Письма в небеса

Наверное, я никогда не привыкну к перемещениям. Когда тебя словно берут за волосы и швыряют в бешено вращающийся вал камнедробилки. К горлу подступила тошнота. Я расстегнул ворот рубашки и тяжело дыша уперся в раскрашенную уличными художниками стену.

Я снова здесь. Золоченые манекены в легких шляпках и пестрых платьях снисходительно смотрели на меня сквозь толстые стекла витрин.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ: «ЭТО ОН»

Ищейки Кэпа во главе с Кио рыскали по округе.

– Вы видели его? Уверены? – Время от времени спрашивали они, заваливаясь в какой-то магазинчик и тыча в лица продавцов фотокарточку.

Кио старался изо всех сил – чёртов Кэп в конце концов должен оценить его преданность и уйти на покой. Кио не брезговал грязными методами. Да, даже теми методами, которых Кэп старался избегать.

– Вы видели его? – В очередной раз спросил Кио, и испуганный толстяк потрусил бульдожьими щекам. Лоб его взмок, над верхней губой проступили бусины пота.

– Эй, мистер, – окликнула Кио щуплая, закутанная в шарф девчонка, – я его видела. С вас двадцать баксов.

Кио брезгливо вложил купюры в грязную ладонь.

– Пойдёшь со мной. – Сказал он, и девочка без капли страха выскользнула с кавярни.

– Вот это тачка! – воскликнула она, забравшись в тёплый кожаный салон новенького Мерседеса.

– Если выложишь все, как на духу получишь ещё двадцать баксов. – Сказал Кио.

Майя протянула ладошку и тут же спрятала баксы в карман. Всю дорогу она прижимала ладонь к карману, словно опасаясь, что они испарятся.

– Он пришёл к нам первого декабря. Весь потрепанный. Мик сказал, у него сломаны ребра… – начала она свой рассказ и, пожалуй, впервые по-настоящему испугалась – знакомые районы остались позади, Незнакомец вёз её в неизвестном направлении.

***

Джейсон Марш.

Две недели спустя.

– Что вы с ним сделали? Что вы сделали с Питтом? – Худенькая девчонка – не больше шестнадцати – с острым носом и зелёным фонарём под глазом кусалась и царапалась в руках Кэпа. – Вы что-то брызнули ему в лицо! Я видела.

– Ему ничего не будет. – Сказал Марш. На его прекрасном лице не дрогнул ни единый мускул. – Он проснётся через два часа, и все твои друзья тоже. Но только, если ты будешь честна.

– Вы не причините им вреда? – Всхлипнула она, и мигом стёрла сорвавшиеся с ресниц слезинки, размазав их по грязному лицу. Марш хмыкнул – когда женщины, знакомые ему, умело пользуются единственным доступным им оружием против мужчин, эта птаха стеснялась плакать, и изо всех сил сдерживала рыдания.

– Всё будет в порядке.

– Тогда я расскажу. – Сказала Майя и дёрнула плечом, освободившись от цепкой лапищи, вцепившейся в её воротник. – Он называл себя Мэтью Броуди. Откуда он взялся – я не знаю, но Питт сказал, что не иначе, как с того света. Я не верила, что он выживет, но Бо поставил его на ноги. Бо всех нас ставит на ноги. Питт говорит, он лекарь от Бога.

– Хорошо. – Сказал Марш, чувствуя, как кровь внутри застывает и твердеет, и он сам от возбуждения, нарастающего безумного возбуждения, превращается в истукана, обездвиженного каменного идола. – Подойди сюда, девочка. – Поманил он пальцем. – Это он?

Майе хватило несколько секунд, чтобы в человеке с видеозаписи узнать Броуди.

– Да, это он.

– Куда он отправился? Ты знаешь, куда он отправился? – Маршу казалось, что даже голос его проржавел.

