Византийская ночь. Славяне во Фракии

– Светозар в пути. Думаю, вольные люди нас поддержат. Силы если наши соединим на южной земле, то немало урону будет врагу еще до того, как пересечет войско наше Дунай.

– Добро. И я этого жду. Что еще?

– Прибыло посольство от кагана[47].

– Что аварам нужно? – Даврит удивленно посмотрел на Всегорда. – Отчего среди зимы явились? Странно это.

Руки полноватого мужа невольно поправили у пояса штаны под просторной зеленой рубахой. Лицо сделалось напряженным.

– Не знаю, князь! Посол Баяна желает без промедлений говорить с тобой. О чем? Молчит. Приехал он только вчера под ночь. Мы приняли его со всем положенным почтением, предоставили все, что могли. Теперь, не дожидаясь твоего слова, он требует встречи.

– Чего так? Не много ли хочет? Может, и правда срочное дело у посла? Почему зимой явился, нас не уведомив? Что за гость!

– Не знаю, князь. – Всегорд надул под горбатым носом и без того круглые губы. Веки его дрогнули, напряглись, наполовину укрыв острый взор. – Не нравятся мне авары и нынешний посол их тоже. Он надменен, непочтителен, не как гость держится, а словно хозяин. Дружелюбия в нем не чую. Не успел он в дом войти, уже гнева моего просит. Говорит, коней моих лучше кормите и пришлите вина да женщин на двор. Я все сделал. Я терпеливый. Князь, ты знаешь. Все перемелю, чтобы только вражда не проросла, но…

– Договаривай, – нахмурил густые брови Даврит.

– Он не привез подарков. У моих людей всюду глаза. Все знают. Все слушают. Один из проводников поведал: ничего, кроме припасов для себя, у посла и нет. Золота – нет, серебра – нет. Даров великих не имеет, а про малые не знаю. Есть рабыни для забав. Это все.

– Странно. Так в гости не ходят. Неужто брат мой Баян решил ругаться с нами? Чего хочет? Что посоветуешь, Боз? – обратился князь к рослому беловолосому человеку.

– Принимай посла в обед. За богатым столом. Так все и узнаем.

– Ты как считаешь, Всегорд?

– Вначале выслушай. Угостить медом сумеем, одарить успеем, словом согреть – не велика наука[48]. Пускай сперва речь скажут, потом с нами за стол садятся. Ты покажешь им силу: дружина похвалится, готы к часу тому уже подоспеют. Потом пировать станем. Пусть посол видит, люди у нас есть. За столом дело и закончим.

– Что думаете, друге?

– Тепло надо аваров принять, но сперва выслушать, – почесав затылок, сказал седоволосый вождь. – Ссоры нам ни к чему. Раньше поговорим, раньше проводим. В наших краях засиживаться им нечего.

– Если про поход знают?.. – спросил чернобровый юноша в серой рубахе, отчаянный в схватках не по годам.

– Успокоим. По их же наущению всякий год за Дунай ходим. Каждый год собираемся. Кто знает, когда повезет? – сощурил князь хитрые глаза. – Подготовь все к пиру, Всегорд. Скажи послу: жду его с радостью. Пускай немедля идут. Поговорим. Воинов моих встретим и к столу с дорогим гостем пройдем.

2

Посол чинно вступил в зал. За ним гурьбой следовало с десяток аваров в ярких парчовых одеждах, с черными волосами и смуглыми лицами. От них несло дорогими благовониями и въевшимся в кожу запахом конского пота.

– Таяг это, – тихо сказал Всегорд князю. Зашептал быстро: – Любимец кагана. Баян, говорят, подарил ему за верность десять прекрасных жен. Рассказывают, в походе на германские земли он своей рукой изрубил тысячу пленных, которым сородичи отказали в выкупе. В решающей битве той войны он принес кагану победу. Всю ночь накануне Таяг беспокоил во главе конных лучников лагерь врага. Измотал его. Там и сын его был, Туман. Ты его в деле видел.

– Ну. Дальше что было?

– Утром Баян с латной конницей опрокинул противника, а Таяг отрезал врагу пути для бегства. Многих убил, а еще больше взял. Вон как! Важного человека прислал к нам каган.

Даврит потянулся в расписном кресле. Прижал подбородок к груди, глядя сурово. «Таяг, – мысленно произнес он не раз слышанное имя. – Вот кто явился пред мои очи. Ну-ну!»

