Сахар

– Глядя на вас, не скажешь, что вы вообще знаете, что такое деньги.

– А я что говорю? Не в деньгах дело.

– Тогда в чем?

– Это вас не касается.

– Нет, так не пойдет. Вы мне показываете фокусы и собираетесь проделывать какие-то фокусы с Клаудией. Я хочу знать, зачем вам это нужно.

Карлос равнодушно покачал головой и процедил медленно и веско:

– Мне все равно, чего вы там хотите. Это мое дело. Да и не знаю я, как это объяснить…

– А вы попытайтесь.

Карлос вздохнул с кислой миной. Ему было лень пускаться в объяснения. Этажом выше кто-то снова закричал, запричитал. Помолчав, Карлос заговорил монотонно и совсем уж невнятно, так, что в постоянном шуме его едва можно было расслышать. Полковник невольно подался вперед и вытянулся навстречу его тусклому голосу:

– Я скажу вам только вот что: в каждом течет ручеек крови издалека… из темноты…

Наверху заорали дети и с грохотом посыпались вниз по ступеням лестницы.

– …перетекает из поколения в поколение, из ваших отца и матери – в вас, а в них – из их родителей…

– Луис! Луис, да пошел ты! – сказал кто-то и засмеялся.

– Я вижу ручеек крови, как он бежит, перетекает в поколениях… Исток теряется во тьме… Я вижу в крови ее путь и запечатленные в ней страдания, события и болезни…

– Луис! Луис! – опять тот же голос.

– Отвали, – был ответ с другого этажа.

– …Ваша кровь пришла к вам от предков… Переливалась на пути к вам из сосуда в сосуд… вам ее передали на хранение, чтобы вы передали дальше…

Танго где-то рядом загремело из колонок, и полковник еще больше подался вперед, чтобы лучше слышать и лучше видеть шевелящиеся губы, но все равно он что-то упускал в потоке посторонних звуков.

– Я читаю кровь… Когда вы дадите мне ее кровь…

Какие-то важные слова ускользнули, но полковник не стал переспрашивать. Вряд ли от этого прибавилось бы ясности. Он спросил о главном:

– И как вы это делаете?

– Мне нужно попробовать на вкус… любое количество – хоть каплю… хоть молекулу, и я все знаю про донора.

– Давно это с вами?

– Нет…

Карлос замолчал, глядя себе под ноги. Полковник уже решил, что продолжения не будет, но снова услышал монотонное:

– …Три года назад меня ударила молния.

– Молния?!

– Молния. С неба.

– Боже мой! Как?

– Я был в поле, в грозу… Молния ударила прямо в меня. В голову…

– Как же вы выжили?!

– Я потерял сознание. Очнулся через пару часов и пошел, то есть – на велосипеде поехал… В больницу. Врачи мне сказали, что через меня прошли десять тысяч вольт и ушли в землю. Хорошо, что я потерял в темноте шлепанцы. Потому что если бы я был в шлепанцах – такие резиновые, пляжные, – то десять тысяч вольт не прошли бы в землю, а превратили бы меня в головешку…

– И что – никаких последствий?

– Ну вот это самое последствие: я стал читать кровь… И еще…

Он снял шляпу. Удлиненный череп был совершенно лишен растительности; кожу покрывали багровые рубцы, будто швы, соединяющие лоскуты. Голова была похожа на продолговатый латаный-перелатаный мяч для регби. И плоское лицо блином было раскатано на этом мяче.

– Волосы расплавились. Пришлось снимать их вместе с кожей. Больше не растут, – равнодушно сказал Карлос и надел шляпу.

Полковник почувствовал, что сдается. Внутренне он не мог согласиться с тем, что перед ним чудотворец, но возражений не находил. Логика и трезвое сопоставление фактов, которым он следовал всю жизнь, загнали его в угол: все говорило о том, что этот тип может делать то, что люди называют чудесами. Оставалось только решить – верить или не верить своим глазам, ушам и рассудку.