– В Статен Айленд. – Ответила Майя, прежде, чем в лицо ей ударила струя не то дезодоранта, не то освежителя воздуха, – он спрашивал Мика, как добраться до Статен Айленда.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ: «СЬЮЗЕН БОУНС»

Она лениво возлежала на подушках, пока человек, одно имя которого обладало безграничной властью, ласкал её округлые груди.

– Чудо, как хороша. – Сказал он, и притянул её к себе. Толстый палец, скользнул вниз, отодвинул тонкую полоску хлопчатобумажных трусиков и проник внутрь.

Сьюзи подняла ноги, подаваясь вперёд, и с её уст сорвался сладостный стон.

– Иди ко мне, – он задрожал, когда острый, как бритва, язычок коснулся восставшей плоти, запустил ладонь в волосы, и совершил несколько поступательных движений бёдрами. Кровь закипала.

Он зарычал, резко опрокинул проститутку на спину, и вошёл в неё, сотрясаясь от нахлынувшего оргазма.

– Жаль оставлять тебя. – Сказал он. Дыхание уже выравнялось. Она прильнула к нему, положив руку на толстый расплюснутый живот.

– Не оставляй.

– Детка, – сказал он, – Я заеду за тобой вечером.

Сью ослепительно улыбнулась. Что на этот раз?

– Возьми этого сукина сына за яйца, если понадобится, и оттрахай так, чтобы он подписал этот чертов контракт.

– Джейсон Марш бескомпромиссный учёный?

– Молокосос. – Проворчал он в ответ, и оттолкнув её, стал натягивать брюки. – Смотри не потеряй голову.

Сьюзен снова усмехнулась. Мужчины сходили от неё с ума и она прекрасно играла роль, но мужчины – грязные плотоядные боровы – никогда не привлекали её. Только к женщинам, особым женщинам – с нежной кожей, и душой трепещущей птички, тяготела она.

– Не беспокойся, – сказала Сьюзен. – Считай, он уже подписал.

– Хорошая сучка. – Сказал мужчина, и потрепав её по щеке, вышел из номера.

***

Джейсон откровенно скучал. Встреча, на которой он присутствовал, не приносила ему удовлетворения. Как и дед (Джейсон редко звал его «дедом», чаще – Джоном), он предпочитал сотрудничать с правительством, однако в последнее время интерес к его разработкам возрос до небес. Этот человек напротив – Грегор, баснословно влиятелен. Джейсон догадывался о причине его могущества – Грегор слыл приближенным президента конкурирующей страны. Толстый и лысый, он однако таил в себе опасность голодной росомахи. До этого дня Грегор не предпринимал особых попыток перетянуть Джейсона на свою сторону. И Джейсон не понимал – почему он тянет?

Марш рассчитывал обрубить предложения на корню, но лишь при условии, что оно не будет завуалировано. С такими, как Грегор нужно стоять на своём.

«Будь гибким, – Учил Джон Марш. – Власть изменчива, может случиться так, что тебе придётся искать защиты в другом государстве. Води дружбу со всеми, но придерживайся выбранного курса. Ты – Марш, человек чести.»

На памятнике Джонатану Маршу он выгравировал «человек чести».

Если к кому-нибудь Джейсон и был привязан, то лишь к нему – Джону, заменившему ему и отца, и мать. Передавшему с ДНК любовь к физике.

Ставшему и наставником, и порицателем.

« Считайся лишь с силой, Джейсон. С чувствами пусть считаются слабаки».

Джонатан следовал правилу неотступно – навсегда вычеркнул из жизни сына, рискнувшего пойти против воли.

Джейсон презирал отца – иногда, в день его смерти, он включал новости, чтобы прочитать бегущую строку – день смерти исполнителя «Моё сердце» Гарри Марша.

Гарри скончался от СПИДа. Когда Джейсону было пять, отец подсел на иглу. Марш смутно помнил то время – он жил с Джонатаном, и родители для него не существовали. Изредка, изредка он слышал о своём отце. А о матери и того реже – она вышла замуж, и растит четверых детей где-то в Джорджии.

