скачать книгу бесплатно
Коммунисты в ту пору вообще были смелы и шумны: они обличали «уголовников и коммерсантов, засевших в Кремле», требовали повышения заработной платы, снижения цен, социальных льгот и гарантий. Они устраивали митинги, перекрывали улицы, раздавали листовки. Их популярность среди возрастной части населения была чрезвычайно велика. Пенсионеры, более других пострадавшие от ельцинских реформ, выходили за коммунистов толпами. А голосовали в первую очередь именно они.
Олежка пока являлся аутсайдером. Его неплохо знали в его округе, но в городе мало кто слышал его фамилию. Перед Норовым стояло две задачи: не дать ни одному из главных претендентов – ни Егорову, ни Пивоварову, – победить в первом туре, набрав более пятидесяти процентов, и вывести Осинкина во второй тур, оставив позади одного из них. Первая задача была сложной, вторая казалась неразрешимой.
Преимущества и недостатки Осинкина Норов оценивал трезво: тот был умным, ироничным, обаятельным парнем, но не зажигательным оратором и не крикуном-популистом из тех, кого особенно любит простой народ. Масштаб его был камерным, не площадным. На фоне блеклого, косноязычного трусоватого мэра он смотрелся бы выигрышно, но его шансы одолеть в прямом противостоянии Егорова представлялись сомнительными. Тот был прирожденным лидером, вождем толп. Следовательно, притопить нужно было именно его.
Такая необходимость Норова совсем не радовала: идейно он оставался противником коммунистов, но честность Егорова ему импонировала. Прежде он не раз помогал Егорову и деньгами, и своими медийными ресурсами, у них даже сложились почти дружеские отношения. Однако тут ситуация менялась: Егоров становился главным соперником, с ним предстояла борьба, причем борьба обдуманная, скрытая. Нельзя было оттолкнуть от себя Егоровских избирателей, на чьи голоса Норов рассчитывал во втором туре.
Имелась и еще одна опасность: если бы Осинкин с первых же шагов взялся резко критиковать Пивоварова, что, казалось бы, напрашивалось для повышения его рейтинга, то подвластный губернатору избирком просто снял бы его с гонки, придравшись к какому-нибудь нарушению, которые во множестве допускали все кандидаты и их штабы.
Словом, путь к победе был тернист, извилист и пролегал между Сциллой и Харибдой. Критику действующего мэра можно было временно оставить коммунистам, а на Егорова следовало натравить кого-то со стороны. Самого же Осинкина до поры до времени предстояло вести каким-то параллельным курсом, расширяя его узнаваемость, но слегка придерживая, чтобы бросить в решающий бой лишь на заключительном этапе.
Для осуществления столь сложного плана Норову требовался джокер. Необходимо было ввести в игру еще одного кандидата, никому раньше не известного бесшабашного сорвиголову, анархиста-популиста, батьку Махно, который не побоится воевать на всех фронтах, ругать и власть, и коммунистов. Такого Соловья-разбойника почти наверняка снимут, но до этого он должен успеть наделать шума. В наличии подобного политического камикадзе не имелось, но нужный образ можно было и слепить, если только кто-то согласится взять на себя эту роль. У Норова в этой связи родилась одна дерзкая идея.
***
– Кто-нибудь будет кофе? – спросила Анна. Ей хотелось разрядить напряженную атмосферу. – Месье Лансак?
– Почему бы и нет? – осклабился жандарм с неожиданной для него любезностью.
– Сделай, пожалуйста, и мне, – попросил Норов.
Анна подошла к машине.
– Мне тоже плесни, – подал севший голос Гаврюшкин.
Он изо всех сил пытался следить за допросом. Смысла разговора он по-прежнему не понимал, но тон жандарма ему явно не нравился. Он хмурился.
Анна приготовила кофе всем, в том числе и чернявому Пере. Белобрысый Мишель отказался, поблагодарив. Последнюю чашку кофе она взяла себе, хотя обычно предпочитала чай. Норов понял, что она волновалась. Лансак, кажется, тоже это заметил. Пока гудела машина, он выжидающе молчал.
– Вы хорошо знали мадам Кузинье, месье Норов? – снова приступил он к допросу.
– Виделись изредка, – сдержанно ответил Норов.