Посланник кагана остановился, выпятив грудь. Голова его отвесила легкий поклон. Даврит приветливо улыбнулся. Песочное лицо Таяга ничего не выражало. Пустыми казались черные глаза. Только щеки посла круглились от надменной улыбки. Всем, покоем и жестом, авар говорил: могущественный повелитель прислал меня.

– Рад видеть тебя, благородный и славный Таяг. Подвиги твои поражают, а имя твое навеки сохранит земля. Боги хранят тебя и весь твой род. Надеюсь, дорога через горы не утомила тебя, а пища и сон были хорошими.

Толмач гунн бегло перевел слова князя.

– Здравствуй, князь, – ответил любимец кагана. – Дорога, слава вечным духам, рожденным по воле неба, была доброй. Белый ветер не терзал нас в пути. Мы прибыли к тебе через край антов.

– Как здоровье брата моего Баяна?

– Великий правитель всех земель под небом здоров. Здоровы его дети и жены. С важным делом он прислал меня к тебе, вождь лесных племен. Пусть лишние уши удалятся.

Брови Даврита опустились. Шепот волной пробежал за его спиной. Там стояли близкие главе союза люди: друзья, родственники, военачальники и князья племен, гостившие в городище. Никто не смел называть словом «вождь» главу могучего союза склавин. Никому не дозволялось приказывать ему.

– Будь спокоен, князь, – прошептал Всегорд, глядя, как нервозно теребит Даврит золотую цепь на груди. – Давай послушаем дорогого гостя. Перун видит, не будет это напрасно.

– Здесь, посол, я всем доверяю, – сдержанно произнес Даврит. Рука его рассекла воздух. – Без друзей дел не вершу.

– Знаю, что власть твоя не безгранична.

– Скажи, зачем прислал тебя брат мой каган.

– Небом решено, князь, что миром правит только один человек. И солнце, и ветер, и огонь, и все народы вселенной слушают его. Видишь ленты в моих волосах? Голубая – знак света. Черная – символ подземной тьмы. Белая – добро. Красная – огонь. Синяя – море. Желтая – богатство. Серая – камень. Зеленая – бесконечность. Коричневая – все живое на земле. Все силы мироздания склоняются перед каганом. Он власть и все стихии.

Приближенные князя недовольно зашептались.

– Я привез тебе доброе слово кагана, мудрого правителя и великого воина. Он дарит тебе, слуге своему, четырех наложниц. Одну с черными волосами, другую – с белыми, третью – с рыжими, четвертую – с русыми. Мужчины не касались их. Великий повелитель взял эти прекрасные дары в походах, совершенных в четыре стороны света. Небо благословенно! Каган добр к тебе.

Зубы Даврита заскрежетали от гнева. «Так-то ты говоришь со мной, как равный с равным, как любимый слуга господина с другим слугой его!» – мелькнуло молнией в голове распаленного князя.

– Опасно серчать, – прошептал Боз. – Авары не шутка. Они одним только колдовством могут создавать тьму среди дня и день ночью. Их войско велико, а стрелы смертельны. Прояви терпение. Мы все пока слушаем. Все молчим.

Авары вытолкнули вперед четырех нагих женщин с покрытыми шелком головами. Таяг легким движением сорвал покрывала с пленниц. Они были прекрасны. Точеные юные тела притягивали взгляд, а нежные черты останавливали дыхание. С опущенными глазами стояли женщины в ожидании. Руки их не были связаны, но неволя уже коснулась печалью лиц чарующих пленниц.

– Посол, – начал Даврит, подавляя гнев. – Дар достойный. Не раз вместе с аварами мы ходили в походы. Не раз вместе делили тяготы войны. Не единожды сражались плечом к плечу против римских псов. Вместе добывали богатство и славу, вместе пировали и приносили жертвы богам. Что еще просил передать мне каган?

– Пусть род твой не угаснет, – надменно ответил Таяг, поправляя парчовый халат. – Такова воля нашего справедливого повелителя. Пусть женщины родят тебе сыновей. И пусть сыны твои верно служат единственному под небом хозяину земли.

– Ничего не понимаю, – шепнул князю Боз. – Может, на место его поставить, а не ласкать сладкими речами? Может…

– Дело не хитрое, – усмехнулся Даврит. Прервал друга жестом. – Без советчиков справимся. Но у нас тоже есть подарки.

Князь подал знак рукой. Дружинники вывели женщин. Другие воины внесли в зал тяжелый резной ларец. Посол повернул голову, а правитель склавин встал и направился навстречу гостю.