Наиболее ясным воспоминанием, связанным, с отцом был день Похорон. Урна с прахом – все, что от него осталось. Джонатан не присутствовал на похоронах сына, и Джейсону, а ему к тому моменту, исполнилось уже двенадцать, не позволил поехать на кладбище.

– Почему его не хоронят в гробу? – спросил Джейсон.

Дед отвернулся от окна и ответил:

– Если тебе не нужны проблемы – сожги все, что может напомнить о них.

Ни капли жалости. В этом был весь Джонатан Марш и вскоре Джейсон принял его истину, как свою, и следовал ей. Огонь не оставляет следов.

Грегор тем временем опрокинул стопку в широко открытую пасть и повёл рукой:

– Ты только посмотри, Джейсон. Очаровательна, не правда ли?

На сцену вышла блондинка, и взоры присутствующих приковались к ней.

Безупречна.

Сказав несколько слов на французском, Сьюзен спела песню Je tt'aime. В её проникновенном голосе звучало волнение, но она справилась и поблагодарила слушателей белоснежной улыбкой.

Грегор зааплодидировал.

– Как же хороша. – Сказал он, и Марш не мог не согласиться.

***

– Ну как я тебе? – спросила Сьюзен. Тонкая бретель спала, обнажив грудь. Грегор обхватил её за талию, вжимаясь в её округлый зад, Выдыхая цитрусовый аромат кожи.

– Умница. Умница. Он клюнул. – Ответил Грегор, разрывая на спине кружевную паутину. Он повернул её к себе лицом, усадил на подоконник и опустил голову в декольте, лобызая груди, посасывал сосцы, плямкая от удовольствия. – Ты должна крутить задницей перед его носом так часто, чтобы он ежесекундно хотел тебя трахнуть. – с треском он разорвал платье, до самых бёдер, и опустившись на колени, закинул ее ноги себе на плечи.

Сьюзен подалась вперёд и застонала – мужчины любили, когда она стонала – с придыханием, цепляясь в волосы, царапая ноготками спину. Джейсон Марш был на мушке.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ: «НАВСЕГДА»

Оказавшись в две тысячи девятнадцатом году, я действовал по заранее продуманному плану – в обычном ломбарде мне понадобились бы документы, но улица всегда дает то, что просишь. Оббитые и проржавевшие бока мусорных контейнеров, почтовые ящики, столбы, телефонные будки и стены глухих переулков несут на себе бремя объявлений для людей вроде меня.

За пару колец и серебряную брошь я выручил у менялы несколько тысяч долларов. От одного только взгляда на перстни его глаза вылезли из орбит и едва ли не искрились жаждой наживы.

– Приятно иметь дело с таким человеком, – вкрадчиво проговорил торгаш и приторно улыбнулся, сощурив глаза. Я пожал его липкую ладонь и попросил вызвать такси. Еще одно дело осталось нерешенным.

Машина остановилась за поворотом.

Я заподозрил неладное еще издалека, завидев почерневшие крыши. В барабанных перепонках раздался надсадный кашель Мика. Не обращая внимания на разраставшуюся в груди пустоту, я вбежал в выгоревший до самых стальных кишок пакгауз и замер, пытаясь совладать с потоком чувств. Тоска сдавила мое сердце серой когтистой дланью.

Тщетно я пытался разглядеть что-то в груде металлолома. Пожар случился давно.

Призраки друзей, воссозданные в памяти, все так же сидели у огня. Бо мычал незатейливую песенку, Пит занимался псом, а старина Мик по своему обыкновению молчал, глядя в пламя, и очесывал задумчиво бороду.

«Майя!»

Пит вскочил и пронесся сквозь меня к выходу.

Они растаяли с порывом ледяного ветра.

