Письма в небеса

Запустив руку в пламя я выцарапал учебник и отшвырнул его на пол.

– Что ты делаешь? – вскрикнула Майя, Пит с интересом наблюдал за всем со стороны.

– Ма?

– Ага, – ответил я, притаптывая книжку, – Но один я не справлюсь.

Я понятия не имел, что и как должен делать, но символизм обугленного учебника уловил сразу. В любом случае сидеть и ничего не делать хуже, чем попытаться. За работу я взялся этим же вечером.

Пит был у меня подручным, Мик сощурившись зачищал проводки, а Майя, ворча, готовила на ужин яичницу.

– Ешьте, – буркнула она, поставив на деревянный ящик, служивший столом, чугунную сковороду.

Колючая, словно кактус, она была чиста душой, как и эти сирые парни.

Работа шла медленно. Благодаря усилиям Пита я разжился фонарем, а Майя принесла откуда-то ящик с инструментами.

Разобрав корпус устройства, я принялся за изучение. Как оказалось, Мик кое-что смыслил в электронике. Осторожно соскабливая с обугленных проводков нагар, я поймал себя на мысли, что занимаюсь починкой машины времени на заброшенном складе при помощи тупого ножа и маникюрных щипцов. Ирония жизни.

Я работал в дальнем углу пакгауза, подальше от кухни, но меня не покидала мысль, что при любом неверном действии эта штука может рвануть или перенести куда-то в космос половину Нью Йорка.

По словам Мика мне повезло, и платы в порядке, нужно было лишь подвести питание к спуску, но проще сказать, чем сделать.

С рассветом Майя и Мик ушли. Немой Бо с мальчишкой остались за главных. Я сидел, тупо глядя в одну точку и размышляя. Вдруг мне не осуществить задуманное? Ник Роджерс – гений, прелюбопытнейший ум; я – доморощенный боксер с трижды сломанным носом.

Ретривер, словно услышал мои мысли, недовольно тявкнул и лизнул меня в нос.

– Хороший мальчик, – пробормотал я, поглаживая пса по лохматому загривку.

– Его зовут Аксель, – сказал Пит, протягивая мне кипящее варево в грубой жестянке, – доброе утро.

Горячий кофе обжигал нёбо, но я был только рад. Ночные купания в Гудзоне даром не пройдут – я чувствовал в легких слабое бульканье, но старался не придавать этому значения. На боку, под грубой стяжкой из старых тряпок я обнаружил лиловый синяк. Каждое прикосновение вызывало резкую боль. Наверняка, трещина в ребрах.

– Мааа, – промычал Бо, тыча в мою сторону тлеющей палкой.

– Он говорит, плохи дела.

Пит шмыгнул носом и уселся по-хозяйски у костра.

– Заживет, – пробормотал я и подмигнул Бо.

Мальчик подозвал пса. Аксель завилял хвостом и припал к земле, положив морду на переднюю лапу заскулил.

– Майя тебе не доверяет, она вообще чужих не любит, но Акселю ты понравился.

– Она твоя сестра?

Пит посмотрел на меня поверх пламени. В его серых глазах отражался танец искр.

– Нет.

Я промолчал. Перед мысленным взором возник образ Тары.

***

За работой я провел без малого месяц. Ел с проржавевших мисок, спал на картонных коробках, укрываясь старыми, пропавшими мочой и мышами лоскутными одеялами.

К шестой неделе Бо довольно промычал, глядя на желтый синяк и похлопал меня по плечу. В переводе я не нуждался – боль отступала. Питт и Майя давно уснули, а мы с Миком и Бо сидели у костра, время от времени подкармливая пламя.

В последнее время я стал замечать, что Мик часто кашляет. Он сгибался пополам и долго с надрывом кашлял в грязный кулак. Как-то раз я заметил, бурое пятно на внутренней стороне перчатки, которой он зажимал рот, дабы не разбудить детей.

