скачать книгу бесплатно
Нет, и не может быть каких-либо сомнений и в том, что у предателя всегда найдется веское оправдание своей измены. Как вам понравиться следующее. «Именно с этого, то есть, с передачи засекреченной информации о новейших образцах оружии, я и начал борьбу за мир во всем мире»; «Дабы препятствовать возможной экологической катастрофе, смерти прибрежной флоры и фауны, я был вынужден опубликовать в зарубежных средствах массовой информации секретные карты минных полей и военных баз».
В том же ключе происходят предательства и в высших эшелонах власти. «В знак укрепления дружеских взаимоотношений с независимой республикой Х, её официальной делегации, участвующей в подписании договора о взаимном сотрудничестве, была передана информация о резидентной сети, работавшей в данной стране под дипломатическим прикрытием». Как же, чёрт побери, честно и благородно по отношению к партнёру. И не важно, что за этой скромной формулировкой могут скрываться сотни арестов, десятки смертных приговоров, тысячи разрушенных судеб людей, до конца преданных твоей Державе. А ты, эти самые судьбы, просто взял да и «слил».
Если ж опуститься с небес на грешную землю, то и мотивация измен здесь будет значительно банальней. К примеру, тот же прапорщик Михайленко, свою корыстную связь с чеченским полевым командиром, оправдывал ничем иным, как обычным возмездием. Да-да, помогая врагу краденным со своих складов оружием, прапор мстил. Причём мстил он, сразу всей российской армии.
По мнению прапорщика именно по её вине, совсем не сложилась его личная жизнь. Ведь ради армии, Михайленко потерял свою молодость, так и оставшись никем непризнанным.
«Подумаешь, разок… Всего лишь раз, оступился… – нередко утешал себя прапор. – …С кем, по молодости лет, не бывает?.. Ну, украл кое-какие тряпки?.. А впрочем, если разобраться, то и не брал я их вовсе… Эх, сглупил я тогда. Не хотелось мне более учиться, задолбала меня жёсткая курсантская дисциплина. Вот и взял я на себя (правда, за хорошие отступные) чужой грех. Кабы знал, в свои неполные двадцать два года, чем может обернуться для меня, та дружеская услуга, ни за что б на нее не подписался…»
И действительно, клеймо «крысы», каким-то незримым образом преследовало прапорщика на протяжении всей его последующей армейской службы. После отчисления из училища, вместо благополучного возвращения домой, Михайленко был отправлен на один из дальних полигонов, дослуживать армию в ранге обычного, рядового солдата. Оттуда, за отличную дисциплину и успехи по службе, он и попал в школу прапорщиков. А после, началась его долгая карьера военного. И повсюду, где бы только не приходилось ему служить, известие о том (казалось бы, давно забытом) проступке, по непонятным каналам армейских баек и слухов, неотрывно следовало вслед за прапорщиком. Новые сослуживцы, как-то ненавязчиво старались избегать с ним, не только тесной дружбы, но и повседневного приятельского общения.
Однако время шло. Более чем за десятилетнюю службу, Михайленко успел сменить несколько войсковых частей. Вместе с новыми назначениями и «чёрный след», тянувшийся за ним из училища, постепенно заносился песком забвения.
Именно Чечня и стала для прапорщика по-настоящему новой вехой в его послужном списке. Только здесь, вдали от приевшихся гарнизонов, в круговерти боевых действий и стало возможным начать жизнь, что называется: с чистого листа. Не мудрено, что в Ичкерию, наш прапор напросился сам. Для коллег по службе, рапорт Михайленко казался диким, чересчур смелым и, в определённой степени, даже опрометчиво-отчаянным. Однако сам прапорщик, отправляясь на Кавказ, ни о каком героизме вовсе не помышлял.
«На передовую, один хрен, меня не пошлют. Какой из меня, к дьяволу, вояка?.. – прикидывал в уме прапорщик. – …А быть рядом с «кормушкой»; приложить свою руку к бесконтрольно поступающему (ведь это война) и так же бесконтрольно расходуемому арсеналу, какому-либо имуществу или продовольствию, всегда будет полезней, нежели просиживать штаны здесь, в российской глубинке».