– Хорошо, – сказал полковник, невольно подражая бесцветным интонациям Карлоса, – завтра я принесу ее кровь. Одного кубика хватит?

– Хватит и одной капли…

Получить кровь Клаудии не составило труда. Полковник позвонил лечащему врачу и сказал, что хочет сделать анализы в другой лаборатории, подконтрольной Министерству обороны.

Медсестра взяла кровь из вены Клаудии, передала закупоренную пробирку полковнику и вышла из палаты.

Лицо Клаудии, кажется, изменилось. Полковник поймал себя на том, что с трудом узнает ее. Кожа стала светлее. Черты лица как бы сгладились, в них почти не оставалось индивидуального – еще несколько дней, и он вообще ее не узнает. Мелькнула даже дурацкая мысль, что в морге он не сможет без посторонней подсказки отличить ее лицо от других неживых лиц.

Он стоял у ее кровати с пробиркой в руке. Оставить ее кровь здесь и просто уйти? Уйти! Он сделал все, что мог. Правда в том, что медицина бессильна. И еще правда: он бессмысленно пускает свою жизнь под откос. И третья правда: этот Карлос – мошенник. Не надо себя обманывать – все кончено. Выбросить пробирку в мусор и выйти из палаты с полным осознанием истинного положения вещей. Еще можно вернуться к жене, спасти карьеру. Похоронить Клаудию, а потом покаяться за ее губы, шаги. Это будет легко, ведь ее не будет, ее УЖЕ нет.

Он положил пробирку в карман и вышел из палаты. Нянечки, сестры и пациентки заметались перед ним в коридоре, перебегая из двери в дверь и прожигая его взглядами. Да, сеньоры и сеньориты, это я, тот самый полковник, навестивший свою прекрасную умирающую мулатку! Такая вот мыльная опера, сеньоры и сеньориты.

Он отчеканил восемьдесят три шага от палаты до выхода, не дрогнув.

5

Дед открыл глаза ровно в тот момент, когда полковник взялся за ручку двери.

– Карлоса нет. Он в парке Ленина на петушиных боях.

Дед сидел на своем обычном месте у подъезда. В клетках копошились его петухи.

– А что, он – любитель?

– О-о-о, знаток!

– А вы почему не пошли?

– Сегодня не мой день. Нет, не мой.

В парке Ленина группа петушатников плотно окружила импровизированный ринг, огороженный привязанными к палкам веревочками. В стороне под деревом лежал мертвый боец с окровавленными перьями и разорванным гребнем. Проигравший.

Карлос кричал, нависая над барьером и сдерживая напиравших сзади болельщиков, норовивших выпихнуть его на середину ринга к двум огненно-рыжим гладиаторам.

Полковник сел на скамейку. Не стоило лезть сейчас к петушатнику.

Лишь через полчаса Карлос вышел из круга под торжествующие возгласы и стоны разочарования. На руках он нес победителя, похожего на старую пеструю тряпку. Сквозь пальцы, державшие петуха под брюхо, сочилась кровь. Карлос лишь мельком глянул на полковника и сел рядом на скамейку. Из кармана он достал кусок бинта и какую-то вонючую мазь и стал обрабатывать раны бойца, едва державшего голову и прикрывавшего глаза полупрозрачными веками.

– Победа? – спросил полковник.

– Угу…

– Жить будет?

– Посмотрим… Вы принесли?

– Да…

Карлос едва заметно кивнул и продолжал заниматься петухом, безвольно свесившим крылья у него на коленях. Полковник смотрел на пальцы Карлоса – в крови, облепленные пухом.

– Помочь?

– Да… Держите бинт здесь…

Вдвоем они перевязали петуху бок и шею. Положив его на скамейку, Карлос стал обтирать руки обрывком бинта. Поймав взгляд полковника на своих окровавленных пальцах, ухмыльнулся.

