Лучинушка

Подрастая, он прошел все ступени воровской жизни, приобретая ловкость, выносливость и жестокость. Постоянный риск оказаться в тюрьме или быть убитым членами своей же шайки, безжалостно расправлявшейся с каждым, кто проявлял непослушание, отучили улыбаться, и его взгляд приобрёл недетскую угрюмость. Первое убийство он совершил во время драки в шестнадцатилетнем возрасте, ударив своего врага ножом. Глядя в его стекленеющие глаза, он понял, как хрупка человеческая жизнь, если распорядиться ею так просто, и испытывал удовлетворение, какое чувствует насытившийся зверь. Он стал сознательно нарываться на драки, в которых выходил победителем не только потому, что был сильнее, а потому что его стали бояться из – за того, что он не дорожил ни своей, ни чужой жизнью и мог, не задумываясь, убить любого. Звериное чутьё и хладнокровие помогало ему чувствовать опасность и вовремя уходить. Ему не было двадцати лет, когда он впервые получил заказ на убийство.

Всё в его жизни было временно и скоротечно, кратковременные жёны, кратковременное жильё. Постоянно рискуя жизнью, он проживал каждый день как последний, не желая ни к чему и ни к кому привыкать и привязываться.

Только однажды, встретив Дарью и поняв, что она любит его таким, какой он есть, и готова идти за ним до конца, почувствовал себя в её домишке хозяином. Всё лучшее, что ему удавалось украсть, он отдавал ей. Они стали строить совместные планы на будущее. Но всё оборвалось неожиданно и нелепо. Плачь ребёнка, который он услышал, едва переступив порог после того, как более года провёл под следствием, дал понять, что Дарья, и всё, что было с нею связано, уже принадлежит кому – то другому, и это лишило его разума. Спавший в нём зверь мгновенно проснулся и потребовал крови, и он не смог с собой совладать. С тех пор прошло пол жизни, а её крики звучали в ушах по сей день.

Тогда он не поверил её клятвам в своей невиновности, но тем больнее было узнать от встреченного позднее сокамерника, что она его не обманывала. Именно те, кому он дал её координаты, чтобы они смогли пережить несколько дней после побега, кого он покрывал, перетерпев десятки жесточайших допросов, и всё – таки не сдал, именно они надругались над единственной в его жизни любовью и мечтой. Он навсегда вычеркнул из своей памяти понятие «дружба» и долгие годы жил одиноким волком. Месть стала главной целью его жизни, о которой он не забывал ни на минуту. Думая о ней, скрежетал зубами, начищая до блеска кастрюли и сковородки на кухне ювелира, из – за неё ворочался бессонными ночами, изобретая кары одну страшнее другой.

О том, что господь наказал его врагов самой лютой смертью, узнал только после того, как в доме появился блаженный. Родька был похож на одного из них так, что он, увидев его в первый раз, принял за своего обидчика, погубившего мечту его жизни, даже не подумав о том, что блажной был раза в два раза моложе него. Проснувшийся в нём зверь немедленно потребовал крови, и он убил бы и его, если бы случайно не услышал разговор этих двух куриц – горничных, обсуждавших под открытым кухонным окном историю Родькиного рождения. Он оказался сыном его кровного обидчика, как и байстрюк, из – за которого его жизнь пошла под откос.

Повар достал пустой мешок для мусора и зашел в кладовку. На кухне послышался шум выдвигаемого ящика. Чёрт, неужели вернулся кто – то из рыбаков… Он открыл дверь. Одна из горничных стояла у плиты и ковырялась в кастрюле с только что сваренным грибным супом, собираясь его попробовать. Одного его взгляда было достаточно для того, чтобы она бросила ложку и пробкой выскочила вон. Он проследил в окно, как за обеими захлопнулась калитка, как садовник подмёл дорожку и ушел в сторожку отдыхать.

Мешок с мусором он подтащил ближе к порогу. Оставалось сделать самое главное, очистить сейф. Свою работу он сделал, результат не заставит себя ждать. Рыжему он не верил, и на то, что ему заплатят, не рассчитывал. Скорее всего, вместо денег он получит перо в бок или пулю, если тот успеет его опередить. Вероятнее всего, жертвой станет сам Рыжий, но только после того, как скажет имя настоящего заказчика. С ним он разберётся позже и свою плату получит сполна и с процентами. А пока возьмёт её брюликами, в сейфе их столько, что ему хватит на всю оставшуюся жизнь.