– Это оружие, – произнес он, открывая ларец и вынимая меч в великолепных, усыпанных алыми и голубыми камнями ножнах. – Римский полководец потерял его, еще не успев обнажить. Здесь еще…

– Каган много брал такого оружия, – надменно ответил посол, не меняясь в лице. – Я принимаю дары и хочу продолжить говорить.

Даврит умолк. Опустил меч. Гнев переполнял его, выступал багровыми пятнами на лице и шее. Князь был готов в любой момент броситься на заносчивого посла. Только взгляд Всегорда помогал еще терпению брать верх над яростью. «Погоди, авар! Я снесу пока!» – кричали горящие глаза князя. Пряча их, он молнией развернулся. Направился к своему креслу. Все смотрели на него. Ожидали, что будет.

Князь сел. Взгляд его был так же спокоен, как и лицо. Но растоптанный волей гнев не погас. Он тлел в большом сердце, готовый вспыхнуть вновь. Только Всегорд знал: новой ярости уже не сдержать.

– Скажи мне, посол, та девушка с русыми волосами – откуда вы привели ее? Не из земель ли просян, что этой осенью опустели от набегов? Не среди ли наших племен взяли авары эту добычу, посол?

Щеки Таяга дернулись. Прорези глаз сделались уже.

– Люди, князь, такой же плод земли, как и трава. Одни увядают, другие вырастают. Трава зря цветет, если кони не сыты ей. Мы пасем своих лошадей на богатых пастбищах, где зелень сочная и вода чистая. Луна свидетель, – в указующем жесте авар поднял руку, – все боги видели, добыча, что берем мы, не под твоей властью.

– Хорошо ли это?! – поднял голос Даврит. – Моих же собратьев, моих по богам, по вере и крови, мне же дарите.

– Князь, ты не властен над племенами. Они избирают тебя. Ни просяне, ни горане, ни ливичи или другие племена не служат тебе. Ты только вождь над ними, когда сами они желают того, но не более. Есть их воля – ты ведешь в поход их дружины. Не желают они, и ты не заставишь их. Ссоры с соседями затевают они без тебя, и не ты в ответе за дерзость племен. Поэтому мудрый каган и не винит тебя. Просяне сами напали на мирные стада наши, ища наживы.

– По-другому было! – вмешался Боз. – Иначе мне сказывали…

– Князь, мои слова есть речь самого кагана. Простой дружинник не смеет перебивать посланника. Великий владыка повелел мне передать тебе всю правду, если ты спросишь.

Даврит кивнул, делая знак Бозу не встревать больше. Тот, хмурясь, отступил. Затерялся среди приближенных князя. Ярость искажала лицо бывалого воина. Он сам был из просян.

– Недоброе чую! Будем настороже! – прошептал Всегорд. – Перун нам поможет. На то надеюсь.

Князь снова кивнул. Никто не видел, что происходило у него внутри.

– Пусть женщины подарят тебе много удовольствий. Но я привез и другой дар нашего повелителя.

Даврит побледнел.

– Слушаю, – справляясь с собой, произнес он.

Посол вынул из-за пояса золотой продолговатый предмет. Он поднял его над головой и показал присутствующим.

– Это знак, которым каган награждает тебя. Властвуя над всеми землями под небом, он владычествует и над лесами склавин. Поля склавин – поля кагана. Добыча склавин в походе – собственность кагана. Власть эта безраздельна. Но могучий повелитель признает тебя как наместника своего над склавинами и хочет, чтобы ежегодно все племена склавин давали ему десятую часть хлеба, скота и всего, что ни родит земля или вода, или небо. От взятой в походе добычи склавины обязаны отдавать отныне половину. Каган знает: весной будет новый набег на империю. Если ты или люди твои не исполнят волю его…

Гунн переводчик говорил так же размеренно, как и посол. Казалось, будто все произносит один голос Таяга.

Руки Даврита собрались на груди, разрывая рубаху. Пальцы напряглись. Кровь стучала в висках ударами аварских походных барабанов. Князь заметил, что у его людей руки давно лежат на рукоятках мечей. Лица приобрели неестественные оттенки. Слуги кагана тоже были наготове. Они приблизились к посланцу своего повелителя и внимательно следили за тем, как поведут себя князь и его окружение.

