки отчим не всё мог дать Кириллу, чувствовалась неполнота картины – парень искал правды. Из-за этого они несколько раз спорили, а мать Кирилла, думая, что они ругаются, вмешивалась и оставляла всех незавершёнными. После этого отчим не хотел уже говорить, Кирилл и не настаивал – он читал информацию и надеялся на что-то.

Компания подходила к остановке. На прямоугольнике потрескавшегося асфальта стояла небольшая высокая кирпичная будка в форме буквы «Г». В глубине у стены стояла старая деревянная скамейка, где на облупившейся краске в несколько культурных слоёв были написаны разные народные надписи, появлявшиеся на протяжении поколений. Осмотревшись, Кирилл увидел надписи и на стенах. По ним, как по наскальным рисункам далёких предков, о которых Кирилл читал по архивам Старого Мира, можно было составлять картину общественной обывательской мысли в разные промежутки: что волновало людей, как именно они выражались. Несмотря на краткость и частую матерность основных текстов, встречались здесь и признания в любви, подшучивания и что-то непонятное. Преданные любители писали слова признательности популярным зарубежным исполнителям. В последних надписях уже были номера, ссылки на интернет-каналы и сайты, с надписями «Хочешь повеселиться?», «Найдётся всё» и подобными.

– Что там с такси? – спросила Надя.

– А-а, точно, – отвлёкся Кирилл, достал телефон. – Моё положение… да… комфорт… картой… Куда?.. Поедем в центр. Площадь Федерации. Проложить маршрут… Пишет, что через пять минут будет здесь.

Убрав телефон, Кирилл прошёл вглубь и сел на скамейку.

– Лёша и Валя – сердечко. «Оля и Мунпризм навсегда».

– Мунпризм? – переспросила Надя, подходя к нему. Соня с мамой остались стоять у дороги. – Кто-то здесь про него написал?

– Да, – улыбнулся Кирилл. – Видимо, фанатка какая-то написала. «Король и Шут – рулят». Неужели кто-то их слушает? Что-то про «Кино», Егора Летова… Плохо видно.

– Ты знаешь их всех?

– Да это из Старого Мира ещё. Слушал немного. Так… «Заработок» – и тут это говно. Везде эта «работочка в твоём городе» появляется. «Дорогин нахуй», а рядом… «дорогин заебись». С маленькой буквы – хм. А говорят, демократии нет – плюрализм мнений во всей красе! – Кирилл встал и подошёл к стенке. – Тут явно из старого: «Цюнен алкаш ебаный»… «Цюнен пошёл нахуй». Да, народной любовью он не пользовался. И как только он выборы выиграл?..

Приехало такси.

– Ребят, идёмте, – сказала Кейтлин. Кирилл с Надей пошли к такси.

Всю дорогу Соня рассказывала о безоблачных школьных успехах, как она с подругой взяла второе место на школьной олимпиаде по химии. Кирилл радовался сестре и вместе с Надей её поддерживали. В ощущения Кирилла закралось чувство, давно забытое или отвергнутое, уюта и простоты. Он насторожился и вспомнил себя, а для остальных притворился прежним, лёгким: «незачем».

Через пятнадцать минут семья вышла на центральной площади. Городок был небольшой, а дороги свободны, чтобы доехать быстро из-за города. На высоком пьедестале стояла тёмная фигура с характерной шапкой на голове – Волгин. Фигура указывала вперёд, когда-то символизируя дорогу к прогрессу, а сейчас в кафе. Кафе светилось огоньками и другим украшением. Рядом стояла ремонтируемая высокая стела с орлом на конце, которую поставили пару лет назад к празднованию 220-летия Синего государства. В далёких временах крохотные города синих народов дали отпор кочевникам с центрального юга и захватили их земли. После этого великий князь Миргорода объявил себя царём на новой большой земле.

Стела была закрыта лесами, производился ремонт. Часть фасада обвалилась от экономного труда и наглости подрядчика. Теперь выделили новые деньги на реставрацию.

Памятник Волгину поставили давно, в рабочие времена. Почти сто лет назад. По всей Федерации их, кажется, ещё много, а с каждым годом становится меньше. За почти столетнюю историю могучий бронзовый памятник ремонтировали лишь трижды. Несмотря на попытку поменять доминирующий объект площади, даже с меньшим размером памятник Волгину ощущался более выразительным, чем привлекал внимание. Эту историческую фигуру невозможно было упустить из виду и, казалось Кириллу, почему-то она вызывала всё больше обсуждений. Возможно, поэтому местная либеральная пресса не давала забыть и о себе, постоянно обновляя в общественном сознании различные сомнительные истории о Волгине, отворачивая массы от проблем современности в дела или выдумки прошлого.