– Ну, спросите…

Полковник промолчал, но Карлос не отставал:

– Вижу, вижу… Хотите спросить, читаю ли я петушиную кровь…

Не дожидаясь ответа, он слизнул кровь с пальца. Почмокав губами, произнес задумчиво:

– Этот петух – боец в двадцать пятом поколении… О, и дальше я вижу все его поколения – яйца-курицы, петухи-курицы-яйца… Его далекие предки приплыли на Кубу на корабле Христофора Колумба…

Он покосился на хмурое лицо полковника и расхохотался.

– Спокойно, полковник. Я читаю только человеческую кровь. Хотя странно, что вас так напрягло? А если бы я читал и куриную тоже, это повлияло бы на ваши намерения?

Полковник с удовольствием задушил бы Карлоса.

– Ну-ну, успокойтесь. Давайте…

Полковник вынул из кармана пробирку с кровью, отдал и отвернулся. Смотрел в сторону до тех пор, пока не услышал голос Карлоса.

– Ее можно вылечить, если найти одного типа.

Карлос замолчал, прислушиваясь к чему-то внутри себя. В руке он держал открытую пробирку с кровью.

– Какого типа?

– Мужика… любовника, который ей дорог…

– Ну… и что я должен делать?

Карлос посмотрел на полковника сбоку и сказал безразлично:

– А это не вы. Это другой мужик.

– Какой другой?

– Другой.

– Не было у нее другого!

Полковник едва сдерживал раздражение.

– Был…

– Ну, может раньше…

– Нет. После вас, – сказал Карлос уверенно.

– Не было у нее никого после меня! – полковник уже кричал.

Кричали петушатники вокруг ринга. Петух на скамейке сучил лапами, слабо дергал головой, пытаясь ее приподнять.

– Был, иностранец, – безжалостно пригвоздил Карлос.

– Какой иностранец? – взвился полковник. – Да она вернулась с Гаити три месяца назад! А через шесть недель свалилась. Какой иностранец? Когда?

– А вы думаете, шести недель недостаточно для романа. Хватит и шести часов.

Полковнику потребовалось досчитать про себя до десяти, чтобы кое-как унять противную внутреннюю дрожь.

– Как его зовут? – выговорил он наконец.

– Не знаю. Он по-французски с ней говорит. Это я вижу…

– Как же так? Это вижу – это не вижу, – злился полковник.

– А вы думаете, это как в справочнике – с именами и персональными данными? Это не досье, это сон в тумане… Они зажигали в Тринидаде… А потом она заболела.

– А он?

– Не вижу. Надо искать его. Он нужен.

– Ну, допустим, мы его найдем. Что дальше?

– Дальше я скажу…

– То есть? Вы хотите, чтобы я вслепую играл с вами в какие-то дурацкие игры?! Зачем нам его искать?

– Нужна его кровь.

– Зачем?

– Не знаю. Это откроется потом, когда мы его найдем.

Полковник молчал. Карлос сказал невозмутимо:

– Слушайте, полковник, вы определитесь, хотите вы чего-то или нет. Что вы как баба. Возьмите себя в руки.

Полковник молчал. Карлос вздохнул и забубнил:

– У нее на левом плече шрам. Поранилась во дворце на Гаити, куда вы ездили вдвоем. Там же вы ее и трахнули первый раз. А потом зашивали рану в какой-то комнате убогой.

Карлос встал, взял петуха под мышку:

– Отдам его деду на излечение. А потом мы можем поискать этого парня. Вы идете?

И пошел, не дожидаясь ответа. Полковник поплелся следом, пришибленный.

– А что еще было за неделю до того?

Карлос помолчал, словно сомневался, говорить ли, и сказал:

– За неделю до того вы убили человека. Подробности нужны?

– Нет! – оборвал полковник резко. И, переборов приступ паники, спросил у спины Карлоса: – Вы знаете все, что со мной было?