Уже здесь, на чеченской земле судьба вновь свела Михайленко с его бывшим сокурсником, а ныне полевым командиром Салманом Даудовым. Сейчас, спустя годы, пожалуй, уже и не упомнить, кто из них первым решился реанимировать былую дружбу. Однако тот факт, что они нуждались друг в друге, как одна пара обуви (бесполезна порознь) – было более чем очевидным. Салману требовалось оружие. Тогда как прапорщик мечтал о больших деньгах. Собственно в этом и был их общий интерес, основа и залог последующей взаимовыручки. Впервые в жизни, прапорщику помогла-таки его былая «чёрная метка» вора.
Вырученные за похищенные автоматы и гранатомёты деньги, прапорщик не транжирил, не шиковал, не разбрасывался ими направо и налево. Примерно раз в год он выбирался на «большую землю» и уже там, в массовом порядке принимался скупать особо ценные ювелирные изделия, которые бережно упаковывал и прятал в лишь ему известные тайники.
«Золото – самая надёжная, во все времена конвертируемая валюта».
Михайленко жил далёкой мечтой о том, что когда-нибудь, лет этак в сорок, а то и раньше, будучи военным пенсионером, а по «совместительству» и подпольным миллионером, он вернется в родной Ульяновск. Туда, где в детстве и юности считали его замкнутым и весьма заурядным мальчишкой. Как гадкий утёнок, чудесным образом перевоплотившийся в лебедя, он вернется и поставит этот тихий волжский городишко «на уши». Все те, кто когда-то отверг его любовь и дружбу, буду носить Вову на руках. А необузданное воображение, уже вовсю рисовало Михайленко шикарный «Мерседес»; дорогие костюмы, сигары; двухэтажный особняк на берегу Волги, рядом с музеем самого Ленина.
А почему бы, собственно, и нет? Ведь Володя Михайленко, точно так же, как и его тёзка (вождь мирового пролетариата), поначалу был вовсе не понят своим окружением. Зато чуть позже, и тот и другой просто обязаны были прославить городок, именовавшийся в начале прошлого века Симбирском.
В своём предполагаемом особняке, Михайленко обязательно установит камин. Будет там и кресло-качалка, и непременное изобилие голых женщин, готовых сиюминутно исполнить любой каприз нового хозяина жизни.
До той заветной мечты, оставалось совсем немного – один-два года безупречной службы, на едва переносимом Михайленко, дальнем объекте.
Уходя в горы, Салман полностью погрузился в свои мысли.
Узнав о назначении Князеве, о его майорских погонах и, очевидно, благополучной карьере бывшего сокурсника, полевому командиру было по-своему обидно за своё нынешнее положение партизана-контрабандиста. Однако вовсе не это тревожило сейчас Даудова. И уж тем более, не мысли о войне или предстоящих боевых операциях против «федералов». Разговор с Михайленко мысленно вернула чеченца в те золотые годы, когда он был ещё молод, когда служил в Советских вооружённых силах, когда всё было для него до предела понятно и предопределено на несколько лет вперёд.
Ностальгия? В определённой степени, да.
Наиболее острые и самые волнительные воспоминания были у Даудова связаны с началом девяностых. Помниться, осенью девяносто первого, отправляясь в отпуск на родину, Салман на пару деньков задержался в Грозном. Подобного тому, всеобщего восторга и радости за своих земляков, как в сентябре девяносто первого, Даудов видимо уж никогда более не испытает. Ведь в тот период, в буквальном смысле, на его глазах писалась история небольшого горного народа.
События, в некогда спокойном Грозном развивались в том сентябре стремительно. Толпы митингующих требовали немедленной отставки прежнего руководства республики. В чеченскую революцию вливались всё новые и новые силы. Мятежным духом заражалось всё большее и большее количество людей. В их числе оказался и Салман.
Именно там, в революционном Грозном, Даудов и стал невольным свидетелем событий, благодаря которым впоследствии, коренным образом изменилась и его судьба. Отряд Руслана Лабазанова захватил грозненский следственный изолятор, выпустив на свободу около двух тысяч заключённых. Как-то незаметно будущий полевой командир окончательно и бесповоротно проникся новыми веяниями беззакония и вседозволенности.
«Зачем ждать нищенских подачек государства, когда можно прийти и взять то, что тебе положено…»
И уже через пару месяцев, последовав примеру генерала Дудаева, капитан Салман Даудов бежал из российской армии, дабы по прибытию в независимую Ичкерию, присоединиться к чеченским сепаратистам…
Спирт
Ночи в горной местности, как ни в какой иной, отчего-то кажутся непривычно ранними и тёмными. Тогда как звезды, на том чёрном небосклоне, особенно яркими. В безоблачную погоду их просто тьма-тьмущая: больших и маленьких; крохотных, как точечки и едва-едва различимых.
