Лучинушка

Сам он всегда жил согласно старой русской поговорке – «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», и о боге вспоминал лишь в случае какой – нибудь беды. И Лизавета была такой же, как и он, до тех пор, пока в их деревне не построили новую церковь. Мода что ли теперь пошла такая, что храмы да часовни стали расти везде, как грибы, даже на территории больничного городка в центре и то уже сияет купол небольшой часовни. Хотя, по его мнению, народ нынче стал больше верить в золотого тельца, чем в бога, такой жадности и вседозволенности ради получения лёгких денег он не помнил за всю свою жизнь.

Поначалу Лизавета ходила в новый храм из любопытства, затем по праздникам. Оказывается, праздников у церкви столько, что если бы все их блюсти, то некогда было бы и работать. А потом её и вовсе затянуло, за каждым словом только и слышишь – «господь нас сохранит» да « господь нас защитит», как будто у господа никаких других дел нет, как следить за их благополучием.

Один раз ей таки удалось затащить его на богослужение. Петрович слушал густой бас молодого, мордастого батюшки и подпевавший ему хор, и наблюдал за юркой старушкой, обходившей толпу прихожан и довольно настойчиво подставлявшей каждому блюдо, на которое выкладывались пожертвования. Под конец он пришел к выводу, что такая фанатичная вера не могла появиться у его супруги ниоткуда, чтобы её внушить, надо было очень хорошо постараться. Вот и старается этот басовитый батюшка вместе со своими служками, и старается весьма неплохо, судя по двухэтажному особняку, выстроенному им одновременно с храмом, и дорогой иномарке, на которой они с матушкой гоняют поочерёдно мимо его дома с такой скоростью, что куры из – под колёс пОрхают, словно брызги из лужи.

С утра, явившись на работу, Петрович решил навести порядок за двором. Опавшая листва придавала усадьбе заброшенный вид, а ему не хотелось, чтобы соседи видели, что с болезнью хозяев всё стало приходить в упадок.

О Степаниде Никитишне ничего плохого не скажешь. Вежливая и со всеми одинаково обходительная, что с хозяевами, что с прислугой, а уж как заботится о ювелире с его матушкой, остаётся только позавидовать. Но то, что с появлением её и Родьки в доме стали происходить какие – то чудеса, было очевидно.

В деревне до сих пор судачили о ночной аварии у Казачьего камня и о том, что в ней якобы замешана молодая хозяйка. Доводам Лизаветы о том, что причиной катастрофы могло стать её вызывающее поведение, он не верил даже после того, как у ювелира побывал следователь, но дома говорить об этом не стал. Ни к чему, чтобы пересуды о хозяйской семье велись теми, к кому они так хорошо относятся.

Или взять эту историю с пропавшей гостьей, вызвавшую столько суеты. Никакой важной фигуры этот божий одуванчик из себя не представлял, но её таинственное исчезновение произвело переполох, словно из дома похитили какую – то принцессу. В том, что он не заметил как она ушла, его никто не винил, но как ей удалось ускользнуть незамеченной, не мог понять до сих пор.

Ладно бы он, но собаки… Даже сидя в вольерах, они всегда волновались при любом движении, происходившем во дворе, особенно если в доме находились посторонние. Услышав, как они мечутся, Петрович обстоятельно оглядывал весь двор, потому что ему за это платили, а он привык выполнять свою работу честно. В тот день, когда все ушли на рыбалку, а он закончил работу и прилёг в сторожке отдохнуть, собаки тоже всполошились. Он тут же поднялся и посмотрел в окно, но кроме Распутина, уходившего с большим мешком мусора на плече, во дворе не было никого.

Скорее всего, доберманы лаяли на белок, прикормленных хозяином. Эти пушистые бестии приводили их в неистовство, шастая по двору, как у себя дома. А вот на басурманина они не лаяли. Едва начав работать поваром, он стал ежедневно выносить им кости. Петрович не раз наблюдал из – за розовых кустов, как он подходил к псам по очереди, клал кость наземь рядом с собой, приседал на корточки почти у самой собачьей морды и молча глядел в глаза. Собаки, взбешенные его отчаянной смелостью, рвались с цепи, но, почуяв соблазнительный запах мяса, постепенно терялись между желанием разорвать его или получить желанную кость. Почувствовав их сомнение, он протягивал её, но отдавал не сразу, а некоторое время придерживал в руке, заставляя вырывать силой. Иногда, не выдержав собачьего напора, он падал на четвереньки с оскаленными зубами и сам становился похож на старого, не раз битого бродячего пса неизвестной породы, давно уже не дорожившего своей жизнью, но всегда готового за случайно перепавший кусок мяса перегрызть горло любому.