– Давно? – спросил я, глядя поверх огня на Пита, спящего в обнимку с псом.

– Им знать совсем не обязательно, – хрипя покачал головой Мик, и размазал бурую мокроту по штанине.

– Ты обращался к врачу?

Он хохотнул и тут же сморщился, прижав ладонь к груди.

– Скажешь тоже. – Он поскреб затылок, и растёр что-то подушечками пальцев.

«Вши».

Я старался не думать о булькающем хрипе по ночам, доносившимся из груди Мика, гнал мысли о детях. Что с ними будет? Майя и Пит едва читают, но с ловкостью фокусников таскают кошельки и продукты из супермаркета.

Они рады огню и черствым сухарям. Всякий раз, когда Майя покидала убежище, я видел в ее глазах пламя. Всякий раз она просыпались с надеждой все изменить.

Они были нищими, но подарили мне бесценный подарок. Эти люди подарили мне второй шанс, спасли от смерти, глупо растрачивать их дар попусту. Я работал не покладая рук, ложился позже остальных, и вставал первым, едва лишь утренний мороз заползал в пакгауз и кусал бока.

– Готово.

Поместив хлипкую конструкцию в корпус я затянул винты и на всякий случай обмотал пульт клейкой лентой.

– Должно сработать.

У меня пересохло в горле. Палец скользнул по шершавой кнопке и я вдруг осознал – получилось! Устройство завибрировало в моих руках.

– Далеко собрался? – кашлянул Мик.

– Домой.

Он засуетился, сел, хлопнув по шее грязной ручищей, и посмотрел на меня, в глазах плясало тусклое пламя костра.

– Погоди.

Выудив из кармана часы, он подкинул их на ладони и протянул мне.

– Возьми.

Я мотнул головой, но Мик замер, как истукан, лицо цвета обожженного кирпича, сделалось суровым в отблесках пламени. В кустистой бороде путались тени.

– Это твое, как ты сказал, подарок отца.

Он не дал мне заговорить, оборвав на полуслове.

– Ты хороший человек, Броуди, да и мелочь, – он склонил голову на бок, указывая на спящих детей, – к тебе прикипели.

– Еще немного и я расплачусь, – пробормотал я улыбнувшись, и сел перед стариком.

Мик гаркнул в кулак, и я уже пожалел о шутке, не стоило лишний раз тревожить эту пакость у него в груди.

– Далеко от сюда до Статен Айленд?

Мик прикинул что-то в уме, чмокнул губами и поглаживая бороду изрек:

– Не то чтобы очень, мы в южной части Бруклина, добраться до острова не проблема. Но где ты найдешь машину, умник? Два ночи, и от тебя воняет до небес.

Я усмехнулся и с грустью подумал о Софи.

Я не мог больше ждать ни секунды. Сжав устройство в кулаке, я вышел со склада, осторожно притворив за собой дверь. Оскальзываясь в обледенелой каше, я подошел к парапету, за которым тихо плескались воды Гудзона и посмотрел на устройство. Вот он, мой билет домой.

Чувство тревоги было раздавлено непоколебимой решительностью.

"Будь, что будет"

Я живо представил, как разлечусь на мелкие кусочки, едва лишь устройство сработает. Но сработает ли?

– Во всяком случае, те, кто не пытаются, не живут вовсе, так ведь? – пробормотал я, мысленно обращаясь к Нику.

Позади раздался приглушенный снегопадом возглас. Майя стояла на пороге богадельни и потирала руками заспанные глаза.

– Чего не спишь?

– А ты?

Она кивнула, указывая на устройство.

– Починил?

– Стой, где стоишь, – тихо проговорил я, – Надеюсь получится, но лучше бы тебе уйти подальше.

Майя закатила глаза. Устало вздохнув, девочка прищурилась и скрестив руки на груди с сомнением пробормотала:

– Я надеюсь, сработает. Знаешь, не очень то хочется потом отскребать тебя со стен.

– Спасибо за все, береги Пита и стариков.