– Я не знаю, все ли. Я многое вижу, но откуда мне знать – все это или не все.

– Что еще вы видели про меня?

– Многое…

– Ну расскажите.

– Зачем? Вы что, сами не знаете?

– Я знаю. Я хочу знать, что знаете вы?

– Всю вашу жизнь…

– Черт тебя возьми! Почему ты не сказал, что все обо мне узнаешь!

Карлос пожал плечами, не оглядываясь:

– Тебе же нужны были доказательства. А как я еще мог доказать…

– Я убью тебя!

Карлос остановился и обернулся. На полковника жалко было смотреть.

– Я это предвидел, – сказал Карлос невозмутимо. – Записал видео, где предупреждаю, что, в случае моей смерти или исчезновения, все вопросы к полковнику Альваресу. Видео попадет в интернет, если что…

– Ты что! Это у меня просто вырвалось! Я не убийца!

– Видел я… – произнес Карлос веско и пошел дальше.

Назавтра около полудня они встретились в баре «Дос Эрманос» в двух шагах от съемной квартиры, где жил теперь полковник. Всю ночь он промаялся, без конца прокручивая в голове события последних дней, и с каждым новым оборотом события эти выглядели все более странными, а его собственные поступки все более нелепыми. И когда в баре он подошел к Карлосу, сидевшему у стойки, то сказал вместо приветствия:

– Слушай, я не поеду.

Он предпочел бы сообщить это по телефону, если бы у Карлоса был телефон.

– Угу… – промычал Карлос, будто ничего другого и не ожидал.

– Ладно, – сказал полковник, – забудь все, что ты узнал там про меня. Это в твоих же интересах.

Полковник отвернулся и пошел к выходу и услышал за спиной:

– Помнишь, что она тебе сказала в Порт-о-Пренсе, когда уезжала?

Полковник остановился. Несколько ранних похмельных туристов смотрели на него.

– Она тебе сказала: «Ты, как всегда, спокоен. Нет, ты – безмятежен…» Помнишь? Это было последнее, что ты от нее услышал. А теперь льешь крокодиловы слезы!

Да, это были ее последние слова.

– Знаешь, почему у тебя до сих пор ни морщинки – лицо, как задница младенца? Потому что ты думаешь только о себе, о своем удобстве! Всю жизнь ты жил для себя! Самовлюбленный индюк, равнодушный эгоист под личиной доброго малого! И она это чувствовала! Она бросила тебя, потому что знала, что не нужна тебе! Никто тебе не нужен! Ничего тебе не дорого, кроме твоего драгоценного спокойствия! – Карлос не стеснялся орать на весь бар.

– Закрой рот, – дохнул полковник в лицо волшебнику, подступив.

Но он был потрясен – опять потрясен. Никто, ни одна живая душа не могла слышать тот его последний разговор с Клаудией. А Карлос и не думал заткнуть фонтан или хотя бы прикрутить звук.

– А той, что ты бросил давным-давно черт знает где, помнишь, что ты ей сказал?

– Замолчи…

– Она пришла к тебе в тюрьму, рыдала, а ты ее «утешил», сообщил, что женат, но непременно разведешься и примчишься за ней. Ты тоже рыдал, канючил, что не мог признаться раньше. Ты знаешь, что с ней было потом? Знаешь?!

Полковник не знал. Он ничего не знал о ней, о той безвозвратно далекой, с тех пор как она вышла из его камеры на другом конце света.

– Умерла? – услышал полковник свой сдавленный голос.

Карлос хихикнул гадко:

– Нет, не умерла. Ты, конечно, убил ее, но она выжила.

– Ты не можешь знать… – задохнулся полковник. – Мы говорили на другом языке!

– Крови все равно, на каком языке.

Если где-то в самых дальних закоулках сознания полковника еще оставались сомнения в способностях этого типа, то в этот момент они исчезли. Значит – он дьявол. Он знает всё! Всё! И полковнику придется с этим жить.