Именно эту причудливую картину ночного неба, на секунду зафиксировал для себя Самолюк, опрокинувший в свой организм приличную порцию чистого спирта.
Покончив с концентрированной алкогольной жидкостью, Игорь скоренько запил спирт водой. На мгновение затаил дыхание и, передёрнувшись всем телом, выпустил из лёгких воздух, пропитанный алкогольными парами. После чего, с придыханием произнес:
– Мужики, а ночь-то нынче, какая тихая… Домой сразу захотелось. На Урале они такие же…
Однако солдаты, стоявшие рядом и молча наблюдавшие за Самолюком, вовсе не разделяли его романтических настроений. Они ждали от Игоря несколько иных комментариев.
– Ты бы лучше сказал, как спирт. Пить, можно? – в нетерпении потоптался на месте Литвиненко. В предвкушении алкогольной эйфории, ему было сейчас вовсе не до сантиментов.
– Не просто, можно… Нужно… – выкрикнул доморощенный дегустатор. – …Отменный. Ни посторонних привкусов, ни добавок… Идет, как по маслу.
–Яшка, какого хрена ты пугал нас, дескать, спирт этот технический, потому и пить его вовсе нельзя. Придумал, понимаешь, какой-то метил. Орал, будто все мы здесь перетравимся и ослепнем… – с облегчением усмехнулся Рудяев. В отличие от рискового Самолюка, Валерка (как впрочем, и все остальные пацаны) наотрез отказался испытывать на своем собственном организме содержимое, украденной со склада канистры.
После того, как бывший десантник озвучил своё заключение, загремели солдатские кружки, подставляемые под тонкую струйку щедро потёкшей из металлической ёмкости.
Кто-то кряхтел; кто-то импульсивно дышал, пытаясь потушить пожар, разгоревшийся во рту, а кое-кто и усиленно пытался перебить запах спирта рукавом своей гимнастёрки – однако «за победу», залпом выпили все, без исключения.
В некотором ожидании (пока выпитое усвоится желудком, а затем ударит и в голову) немного помолчали. Ну а после, с небольшой неуклюжей раскачки, наконец-то полился чисто мужской, пьяный и неорганизованный трёп. Это когда все, одновременно говорят со всеми, при этом умудряясь ещё и отвечать на чьи-то посторонние вопросы.
И, как всегда: «за дружбу»; «чтоб стоял»; «за службу»; «за скорый дембель» и за много другое, что едва успевало прийти в голову.
– …Да говорю тебе, Рудяй… Наш новый командир, конченный урод… Он мне сразу не понравился… – закусывая хрустящим сухарем, Литвиненко высказал вслух своё мнение. – …Не успел, сука, заявиться и уже давай всех «строить». Да кто он ваще такой, чтоб принуждать меня марафоны бегать?.. Я ему чё, салага?.. Вы, пацаны, как хотите, а по мне, так нашего нового майора необходимо хорошенько обломать. Чтоб знал, падла, кто в доме хозяин.
– Дурак ты, Литвин. Ведь он, именно о нас с тобой и печётся… – ответил ему Самолюк.
– Сом, ты так говоришь потому, что вовсе не беспокоишься за своё завтрашнее утро. Ведь после нынешнего ночного дежурства, тебя никто не тронет… – огрызнулся Рудяев. – …А интересно, что ты запоешь через пару дней. И вообще, на хрен нам, дембелям, эти утренние «напряги»?..
– А ты сам прикинь… – Самолюк грудью стоять за Князева. – …Очень скоро мы окажемся на «гражданке». Начнем утверждаться в новой жизни, завоёвывать своё место под солнцем. Тут-то нам кулаки, ох, как пригодятся… Вот майор и подтянет нашу боевую подготовку. По себе чувствую, что расслабился я здесь, растерял былую форму. Удар совсем уже не тот, что был ранее… Одышка… Да, и в весе, похоже, прибавил.
Почему Игорь вступался за нового командира, он и сам это не знал. Возможно потому, что прибывший на склады майор, чем-то неуловимым напомнил его первого, уже погибшим комбата, непререкаемого авторитета для его бывшего десантно-штурмового батальона.