Сейф открылся легко. Он был забит под завязку бархатными футлярами разного размера и формы. Повар взял тот, что лежал сверху, и открыл. В нём сверкнула золотая цепочка с крестиком, украшенным мелкими бриллиантами. Полюбовавшись, захлопнул футляр и бросил в рюкзак. Остальные коробки стал быстро укладывать туда же. Разбирать их и рассматривать он будет потом, не спеша, растягивая удовольствие.

Закрыв дверку опустошенного сейфа, вернулся на кухню, поднапрягшись. закинул на плечо увесистый мусорный мешок, бросил прощальный взгляд на сияющие кастрюли и сковородки, и вышел из дома. Лодка тяжело осела под грузом. Он направил её в сторону, противоположную той, куда ему было нужно. Выплыв на глубину, огляделся и перевалил мешок через борт. Брызги от упавшей тяжести плеснулись ему в лицо. Он вытерся тщательно и поспешно, словно от презрительного плевка, и некоторое время напряжённо следил за его погружением, за пузырьками воздуха и прислушивался бульканью, словно ожидал услышать из него крик о помощи или проклятие. Когда мешок скрылся в воде, лодка медленно развернулась и поплыла на другую сторону озера.

Старую заброшенную лесопилку он выбрал не зря. Пустынное место, которое никто не посещал годами, давало возможность поставить точку в этом деле не опасаясь случайных свидетелей. Всё было рассчитано до мелочей. Лодку он купил ещё с весны, немного переделал и перекрасил, чтобы, узнав её, хозяин не вспомнил покупателя. Под видом рыбака можно было плавать по озеру, не вызывая подозрений, сколько угодно. Здешние глухие места ему нравились. Купить небольшой домишко в какой – нибудь деревушке у озера, которых здесь полно, ловить рыбку и жить, никого не трогая, лишь бы не трогали его, вот и все его скромные желания. Все страсти уже перегорели, и много ему не надо. Даже в случае неудачи хозяйских брюликов должно хватить до конца его дней, надо только переждать время, а потом не спеша искать куда их сбыть.

Рыжий приехал один. С его стороны это было опрометчиво. Похоже, он собирался о чём – то договориться, однако машину остановил метрах в ста от лесопилки. Повар лежал за стволом поваленного дерева и наблюдал, как Рыжий тихонько прикрыл дверь машины и крадучись пошел к сараю. В его руках не было ничего, значит, рассчитываться он не собирался. Можно было отпустить его подальше, забрать из машины деньги и уйти, но в последний момент он передумал, решив узнать о его планах, поднялся на ноги и негромко свистнул. Рыжий вздрогнул и остановился.

– Принёс? – спросил Повар, глядя ему в глаза.

– Что принёс? – спросил Рыжий, демонстративно сунув руку в карман.

Он видел исходившую от него опасность и даже не собирался скрывать, что вооружен.

– Как что? Дело сделано, пора получать расчёт.

– Сделано? Ничего не сделано… Все живы. Кого ты хотел обмануть?

– Живы? Ты врёшь, врёёёшь…

Приближаясь к Рыжему, он лихорадочно соображал. Этого не может быть, он явно лжёт. Все любят грибной суп. Поганка действует безотказно, это проверено. В кармане Рыжего выпирает пистолет. Значит, он приехал, чтобы его прикончить и присвоить деньги себе.

– Я не вру, все живы. – зачастил Рыжий, и, отступая, упёрся в стену деревянного сарая, – Я только что оттуда. Ты не выполнил договор. Возвращайся назад и доведи дело до конца.

– Ты врёшь… – взревел Повар и изо всех сил ударил его палкой по голове.

Рыжий завалился набок. Повар схватил его за шею и сжал изо всех сил. Рыжий скрёб ногами по земле, пытаясь вырваться. Сначала снялся один туфель, потом второй. Дождавшись, пока он затихнет, очистил его карманы. Пистолет оказался обыкновенной зажигалкой, денег в кошельке было немного. Рыжий его боялся и поэтому блефовал.

Отступив назад, он споткнулся через его туфли, и подобрав оба, в сердцах пошвырял подальше в лес и побежал к машине. Денег в ней тоже не было. Неужели Рыжий не врал и грибной суп остался несъеденным? Возвращаться назад и начинать всё сначала не имело смысла. Заказчика он не знал, всё решалось через Рыжего. А вот заказчик наверняка знал и его, и о месте их нынешней встрече, так что надо быть настороже. Он сел за руль машины, отогнал её подальше от лесопилки, и направил в озеро. Выскочив на ходу, долго сидел на берегу, наблюдая, как она погружается в воду, булькая и пуская пузыри, и обдумывал дальнейшие действия.