– Вали уже, – пробормотала она, но я уловил, как дрогнул ее голос.

Собравшись с духом, я вдавил пальцем красную кнопку.

По началу ничего не произошло, но прежде, чем по спине пробежал холодок, я увидел яркую вспышку. Голубая молния ударила в землю, я почувствовал, как тело становится невесомым, очертания Майи таяли в белесой дымке. Разверстая пасть туннеля втянула меня точно песчинку.

Тишина. Где-то в темноте тикали часы. Открыв глаза, я осмотрелся. Видавший виды, старый промятый диван, задернутые наглухо шторы, сквозь которые едва пробивался свет уличных фонарей, шкаф, зеркало с трещиной по середине.

"Дома"

Я расхохотался, лежа на полу собственной квартиры. Я не мог остановиться и затих, лишь когда бок пронзила тупая боль.

"Получилось!"

Внезапная мысль, пронзившая ликующий разум отравленной стрелой, заставила меня сесть. Я бросился в гостиную, к висящему на стене отрывному календарю. Включив свет, я скользнул взглядом по желтому листу и рухнул на колени.

"февраль, одна тысяча девятьсот тридцать первый"

Где-то глубоко внутри в бездну оборвался болтавшийся на стальном тросе сейф, где все это время томился страх.

"Я дома"

Забравшись в горячую ванну я ушел с головой под воду и лежал недвижим до тех пор, пока в легких не кончился кислород. Тяжесть пережитого сползала с меня вместе с налипшей грязью. Стиснув зубы, я растирал до красна одеревенелые плечи, до тех пор, пока кожа не стала гореть.

Я трижды вымылся с дустовым мылом и трижды точил бритву, соскабливая со щек и бодбородка жесткую растительность. Я обрился так коротко, как только смог, понадеявшись, что это избавит от вшей. Стерев с зеркала матовую пленку конденсата, я уставился на свое отражение и едва ли мог узнать прежнего Мэтью Броуди.

Передо мной стоял худой, изможденный мужчина, со впалыми щеками и усталым взглядом. Кожа натянулась так, что казалось она вот-вот лопнет на сгибах локтей и колен.

Жадными глотками я пил свежий кофе, не из мятой жестянки, а из чашки Тары. Я выжил, я вернулся домой. Но, где-то под сердцем завыл раненый шакал.

Что с ними станет? Мик не проживет долго, а Майя навряд ли справится с такой ношей, ведь Пит еще совсем ребенок.

Перед тем, как заснуть, я вытащил на свет мятую фотокарточку и долго смотрел на Софи. Я вернусь, во что бы то ни стало.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ: «ПОКОЙСЯ С МИРОМ МЭТЬЮ БРОУДИ»

День проходил за днем. Но для меня время словно остановилось. Перед сном я перебирал в памяти воспоминания, как пингвин перебирает камешки, пытаясь найти самый гладкий, самый совершенный.

Я убил Флинта, этого ублюдка. Он пошел на корм рыбам, но легче мне не стало. Ник бы не одобрил того, что я сделал, да, не одобрил бы.

Я не очень то верил в бородача, сидящего на облачке, но только выжив, понял, какой ценой обладает жизнь. Жизнь не имеет вкуса, пока смерть не решит добавить специй.

У меня есть цель. Ради нее я не опущу руки и буду вдыхать до последнего вздоха. Только вот цель была и у Ника Роджерса, и у сумасшедшей девицы Кайли; она тоже во что-то верила. Быть может стремилась найти удел в каком-нибудь пустынном городке, где-нибудь в Оклахоме. Может быть, она хотела таскать безразмерные линялые джинсы, водить дряхлый пикап и заниматься хозяйством, отрешившись от всех соблазнов большого города. Во всяком случае, я об этом никогда не узнаю, никто не узнает. Она мертва, она защитила меня, вступив в перестрелку с Флинтом, и поймала пулю, принадлежащую мне. И мерзлая могильная земля навсегда сохранит её тайны.