– Пацаны, вам чё, и поговорить больше не о чем?.. – выкрикнул Якушев. – …Целыми днями одна и та же песня. Да, сколько же можно: то о службе, то о командирах. Мужики, ведь скоро дембель!..
– Кстати, ребята… Никто не знает, где можно разжиться мешком сахара?.. – воспользовавшись временным затишьем, почти машинально поинтересовался Литвиненко. Однако заметив на лицах своих товарищей суровые взгляды, тотчас осекся. –…Ах, да… Совсем подзабыл. Ведь я об этом, у вас уже спрашивал. Может, анекдот рассказать?
– Валяй, – «разрешил» Рудяев.
– Ну, значит так… – неуверенно начал Сашка. Рассказчик он был, ещё тот. – …Возвращается как-то Басаев с очередного теракта. Как всегда, полный грузовик трупаков. Позади машина с кучей заложников.
Проезжает Шамиль мимо одного из чеченских селений. И вдруг видит, как на окраине аула, расположились братья-вайнахи и их украинские союзники из УНА-УНСО (Решением Верховного суда Российской Федерации от 17 ноября 2014 года, данная организация признана экстремистской и её деятельность запрещена в России)… Короче, хохлы-наёмники. Сидят те бойцы на полянке и косяк забивают. Взбешенный Басаев выскакивает из кабины своего грузовика. Подбегает к ним и орёт…
И тут, неожиданно для всех, Литвиненко вдруг замолчал. Сидит без движений, будто лом проглотил. Лишь глазами своими в каком-то немом испуге лупает.
– Саня, ты чего затупил?.. Не уж-то забыл, чем анекдот тот закончить. Давай продолжай: чего сказал вайнахам Шамиль?.. – разливая очередную порцию спирта и уже готовый произнести следующий тост, Яшка поторопил сержанта. Искоса глянув на Литвиненко, каким-то шестым чувством или (если хотите, спинным мозгом) Серёга вдруг почувствовал неладное. Подчиняясь выработанному за годы войны инстинкту самосохранения, он тотчас обернулся. Прямо перед ним стоял, неизвестно откуда взявшийся, майор Князев.
По всей видимости, Литвиненко увидел его первым. Однако оцепенев от страха, он так и не сумел оповестить сослуживцев об опасности.
Секундой позже, нового командира заметили и остальные участники ночного сабантуя. Тонкая струйка спирта полилась из упавшей канистры на снег…
Прятать «следы преступления» было уже поздно. Тут вам и сухарики, разложенные на газетке; и открытая ёмкость; и кружки; и вполне естественный алкогольный «выхлоп». То есть картина вопиющего нарушения воинской дисциплины, была нынче, как на ладони. Солдатам, пойманным с поличным, ничего не оставалось, кроме как встать и, опустив глаза в землю, ожидать сурового командирского вердикта.
– Кажется, Якушев?.. – припоминая фамилию караульного, Князев обратился к Сергею.
– Так точно… – ответил тот. После чего, чуть спохватившись, поднял упавшую канистру и поставил её на снег.
– В таком случае, слушай, что было дальше… – майор, ставший невольным свидетелем предыдущего солдатского трёпа, взялся закончить за Литвиненко анекдот. – …Тут-то и говорит им Басаев. Что ж вы, братцы-вайнахи; и вы, наши союзнички, здесь сиднем сидите?.. Мы, понимаешь, в поте лица воюем, режем и расстреливаем федералов, этих проклятущих москалей… А вы балду тут гоняете. Анашу, как я посмотрю, перетираете. Обкуриться, наверное, решили?
Уж лучше б вы смотались сейчас в Веденский район. Там, в восьми километрах от райцентра, расположены офигенные склады федералов. То есть, море всевозможного оружия. Причём, именно сегодня, тамошняя охрана вматину пьяна. Возьмёте их тёпленькими, без единого выстрела, практически голыми руками…
Не сдержавшись, Рудяев хихикнул.
– Смешно?.. – прорычал командир. – …А у меня, сержант, от таких «анекдотов» волосы дыбом встают. Я и представить не берусь, какой «фарш» остался бы от нас к утру, если бы нынешней ночь сюда нагрянула какая-то чеченская банда…
В соответствии с годами выработанной привычке, Князев спал предельно чутко. Потому и проснулся он среди ночи, от некоего постороннего и едва различимого шума. Накинув на свои плечи бушлат, Валерий вышел на улицу. И уже тут, на свежем воздухе, майор различил какие-то едва слышные посторонние выкрики и более уловимые его слухом всплески дикого смеха.