Следя за их странной игрой, Петрович ловил себя на мысли, что, в случае надобности, этот Распутин не моргнув глазом свернёт шею кому угодно. Похоже, возня с собаками взбадривала его, а риск быть разорванным, если цепь не выдержит и оборвётся, напоминал игру в рулетку. Но, как бы то ни было, все три добермана постепенно к нему привыкли и приняли за своего. Только Нерон не позволял по отношению к себе абсолютно никакого панибратства. Он обожал Сару Вульфовну, ко всем остальным относился ровно и беззлобно, кроме повара, которого почему – то с первого взгляда возненавидел лютой ненавистью.

Задумчиво шаркая метлой, Петрович не услышал, как подъехала чёрная иномарка. Вскинулся только увидев остановившиеся рядом ноги, обутые в дорогие коричневые туфли, на рантах которых были отчётливо видны потемневшие от времени опилки. Подняв голову, он увидел уже знакомого ему высокого блондина из администрации, приезжавшего к хозяину пару недель назад.

– Доброе утро! – здороваясь, гость по – гусиному вытянул шею, заглядывая на окна дома.

– Здравствуйте, вы к хозяину? – спросил Петрович.

– Ээээ…– промямлил гость – я, собственно, заехал узнать, на какое время…

– Что? – не понял Петрович.

– Я хотел узнать, когда…

– Если чего узнать, так это пожалуйте к хозяевам.

– К хозяевам? – посетитель вздрогнул и заметно встревожился. Его беспокойный взгляд засуетился, заметался вокруг, словно ожидая чего – то сверхъестественного, но не зная, с какого боку оно должно возникнуть, – с ними всё в порядке?

– Ну как в порядке… – Петрович, удивлённый реакцией гостя на ничего не значащие слова, стал тщательно подбирать выражения, чтобы случайно не сказать лишнего, – Конечно, они болеют, и уже давно, а в остальном всё как обычно. Давайте – ка я позвоню Степаниде Никитишне, она объяснит вам лучше.

– Степаниде Никитишне? – переспросил гость, бледнея, – Нет, не стоит… Значит, со всеми всё в порядке?

– Ну да, – подтвердил Петрович, – а чего с ними сделается?

– Хорошо… А скажи – ка мне, братец, ваш повар… сейчас он где?

– А вот повара нет.

– То есть как нет? Куда же он подевался?

– А кто его знает, уже который день, как не является. Может, заболел.

– А ты не в курсе, где он живёт?

– Чего не знаю, того не знаю. А он – то вам зачем?

– Да я хотел… Впрочем, неважно. Пожалуй, я заеду в другой раз.

Глава 21

Игнат, подъезжавший к имению, издалека увидел у ворот незнакомую машину и садовника, разговаривавшего с высоким мужчиной, одетым в джинсы и чёрную куртку с накинутым на голову капюшоном. Оба смотрели в сторону дома. Петрович стоял с непонимающим видом, то и дело пожимал плечами и разводил руками.

Игнат вышел из машины и направился к ним. Услышав шаги, незнакомец оглянулся и пошел к своей машине. Разворачиваясь, он отвернул лицо, следя за дорогой, но Игнат успел заметить, что где – то уже видел эти белесые брови и ресницы.

– Привет, Петрович. Кто это был?

– Да вроде как из администрации… – ответил Петрович, недоумённо почёсывая затылок.

– Из администрации? К тебе?

– Почему ко мне? К хозяевам.

– Если к хозяевам, то почему он разговаривал с тобой, а не с ними? Чего ему надо?

– Не знаю… Да он толком – то ничего не сказал, только расспрашивал, что да как, всё ли с ними в порядке. Вообще он какой – то мутный.

– Что значит «мутный»?

– Ему говоришь, хозяева болеют, а в остальном всё нормально, а он вроде как не верит, или удивляется. А чему тут удивляться, всё – таки люди они не молодые. Я предлагал позвонить Степаниде Никитишне, а он не захотел.

– Действительно, мутный…– согласился Игнат, глядя, как уезжавший незнакомец разминается со встречной машиной, направлявшейся в их сторону, – похоже, к нам опять гости.