– Что с ней случилось? – пробормотал он еле слышно.

– Я не знаю… Дальше я не знаю, – сказал Карлос равнодушно, – у меня ведь нет ее крови. Может, и умерла потом. А теперь у тебя умирает эта. Ты едешь в Тринидад, или она не встанет… Где твоя сумка? Или ты так поедешь?

Полковник, провожаемый взглядами посетителей, вышел из бара.

Через шесть часов они уже пили в баре на главной площади славного города Тринидад-де-Куба. Полковнику пришлось потратиться на такси, чтобы не болтаться девять часов в автобусе. Всю дорогу они молчали и теперь сидели, глядя в разные стороны. Сцена в баре все еще висела между ними мутной пеленой.

Полковник смотрел на здание Музея романтики – колониальный особняк, выкрашенный для туристов в яркий желтый цвет с голубыми ставнями на окнах. Открыточный вид довершали высокие белоствольные пальмы по периметру площади. В тени колоннады шла торговля сувенирами. Стадами бродили туристы, фотографировали осла, дремавшего в тени возле бара. Его хозяин, маленький старичок в большой шляпе, позировал на нем верхом. Солнце висело над черепичными крышами.

А Карлос смотрел в другую сторону, на прилегающую улицу, где виден был вход в сувенирную лавку и висели майки с портретами Че.

– Слушай, я там в баре, кажется… того… перегнул… – сказал Карлос. – Просто голова гудела с похмелья…

Полковник подождал собственно извинений, но не дождался.

– Если это извинения, то они приняты, – сказал он. – Что мы здесь делаем?

– Мы ищем ее любовника, – сказал Карлос.

– Если он француз, то он давно уехал – это же ясно.

– Во-первых, неизвестно, француз ли он. Во-вторых – какая разница? Он нам нужен, кем бы он ни был, хоть эскимосом. За этим мы здесь, чтобы узнать, кто он и из какой страны.

– И как мы это узнаем?

– Я видел, они сидели в баре, откуда видна площадь и Музей. Разругались. Он бросил ее и ушел… Так что нам надо найти этот бар, может, там запомнили эту парочку.

Полковник посмотрел на площадь. От нее в разные стороны растекались улицы.

– Здесь может быть десятка полтора баров с видом на Музей романтики. И о чем мы будем спрашивать барменов? «Не помните ли вы тут два месяца назад мулатку и иностранца?» В здешних барах только и сидят мулатки с иностранцами.

– Они поругались, и он ушел. Их могли запомнить. У тебя ведь нет ее фото?

Полковник покачал головой.

– Ну, тогда начнем прямо отсюда. Спрашивай ты – ты у нас душка.

Карлос кивком подозвал официанта, и полковник задал ему вопрос, на что получил ответ, что тот никакой ссорящейся пары не помнит, да еще два месяца назад, да еще мулатку с иностранцем, да их тут ходит каждый день… Они вышли и остановились напротив открытой двери сувенирной лавки.

– Зайдем, – сказал Карлос.

– Зачем? Хочешь спросить там?

– Зайдем на минуту.

В тесной комнатке, завешанной и заставленной картинами и дешевыми сувенирами, пахло лаком и потом. Продавец, черный парень лет тридцати пяти, увидев Карлоса, изменился в лице.

– Привет, Рейньер, – сказал Карлос неприветливо.

– Привет… – Рейньер отвернулся и стал поправлять деревянные статуэтки на полках, демонстрируя, что занят.

Это не помогло. Карлос подошел к нему вплотную и что-то бубнил в ухо вполголоса, чтобы полковник не слышал. Рейньер насупившись протирал пыль, чего, судя по всему, давно не делал. До полковника долетали обрывки бормотания Карлоса.

– Это он… Хочешь, я тебя познакомлю? Хочешь?

– Оставь меня в покое.