Я выбрался из завала и закурил, глядя на безучастный ко всему происходящему, равнодушный Гудзон, лениво несущий свои воды в безбрежность. Внезапно, мое внимание привлекло нечто, выбивающееся из общей картины зимнего утра. Рыжая, вся в опалинах шкура, чуть припорошенная снегом, справа от входа в богадельню. Я не сразу заметил ее, но в следующий момент сигарета выпала из моих рук.

Аксель. Он уже давно окоченел, ссохся, промерзнув насквозь. Ретривер навсегда замер в нелепой позе, поджав обрубок передней лапы к морде. Серый язык, покрытый инеем, вывалился набок.

Чуть выше левого глаза в черепе зияла круглая дыра. Сев в мерзлую кашу я обхватил лицо руками и завыл.

***

Сколько времени я просидел там, вскармливая образами расправы мстительное чудовище, выросшее внутри меня, я не знал, но улицы Нью Йорка осветились желтым светом ночных фонарей, а я брел не разбирая пути. Нью Йорк поражал контрастами. Там, где когда-то располагались привычные мне здания, теперь выросли магазины со всевозможными вывесками, рекламами, лозунгами. Город тонул в многогранной пестроте цвета. Готов ли двадцать первый век использовать изобретение Ника, не во зло, но во благо? Так думал я, глиссируя в многоликой толпе. Сказать ли Софи правду или дальше чахнуть над изобретением, опасаясь повторения?

Почувствовав укол совести, я остановился, глядя на стремительный поток машин. Странная штука, я жив, но человек, написавший обо мне в некрологе уже мертв. В этой реальности нет больше ни Карен Пэйдж, ни Костолома Чарли, ни Дейзи Джонсон. Я ощущал себя владельцем философского камня, но не испытывал радость от обладания.

Мне несказанно повезло – Пожилой мужчина, к которому я обратился с вопросом, предложил подвезти меня. Всю дорогу мы молча слушали радио, чему я был несказанно рад. Он высадил меня у небольшого магазинчика с красной крышей и пожелал удачи.

Ноги сами вынесли меня к дому Софи. В окнах горел свет.

Голова наполнились дурными мыслями. Час, а может и больше, я пялился в окна, и боялся, что она увидит меня, и откроет окно, чтобы крикнуть что нибудь вроде «пошёл прочь, извращенец».

Потом я стал думать о том, что она не одна, и искал оправдания трусости, грозившей перевесить чашу в свою пользу.

– Ну ты и придурок, Броуди, – сказал я, и не давая себе опомниться, направился к заветной двери.

Я продолжал давить на звонок, даже когда она приоткрыла дверь, оставив накинутой цепочку.

– Я пришёл поговорить, – сказал я, чувствуя, как горят уши.

– Лучше поздно, чем никогда?

Щелкнул засов.

– Входи.

Я кожей чувствовал возникшее между нами напряжение.

«Давай, скажи правду, будь мужчиной!»

Я мучительно хватался за каждую мысль и выжимал её до капли, как губку.

– Кофе? – сухо спросила она, но я уловил, как дрогнул ее голос на последнем слоге.

– Не откажусь.

София сложила руки на груди, и заговорила, разглядывая разводы на кафеле.

– Это твое дело, Мэтью, ты можешь ничего мне не объяснять, но… но…

Она отвернулась, и с остервенением принялась тереть полотенцем только что вымытую чашку.

Я наблюдал, как она колдует с аппаратом, готовящим кофе.

Чудная штука.

Софи поставила передо мной чашку, а сама села напротив. Я молча смотрел на гладь кофейного озера. Никто из нас не решался заговорить.

«Ах, Софи! Моя милая Софи, если бы только я мог открыться тебе!»

– Если бы я сказал тебе, что не все так просто… – хрипло начал я.

– Ты что, по ночам натягиваешь маску и спасаешь мир? – Софи улыбнулась, но глаза оставались печальными.

Я не понял, о чем она говорит, но сердце моё – застывший кусок вулканического стекла – забилось быстрее. Я накрыл ладонью её ледяную ладонь.