Возвращаясь обратно к лесопилке, он придумал новый план. Закапывать труп Рыжего он не будет. Недавно он видел проходившую мимо женщину с корзиной для грибов, с любопытством смотревшую в его сторону. Наверняка, она запомнила его приметную внешность, и это может ему пригодиться. Он наскоро забросал труп сушняком и пошел в бытовку.

Рюкзак с драгоценностями лежал, присыпанный мусором, под топчаном. Трогать их он пока не собирался. Для того, чтобы определиться с жильём, должно было хватить денег, которые он рассчитывал получить за выполненный заказ. Теперь их не будет, поэтому надо выбрать несколько безделушек попроще, их легче продать, а остальное перепрятать до лучших времён.

Высыпав содержимое рюкзака на расстеленную куртку, присел на пенёк и стал любоваться солидной горкой изящных бархатных футляров. Здесь, среди грязи и разрухи, она выглядела королевским подарком, служившим пропуском в новую жизнь, спокойную и благополучную, о которой он мечтал уже давно.

Выбрав из кучи алых футляров самый большой, взвесил на ладони и легонько тряхнул, пытаясь угадать, что в нём лежит. Внутри глухо стукнуло. Судя по весу и продолговатой форме футляра, в нём должен быть массивный браслет. Денег, вырученных только за одну эту вещицу, должно хватить надолго. Ему приходилось иметь дело с перекупщиками, сбывая ворованные вещи. Он знал, что эти плуты норовят сбавить цену вдесятеро. Но с ним этот номер не проходит. Его угрюмого взгляда, не предвещавшего ничего хорошего, боятся все.

Он медленно открыл футляр и заранее прищурился, ожидая увидеть блеск золота и сияние бриллиантов, но вместо них увидел несколько кусочков щебня. Он выругался, и, отшвырнув его в сторону, быстро открыл второй. В нём оказалось то же самое. Он начал торопливо открывать футляры один за другим. Во всех лежали кусочки мелких веточек или щебня, кроме трёх незначительных безделушек. Выходит, еврей его переиграл. Почувствовав неладное, он перепрятал свои сокровища в другое место, а эти три оставил для приманки. А может, это работа парочки, которую он пригрел на своей груди? Как бы то ни было, он должен их найти.

Повар поджёг кучу сушняка, под которой скрывался труп, и сел в лодку. Отплыв на середину озера, долго сидел под видом рыбака, наблюдая за полыхавшим пожаром.

Глава 27

Стеша стояла в центре огромного зала с высокими серыми стенами, по которым двигались неясные тени разных форм и размеров, а вместо потолка чернело звёздное небо. В нём не было никакой мебели, только открытый белый рояль в центре и над ним зависшая в воздухе скрипка со смычком. И скрипка, и смычок, и клавиши на рояле двигались, словно на них нажимали чьи – то невидимые пальцы. Вместе они издавали прекрасные звуки реквиема. При каждом такте из – под клавишей взлетали мелкие, прозрачные шарики, похожие на мыльные пузыри. Смычок высекал из струн целые снопы искр. Всё вместе собиралось в сияющий вихрь. Он кружил по комнате, словно выполняя какой – то ритуальный танец, то возносился вверх, так высоко, что становился невидимым, то стремительно опадал, завиваясь в спираль, то снова вытягивался в ровный вращающийся столб, вершина которого постепенно расширялась, превращаясь в воронку.

В центре воронки медленно проявлялась фигура, одетая в длинную белую сорочку. Она парила в воздухе, слегка балансируя расставленными руками, но не предпринимала никаких попыток вернуться на землю. То, что эта игра становится опасной, Стеша поняла ещё до того, как узнала в фигуре Адама Викентьевича. Он смотрел на неё с печальной улыбкой, словно прощался навсегда, и она рванулась вперёд, чтобы его удержать. Проникнув в центр вихря, поймала подол сорочки, но ожидаемого сопротивления было не больше, чем если бы она схватилась за воздух, хотя отчётливо видела и даже ощущала тонкую ткань, медленно ускользающую из рук.