Именно туда, в дальний угол охраняемой территории (где, по прикидкам Князева, должен был располагаться эпицентр непонятного веселья) и поспешил проследовать Валерий.
Честно признаться: столь вопиющей дерзости, как откровенная пьянка, командир попросту не ожидал здесь увидеть. К тому же, нарушителями являлись наиболее опытные бойцы его нового взвода. Именно от них, по прикидкам майора, и зависел климат и общий настрой в его нынешнем подразделении. Более того, это были те самые военнослужащие, на которых в первую очередь и собирался опереться Валерий. Потому и стоял он сейчас перед подчинёнными, в не меньшей растерянности: как поступить и что с ними сделать.
Первым из временного ступора вышел Самолюк.
– Товарищ майор, зря вы так. Мы ж понемногу… Чтоб согреться… Прошу не сомневаться: ни одна тварь на склады не проскочит.
– Уже проскочила… – огрызнулся Князев. – …Именно меня, ты и можешь считать той самой «тварью», которая и «положила» весь ваш караул, одной автоматной очередью. Уже завтра, ваши тела отправят в общевойсковой морг, упакуют в «цинк»… И это, за месяц до вашего «дембеля», когда всё страшное, казалось бы, уже давно позади… – выждав короткую паузу (словно «минуту молчания»), майор немного смягчился. – …Как я вижу… Все дембеля-красавцы в полном сборе. Хотя, нет… Бутаков отсутствует. Что же другана своего не пригласили? Как-то не по-товарищески получается…
– Бут, нам не товарищ… – тихо и с какой-то особой злобой процедил Якушев. – …Он из «ВВ». А мы с «вертухаями» не корешимся.
– Ты что же, солдат, бывал в местах не столь отдалённых?.. – майор с подозрением прищурился на Сергея. – …Или в какой-то подворотне зековского жаргона успел нахвататься?
– Сам не «мотал», а вот отцу моему, пришлось… Мы с матерью жили по соседству. Потому и лично видел, как эти грёбаные ВВшники беспредельничают.
– Ну, извиняйте. С тюремными порядками познакомиться мне, слава Богу, не пришлось… – язвительно усмехнулся Князев. – …Зато с бойцами из Внутренних Войск, мне однажды пришлось штурмовать Президентский Дворец. Потому и могу констатировать тот факт, что хлопцы из ВВ, ни в храбрости, ни в самоотверженности ни одному из родов войск вовсе не уступали.
– Товарищ майор, а может с нами?.. – почувствовав в настроении командира благоприятную волну, Самолюк провокационно кивнул в сторону железной кружки с прозрачной жидкостью. – …За наших.
– Ты что ж, ДШБ?.. Думаешь, я откажусь?.. – ухмыльнулся Валерий. – …В отличие от вас, раздолбаев, я вовсе не обременен караульным нарядом. Потому и запросто могу себе это позволить. Наливай, коль сам предложил…
Уверен в том, что среди читателей обязательно найдутся те, кто заподозрит майора в завоевании дешёвого солдатского авторитета. Дескать, решил Князев стать для рядового состава в «доску» своим. Мол, злоупотребив с подчинёнными и добившись сиюминутного и кратковременного успеха, Валерий поступил крайне опрометчиво, поставив себя на одну с ними планку. Ну, а впоследствии, когда приказы командира перестанут восприниматься военнослужащими всерьёз, он ещё сотню раз пожалеет о данном необдуманном шаге.
И в чем-то, вышеозначенные граждане, конечно же, будут правы. Правы с позиции мирного времени и своего нынешнего повседневного опыта. Тогда как в условиях сопряжённых с экстремальными нагрузками, вырабатывается несколько иная философия.
К примеру, курсант лётного училища, совершив свой первый самостоятельный вылет, уже считается лётчиком. Отныне, этот курсант имеет полное право садиться за обеденный стол вместе с лётным составом училища, то есть, с офицерами. Нет, он вовсе не стал ровней своим командирам. Просто этот самый юноша, на своей собственной шкуре успел познать, как нелегко дается тот лётный «хлеб». С таким взаимопониманием можно и в бой идти.
В том же ключе и солдат прошедший чистилище войны, становится для старшего по званию, неким собратом по оружию. Он, уж точно не сачканет; не бросится наутёк с первыми залпами, а так же не выстрелит тебе в спину. Именно он, прикроет и подставит своё плечо в тяжёлую минуту. А это, дорогого стоит.