– Послушай, Таяг! – грубо остановил посла князь. Не мог он принять оскорбительной милости. Не приняли бы ее боевые братья его, друзья, старейшины и князья племен. – Не будет дани! Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи. Понял ты мои слова?

– Не будет дани! Земля наша не для аваров! – заголосили вожди и старейшины, гостившие в городище[49]. – Попробуй, возьми! Без голов уйдете! Довольно с нас твоих злых речей, Таяг! Хватит!

– Слышал, посол?! – резко прервал гул Даврит. – Слышал?! Мы сами дани берем!

– Дрожи, склавин! В болотах не спрячешься! Еще никто не сумел победить великого Баяна! Земля превращается в пепел под копытами наших коней. Наши стрелы закрывают небо. Никто не в силах сдержать нас. Добром не хотите служить кагану – силой рабами станете!

Посол вынул из-за пояса другой золотой предмет и продолжал более сдержанно:

– Это знак великого Баяна, повелителя всех земель под облаками. Всякий человек обязан стоять перед ним на коленях. Такова воля неба. Такова воля Баяна. Опустись на колени, князь! И каган будет считать это знаком…

– Послушай меня, Таяг! – заорал Даврит, вставая и наполовину вынимая меч. – Послушай, степной ты…

– Ты знаешь, как могуществен повелитель. Ты знаешь, что сам император Константинополя упал перед ним на колени, прося пощады и мира. Римляне платят моему владыке дань. На колени, князь! Будь благоразумен, не гневи кагана! Я надену на тебя знак власти…

Свита посла и разъяренные склавины стояли уже близко друг к другу. Оружие обнажилось.

Даврит больше не управлял собой.

– Собака! Грязная, вонючая собака! – орал он. – Кто позволил тебе так говорить со мной, гнилой пес! О Перун! Перун!

– Одумайся, князь! Одумайся! Ты ведь не всесилен!

– Мой меч тебе все объяснит, пес! Попробуй его поставить на колени! – Зубы князя склавин обнажились по-волчьи. – Мы сами…

– Крови! Такую дань мы хотим! – орали склавины.

– Моча лошадей! Выродки! Шакалы! Дети рабов! – смешивались разноязычные голоса. – Вы подохнете! Каган разорвет вас!

– Ты хочешь смерти, Даврит! – кричал Таяг, отступая под защиту своих людей. – Твою шкуру каган постелет в своем шатре, а из черепа сделает чашу. Не шути! Змеи будут забавляться в твоих кишках!

– Пусть вас утащат под землю черви! – звериным ревом отвечал Даврит. – Встань на колени сам, грязный пастух! Встань, или я снесу тебе башку! Слышишь меня?!

– Ты заплатишь, навозный гад! Мышь, жрущая птичий помет! Ты изведал милость кагана, но не знаешь, каков его гнев! Баян не простит!

– Убейте всех! Смерть! Перун! Убивайте их! Убивайте травоедов!

– Вы все будете рабами! Боги, помогите нам! Режьте этих псов, воины! – отвечал Таяг. Глаза его были безумны.

– Смерть коротконогим! Убивайте их!

Бешенство охватило всех. Даже хладнокровный Всегорд более не обладал собой. Голоса и металлические звуки ударов смешались со стонами раненых и умирающих. Даврит одним взмахом разрубил вставшего у него на пути авара, но несколько склавин рухнули рядом под ударами мечей кочевников. Князь должен был отступить. Под ногами он почувствовал кровь.

– Режьте этих свиней! Каган наградит каждого за собачий скальп[50]. Убейте князя! Убейте! – мотал косами любимец Баяна. – Я сам вырежу ему глаза, а потом надругаюсь над его женами и детьми! За скальп Даврита Баян наградит вас!

– Выпустите им кровь! – орал что было сил князь склавин, снова прорубаясь к послу. – Насытим Чернобога!

Один из склавин попытался выйти из схватки и подбежать к окну, но ловкий удар кочевника свалил его замертво. Свалка была звучной. Однако дружинники, спавшие в ближайших домах, не могли все слышать и прийти на помощь. У аваров оставался шанс ускользнуть с боем из городища.

– Убейте всех! Смерть вонючим тварям!

Князь сделал еще один шаг вперед. Спасаясь от вражеского клинка, под ногами Даврита прополз раненый Боз. Кровь была уже всюду. Через шум ударов и выкриков князь склавин услышал, как барабанит в закрытую дверь стража.

– Ломайте! – прокричал он, нанося новый удар.

– Держись, князь!