В дверь постучали.

– Мэтью?

Это был Чак, за его спиной я разглядел хмурую физиономию Костолома Чарли. Я отворил. Оба они уставились на меня, словно на оживший труп.

– Мэт, где ты был, черт бы тебя побрал? Мы два месяца пасем твое жилище. Есть разговор.

В комнату вошел толстый взъерошенный человечек, в очках, строгом костюме, деловито шмыгнул носом, но встретившись со мной взглядом, сразу как-то сник.

– Мистер Броуди?

Я пожал руку Мэйсона и кивнул.

– И вам не хворать.

Костолом хотел было прорваться следом, но Чак отрицательно покачал головой, удерживая его за плечо.

– Что привело вас сюда, Гарри?

По большей части я поинтересовался просто так, в любом случае размен жизнями не стоит и ломанного цента. Гарри прошелся по комнате, скрестив руки за спиной, к окну не подошел, встал в углу.

– Для начала хотел бы поблагодарить. Вы спасли мою жизнь.

– Не нужно, – я осадил его, мой голос прозвучал грубее, чем я того хотел. – Признаюсь честно, мистер Мэйсон…

– Просто Гарри, – вклинился он, но тут же погас, пробормотав – Для вас просто Гарри, мне очень жаль, что все так случилось.

– И что с того?

В воцарившейся тишине тихо тикали наручные часы Мэйсона, где-то за пределами серых стен, по улице неслись безразличные к нам автомобили…

– Мне действительно жаль.

Я лишь хмыкнул и прошипел:

– Засуньте жалость себе в задницу.

– Послушайте, Мэтью…

Гарри сглотнул, поправил очки, снял дрожащими пальцами, и принялся протирать линзы. Он продолжил, не поднимая взгляд:

– Как бы вы не ерничали – вы спасли мне жизнь. Я всегда плачу по счетам. У меня есть деньги… много, очень много денег.

– И куча кретинов, желающих вас убить.

– Верно.

Его глаза блеснули, в голосе просквозила сталь.

– За меня не беспокойтесь. Я покидаю пост.

Сделав паузу, Гарри вздохнул, примеряя очки.

– Мэтью, вы разворошили осиное гнездо. То, что вы устроили, не укладывается в уме. А еще…

– Я отрубил одну из голов гидры Джона Марша.

– Признаться честно, я не догадывался, я не знал, как сильно мешал господину Янгу.

– Теперь знаете.

– Знаю, и хочу предупредить вас. Теперь за вами, Мэтью, ведется настоящая охота. У улиц есть уши, в каждом темном углу всегда найдется пара лишних глаз.

– Весьма прозаично, для такого человека, как вы.

– Поймите, Мэтью, я лишь хочу вам помочь.

– Это чем же?

Я не понимал, к чему он клонит, но здравый смысл заставил выдохнуть все мнимое раздражение и наконец-то взять себя в руки.

– У вас будут средства. Сколько вам понадобится, скажем, на безбедную старость? Вы можете уехать куда-нибудь в Швейцарию и доживать жизнь под личиной какого-то Шмидта.

Прикинув в уме все плюсы и минусы, я задумался.

– Думаю, вы сможете мне помочь.

***

На старом кладбище в богом забытой глуши было немноголюдно. Проводить Мэтью Броуди в последний путь пришли только самые близкие, чуть ли не половина присутствовавших на похоронах Ника Роджерса.

«Броуди Мэтью, 11.25.30. Покойся с миром, друг.»

Карен Пэйдж, согнувшись, как древняя старуха, повисла на руке Майкла Коннора. Никто и предположить не мог, что виновник торжества лично следит за процессом, припав носом к стеклу тонированного Кадиллака, заботливо предоставленного Мэйсоном.