Она поняла сразу, что не сможет его удержать, и всё – таки не сдавалась, продолжая попытки воспрепятствовать этому безумному полёту, повиснув на нём всем своим весом, и вращалась вместе с ним всё быстрей и быстрей. Распущенные волосы окутывали её голову и шею всё плотнее, мешая не только смотреть, но и дышать. Внизу послышался громкий лай. Кто – то поймал её за подол платья и стал тянуть вниз. Не в силах больше удерживаться, она отпустила руки, и, падая, проснулась.

Она лежала поперёк постели, задыхаясь оттого, что её душила обвивавшая шею простыня, сбившаяся в жгут. Рядом суетился Нерон. Он громко лаял и дёргал её за платье, приглашая за собой. Она попыталась подняться, но, ощутив жесточайший прилив тошноты, едва успела повернуться набок, чтобы не захлебнуться в рвотных массах. Стало чуть – чуть легче, и Стеша попыталась освободиться от петли, но, путаясь в складках, затягивала её ещё сильней. Наконец распутав узел, отбросила простыню в сторону и некоторое время лежала, хватая воздух открытым ртом и испытывая состояние дежавю, как будто всё это происходило с нею не впервые.

Когда пульсирующие толчки в голове немного утихли, она услышала оглушительную, гремящую музыку, доносившуюся из комнаты Адама Викентьевича. Кое – как обтершись простынёй, с трудом поднялась на ноги и поспешила туда, хотя назвать спешкой её замедленные шаги, выполнявшиеся через величайшие усилия, можно было с большой натяжкой. Все предметы перед её глазами плыли, изгибаясь и меняя свои очертания, и она не могла понять, явь это или продолжение сна. Боковым зрением она заметила лицо сиделки с выражением ужаса в округлившихся глазах, как будто перед нею появилось привидение, и маленькую белую фигурку, распластанную по стене, но разбираться в том, что творится вокруг, не было ни времени, ни сил.

Распахнув дверь, она сначала увидела себя на экране телевизора, затем улыбающееся лицо Адама Викентьевича, опять включившего полюбившийся ему видеоролик с её участием. У него едва хватало сил справляться с телевизионным пультом, но этот ролик он включал каждый раз, как только просыпался. Обычно он приглушал звук до предела и слушал её пение с закрытыми глазами, время от времени поглядывая на экран. Сегодня же, несмотря на глубокую ночь, музыка гремела на весь дом. Стеша понимала, что она может разбудить Сару Вульфовну, и бросилась к Адаму Викентьевичу, чтобы забрать пульт. Но он зажал его в руке так крепко, что нужно было применять силу, а она не могла сделать ему больно.

– Адам Викентьевич, миленький, отпустите пожалуйста, что вы так в него вцепились… – бормотала Стеша, пытаясь справиться с его рукой, высушенной болезнью настолько, что она стала напоминать когтистую птичью лапу, а он всё улыбался и не отпускал, словно решил с нею поиграть.

Внезапно наступила тишина, но она боялась, что звук включится снова, и продолжала делать попытки отобрать пульт, пока не услышала голос:

– Оставьте его, Степанида Никитишна. Разве вы не видите, что он мёртв…

Стеша вздрогнула, словно от удара током, и оглянулась. Она скорее догадалась, чем узнала Игната, который стоял позади неё, держа в руке телевизионный шнур, выдернутый из розетки. В дверном проёме застыла, словно портрет в раме, сиделка Сары Вульфовны с неестественно длинным, вытянувшимся от испуга лицом. Стеша повернулась к Адаму Викентьевичу, поняв наконец, что его пальцы сжались на пульте в последних судорогах и улыбка на его неподвижном лице является посмертной маской.

Смерть всегда является неожиданно. Даже если вы знаете о неизбежном конце, ожидавшем близкого вам человека, вы никогда не будете к ней готовы, потому что она старательно выбирает момент для того, чтобы ей не мешали выполнить свою миссию достойно той жизни, которую прожил тот, кого она должна увести за собой.

Стеша уткнулась лицом в руку Адама Викентьевича и громко застонала от невыносимой боли и сожаления о том, что не смогла сказать последнее прости человеку, поверившему ей и доверившему себя и свою мать. Вспомнив о Саре Вульфовне, она подумала о том, что надо срочно вызвать врача и сообщить ей эту страшную весть в его присутствии, потому что её сердце может не выдержать. Она хотела сказать об этом сиделке, но новый приступ тошноты заставил желудок сжаться так, что она едва успела схватить лежавшее рядом полотенце и сползти на пол в сильнейших приступах рвоты.