Кейтлин перекрестилась, смотря на Волгина, Кирилл улыбнулся – так и пошли.

В кафе просидели около часа. Кейтлин не хотела уходить.

– Кажется, кто-то хотел погулять по городу? – шуткой спросил Кирилл.

– Да, хотела. Сейчас, ещё пять минуточек посидим. Соня с дороги устала…

– Мама, я не устала, не говори за меня, – недовольно ответила Соня.

– Ладно-ладно. Может быть, это Надя устала. Вот мы и посидим… – продолжала Кейтлин.

– Тётя Катя, я бы прогулялась, если честно.

– Трое на одного… одну… – ехидно сказал Кирилл. – Кажется, демократический итог решён: идём гулять.

– Предатели! – ответила Кейтлин, расплатилась за всё и они ушли.

Пройдя пятнадцать минут по центральному парку, Кейтлин села на лавку устало, как-то будто погрустнела или подумала, и смотрела в сторону.

– Кирюша, скажи: неужели снова что-то будет? – спросила она. – Я Мишу спрашивала – он отвечать не хочет. Может, хоть ты мне скажешь? Не скрывай от меня, я же за тебя волнуюсь.

– Ты о чём? – Кирилл стоял рядом.

Надя поняла к чему идёт и ловким словом повела Соню к деревьям и летягам. Своими хитрыми глазками они думали по сторонам о еде и хитром.

– Про Рензю, – сказала Кейтлин. – Дорогин сказал, что не допустит. От него я и ждала такого. Я вообще не хотела его слушать – девчонки в чат скинули. Неужели задавит людей? Отправит вас на бойню?

Кирилл посмотрел в сторону близких. Соня с Надей пытались привлечь древесных животных найденными орешками.

– Не знаю, мам. Надеюсь, что нет. Там не всё так однозначно. Это может и плохо, но дать ослабить Федерацию – это было бы глупейшим шагом, – ответил Кирилл твёрдо.

– И что, не дать людям жить как они хотят?

– Мам, не начинай, – нехотя ответил Кирилл, в попытке затушить в зародыше бесполезное обсуждение. – Мы с тобой это много раз проходили.

– Нет, ты вот мне ответь: неужели так важно контролировать всё и всех? Пусть бы жили. Пусть бы ты жил, другие ребята – не воевали. Хватит, навоевались. В рабочее время с Королевством воевали, потом гражданская – неужели мало?

– Ты считаешь, лучше, чтобы нас уничтожили? – ввернул Кирилл, не поворачиваясь. – Как Содружество?

– Кто уничтожил? – возбуждённо ответила Кейтлин. – Кому мы нужны? Зелёные никогда никого не трогали. Только помогаем всё время.

– Ага. И Рабочему Содружеству помог так, что тот развалился. И в Гражданку помогал оружием, причём ренцам больше. Не от добрых побуждений Королевство помогает. Мама, в мире вообще всякая помощь не из хороших побуждений – один расчёт. Где выгодно, там и «помощь», – Кирилл сделал акцент на последнем слове, придавая ему обратный смысл. – У них самих проблем куча. С Оранжевыми террористами никак не могут разобраться – пусть себе помогут, а не лезут к нам. Казалось бы, новое время, какие колонии? А вот так…

– Не надо, сынок, про Оранжевых. Они… – начала мама, но Кирилл её перебил.

– Что, мам? Почему Королевство им не даст свободу, не отпустит? Там что, народ не тот? Не самостоятельный? Или свобода нужна всем, кто против Синих?

– Да, не тот там народ! Им помощь нужна. Если бы не Зелёное правительство, то там бесконечно войны шли: у них менталитет такой. Ты не знаешь этих людей. Я общалась в детстве с парой оранжевых – это страшные люди.

– Как-то же они до прихода зелёных жили…

– Вот именно, что «как-то». Твой дед воевал с ними. Тяжело был ранен – ты знаешь сам. Мы ездили… Ах, сынок. Ты не жил там. Ты не знаешь их. Я была и у Оранжевых, и вообще прожила полжизни в Королевстве. Видела там всё своими глазами. Ты этого не видел. Это другие люди. Совсем другие. Не хотят Зелёные Оранжевым ничего плохого. Ты поживёшь с моё, поймёшь. Это всё синяя пропаганда.