– Может, это доктор…– сказал Петрович, щурясь на яркое солнце, отражавшееся на стекле автомобиля и мешавшее разглядеть водителя.

– Нет, у доктора «ауди», а это «камри».

– Я в иномарках не разбираюсь. Раньше были «жигули» да «москвичи, ну ещё «волга», и всё было понятно, а теперь их развелось, попробуй запомни…

– Кажется, я их знаю. А им – то что тут нужно? – сказал Игнат, разглядывая лица в остановившейся машине.

В ней было двое мужчин. В одном из них он узнал режиссёра, руководившего видеосъёмкой на губернаторском балу. За рулём сидел видео – оператор.

Появление телевизионщиков было совершенно некстати. То, что знаменитый ювелир доживает последние дни, ни в коем случае не должно стать предметом обсуждения прессы, а тем более на телешоу, обожавших пляски на костях, поэтому Игнат был готов на всё, чтобы их встреча со Стешей не состоялась. Череда событий, произошедших за последнюю неделю, не была похожа на цепочку случайных совпадений. Видимо, Адам Викентьевич был прав, когда говорил о неких людях, ожидавших, подобно стервятникам, его конца ради того, чтобы завладеть его имуществом. То, что этот конец близок, уже ни для кого не секрет, и что – то предпринимать для его ускорения не нужно. А вот Стеша является для них серьёзным препятствием, и они могут пойти на всё, чтобы это препятствие убрать.

– Добрый день! – поздоровался режиссёр, выходя из машины, – Я Игорь Скворцов, из телевидения.

– Здравствуйте.– ответил Игнат, не скрывая холодка в своём голосе. – что вам угодно?

– Певица Степанида Туманова. Она здесь живёт?

– Здесь.

– Нам надо с нею увидеться.

– Это невозможно.

– Почему?

– Она никого не принимает.

– Она не здорова?

– Здорова.

– Тогда попрошу вас сообщить ей о нашем приезде.

– Нет.

– Почему? У нас есть к ней очень интересное предложение, она должна его выслушать.

– Нет…– решительно отрезал Игнат, не замечая удивлённого взгляда Петровича.

Скворцов был именно тем человеком, который, услышав невероятную историю о девушке, спасшей зимней ночью волчицу, попавшую в силки, задумал снять об этом фильм. Это он приезжал на ферму, где она работала дояркой, чтобы познакомиться с нею, и, если получится, отснять небольшой пробный сюжет. Всё складывалось удачно, но как это бывает всегда, как только ты намечаешь какие – то свои далеко идущие планы, сразу же находится тысяча причин, чтобы помешать их исполнению. Их команде пришлось уехать в длительную командировку.

Вернувшись домой, он узнал, что девушка пропала без вести. С тех пор прошло более двух лет и он давно поставил на своей несбывшейся мечте большой крест. Но эта история вдруг получила неожиданное продолжение – в яркой, изысканно одетой певице, весьма и весьма неплохо выступавшей на губернаторском балу, он узнал ту самую, пропавшую без вести доярку.

Занятый делами, он не успел с нею поговорить, узнать её адрес или хотя бы телефон. Этой же ночью случилась трагедия у казачьего камня. Снимая на месте аварии сюжет для «криминальной хроники», он встретился со своим давним знакомым следователем Матвейчуком, у которого частенько подпитывался информацией для телепрограммы. Тот сообщил ему под большим секретом, будто к этой аварии каким – то образом причастна певица, выступавшая на вечере у губернатора, которая к тому же оказалась ещё и графиней.

Доярка, чудеснейшим образом перевоплотившаяся в певицу, а теперь ещё и в графиню… Кто же она, участница грандиозной, хитро запутанной аферы, или современная сказочная Золушка?

– Почему? – возмутился Игорь, смутить которого и остановить там, где можно было добыть какую – информацию, было непросто, – Вы уполномочены решать за неё?

– Нет, не уполномочен…

– Тогда объясните пожалуйста, в чём причина вашего отказа.

– Её муж очень болен, и ей не до гостей.

– Ах, вот в чём дело … муж… Извините, я не знал. – немного подумав, Игорь протянул ему небольшой пакет, – тогда я попрошу вот о чём. Если вас не затруднит, передайте пожалуйста госпоже Тумановой вот это, и скажите, что я приеду попозже, когда её муж поправится. До свидания.