Очнулась она на больничной койке с капельницей в руке. У постели стояли Софья Николаевна, Надежда Семёновна и Родька.

– Теша! – заметив, что она открыла глаза, он опустился возле постели на колени и, выражая бесконечную радость, взял её руку и прижал к своей щеке. – Проснулась, Теша! Почему ты так долго спала?

– Родечка… Где я? – спросила Стеша, едва слышно.

– В больнице, моя дорогая… – всхлипнула Софья Николаевна.

– Почему в больнице?

– Потому что тебе было очень плохо…

– А как же Адам Викентьевич? Он… или мне всё приснилось?

– Нет, к сожалению, не приснилось. Он умер. И Сара Вульфовна тоже.

– Как? – ужаснулась Стеша – и она тоже?

– Да… – сказала Надежда Семёновна, – она не смогла пережить его кончины. Ты – то сама как себя чувствуешь?

– Не знаю… У меня совсем нет сил.– ответила Стеша, даже не пытаясь сдерживать слёз, побежавших по вискам непрерывными ручейками.

– Стешенька, возьми себя в руки. – попросила Софья Николаевна, – Я понимаю, как они были тебе дороги, но их уже не вернуть, а ты подумай о себе и о Роде.

– Да – да, – поддержала Надежда Семёновна. – Ты едва выкарабкалась после тяжелой болезни и должна беречься.

– Тяжелой болезни? – удивилась Стеша, – Какой болезни?

– Какой болезни… Ты же чуть не отравилась снотворным.

– Снотворным? – удивилась Стеша, – Я не пила никакого снотворного, мне оно не было нужно, я и без него едва не засыпала на ходу. Я же знала, что жизнь Адама Викентьевича может оборваться в любую минуту и старалась как можно больше времени проводить рядом с ним. И пила я не снотворное, а совсем наоборот, крепкий чай или кофе.

– Значит, тебе его подсыпали. Похоже, тебя пытались отравить. Что ты пила в тот вечер?

– Я же говорю, ничего, кроме чая и кофе.

– Ты готовила их сама?

– Иногда сама, иногда просила кого – нибудь из горничных.

– А в самый последний раз?

– Я не помню. Надо подумать… А… А когда похороны Адама Викентьевича и Сары Вульфовны?

– Их уже похоронили.

– Как же так…– всхлипнула Стеша, – Я не смогла их проводить…

– Ты находилась в искусственной коме. Не волнуйся, Игнат позвонил Софочке, и мы присутствовали там от начала до конца. Всё прошло очень достойно.

В дверь постучали и вошел следователь Матвейчук. Увидев сразу троих посетителей, он хотел без особых церемоний выпроводить их, чтобы побеседовать с больной один на один, но, узнав среди них Надежду Семёновну, вовремя остановился. Ему был хорошо известен её скандальный характер и острый язычок ещё со времён её активного участия в общественной жизни города в течение долгих лет. Он откашлялся и сказал.

– Добрый день, господа. Здравствуйте, Степанида ээээ…

– Никитишна. – подсказала Софья Николаевна, – Её зовут Степанида Никитишна.

– Помню – помню. Как вы себя чувствуете, Степанида Никитишна? Мы можем с вами поговорить?

– Она ещё очень слаба. – вмешалась Надежда Семёновна, вставая между ним и кроватью.

– А вы, простите, ей кто? – полюбопытствовал Матвейчук, притворившись, что видит её впервые.

– Я ей близкий человек, а вы? – переспросила Надежда Семёновна.

– А я ей следователь.

– Нельзя ли, господин следователь, отложить ваше «поговорить» хотя бы до завтра?

– А вы кто, доктор?

– Да, доктор, хотя и на пенсии, но за сорок лет врачебной практики научилась понимать, каково состояние больного после тяжелейшего отравления.

– Ах, на пенсии… Тогда позвольте мне проконсультироваться у лечащего врача, а не у тех, кто находится на заслуженном отдыхе.

– Так и консультируйтесь. Я не понимаю цели вашего прихода. Вы её в чём – то обвиняете?

– Пока нет. Но я думаю, вы со мною согласитесь, что два покойника одновременно в одном доме явление нечастое и, я бы сказал, подозрительное.

– У них были обнаружены признаки насильственной смерти?