Двойника искать не было смысла. Во всяком случае, выловленный из Гудзона топляк, пролежавший на дне невесть сколько, ни у кого не вызывал подозрений. Крышку решили не открывать. Но гробовщики явно чувствовали на плечах не малый вес. В гроб я заблаговременно положил компактный сейф с документами и наработками Ника, все, что получил от него, кроме фотографии Софии Райт. Ну, вот и все. Мэтью Броуди мертв. Так считал каждый, кто бросил горсть мерзлой земли на крышку гроба.

Дело сделано.

Все, что осталось от прежней жизни – седой монолит на кладбище в Мичигане, и кроткая заметка в Нью Йоркском Вестнике, повторяющая в точности дату рождения и дату смерти. Мэтью Броуди погиб молодым, так и не достигнув американской мечты. Угрюмый Костолом Чарли, всучивший мне ключи от квартиры, обронил лишь пару слов. Скорчив кислую мину, он цокнул языком и провел им по желтым зубам, словно пытался выкорчевать застрявший шпинат.

– Броуди, не делай глупостей, и давай без шуток, ты не клоун.

Я кивнул и пожал протянутую руку.

– Надеюсь, мы больше не встретимся.

Он хлопнул дверью, оставив после себя запах табака и чесночных гренок, которыми еще утром запивал кислое пиво у Мо.

В квартире, как впрочем, и в моем старом доме в Бруклине, царил хаос и беспорядок. В застенках ругались соседи, на лестнице кто-то обронил стеклянную бутыль. С жутким грохотом она разбилась, следом послышались ругательства.

Так пролетали дни, а я остался один на один с новой жизнью, и что с ней делать, я не знал.

Я уже успел задремать, когда в дверь постучали. Выдернув из под подушки револьвер я прокрался в гостиную, стараясь наступать на стыки дряхлых, прогнивших и пропахших плесенью половиц.

За дверью раздался кашель, кто-то вздохнул. Сквозь мутное стекло дверного глазка я увидел худенькую женщину, переминавшуюся с ноги на ногу. Строгое, но простое пальто, туфли на низком каблуке, на гангстера дамочка не походила. Тем не менее, я не решился встать к двери и по-прежнему вглядывался в незнакомку стоя в пол оборота за углом, так, что если она вздумает изрешетить дверь, я бы оказался вне досягаемости пуль.

Кто она такая, и что ей нужно, я не знал, да этого и не потребовалось. Женщина поднесла кулачок к косяку, но на пол пути опустила руку, и развернувшись быстро зашагала прочь. Через секунду заскрежетал ключ, глухо стукнула дверь соседской квартиры.

«Если бы она пришла по твою душу, ты бы это уже выяснил на собственной шкуре»

– Ты труп, Мэтью, никому ты не нужен – тихо проговорил я своему отражению в зеркале и двойник по ту сторону беззвучно вторил моим губам.

К вечеру я решил покинуть новый приют. Хотел отправиться в Квинс, поглазеть на музыкантов в «Плейнхолле», теперь я мог себе позволить праздные шатания по ресторанам. В действительности, я желал ощутить вкус жизни, снова по полной, забыть облезлые серые стены, занавешенные паутиной углы и пожелтевшие обрывки вздувшихся от сквозняков обоев. Взяв часть денег из тайника, услужливо предоставленным Чарли, я заткнул револьвер за пояс и вышел на лестницу. На секунду задержался у соседней двери, но ничего не услышал. Ни шороха, ни вздоха.

Какого же было мое удивление, когда на двери одной из самых богатых рестораций города, обнаружил более чем скудную записку, нацарапанную от руки.

«Закрыто»

– Пожар был, вчера, – буркнул невысокий, круглый, как шар, мужчина, утолив мое праздное любопытство. Дорогой, строго скроенный пиджак в темно-зеленую клетку, золотая цепочка часов, портупеей болталась на непомерно раздутом брюхе. Ни дать ни взять меценат Джек Карсон. Во всяком случае, усатый джентльмен если и не пытался походить на Карсона, как манерами, так и стилем, то уж точно относился к тому же классу.