Проводив гостей, Игнат достал из багажника пакеты с продуктами, покупка которых после исчезновения повара стала его обязанностью, и направился в дом. Стешу он нашел на кухне, где она готовила обед. До возвращения повара она решила заниматься готовкой сама, несмотря на то, что двое больных требовали постоянного внимания.

– Доброе утро, Степанида Никитишна! – поздоровался Игнат, выкладывая пакеты на стол, – как прошла ночь?

– Доброе утро, Игнат. – ответила она, – Спасибо, всё хорошо.

– У вас усталый вид. Опять всю ночь просидели возле Адама Викентьевича?

– Сидела. – ответила Стеша, грустно улыбаясь.

По ночам она вставала по нескольку раз и шла проведывать больных. Адам Викентьевич, спавший очень мало, узнавал её по шагам. Услышав их, он начинал шарить ладонью по постели. Она усаживалась в кресло, стоявшее рядом с кроватью, и брала его руку в свою. Он легонько сжимал её пальцы, при этом лицо его разглаживалось, и становилось спокойным и умиротворённым.

Игнат помолчал, глядя на ленточку картофельной кожуры, выползающую из-под её ножа. Он вспомнил руки матери. Конечно, у Стеши они гораздо изящней и нежнее, но картофелины в её тонких пальцах вращались так же быстро и ловко, и кожура выходила на удивление тонкой и длинной. Игнат проглотил вставший в горле комок и спросил:

– Может, стоит нанять другого повара? Я думаю, Адам Викентьевич будет не против.

– Не нужно. Он привык к Распутину. Может, он ещё вернётся. А мне легче, когда я чем – то занята. Так я не слышу часов.

– Часов? – удивился Игнат, – они вам мешают?

– Да. Они тикают… Тикают так громко, как будто спешат отсчитывать оставшееся время. Это так тяжело, сидеть без дела и ждать конца близких людей. Особенно по ночам. Сегодня мне послышалось, что по дому кто – то ходит.

– Это вам показалось, – успокоил Игнат.

– Нерон тоже вёл себя очень беспокойно.

– Наверное, ему что – то снилось. Никто чужой не сможет попасть не то что в дом, даже во двор, собаки не пустят.

– Чужой не сможет… – согласилась Стеша.

В её голосе прозвучала обречённость и вся она была такая хрупкая и потерянная, что Игнат почувствовал острое желание обнять и заслонить её собой от преследовавших бед. Но вместо этого он сказал:

– Конечно, собаки у вас хорошие, но этого мало. Я думаю, нужно нанять ещё пару охранников. Дом должен быть под постоянной охраной. Если вы согласны, я поищу людей, которым можно доверять.

– Пусть будет так, как решит Адам Викентьевич.

– Хорошо… – немного помявшись, он добавил – К вам приезжали люди из телевидения.

При этих словах он отвёл взгляд в сторону. Ему почему – то не хотелось видеть, как эта новость оживит её взгляд, а лицо засияет радостной улыбкой, как это было при встрече с видео – оператором на губернаторском балу. Игнат прекрасно понимал, что её брак с Адамом Викентьевичем был фиктивным, да и относился он к ней не как к жене, а как к дочери. Но возможность любовных интриг за спиной человека, который принял её, как родную, считал недопустимой. До этого Стеша не давала никаких оснований для подозрений, но, возможно, какой – то роман у неё когда – то всё – таки был.

Выдержав несколько мгновений, он посмотрел на неё и с удивлением заметил, что никакой реакции на его сообщение не последовало. Её лицо оставалось таким же грустным и озабоченным, а руки так же размеренно делали свою работу. Возможно, она не расслышала или, задумавшись, пропустила его слова мимо ушей? Он повторил ещё раз.

– Я сказал, к вам приезжали люди из телевидения. Режиссёр и оператор, которые вели съёмку на юбилее у губернатора.

– Я поняла. Чего они хотели?

Её голос оставался ровным, словно мысли были заняты чем – то настолько важным, что весть о приезде телевизионщиков была для неё пустым звуком.

– Они говорили, что у них есть к вам интересное предложение.

– Предложение? Какое?

– Не знаю. Об этом они хотели поговорить лично с вами. Сказали, приедут, когда ваш муж поправится.

– Когда поправится… – повторила Стеша,– ну, когда поправится, тогда и поговорим.

– Конечно. – согласился Игнат, – я им так и сказал.

– Вот и хорошо.