– Это он… Я тебе говорил…

– Это твои дела.

– Ты не понимаешь! Неужели ты не понимаешь?!

– Карлос, меня не интересуют твои махинации…

Спасаясь, Рейньер бежал в подсобку, но Карлос поплелся за ним. Полковник подошел поближе к открытой двери, будто бы рассматривая картины на стене.

– Я сотворю чудо! – бубнил Карлос. – Настоящее чудо на твоих глазах… Но ты же… Даже если сейчас тебе явится Элегуа́[8], ты его не увидишь!

– Карлос, успокойся! Иди! Иди!

Дальше довольно долго неразборчиво. Потом опять громко и явственно голос Карлоса:

– …И вы, вы болтаете о таинствах! Вы… – долго неразборчиво, а затем: – И вы говорите с ориша́ми[9] – да вы просто мошенники! Вы ни во что не верите, даже в очевидное!

– Карлос, ты распугаешь мне покупателей!

Пара старичков-европейцев, зашедших в лавку, действительно сразу ретировались.

– Покупатели! Господи! Рядом с тобой такое происходит, а ты – о покупателях! И ты – бабалао[10]! Да кто тебе это сказал!

Карлос выскочил из подсобки и бросился к выходу. Следом выбежал Рейньер. Он явно опасался, что Карлос разобьет что-то в припадке бешенства. Полковник догнал Карлоса только через квартал.

– Что это было?

– Тупица, просто тупица! – Карлос все еще шипел, как плевок на горячей сковородке.

– Кто это?

– Местный бабалао! Ничтожество! Они не принимают меня! А сами – во что они верят? Ни во что!

Полковник решил пока не расспрашивать, хотя его интересовало, зачем его показывали бабалао и о каких чудесах шла речь.

Они обошли площадь и переулки, заходя в каждый бар, откуда можно было видеть хотя бы угол или крышу Музея романтики. Везде приходилось выпивать – без заказа и чаевых бармены в разговоры не вступают. Посетив пять заведений, они добрались до ресторанчика на крыше, сели за столик. С высоты третьего этажа виднелась крыша Музея романтики среди сплошного настила красной черепицы. Солнце село, в ущельях между домами бродили толпами искатели карибской романтики. Гости города и хозяева готовились к долгой жаркой ночи. Смех и голоса в стремительных сумерках…

Подошла официантка – белая, лет тридцати. На груди табличка с именем Лаура.

– Добрый вечер, Лаура, – сказал полковник с самой обольстительной улыбкой.

Лаура улыбнулась в ответ.

– Добрый вечер, сеньор! Я подумала, вы иностранец.

– Нет, дорогая. Я имею удовольствие быть соотечественником такой очаровательной девушки! Нам, пожалуйста, два рома.

– Конечно, сеньор!

Когда она принесла ром, полковник перешел к делу:

– У меня к вам просьба. Я ищу мою девушку. Она сбежала с иностранцем месяца два назад.

– От вас? Не может быть, – удивилась Лаура, кажется, искренне.

– Представьте себе. Конечно, она сделала глупость, теперь ей стыдно, и она прячется от меня. Помогите мне найти ее.

– Я бы с удовольствием, но чем же я могу помочь?

– Вспомните, пожалуйста, они были здесь месяца два назад. Девушка мулатка и белый парень. Говорили по-французски. Поссорились, и он ушел.

Официантка внимательно посмотрела на полковника.

– Как ее зовут?

– Клаудия.

– Да. Ее звали Клаудия. Он бросил ее здесь. Она сидела и плакала, когда пошел дождь. У нас, видите, здесь нет крыши, а когда ливень – зонтики не спасают. Я предложила ей зайти в кухню, но она отказалась и сидела, пока не промокла. Потом я все-таки уговорила ее, дала полотенце и чашку кофе. И он пришел за ней.

Удача.

– Как его звали?