– Три дня подряд перед ее гибелью, – напомнил Лансак.
– Я же не знал, что она погибнет, – возразил Норов. – Иначе все три дня я бы провел с вами, чтобы обеспечить себе алиби.
Пере, сделавший большой глоток, хмыкнул от неожиданности, выплюнув кофе назад в чашку. Норов подождал, пока он прокашляется и оботрет рот, и прибавил:
– Впрочем, мы с вами и так встречаемся слишком часто.
Лансак оставил эту реплику без ответа.
– Расскажите о вашей последней встрече с мадам Кузинье в Нобль Вале.
– Мы встретились на выставке, она была с мужем и дочерью. Мы посмотрели картины, затем выпили кофе в кафе на площади и разъехались. Вот и все. Мелисса подарила мне открытку с осликами. Показать?
– Вы встретились случайно?
Норов помедлил, соображая. Из соседней комнаты доносились звуки пылесоса Лиз.
– Не совсем. Вообще-то мы с мадам Полянской не собирались в Нобль Валь, это была идея мадам Кузинье. Она позвонила и предложила вместе посмотреть выставку.
– Вы интересуетесь живописью?
– Не местной. Надеюсь, это не задевает ваше самолюбие? Однако, мадам Полянская снисходительнее меня, да и Нобль Валь – красивый городок, вот мы и решили туда заглянуть.
– По словам месье Кузинье, когда все пили кофе на площади, вы с мадам Кузинье отошли в сторону и о чем-то беседовали вдвоем. Вы помните этот эпизод?
– Более или менее. Кажется, ей захотелось покурить, и она попросила составить ей компанию.
– Вы курите?
– Нет, но компания красивых женщин мне нравится.
– О чем вы разговаривали?
– Должно быть, о живописи. Но совершенно точно не о жандармах.
– Ее муж утверждает, что во время вашего разговора она выглядела нервно.
– Живопись действует на людей по-разному.
– Больше вы ее не видели?
– Нет.
– Она вам не звонила?
– Насколько помню, нет.
– Не могли бы проверить по списку звонков в вашем телефоне?
– Зачем?
– А вдруг она звонила?
– Если она звонила, и я этого не запомнил, значит, разговор был неважным.
– Неважным – с вашей точки зрения, месье Норов, – выразительно поправил Лансак.
– Простите, месье Лансак, – с усмешкой возразил Норов. – Но я вообще смотрю на мир своими глазами, а не вашими. Иначе я тоже служил бы жандармом в Кастельно.
***
В России девяностых годов, согласно всем опросам, подавляющее большинство мужского населения в возрасте до 30 лет мечтало стать бандитами. Жизнь бандита была овеяна уголовной романтикой, близкой выходцам из бесчисленных пролетарских подворотен, и сулила легкие деньги. Требовалось лишь ввалиться оравой со стволами к какому-нибудь барыге, нагнать на него, как тогда выражались, изжоги, вывезти в багажнике в ближайший лесок, отмудохать, заставить копать могилу, а потом получать с него ловэ. Плохо ли? В бандиты шли все кому не лень: и бывшие спортсмены, и дворовая шпана, и качки из подвалов, и выгнанные из органов менты, и бездельники, и неудачники.
К ментам коммерсы бегали редко, прослыть «замусоренным» считалось западло, да и менты вмешиваться не любили, пусть сами разбираются, мы-то причем?
Но так было только поначалу; вскоре бандитов развелось едва ли не больше, чем коммерсантов, между ними возникла напряженка. Даже за гребаных ларечников приходилось сражаться, и вот, вместо того чтобы беспечно прогуливать в кабаках отжатые у барыг бабки, братва мыкалась по стрелками и палила друг в друга почем зря. А тут еще оживились менты, подогретые капустой, которую им засылали предприниматели.
Бандитский бизнес день ото дня становился все опаснее, в нем выживали самые жестокие, не боявшиеся ни крови, ни тюрьмы; случайные попутчики спрыгивали на ходу, как с разогнавшегося поезда. Многие при этом калечились, ибо, перестав быть бандитами, становились добычей своих вчерашних собратьев.