Она вздохнула глубоко – глубоко, словно слова посторонних людей подтвердили едва теплившуюся в ней веру в то, что ещё возможно чудо, медленно текущее время вдруг воспрянет и, поймав, словно голубя, ускользающую душу Адама Викентьевича, вернёт её обратно.

– Но это ещё не всё. Они просили передать вам вот это – добавил Игнат, протягивая пакет.

Стеша резко отстранилась, словно испугавшись, что её эфемерную надежду могут спугнуть или разрушить одним неловким движением или даже словом.

– Что это?

– Диск с какой – то видеозаписью.

– У меня грязные руки, и… мне некогда. Если хотите, посмотрите сами.

– Я? А вдруг там что – то личное…

– Какое личное? Никакого личного нет и быть не может.

Несмотря на то, что Стеша разрешила посмотреть запись на диске, оставленном Скворцовым лично для неё, Игнат долго сомневался, имеет ли он на это право. Хотя она и сказала, что ничего личного, чего нельзя было бы смотреть посторонним, на нём быть не может, но она могла и не знать, где, когда и при каких обстоятельствах эта запись была сделана. Поработав в Москве, он хорошо изучил современные нравы, и понимал, что в нынешние времена для достижения цели хороши все средства, особенно там, где на кону стоят большие деньги.

Решившись, он закрыл дверь в своей комнате поплотней, включил телевизор и приглушил звук. В первом кадре, под звуки русской песни в исполнении группы балалаечников, названия которой он, к своему стыду, не помнил, показалась высокая берёза, потом широкий деревенский двор и вросший в землю деревянный домишко с сиреневым кустом на углу. По едва распустившимся почкам было видно, что съёмка велась ранней весной. Затем ухабистая дорога провела через поле, радующее глаз яркой зеленью озимых, на невысокий холм к старой ферме.

Игнат уселся поудобнее, чувствуя, как оттаивает душа при виде картины, вернувшей его лет на двадцать назад. К сожалению, встречная машина залила стекло грязной водой. Заработали дворники, разгоняющие потёки грязи, и картинка остановилась. Похоже, оператор решил нарочно использовать этот случайный эпизод для того, чтобы показать контрасты, ожидавшие каждого в его жизни. После секундного затемнения камера повела вовнутрь коровника, где стоял, опершись на вилы, худой колоритный старик со строгим выражением лица и дымящейся сигаретой в зубах. Голос его был приглушен, но было очень хорошо видно, как потеплел его взгляд, когда он, зажав сигарету двумя пожелтевшими от табака пальцами, что – то сказал, указывая рукой, прочертившей белый дымный след, в полутёмную глубь коровника, где была привязана всего одна корова. Около неё, на низенькой скамеечке, сидела девушка, в белой косынке и белом халате с запахнутыми на спине полами, подвязанными узким пояском.

Камера подплыла ближе, развернулась от окна, и Игнат узнал Стешу. Она энергично и вместе с тем бережно работала руками, разминая коровье вымя и приговаривая что – то тихое и певучее. Её голос, едва пробивавшийся сквозь звуки приглушенной музыки, звучал словно молитва, а тонкий профиль со вздрагивающим завитком волос и капельками пота на лбу были трогательны и беззащитны. Камера показала коровьи ноги, переступавшие на месте, затем увеличила ухо, повёрнутое к Стеше и прислушивающееся к её голосу, и переместилась на тонкие руки, осторожно выдаивающие первые струйки молока. По спокойному лицу Стеши, по сосредоточенности, с которой она выполняла свою работу, было видно, что она не подозревала о том, что её снимают. Затихавшую музыку сменил звон молочных струек, бившихся об ведро. Сначала он усиливался и становился протяжнее и яснее, затем постепенно затих, словно утонул в выросшей шапке белоснежной молочной пены. Игнату почудилось, что комната наполнилась запахом парного молока, знакомого с раннего детства.

Он вздохнул, глядя на потемневший экран, но он неожиданно вспыхнул золотом закатного солнца, отражавшегося на озерной глади, на которой постепенно проявилась высокая тонкая фигурка, стоявшая на мостике с кованными перилами. Приближаясь, она медленно повернулась. Это была Стеша, но уже совершенно другая. В новом изысканном наряде она выглядела какой – то незнакомой и отстранённой, словно на мостике стояла прекрасная гостья, явившаяся то ли из далёкого прошлого, то ли наоборот из ближайшего будущего, а сама она стояла где – то за спинами зрителей и оценивала эту пришелицу со стороны.