– Я больше не сбегу. Просто верь мне.

Наши глаза встретились.

– Я ждала тебя, – сказала Софи.

И я вдруг понял, что она не требует объяснений. Она верила.

Тогда все случилось впервые.

Я обнял ее, осторожно касаясь пальцами гладкой кожи плеча. Софи не отстранилась. Уткнувшись носом в мою грудь она вздохнула и прошептала, так что я почувствовал ее теплое дыхание на своих пальцах.

– Только не отпускай.

Мне вдруг стало жарко, внутри меня, в заполненной горючим газом тишине зародилась искра.

– Не отпущу, – задыхаясь прошептал я, глядя в ее поразительные глаза. Они словно светились изнутри искрящимся блеском ранних звезд.

Она чуть сомкнула веки и подалась вперед, навстречу моим губам. От легкого невесомого поцелуя по коже зазмеились молнии. Я гладил ее спину, и от шороха одежд кружилась голова. Ее дыхание незримой паутинкой повисло на моих губах. Неспособный расстаться с этим чувством я скользнул по ее щеке кончиком носа и приник губами к пульсирующей жилке на шее. Откинув голову, Софи вздрогнула и сжала мою ладонь, увлекая за собой в кисельный бархат одеял.

Мне не хватало слов. Всю свою любовь я вкладывал в каждое прикосновение, в каждый поцелуй, в каждое движение. Через жаркие, страстные поцелуи она вдыхала в меня всю себя, без остатка, наполняя мою душу сладким трепетом.

Я не мог надышаться ей, все внутри ухало и грохотало, я сходил с ума от каждого ее стона. И возвращал свои чувства троекратно.

Она что-то шептала, задыхаясь, сдавив мои бока бедрами, смыкая ноги за моей спиной, пока я ласкал ее, осыпая плечи и грудь поцелуями.

– Я люблю тебя, Софи, – шептал я, когда упираясь руками в мою грудь она откинулась назад, вздрогнув от накрывшей нас обоих любовной истомы.

Ее волосы, струящиеся расплавленным песком по груди и плечам, светились в горячем полумраке комнаты. Она прижала мои ладони к трепещущей груди и прикусила губы, медленно двигаясь в такт волнам тех чувств, которыми я наполнял ее пламенеющее тело.

Казалось, мы одно целое, наши пальцы переплетались, а губы слипались в поцелуях, от которых мы оба теряли рассудок.

– Люблю тебя, – вторил я горячему шёпоту Софи, а через мгновение сошедшая с самих небес лавина накрыла нас одновременно.

Открыв глаза, я обнаружил, что по-прежнему нахожусь у Софии. Она спала на боку, прижимая мою ладонь к груди. Убрав с ее лица тонкую прядь, я прильнул губами к щеке. Она что-то блаженно пробормотала во сне и придвинулась ближе.

– Я люблю тебя, – прошептал я в тишине и опустился на подушку, поглаживая бледное плечо Софии.

Я водил пальцами по ее гладкой коже, вырисовывая незамысловатые узоры. Целовал ее, сонную, такую нежную и такую желанную, но не смел разбудить. Каждое, даже слабое движение отдавалось сладостной судорогой мышц.

"Навсегда", – сказал я самому себе, и зарылся лицом в волосы Софии. Я думал о том, что нашел свое счастье и был безгранично благодарен Нику Роджерсу.

Я любовался ею, не способный отвести взгляд от белых бедер, полулуний розовых сосков, бесстыдно выглядывающих из под одеяла. Ее голова была откинута на бок, и я видел едва пульсирующую жилку на тонкой шее, со следами моих поцелуев.

Я коснулся губами ее ланит и вышел в коридор. Надел пальто и, отворив дверь, постоял на пороге, позволяя себе свыкнуться с мыслью об уничтожении устройства. Воды Гудзона навсегда сохранят мою тайну. Я останусь здесь, с женщиной, которую люблю.