Еще мгновение – и Даврит увидел, как под топором молодого воина рухнул посол кагана. Голова Таяга была разрублена пополам. Князь собрал все оставшиеся силы и закричал:

– Добивайте! Всех добивайте! Пировать будем здесь, на крови этих выродков!

Вскоре, прижатые к запертой двери, были сражены последние авары.

3

Колонна всадников шла вперед по снежному краю.

Все вокруг удивляло маленького Амвросия. Непривычными казались люди, которых встречали путники. Косматые, светловолосые, в меховых одеждах, они поражали не столько своим внешним видом, сколько повадками. Склавины держались прямо, уверенно и свободно. Говорили они неторопливо и твердо. Глаз не отводили. Сами смотрели открыто. Мимика их была небогата, но чувств своих они не скрывали. Необычными были дома варваров: низкие, бревенчатые, росшие из земли словно грибы. Поселения обносили склавины частоколом или крепкой древесной изгородью. Внушительной высоты круглые валы из грунта и бревен защищали родовые городища варваров. Каждое племя возводило их по числу своих родов. В случае беды они могли укрыть общинников из многих селений.

Первыми ехали Рыва и Феодагат. За ними цепочкой тянулись готы и сопровождавшие их склавины. Покинув заснеженную землянку, отряд быстро вырос. Оставив новые жилища в южных землях варварской страны, к нему присоединились двести готов в полном вооружении. Потом путники встретили две дюжины конных склавин, дружинников – так они себя называли. По поручению Даврита всадники ждали отряд у горы, издали походившей на спящего медведя.

Два раза в день путники делали продолжительные остановки. Варили кашу. Готовили мороженую дичь и рыбу. Кормили лошадей. По ночам выли волки, а ветер разносил их недобрые голоса по округе.

«Я не боюсь вас, дикие звери. Вы сами боитесь этих отважных людей, – думал маленький Амвросий, отходя ко сну. – Нет, я вас совсем не боюсь! Эй, волки, бегите скорее прочь от нас. Уходите, серые псы!» И он действительно не чувствовал тревоги. Он был в безопасности.

Солнце по утрам светило ярко. Снег всюду лежал белый-белый. Мороз игриво покалывал кожу, а светлый пух хрустел под копытами невысоких коней. День за днем колонна уходила все дальше на север. Там невообразимой громадой вырисовывались горы.

Амвросий ехал верхом вместе с готом по имени Алавив. Молодой воин все время что-то напевал, а иногда отпускал едкие шуточки в адрес своих приятелей. Другие готы тоже не оставались в долгу, старались насмешкой сократить путь. Они были крепкими, любили посмеяться и казались мальчику великанами из легенд, унаследованных от языческих времен. Воины пахли потом, железом и кожей. Разговоры их небыли затейливы. Они вспоминали охоту, далекие походы, хвастались взятой добычей, успехами на войне и в любви. Превозносили они и плодородную землю, что дали им склавины. Мечтали о сытой счастливой жизни.

– Дети мои вырастут сильными, теперь бог поможет, – хвалился перед другом чернобородый варвар. – Из похода привезу им подарки, а жене добуду красивые серьги да кольца. И все такое сверкающее, что даже императрица в Константинополе будет завидовать моей Ренеке.

– Посмотрю я на то, что ты подаришь моей сестре на самом деле, – добродушно усмехнулся Алавив. Светлые брови его задиристо изогнулись. – В прошлый раз ты наболтал подарков на целый сундук серебра, а вместо этого…

– Ты мне не веришь? Ты мне не веришь, длинный твой язык. Ты думаешь, будто мальчишка может учить старого ястреба. Я брал в Италии столько золота, сколько ты весил в свой первый год! Только одних рабов я захватил сотни. Спроси кого хочешь!

– Так я теперь знаю, чем ты соблазнил Ренеку, – расхохотался молодой германец. – Баснями, старый плут!

– Давай-давай, смейся, Алавив. Посмеемся вместе, когда ты покажешь хвост своей кобылы врагу, а я пригоню домой тысячу фракийских жеребцов. Что молчишь?

Готы, ехавшие вокруг, надрывали животы от хохота, слушая спор собратьев. Амвросий не все понимал в речи варваров. Родной для него была вульгарная фракийская латынь, смешанная из языка римлян и множества варварских наречий. Но все, что маленький пастух мог разобрать, открывало ему совершенно другой – новый мир. Он был велик, прекрасен и опасен одновременно. В нем человеку полагалось быть гордым и отважным, опираясь не только на себя одного, но и на друга рядом.