Игнат добавил звук и откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать чарующие звуки романса, который она исполняла. Несколько романсов прозвучали невероятно красиво. Когда всё закончилось, он захотел послушать их ещё раз, но в дверь постучали. Игнат подумал, что Стеша решила посмотреть свой видеоролик сама, и поспешил к двери. Но за нею стояла сиделка.

– А где Степанида Никитишна? – спросила она, удивлённо оглядывая его комнату.

– Степанида Никитишна? – переспросил Игнат, не понимая, почему её ищут здесь.

– Да. Разве сейчас пела не она?

– Ах, пела… Нет. То есть, пела она, но это была запись её концерта. Наверное, я включил её слишком громко. Простите, если помешал. А Степанида Никитишна на кухне, готовит обед. Может её позвать?

– Нет. Просто Адам Викентьевич … он уже почти не разговаривает. Но я заметила, как он разволновался, услышав её пение, и решила ей об этом сказать. Но, раз она занята, я поговорю с нею позже.

– А что, если… как вы думаете, ему не станет хуже, если он посмотрит эту видеозапись сам?

– А ведь это хорошая идея. Сама она не поёт, считая, что делать это в то время, когда в в доме двое больных, можно сказать, на пороге смерти, грешно и кощунственно, а мне кажется, что ему очень хочется её послушать. По – моему, не стоит лишать его этой возможности. Но прежде всё – таки надо посоветоваться с лечащим врачом. Сейчас у него приём. Я позвоню ему попозже.

Глава 22

В комнату Игната опять постучались.

– Извините, это снова я. – сказала сиделка, – Я поговорила с доктором. Он сказал, ролик можно показать больному только если в нём нет ничего, что могло бы его расстроить.

– Да нет, мне кажется, ничего такого в нём нет.

– А я могу при этом поприсутствовать, на всякий случай?

– Конечно.

– Хорошо, тогда можете приходить. Адам Викентьвич сейчас не спит.

– Спасибо. Пойду позову Степаниду Никитишну.

Поводив сиделку, Игнат взял диск и пошел на кухню. Стеша стояла к нему спиной у гудящего миксера, и его прихода не слышала. Он подождал пока она его выключит и кашлянул. Оглянувшись, она сказала:

– Пора кормить Адама Викентьевича и Сару Вульфовну.

Взяв поднос, стала собирать на него крошечные, словно кукольные, кастрюльки с едой и необходимую посуду.

– Я помогу отнести. – предложил Игнат.

– Хорошо. – ответила она, вручая ему поднос.– Спасибо вам, Игнат, как хорошо, что вы есть. Мне кажется, без вас я бы не справилась.

– Да не за что. Кстати, я просмотрел ваше видео…

– Да? И что же там?

– Очень хороший ролик с вашими песнями. Мы с сиделкой решили показать его Адаму Викентьевичу.

– Она тоже его смотрела? – удивилась Стеша.

– Нет, сама она не смотрела, но сказала, что слышала. Хотя мне казалось, звук был не очень громкий. И ещё она сказала, что Адам Викентьевич тоже слышал и очень волновался. Мне кажется, ему очень хотелось бы, чтобы вы для него спели.

– Я так не думаю. Он очень болезненно реагирует на каждый громкий звук. Да и петь в такое время … Нет, я не смогу.

– Тогда давайте всё – таки покажем ему ролик. Мне кажется, ему это будет очень приятно.

– А что скажет доктор?

– С ним уже всё согласованно.

– Ну хорошо. Только после того, как я их покормлю.

– Я подожду.

Оба больные ели не больше маленького котёнка. Накормив Адама Викентьевича, Стеша поспешила к Саре Вульфовне. Ни она, ни её сын не принимали пищу ни от кого, кроме неё. После еды Стеша стала осторожно вытирать лицо старушки влажной мягкой салфеткой. Та поймала её руку и, прижав к своей щеке, сказала:

– Спасибо вам, дитя моё. Нам с Адамчиком послал вас сам господь бог.

– Ну что вы, что вы… это я вас должна благодарить за то, что вы так добры ко мне и к Роде. Кстати, вы не знаете, где он?

– Он сказал, что хочет пройтись к озеру. Пускай погуляет. Мальчик не должен сидеть с нами взаперти, он к этому не привык.