***

Я достал устройство и отвел руку, чтобы зашвырнуть его куда подальше, как вдруг остолбенел. По воде, подобная Иисусу Христу, бежала Софи. Встретившись со мной взглядом, она покачала головой. Я глядел на нее, как завороженный. Я глядел и думал, что сошел с ума.

Когда я вернулся, София, как ни в чем не бывало, сидела на диване в гостинной, закинув ногу на ногу и пила кофе.

И сколько бы в будущем меня не посещала мысль избавиться от проклятого устройства, я всегда вспоминал ее, раскачивающуюся на волнах, словно крейсер. Тогда я еще не знал, что только перемещения спасают меня от гибели.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ: «ВСТРЕЧА ВЫПУСКНИКОВ»

На встречу выпускников мы условились пойти вдвоем.

– О, Софи, – вздохнула в трубку Хло. – Он у тебя такой… несовременный. Вам обоим пора обновить гардероб.

Я рассмеялась.

– Тогда нам нужна помощь личного шопера.

– Это будет стоить дорого, – сказала Хлоя с улыбкой в голосе. – С тебя бокал шампанского и разговор по душам.

 Я согласилась. С тех пор, как Мэтью появился в моей жизни, все тревоги отступили и я училась заново радоваться жизни.

В ожидании Хлои, мы подобрали Мэтью несколько комплектов одежды, в которых он выглядел  «отпадно», погуляли по торговому центру и даже сделали несколько снимков в кабинке мгновенных фото.

Хло помахала нам, и когда двери лифта открылись, бросилась мне на шею.

– Ты словно расцвела. – Сказала она.

Я тоже это чувствовала.

Окинув критическим взором Мэтью, Хло покачала головой.

– Кто тебя стрижет? – возмутилась она. – Ты должен подать на него в суд.

И мы все втроём громко расхохотались.

– Софи! – Воскликнула Хло. – Ты просто обязана это примерить!

С витрины на меня глядел манекен в сногсшибательном красном платье.

– Несомненно. – Подтвердил ее слова Мэтью, и они оба, не слушая моих возражений, буквально затолкали меня в отдел и стали сносить мне вещи.

– Хватит, – взмолилась я, забирая из рук Мэтью то самое сногсшибательное платье, и задернула шторку. Оно село на меня, словно вторая кожа, и никогда ни в чем я не чувствовала себя лучше. Покрутившись перед зеркалом, я расстегнула молнию на боку и вздрогнула – с зеркала на меня смотрела Энн.

Её глаза лучились безграничной любовью, а на губах застыла улыбка одобрения. О, как я могла забыть? Энн всегда печалилась, если кому-нибудь из близких было плохо. Я, Хло, мама, отец… наша боль была её собственной. Как я могла похоронить себя заживо, вместо того чтобы жить за нас двоих?

Энн кивнула и я только и успела, что прикоснуться к её ладони, а потом она растаяла в зеркальной глади.

– Спасибо, – прошептала я. – Спасибо.

– Не нужно благодарить, Софи, – смутилась Хло, с ног до головы обвешанная одеждой. – Да где же консультант?

Я взяла все и если Хло удивилась такой расточительности, то виду не подала.

****

Расплатившись за кофе, я протянул стаканчик Софи. В моем мире не было «Старбакса» и «Кей Эф Си», но учился я быстро. Ловко тыча пальцем в интерактивный экран, я усмехнулся.

«Ник был бы доволен. Мэтью Броуди научился заказывать кофе»

«Во всяком случае, кофе-машина навряд ли сложнее устройства для перемещения». Как мальчишка я радовался маленькой победе над механическим чудовищем будущего.

Софи блаженно улыбнулась и сомкнула веки, когда я чмокнул ее в губы. От мимолётного поцелуя закружилась голова.

– Сделаем фото на память? – Она улыбнулась, ткнув пальцем в сторону затянутой алой шторкой кабинки.

– Хочешь спрятаться от любопытных глаз ? – усмехнулся я, взяв ее под локоть.