– Нет. Но её можно было каким – то образом ускорить. Например, не дать вовремя лекарство…

– Ну что вы выдумываете? – возмутилась Надежда Семёновна, – Их дни и так были сочтены, ради чего надо было это делать? Если вы спросите врача, наблюдавшего ныне покойного Адама Викентьевича, он подтвердит, что давно уже предупреждал о том, что больной безнадёжен и каждый день может оказаться для него последним. Тем не менее, благодаря заботам и уходу Степаниды Никитишны, он прожил после этого ещё довольно долго. И что удивительного в том, что старушка девяноста шести лет, имевшая больное сердце, не смогла перенести смерти своего единственного сына? Почему же вы пытаетесь кого – то в этом обвинить?

– Я пока что никого и ни в чём не обвиняю.

– Неужели? Тогда почему вы явились допрашивать женщину, которая ещё толком не пришла в себя? Надеетесь, что в таком состоянии она скажет что – то такое, на чём вы сможете построить обвинение? Или боитесь, что она убежит?

– Вам не кажется, что вы забываетесь? – спросил Матвейчук, придавая голосу строгие нотки, подобающие его положению, но стараясь оставаться корректным, – Вопросы здесь задаю я, а вы мешаете мне работать.

– Конечно, вы… – согласилась Надежда Семёновна, и, не скрывая сарказма, спросила, – А вы хоть в курсе, что Стешу саму едва не отравили снотворным? Не хотите ли разобраться, кто это сделал?

– Отравили? Насколько я знаю, в то время, когда Адам Викентьевич умирал, она спала, а когда всё уже случилось, вдруг проснулась и пришла. Почему – то я не припоминаю ни единого случая, чтобы при отравлении снотворным человек мог проснуться и даже ходить. Не кажется ли вам, что её отравление больше похоже на имитацию, возможно, для алиби, чтобы уйти от ответственности.

– Да, если бы она выпила весь кофе, могла бы вообще не проснуться. И если бы не явился охранник, привлечённый шумом, и не вызвал скорую, в доме было бы не два, а три покойника! – возмутилась Надежда Семёновна, – И, как мне кажется, для кого – то это было бы самым лучшим решением всех вопросов сразу.

– Что вы хотите этим сказать? – вопросил Матвейчук, медленно багровея.

– Именно то, что сказала.

– Убить Тешу хотела Вера Ивановна.– сказал Родька монотонным бесстрастным голосом.

В палате наступила мёртвая тишина. Все повернулись к Родьке, а он стоял, упёршись взглядом в противоположную стену, словно на ней было написано что – то, видимое только ему.

– Какая такая Вера Ивановна? – спросил Матвейчук, вытирая вспотевший лоб.

– Сиделка, которая ухаживала за Сарой Вульфовной. Она была рекомендована её лечащим врачом. – ответила Стеша, – Родечка, а почему ты так решил?

– У неё странные глаза. Она всем улыбается, а когда отворачивается, они сразу делаются злыми.

– Ну это ещё ничего не значит. – сказал Матвейчук, отмахиваясь от неожиданного свидетеля, как от мухи.

– Кофе в тот вечер для Теши варила она… – добавил Родька тоном запрограммированного робота.

– Вот видите? – обрадовалась Надежда Семёновна. – А вы обвиняете Стешу даже не опросив всех, кто находился в доме во время смерти хозяев.

– Но почему?… – удивилась Стеша, – Мне казалось, что мы с нею прекрасно ладили.

– Девочка моя, не будь такой наивной. – Надежда Семёновна погладила Родьку по плечу и, глядя на Матвейчука, добавила, – Наверняка ей за это хорошо заплатили.

– Вы все прекрасно понимаете, что этот молодой человек не может быть свидетелем… – заявил он, отводя взгляд в сторону.

– Зато этот молодой человек, в отличие от остальных, совершенно не умеет врать, а вы ему почему – то не верите. – вмешалась молчавшая до сих пор Софья Николаевна.

– Такова наша работа. – ответил Матвейчук, – Вы не поверите, если я расскажу вам о случаях, когда на вид вполне благожелательные и преданные люди на деле оказывались изощрёнными убийцами.

– Мы с Софьей Николаевной знаем Стешу получше вас и в обиду не дадим. – вспылила Надежда Семёновна.

– Господа! Что за шум? – в дверь заглянул врач, проходивший мимо, – Что здесь происходит?

– Прощу прощения, дамы, мне пора… – сказал Матвейчук, глядя на часы и делая вид, что заканчивает разговор исключительно по причине занятости. – Поправляйтесь, Степанида Никитишна, я ещё приду.

– И запомните,– бросила вслед Надежда Семёновна, – без адвоката Стеша не скажет ни слова.