– Знаете, здесь по четвергам подают дивную пасту, шеф повар итальянец, – пробасил мужчина и потянулся за портсигаром, – Черте что! – Ругнулся он, пыхнув сигарой и направился по своим делам. Зажиточные люди в Бруклине встречаются реже, по своему обыкновению, богачам не пристало бродить по кишащим ворьем и гангстерами районам. В Квинс жизнь текла иначе.

Оставшись ни с чем, я решил прогуляться по городу и вскоре мое внимание привлек маленький кафетерий, по-домашнему скромный и уютный. За барной стойкой устало подперев вихрастую голову, полудремал худенький мальчишка. Просторный зал пустовал, лишь у дальней от входа стены, в углу за столиком двое мужчин о чем-то тихо разговаривали. Глянув на меня, один из них громко гаркнул нерадивому бармену и показал кулак. Парнишка тут же встал по струнке смирно и нацепил на себя дежурную улыбку.

– Кевин, будешь спать, я тебе всыплю! – пробасил усатый, поджарый и смуглый мужчина.

– Да, папа, – сухо ответил Кевин и обратился ко мне, – что угодно, мистер?

Заказав кофе, я расположился за столиком у выхода, и сквозь запыленное окно наблюдал за вечерней жизнью в Куинс. Яркие блики газовых ламп красными всполохами плясали на стенках чашки.

– Десять баксов за все, – грубо отрезал усач, недовольно покосившись на меня.

Пожилой мужчина, сидящий ко мне спиной, развел дрожащие руки. Его тонкие, узловатые пальцы стиснули небольшой мешочек, в котором что-то бряцало.

– Элизе нездоровится, нам нечем платить за жилье!

– Десять баксов, и то по старой дружбе. И Джуд, будь так любезен, спрячь мешок.

Мужчина был непреклонен, и по всей видимости, ему уже давно надоел этот разговор. Он то и дело косился на меня, хмуря брови. Джуд молча встал и направился к выходу, мне удалось рассмотреть его лучше. Лицо – пересохшее русло реки, испещренное трещинами морщин, темное словно глина. На щеках и дряблом подбородке жиденькая белесая бороденка. Бросив на меня кроткий взгляд он сгорбился, сжался как от порыва ледяного ветра и прошагал к выходу.

Я окликнул его, догнав на углу четвёртой и пятой улицы.

– Она еще совсем ребенок, Мой ангел, ради нее я живу, – повторял Джуд и тряс мою руку.

По щекам мужчины текли слезы. Его тонкие губы дрожали и сам он походил больше на сухое дряхлое дерево, что готово вот-вот упасть под натиском ветра.

– Как вас зовут? Я расскажу жене об этой судьбоносной встрече.

Я едва не назвался, но к счастью вовремя вспомнил, что давно мертв и должен лежать в заколоченном наглухо сосновом ящике, на старом кладбище в Мичигане.

– Не стоит, – ответил я, похлопав по плечу Джуда, – все будет хорошо.

Вернувшись домой я достал холщовый мешочек и высыпал содержимое на стол. Пара перстней, серебряный, и более массивный, позолоченный. Простенькие браслеты из серебра, нательный крестик, цепочка с тонкой вязью, серьги с жемчугом, золотые часы, красивый кулон с белым камнем в обрамлении крыльев и кольцо. Оно-то и привлекло мое внимание.

Это было обручальное кольцо, но таких я раньше никогда не видел. На внешней стороне был выгравирован змей, глотающий собственный хвост. Уроборос.

Змей словно подмигивал мне рубиновым глазом. Высеченная на внутренней стороне фраза заставила мое сердце екнуть – я вспомнил рассказ Джуда и мне стало не по себе. Повертев кольцо в руках, я убрал его в карман пиджака, и решил во что бы то ни стало найти Джудаса Тэйлора и вернуть семейную реликвию. Такие вещи бесценны.

Я сел, закурил, одним движением смахнул все обратно в мешок и положил в тайник.