Смех Софи ударил по струнам моей души, Любовной сонатой прокатившись по каждой клеточке тела.

«Фото на память».

Я невольно скользнул пальцами по груди, вспомнив о фотокарточке, прицепленной к зеркалу в девятьсот тридцатом.

– Мэтью! – Скользнув за шторку, Софи поманила меня пальцем.

– Улыбнись, смотри прямо, вот так, – шептала Софи, вжимаясь в мою грудь, от ее теплого дыхания на щеке остался влажный след.

Я вдохнул и замер с открытым ртом, так обычно напутствуют угрюмых выпускников, когда делают фотографии для школьного альбома.

После щелчка Софи откинула голову и прищурилась.

Я осторожно коснулся ее лица, разворачивая к себе. От прикосновения к её губам у меня случился жар. Сердце стучало поршнем, в ушах стучала кровь.

Софи взяла оставленную кем-то ручку и подписала фото «04-24-2019». Круг замкнулся.

Я размышлял об этом, молча глядя на проносящиеся за окном улицы, и с трудом узнавал в пышущих лоском ресторациях скобяные лавки своего времени. По распластанным среди небоскребов проспектам лениво плелись бесконечные потоки автомобилей. Нью Йорк начала века, Софи назвала мое время временем Великой депрессии, был грязным мальчишкой-сорванцом, зазеваешься – обдерёт до нитки. Нью Йорк будущего превратился в грузного мецената, подминавшего под себя пригороды, грозившего дотянутся острыми шпилями деловых центров до облаков.

Объезжая пробку, таксист свернул на соседнюю улицу и я невольно вздрогнул, заприметив безжизненную громаду, притаившуюся в глухой подворотне.

– Что это за место?

– Ты не знаешь?

Софи удивилась, словно я спросил что-то абсолютно очевидное.

– Это дом Марты Лэйн, ты никогда не слышал легенду о ее злобном призраке?

Я лишь пожал плечами, провожая взглядом выгоревшие глазницы окон и разрисованные стены.

–Марту Лэйн казнили в октябре 1950 года за убийство троих мужей, но по слухам она совершила более 20 злодеяний.

Дом, в котором жила Вдова приобрёл недобрую славу. Кое-кто клялся, что видел дух старой ведьмы, а под бетонным полом кишат мертвецы, и царапают когтями свод, чтобы пробить толщу, и уцепить за ногу незадачливого любителя адреналина.

– Поймали хоть одного? – переспросил я, пытаясь вспомнить, носил ли кто-нибудь из моих соседей фамилию "Лэйн"

– Недавно в доме старухи нашли труп популярного блоггера.

Сделав паузу, Софи поморщилась и прошептала:

– Марта умерла осенью, а в декабре случился пожар, левое крыло здания выгорело дотла, и с тех пор так и стоит заброшенным. В доме даже бездомные не живут.

Софи замолчала, а я остался один на один с мыслями о старухе Лэйн, поселившейся в моей квартире сразу после войны, о которой мне однажды уже приходилось слышать.

Мне не очень хотелось тащиться в клуб, но Софи так обрадовала предстоящая встреча, что я не мог не составить ей компанию.

"Не будь занудой, Броуди" – сказал я себе, когда круглолицый таксист пожелал нам хорошего вечера, пряча в складки пиджака несколько мятых купюр.

Дверь, над которой горела Неоновая вывеска «Найсклаб», распахнулась и пестрая толпа подвыпивших девушек выпорхнула на улицу.

Кристен арендовала клуб для встречи выпускников.

– Софи! – она улыбается и направляется ко мне, виляя бёдрами.

– Привет! Прекрасная организация!

– Это ещё что! Однажды мне посчастливилось присутствовать на дне рождении Маргарет Бейкер. Её организатор признался потом в интервью – вечеринка обошлась в полмиллиона. Вот где размах, Софи. Пол лимона долларов.