– Не знаю. Она называла его как-то странно, но я не помню. Вы можете спросить у моей тети. Им нужна была комната, и я отправила их к ней. Она сдает. У нее, кстати, сейчас свободно.

– Мы с удовольствием у нее поселимся, – сказал полковник.

Через полчаса хозяйка, сеньора лет пятидесяти, уже показывала им комнату в доме недалеко от площади, где, кроме двух кроватей, стояли только тумбочка и шкаф.

– Вам одну комнату или две?

– Две, – сказал полковник.

Это было накладно, но ночевать с Карлосом в одной комнате было выше его сил.

– Меня зовут Нивия. В салоне можно смотреть телевизор. Завтрак и ужин я накрываю в патио. Но это за отдельную плату. Вы будете ужинать?

Полковник посмотрел на Карлоса. Тот не выразил желания.

– Нет, – сказал полковник. – Ужинать не будем. У вас очень уютно. Иностранцы тоже останавливаются?

– Конечно! В основном – иностранцы.

– А вы не помните, у вас месяца два назад останавливалась пара – черная кубинка и молодой иностранец? Говорили по-французски.

– Да. Я их помню. Красивая пара. А вам зачем?

– Она – моя племянница, – сказал полковник.

– Племянница? – Хозяйка усмехнулась.

– Ну да. Дочь моей сводной сестры от второго брака моего папы. Уехала с иностранцем – и ни слуху ни духу. Мама беспокоится.

– Угу… Понимаю. Ну, они были у меня два дня, всего одну ночь ночевали. Говорили по-французски, это да. Но он не француз. Русский.

– Русский? – переспросил полковник.

– Русский.

– Вы уверены?

– Конечно! У меня останавливались русские. Я знаю, как звучит их язык. У меня музыкальный слух. Я окончила музыкальную школу по классу кларнета.

Хозяйка кивнула на стену. Карлос и полковник посмотрели на фото девочки с кларнетом.

– Это я, – сказала хозяйка.

– Очаровательное дитя, – улыбнулся полковник. – Но с кем же он говорил по-русски? Ведь не с девушкой?

– Нет. Он много говорил по телефону. И ругался. Я знаю несколько русских ругательств. Они так смешно звучат. А он перевел мне некоторые выражения.

– Какой славный парень, – сказал полковник.

– Да! Он очень приятный!

– А ну ругнитесь, – сказал Карлос.

– Не стоит, – сказал полковник.

Карлос ухмыльнулся.

– А паспорт у него украинский был. Но все же я уверена, что он говорил по-русски. У меня пятерка была по сольфеджио. Неужели я ошиблась?

– Необязательно, – сказал полковник. – Он мог быть с Украины и говорить по-русски. Как его фамилия?

– Сейчас. Я паспорта записываю, отношу в эмиграсион. Вы же знаете порядок.

Нивия принесла книгу, куда записываются паспортные данные всех постояльцев. Там действительно обнаружилась Клаудия. А его имя хозяйка никак не могла прочесть, хотя оно и было записано ее собственной рукой.

– Геор… Георди… Геор…

Полковник взял книгу и прочел:

– Георгий Гершович… Гершович – это скорее еврейская фамилия.

– Так он что же, еврей?

– Русско-еврейский украинец. Там все сложно. Я сфотографирую, с вашего позволения?

Полковник сделал телефоном фотографию страницы.

– Они не говорили, куда едут?

– Кажется, собирались в Гавану. Они все время ругались, мирились и опять ругались. Он был влюблен в нее, как сумасшедший. Да, он точно потерял голову.

– В чем это выражалось? – спросил полковник.

– Ну, он так смотрел на нее… Я же не слепая. Они такая чудесная пара… Если что-то нужно, обращайтесь.

Когда хозяйка ушла, Карлос закрыл дверь и остался стоять, привалившись к стене.

– Теперь мы знаем, кто он. Что дальше? – спросил полковник.