Среди мелких саратовских бригадиров был некто Вася Кочан, двадцатитрехлетний рослый, красивый наглый парень, из бывших единоборцев. Кочан – была его фамилия, хотя все принимали ее за прозвище. Кочан лихо начал, прикрутил несколько приличных фирм, навербовал братвы, принялся наезжать на чужих коммерсантов, и тут его осадили, прошив на стрелке автоматной очередью.
Кочан выжил, но долго лечился по разным больницам в России и даже за границей, перенес с полдюжины операций и пришел к выводу, что надо слегонца сбавить обороты. То есть, не бросая основного бизнеса, – а то свои же порвут, – найти другие приработки, более спокойные. В рейтинге популярности на втором месте после бандитизма значилась политика. Ею Кочан и решил заняться. А че? Тоже нормально.
Накануне думских выборов, тех самых, в которых Норов вел двенадцать кандидатов, Кочан подъезжал к Норову и интересовался, как насчет того, чтобы выбрать его, Кочана, в какие-нибудь депутаты. Только не в районные, в районные ему на хер не надо. В районные только лохи лезут. Лучше в областные, или уж, на крайняк, в городские. Сколько, кстати, на эту байду бабок надо? Полтинника хватит?
Норов дипломатично ответил, что у него на руках и так целый выводок кандидатов, со всеми подписаны договоры, нарушить их нельзя, а Кочан – парень серьезный, им нужно заниматься; у Норова просто сил не хватит.
Кочан, со свойственной ему самоуверенностью, решил обойтись собственными силами; создал штаб из братвы, взял в пиарщики непросыхавшего Шкуру, смело выдвинулся в областную думу и, разумеется, проиграл. Политических амбиций он тем не менее не оставил, вступил в какую-то заштатную патриотическую организацию, дал по этому поводу интервью в малотиражной газете тому же Курту Аджикину, но внимания к себе не привлек и постепенно стух.
Про Кочана-то Норов и вспомнил, обдумывая план кампании.
***
Он встретился с Кочаном и поинтересовался, есть ли у того политические планы? Выяснилось, что планов у Кочана – вагон, бабок только нет, а так бы он развернулся. Ну, а если Кочану дадут деньги, двинется он, допустим, в мэры? В мэры? В натуре? Е-мое! Ну ни хера себе! А че, запросто! Прикольно, бать. Попробовать-то всегда можно. А смысл просто так сидеть-то? А сколько бабок дадут? Ну, допустим, полтинник зеленью…
Бать, Норов че, прикалывается над ним?! Кочан че, блин, лох голимый? Да полтинник Кочан сам кому хочешь может дать. Че на него сделаешь, на полтинник-то? Хотя бы уж лям. А морда у Кочана не треснет? Не треснет, не ссы. Ляма нет. А сколько есть? Сказано, полтинник. Не, гнилой базар. Короче, так: за полтинник Кочан в такую херню даже впираться не будет, себе дороже. Норов вообще-то и не просит, чтобы Кочан впирался за полтинник. Он сказал, полтинник для начала; сперва один полтинник, после второй… А когда второй? Ну, скажем, через неделю-две. А после че? А после еще полтинник. Бать-колотить, в натуре барыжий какой-то базар! Ты че, коммерс, что ли? Ты сделай Кочану шаг навстречу, он тебе два в обратку сделает. Дай сразу лям и всех делов! Сказал же, нету столько. А сколько есть? Сотни три для начала наберется, но – частями. Опять, блин, частями! Дай хоть две катьки сразу! Сразу нельзя, ты их потратишь. Екорный бабай, а че, на них смотреть, что ли? Кочан же их не на телок потратит! Смотреть не нужно, ими нужно правильно распорядиться. Да Кочан все правильно сделает, не боись. Он в этом вопросе рубит от и до. Ты че, Кочана, что ль, не знаешь? А че надо делать-то?