Грохот и ругань взорвали тишину, от неожиданности я вздрогнул, ладонь непроизвольно легла на рукоять револьвера.

– Я убью тебя!

Глухой удар, женский вопль. Прижавшись ухом к стене, я прислушался.

– Помогите!

Крик женщины прервал громкий щелчок.

– Заткнись! Хочешь еще? Сейчас получишь, стерва!

Топот ног, скрежет дверного засова, плач.

Я выглянул в коридор. На лестнице, вжавшись в стену, стояла невысокая женщина, лицо ее было в крови. Внутри все похолодело. Следом за ней из соседской квартиры выскочил, красный, как вареный рак, мужик, схватил ее за локоть и дернул на себя. Голова женщины дернулась, как у соломенной куклы.

– Не надо! – взвизгнула она, прежде чем получила пощечину.

– Я тебе сейчас устрою!

– Эй!

Мужчина обернулся, вперив в меня бесноватый взгляд. Налитые кровью глаза навыкате буквально прожигали меня.

– А ты еще кто такой?

Отшвырнув женщину в сторону, он бросился на меня. Схватив меня за грудки, он проорал мне в лицо.

– Кто ты мать твою такой!?

От резкого удара он пошатнулся, запрокинул голову и врезался в стену. Неспособный устоять на ногах он встал на четвереньки, и молча созерцал кровь, бьющую из разбитого носа на грязные плиты.

– Исчезни, – процедил я сквозь зубы. В груди кипела и бурлила ярость.

Он удивленно посмотрел на меня и выставил вперед руку.

– Живо.

Растеряв спесь, мужик, пошатываясь, встал, прошел по стене до двери, сжимая нос. Кровь струилась по дрожащим рукам, оставляла бурые разводы на вытянутой майке.

Шмыгнув носом, Молли принялась оправдывать мужа:

– Майк хороший, но когда выпьет, на него находит. В такие моменты в него словно Дьявол вселяется.

– Если снова вселится – моя дверь напротив.

Молли улыбнулась. Она тянула время, рассказывая о своей жизни и переминаясь с ноги на ногу, не решаясь вернуться в дом.

На утро я решил отправиться в Куинс, дабы вернуть кольцо. Я хотел расспросить владельца кафетерии о Джудасе Тэйлоре. Добравшись до "Энни" я замер, как вкопанный. За тем самым столиком, где еще вчера я пил кофе сидела Карен Пэйдж и о чем-то болтала с пожилым джентльменом в твидовом пиджаке. Зализанные назад седые волосы, заостренное как утюг лицо, круглые очки, особый шик и обязательный элемент образа, кривая ухмылочка, от которой на лоснящихся жиром щеках пролегли морщинки. Несомненно это был Дойл Кларк, главный редактор Вестника.

Что они забыли в такую рань здесь, в Куинс, я не знал, да и знать не хотелось. Прошмыгнув за угол, я прошел дальше по улице и остановился у газетного киоска перевести дух. Не хватало еще, чтобы они меня заметили. Перед мысленным взором сразу же возник заголовок на свежеотпечатанном воскресном выпуске.

"Мэтью Броуди восстал из мертвых! Есть ли жизнь после смерти и так ли она хороша, если покойники возвращаются в родной Бруклин?"

Да, так бы она и написала, со свойственной Карен иронией. При этом она, как любил когда-то замечать старина Ник Роджерс, сидела бы нога на ногу и покусывала кончик уже изрядно обглоданного карандаша. Пораженная идеей для новой верстки, она бы лихорадочно щелкала натруженными пальцами по круглым клавишам печатной машинки, со стертыми от хищнической эксплуатации буквами. Ее личной печатной машинки, за заслуги перед газетой, я знал, сам же Кларк и подарил ее Карен на прошлое рождество.

Все нарастающий гул вырвал меня из раздумий и прежде, чем устройство сработало, я успел скрыться в подворотне.