Все время Амвросий размышлял над тем, что произошло с ним за последние месяцы. Молился богу. Разве мог кто-то лучше понять тревогу робкой души? Мальчика радовало, что теперь жизнь совсем не походит на ту, какой была она прежде. Но он тревожился о том, что ждало его впереди. Мысленно повторял он слова обращения к высшему существу: «Господь, правящий на небе как на земле, сохрани душу мою и тело мое, даруй хлеб мне на этот день и прости мне грехи мои…» Не все было ясно Амвросию в этом адресованном небу заклинании, которому научили его взрослые. Но мальчик верил в его магическую силу. Бог непременно должен был слышать слова ребенка.

Проезжая мимо спорящих готов, Валент приостановил коня.

– О чем они, крестник? – обратился он к мальчику.

Амвросий пожал плечами. Он растерялся, укрылся в себе самом и не находил слов для ответа.

– Не замерз? – Валент с заботой поглядел на него.

– Нет, – растерянно ответил бывший раб. – Мне тепло.

«Пуглив словно белка, – подумал изгнанник, – но это пройдет».

Малыш потянул ноздрями холодный воздух.

– Знаешь, парень, почему готы не удержали Рим, отдав его императорам? – Валент наклонил вперед голову в меховом уборе. – Они жуткие хвастуны. Они храбрецы и заслуживают восхищения, но слова всегда у них впереди дел. Не то, что мы, римляне, – и он подмигнул заулыбавшемуся мальчику.

– Нет, ты уж лучше расскажи, почему готы Рим захватили, – сменил собеседника чернобородый варвар. Сердитый взор устремился на бывшего сенатора. – Чьи легионы не устояли? Ну? Поведай!

– Так было лучше для самого Рима, – ответил Валент, выпрямляя черные брови. В душе его царило отличное настроение и он не собирался позволить его испортить. – Из всех народов только готы могли спасти старую цивилизацию. Они не разрушали наших порядков, а приняли их и защитили. Италия долгие годы жила спокойно под властью остготских королей, не зная разорения.

– Так чего же ты, добрый человек, учишь мальчишку черт знает чему?! – нахмурился чернобородый германец.

Валент почесал покрытую инеем бороду, не зная, что ответить.

– Просто я спросил… – робко заступился за римлянина Амвросий.

– Что? – непонимающе произнес варвар.

– Его я спросил, – повторил ребенок немного смелей.

«Толковый мальчишка, не дает меня в обиду, хоть это ему и не по росту», – мелькнуло в голове Валента, от внимания которого ничто не ускользало. Немало изучивший существо человека, он вновь ощутил в этом слабом детском создании какую-то еще только пробуждавшуюся силу духа. «Да, мальчик вырастет добрым римлянином, если только его не сломать или не воспитать в диких нравах».

Итальянский изгнанник никогда не имел своих детей, но книги и бурно прожитые годы открыли ему многое. Он не верил во Христа, не верил в богов, не верил в колдовство и загробный мир. В его глазах не горел огонь фанатизма. Он был осторожен. Его не раз обманывали, предавали и пытались убить. Но Валент знал, что есть люди, которые заслуживают того, чтобы в них верить. Он был все еще жив, а это доказывало его правоту. Ненавидя врагов, римлянин всем сердцем любил друзей, любил, зная все их слабости – все недостатки.

– Да кто он тебе такой? – хмурясь, наседал на растерявшегося малыша воин. – Ну, отвечай! Чего ты встреваешь. Кто он тебе такой?

Валент заглянул в желтовато-карие глаза ребенка, стараясь угадать, как тот себя поведет. В них он явственно ощутил страх. «Сколько лет этому пастушонку? – подумал изгнанник. – Конечно, он боится. Кто не испугался бы на месте вот такого слабого существа? Разве можно одному устоять перед громадным и злым готом?»

– Он… мой друг, – неожиданно для самого себя произнес мальчик слово, значение которого давно жило внутри его одиночества. – И он… мой крестный отец…

– Понятно, принял, значит, тебя под крыло, – сказал германец снисходительно. Скосил хмуро правый глаз. – Не встревай впредь, когда старшие говорят, а то получишь от меня оплеуху!

– Не трогай мальчишку, – спокойно произнес римлянин. – Я, Валент из рода… – Он на мгновение остановился. – Беру его под свою защиту. И он действительно с этого дня мой приемный сын.