– Выпью я, пожалуй, за то, чтобы здесь, на кавказской земле, вы оставили о себя добрую память. А ещё… Дай-то Бог, чтоб вы оставили после себя достойную смену.
– Командир, так и будет… – как-то не совсем уверенно, ответил Князеву Якушев. – …За оставшееся время, мы как следует, пацанов натаскаем.
Опустив уже пустую кружку, Валерий поднял со снега канистру.
– Спирт конфискую. Надеюсь, у нас ещё будет повод допить его в более приличной обстановке… И, естественно, во внеслужебное время.
Прапорщик Михайленко, только-только вернувшийся с предгорья, заслышав командирский бас, доносившийся с окраин охраняемой территории, жутко перепугался. Поначалу он собрался было затаиться, немного переждать. Однако вовремя сообразив, что лучшая оборона – это атака, прямиком отправился на дальний пост охраны.
– Так я и думал… – ещё издали увидев в руках майора знакомую металлическую ёмкость, зычно выкрикнул прапорщик. – …Кто ж ещё, кроме Самолюка и его банды, мог стырить со склада десять литров спирта… Ведь не зря эти подлюки, весь день крутились у медицинского бокса.
Вот, полюбуйтесь, товарищ майор, каковы наглецы. Совершив хищение государственной собственности, без какого-либо зазрения совести, тут же её и оприходовали. Как говориться, обтяпали своё дельце, не отходя от кассы. Вон, морды-то, какие красные, хоть прикуривай… Самолюк, на сей раз, ты уж точно допрыгался. Завтра же подам рапорт о ваших безобразиях… Сомневаюсь, чтоб Лютый вновь взялся вас отмазать… Будет вам и дембель, и гражданка, и девки с водкой… Как я посмотрю, вы и сухарей уже успели насушить… Правильно. Пару лет дисбата, уж будьте уверенны, я вам, гавнюкам, обеспечу…
В словах и интонациях прапорщика, Князев без труда уловил некую фальшь и чрезмерную наигранность.
– Отставить рапорт… – осёк он Михайленко. – …Сами разберемся, без посторонних. Ну, а флягу… Товарищ прапорщик, спиши её на хознужды… Необходимые для того документы, я предоставлю. Вопросы есть?
– Помнится, товарищ майор, ваши взгляды относительно воровства, были некогда более радикальными… – ухмыльнувшись, Михайленко недвусмысленно намекнул Валерию на годы, совместно проведенные в училище.
– Ошибаетесь, товарищ прапорщик. Взглядов своих я не меняю. Тогда как обычную юношескую шалость, с откровенной подлостью, я бы не советовал вам путать. Впредь, попросил бы вас повнимательней относиться к вверенным материальным ценностям. Коль факты хищения со складов станут не единичны, я вынужден буду ходатайствовать перед командованием о расширении складского штата для усиления контроля…
Солдаты, так ничего и не понявшие в данном разговоре старших по званию, стояли сейчас, открыв рты. Ныне им было чему удивляться. Потому как за многие месяцы, проведенные на объекте, они воочию могли созерцать первого офицера, сходу указавшему прапору на его законное, второстепенное место.
Тишину горной местности вдруг нарушил звук выстрела. В сторону внезапного хлопка обернулись все военнослужащие. Там, над вершинами гор, взмыла вверх осветительная ракета.
«Тоже мне, полевой командир… Гроза федералов, мать твою… – вспомнив о Даудове, усмехнулся про себя Михайленко. – …Не иначе, как сам в трех соснах заблудился…»
Боевое крещение
Очевидно на уровне некоего подсознания, чувствуя за собой определённый долг перед командиром за ту злополучную ночь, о которой было рассказано ранее, «старослужащие» если и не помогали Князеву, то уж точно, в меру своих возможностей, не препятствовали последнему укреплять на объекте военную дисциплину. И быть может, именно поэтому, подразделение охраны (многими забытое и, по сути, брошенное на произвол судьбы) подтянулось, став достаточно организованной и более сплочённой, а самое важное, управляемой и мобильной боевой единицей.