Надо мочить мэра и коммунистов, Кочан не побоится? Кто побоится? Кочан? Кого? Козлов этих? Да Кочан ваще никого не боится. Он их порвет, как газету, он хоть Ельцина порвет, были б ловэ! Ему только с мусорами в ломы бодаться, с ними, блин, геморроя много, себе дороже в оконцовке. У Кочана, кстати, у самого идеи были, чтоб в мэры двинуться; короче, гляди: ты засылаешь двести сразу, через неделю еще двести…
Стоп, так не катит. Я даю двести частями и помогаю тебе на эти бабки раскрутиться, а когда ты раскрутишься, коммерсы тебе принесут, сколько надо… Кто?! Коммерсы?! Ха! Ну ты, бать, сказанул! Принесут, жди! Им пока паяльник в жопу не засунешь, хрен они хоть копейку дадут! Барыги, блин. Ну хотя бы за три катьки Норов отвечает? За три отвечает. А за четыре? За четыре отвечает. А за пять? За пять – нет. Мало, блин! Ну, извини, проехали, забудь про этот разговор. А че ты сразу в откат? Ладно, бать, считай, договорились. Умеешь ты, нах, подъехать. Держи кардан. Кочан – не фуфлыжник, он еще никого не кидал, Норову любой за него скажет. Он, если в мэры пролезет, крохоборничать не станет, путевую должность Норову найдет. Кочану умные люди нужны.
***
Лансак заглянул в свой блокнот.
– Поговорим о ваших друзьях, месье Норов…
– Минуту, месье Лансак, – прервал Норов. – Когда вы приехали сюда, вы сказали, что это ненадолго. Но мы с вами беседуем почти полтора часа, а ваши вопросы все не кончаются. Я ведь, кстати, не обязан на них отвечать, не так ли?
– Разумеется, месье Норов. Но вам нечего скрывать?
– Месье Лансак, оставьте, пожалуйста, эти полицейские уловки для местных фермеров.
– Разве вы не хотите помочь правосудию, месье Норов?
– Не испытываю ни малейшего желания.
– Вот как? – поднял над золотыми очками белесые брови Лансак. – Почему же?
– Потому что до французского правосудия мне не больше дела, чем вам до русского.
Лансак подавил отразившуюся на его лице досаду.
– Месье Норов, – чуть сбавил он тон. – Я очень прошу вас ответить еще на несколько вопросов. Обещаю, что это не займет много времени.
Норов посмотрел на стенные часы. Была половина двенадцатого, приближалось священное время обеда, которое ни один француз не пропустит даже ради любовного свидания или под угрозой гильотины. Чернявый Виктор, кстати, уже давно с беспокойством ерзал.
– Хорошо, – кивнул Норов. – Какие именно из моих друзей вас интересуют?
– Тот русский, который был с вами сначала в Броз-сюр-Тарне, после в Ля Роке.
– Я был там с мадам Полянской.
Анна кивнула:
– Это правда, мы были вместе.
– Однако месье Кузинье уверяет, что в обоих местах с вами был еще русский господин…
– Он был не со мной, а с месье Камарком, – поправил Норов.
– Вы не подскажете его фамилию?
– Да вы ведь сами ее знаете.
Лансак слегка усмехнулся.
– Не уверен, что сумею правильно ее произнести, – сказал он.
– Произносите, как вам заблагорассудится. Я все равно ее не помню.
– Нет? – вновь поднял брови над очками Лансак.
– Это было случайное знакомство, – вмешалась Анна. – В самолете на рейсе из Москвы в Париж рядом со мной сидела девушка, мы разговорились, и выяснилось, что обе летим в Тулузу. Здесь ее встречал друг. Мы обменялись телефонами и расстались.
– Но потом встретились вновь?
– Тоже практически случайно. Та девушка позвонила мне и спросила, не хотим ли мы поужинать вместе. У них был заказан стол в каком-то ресторане. Но мы уже приехали в кафе мадам Кузинье в Броз-сюр-Тарне и отказались. Они по дороге завернули на минуту к нам, потом за ними заехал месье Камарк, с которым они собирались ужинать, и они отбыли.
– И вы не спросили фамилию вашего соотечественника? – недоверчиво уточнил Лансак.
– Зачем? – пожал плечами Норов.
Лансак в сомнении покачал головой и полистал записи.
– Его фамилия Брикин? – спросил он, делая ударение на последний слог.
– Возможно, – согласился Норов.
– Секретарь месье Камарка говорит, что месье Брикин собирался купить шато у месье Камарка для своей подруги. Ее фамилия – Куз-йакин.
Фамилия Ляли далась Лансаку еще труднее, чем фамилия Брыкина. В ней он тоже поставил ударение на последнем слоге.
– Секретарю месье Камарка виднее.