– Мы с тобой, мама, об этом много раз говорили, – улыбнулся Кирилл лёгким отчаянием с примесью огорчения. Обсуждение кончилось ничем. Сам он прекрасно понимал «почему» его мама придерживается такого взгляда. Каждый раз неясное чувство толкало его на бесплотную попытку понимания.

Побродив по городу ещё несколько часов, семья ощущала подход усталого раздражения. Город оказался с малой историей, чем-то не привлекал, стало скучно и холодно. Не дожидаясь конца отгула, решили разойтись. Вызвав такси до Миргорода, Кейтлин обнимала сына как в последний раз. Ей самой было досадно от непонимания сына, и лишь материнское близкое чувство толкало её в объятия какого угодно своего ребёнка. Соня спрашивала, когда они в следующий раз встретятся и огорчилась. Надя на пару минут отвела Кирилла в сторону, расцеловала там за всё время, немного пожаловалась тяжёлым вздохом и, когда такси приехало, обняла на прощание.

– Подумай, сынок, – с тревожной надеждой сказала Кейтлин. – Я могу попросить, тебя отпустят раньше. Если захочешь.

– Спасибо. Удачной вам дороги, – ответил твёрдостью Кирилл. Надя приобняла мать Кирилла, с Соней они помахали на прощание и уехали.

Провожая взглядом такси, Кирилл решил вернуться назад пешком. Время позволяло. Он шёл и думал о будущих перспективах. О переменах, что история нещадно подкидывает всему человеческому обществу. Каждый раз, когда задумывался, пытаясь докопаться до сущности процессов, Кирилл отступал с ощущением, что ему чего-то не хватает. Как в общении с отчимом. Картинкам не складывалась. Он определённо что-то упускал в своём понимании

«Но что?»

* * *

Размеренный давящий человечность телевизионный поток нарушился звоном ключей. Приостанавливаемая и медленно выходящая здесь тусклая жизнь нарушилась внешними звуками, будто что-то могло спасти или сделать лучше. По тёмному пространству худенькой квартирки летели без цели пылинки, сор и всякие мысли, не находя покоя. Волновали телевизионные потоки, обсуждения, дешёвые драмы.

Открывая без особого желания дверь, Гриша проникался царившей атмосферой и поникал в себе. Уходить от встреченных друзей, любимой девушки совсем не хотелось. Приходя домой, ему казалось, хоть и не понимал этого головой, что дышать становилось тяжелее – и думать, и вообще жить. Снимая верхнюю одежду, он вешал её, не включая свет. Снял наушники, быстрыми движениями собрал их кучей и засунул в карман. Снял кроссовки, не расшнуровываясь: просто вытянул ноги. Пошёл на кухню.

Не говоря ни слова, Гриша начал накладывать еду. Поставил в микроволновку, а сам в это время ушёл в комнату переодеваться. На обратном пути из зала что-то сказали, Гриша громким голосом спросил из коридора:

– Чего?

– Воды, блять, говорю принеси маме!

– Сейчас… – привычным недовольством ответил Гриша.

Микроволновка пищала законченной работой, давила на нервы. Гриша открыл дверцу и сразу закрыл, чтобы писк не теребил нервные связи. Привычной глупостью он терпел это и, во многом, даже не замечал. Только что-то внутреннее, будто сердце, побуждало куда-то и отсюда. Набрав воды из крана, Гриша отнёс в зал стакан.

В зале на табуретке, под ней и рядом, привычным беспорядком стояли бутылки и стакан. За этот вечер мама «приголубила» полуторалитровую пластиковую бутылку пива и маленькую, меньше полулитра, стекляшку водки – оставались ещё несколько «стекляшек».

– Тебе же на работу завтра… – начал Гриша, ставя стакан с водой на табуретку. Здесь пахло неприятными ему воспоминаниями и деградацией личности.

– И что? – недовольно ответила мама Гриши, выпивая воду. Грязными пальцами она перебирала вяленую рыбу. – Моё дело. Дай отдохнуть спокойно. Сначала эти там пидорасы, а теперь и дома не дают покоя!

– Снова запила… Тебя уволят – как потом за квартиру платить? Ещё хорошо хоть хозяйка не приходит, не видит, что с квартирой стало. На улице хочешь остаться?