Своему слову следовал и Валерий. Без каких-либо скидок и послаблений, каждое утро командир проводил с подчинёнными занятия по серьёзной боевой подготовке. Причём, те же дембеля, на уровне первогодок, бегали и прыгали; стреляли; распознавали и обезвреживали «растяжки», замаскированные мины и взрывчатку; учились грамотно окапываться и выбирать правильную позицию; быстро ориентировались в лестной и горной местности; отрабатывали приёмы рукопашного боя. В общем, пусть и в несколько упрощённом варианте, военнослужащие проходили полный курс подготовки бойцов элитных спецподразделений. А сразу после обеда, слегка передохнув, они приступали к укреплению оборонительных рубежей подотчётной им территории.
Короче, скучать князевским бойцам вовсе не приходилось. Ведь день их был расписан не то, чтоб по часам – по минутам. При этом, невзирая на непривычные нагрузки, никаких жалоб, возмущений, либо фактов тихого саботажа со стороны военнослужащих отмечено не было. Более того, солдаты с нескрываемым интересом втягивались в новые, почти прифронтовые условия службы.
Несколько удивил Князева и ещё один, весьма примечательный момент. Лейтенант Побилат вдруг изъявил личное желание участвовать в утренних «разминках», хотя никто и ничто его к этому не обязывало. На равных с солдатами он потел до белых пятен на гимнастёрке и вместе с пацанами постигал то, чем в совершенстве владел сам майор. За считанные дни изменилось и отношение к молодому офицеру. Причём, не только со стороны Князева, который уже без опаски мог доверить Побилату подразделение во время своих нечастых отлучек в штаб, но и со стороны рядовых подчинённых. И если ранее солдаты воспринимали лейтенанта не иначе, как вынужденную необходимость, откровенно над ним посмеивались и в определённой степени презирали, то теперь в отношении Побилата появились некие проблески уважения. Его приказы исполнялись… Пусть и не так чётко, как князевские, но всё же исполнялись.
Хотел того майор или нет, но по образу и подобию он чисто интуитивно пытался создать из нынешнего караульного взвода нечто похожее на подразделение из своего, не такого уж и далёкого прошлого. И стоит отдать Валерию должное: отчасти он в этом преуспел. Армейская жизнь на объекте медленно (иногда, и со скрипом), но всё же вошла в нормальный, размеренный служебный ритм, без каких-либо встрясок и эксцессов. То ли солдаты так уставали, то ли Князев не оставлял им времени для каких-то «расслабонов» – но то, что за пару первых недель командования майора, на складах не приключилось ни единого ЧП, являлось таким же неопровержимым фактом, как и неизбежность наступления следующего дня.
Единственным, с кем Валерий до сих пор, так и не сумел найти, казалось бы, вполне естественного рабочего контакта, оставался Михайленко. То один из них, был чересчур занят; то у другого вдруг появлялись некие неотложные дела.
А впрочем, если посмотреть правде в глаза, то это были, лишь официальные версии. В действительности – ни тот, ни другой – к этим «контактам» особо и не стремился.
Прапорщик, затаив на Князева злобу ещё за тот ночной разнос, устроенный ему в присутствии пьяных солдат, старался лишний раз не покидать складских помещений. В свою очередь и Валерий, руководствовался самой простой рекомендацией Лютого, не влезать во внутри складские дела и, по возможности, сторониться «завхоза». В общем, каждый из них занимался сугубо своим ремеслом, не мешая другому. Михайленко – складами. Майор охраной этих самых складов.
Стабильность в Чечне, как собственно и в целом по кавказскому региону, явление довольно-таки редкое, исключительно перманентное и весьма зыбкое. Эту прописную истину Князев усвоил давно. Потому и спешил, потому и гонял он своих солдатиков до изнеможения. Не хотелось майору, чтоб застали его врасплох.
И, тем не менее, казалось бы, только-только отлаженный ритм службы, всё ж таки был нарушен. По мнению майора, произошло это вовсе некстати; весьма неожиданно и чересчур рано. Потому как Валерий считал своих бойцов даже не слабо подготовленными, а откровенно «сырыми». Сырыми они были не столько в физическом или тактическом плане, сколько в психологическом. Валерий прекрасно знал, что в бою побеждает не тот, кто метко стреляет, быстро бегает или лучше вооружён, а тот, у кого более крепче нервы. Именно с этим качеством, у князевских ребят и наблюдался наибольший дефицит. Ну, а чего вы хотели? Столь сложной наукой, за пару недель овладеть весьма и весьма сложно.
Ранним дождливым утром Валерия разбудил дежурный. Звонили из штаба.
