Урок Покаяния

Вот за что она ненавидела Квинси – и вообще всех мужчин. Они считают, что мир должен им подчиняться. Особенно женщины. Слабый пол? Да хрен им! Она не собиралась подчиняться никому. А уж дяде, который снова запихивает её в психушку – тем более.

– Какого хрена? Я пришли сюда лечится за гребанные бешенные деньги, а ты мне говоришь, что буду убирать дерьмо за какими-то мудаками?

– Прекрати! – рявкнул мужчина, хватая девушку за руку. – Следи за своим языком, Кая. И будь благодарна за то, что у тебя вообще есть такая возможность.

Кая вырвала руку и злобно посмотрела на него. Он был единственным, кто пробуждал в ней хоть какие-то эмоции. Её взгляд был острым, но внутри – пустота. Злость, которую она демонстрировала, казалась почти механической, как привычная маска, надетая в нужный момент.

«Благодарна? За что? За то, что меня снова сделали чьей-то собственностью? За то, что мои желания стирают, как пыль с полки? Благодарность – это роскошь, я давно её не чувствую.

– Благодарна? Да я бы предпочла остаться дома, чем торчать в этой дыре! – сказала девушка.

Мужчина вздохнул, чувствуя, как поднимается раздражение. Это тоже было единственным, что он ощущал по отношению к племяннице.

– Ты сама знаешь, что тебе это необходимо. И это не обсуждается. Тебе нужно научиться контролировать свои эмоции.

Она закатила глаза, и делает шаг назад, потому что хочет, чтобы Квинси поскорее исчез из ее поля зрения, иначе наговорит то, о чем пожалеет.

– Да, конечно. Потому что жить в этом склепе мне очень поможет.

Он проигнорировал ее сарказм и указал на лестницу.

– Иди к себе в комнату. У меня нет времени слушать твои сопли. Намотай их уже себе на ус и умолкни. Я позвоню тебе, когда будет время.

Кая посмотрела на него в последний раз, резко развернулась и пошла наверх. Каждая ступень скрипела, как будто злилась вместе с ней. Она чувствовала себя пленницей. Запертой. Преданной. И мысль о лечении вызывала у неё тошноту.

– Кая.

Она остановилась, но не обернулась.

– Прошу тебя, не натвори ничего о чем мы будем оба жалеть.

Она кивнула. Но в голове уже начала складываться новая мысль.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2017 год.

Все умирают. Кто-то – во сне, кто-то – в драке, кто-то – от скуки. А кто-то, как Кая, медленно и осознанно, наблюдая, как тело гниёт при жизни.

Болезнь в ней была живая. Почти разумная. Она не торопилась убивать. Наоборот, смаковала. Каждый день становился мучительнее предыдущего. Кости ныли так, будто внутри них застряли иглы. Ногти стирались до мяса, волосы сыпались клочьями, и не оставалось ни одного куска тела, на который она могла бы смотреть без отвращения.

Сон ушёл первым. Потом – аппетит. Потом – хоть какая-то надежда. Вместо неё пришли боли, судороги, вывороченные ночи, где она корчилась на холодном полу, и злость. Острая, пронзительная, как ржавое лезвие под ногтями. Эти эмоции они пытались вытащить из нее? Держите. Распишитесь.

Она не могла смотреть на себя. Кожа – болезненно-жёлтая, как дыня. Глаза – пустые, ввалившиеся. Она разбила все зеркала, какие смогла найти. Даже в ванной. Пусть больше ничего не отражает это тело, это ничтожное, жалкое существо, в которое её превратили.

И в этой мерзкой палате всё было белым. Белые стены, белый пол, белая кровать. Белый свет. Белые таблетки. Белые, как снег, и такие же холодные. Всё будто издевается. Всё кричит: Ты никто. Болей красиво и умирай. Умри! Умри!

Но ничто в этом аду не вызывало в ней такого яростного отторжения, как Квинси Монтгомери.

Дядя. Опекун. Лжец.

С самого начала.

Он не хотел быть её опекуном, он хотел получить реванш. Потому что когда-то давно, его младшая сестра – мать Каи – забрала у него всё. Внимание, любовь, дом, даже запах в комнатах стал другим, когда в доме появились розовые обои и зайчики на стенах.

Он всучил Каю в эту больницу как мешок с отходами. Подписал бумаги, устроил "лечение", поставил галочку: заботливый родственник.

Кая не нуждалась в диагнозах. Она видела правду.

Квинси не хотел, чтобы она вылечилась.

Он хотел, чтобы она исчезла. Но в тот момент она сама не возражала.

И тогда, в далёком 1960 году, нужно было видеть лицо этого маленького ублюдка Квинси, когда ему сообщили, что в их доме появится ещё один ребёнок. Всё. Конец эпохи. Он больше не будет единственным, больше не будет центром вселенной. Мать родит сестру – Сильесте Монтгомери, а Квинси придётся делить игрушки, внимание, любовь. Всё, на чём держался его детский мир, рухнуло за один вечер

Отец сразу стал чужим. Постоянно пропадал на работе, а по выходным не было ни кружков по фортепиано, ни прогулок в парке. Вместо этого он таскал обои с зайцами и розовую краску. Готовил комнату для новорожденной. А Квинси, между прочим, ненавидел розовый. Но кому было дело до его мнения?

Наверное, именно тогда и зародилось в нём то, что спустя десятилетия вырастет в настоящую месть. Месть Квинси – дочери той самой ненавистной сестры. Каи Морлэнд.

Теперь он был еë опекуном. Законным. Заботливым. И ни одна, даже самая грёбаная комиссия по защите детей не могла этого изменить. Что может быть слаще для затаившего обиду ребёнка, чем власть над потомком своей собственной сестры?

Психиатрическая больница святого Квинси. Красиво звучит, да? А на деле здание с прогнившими коридорами и историей, от которой волосы вянут. Принадлежало прапрадеду, ещё в пятидесятях. По рассказам матери Каи, дед был мудрым и образованным мужиком. Но чем закончилась его "мудрость"? Психоз. Бред. И, конечно, смерть в собственной лечебнице, где его пациентами были такие же сломанные люди, как и он сам. И, видимо, как и Кая.

После его смерти здание простояло пару лет, пустое, но живое. Вокруг него ходили легенды. О проклятии. О пациентке, что вышла на улицу и исчезла в воздухе. О санитаре, который вскрыл себе вены прямо в процедурной. И о главном – самом Монтгомери Старшем, больном, как считалось, от рождения. Манифестная стадия психоза. Наследственное.

Привет, дед. Спасибо за подарок.

Она почувствовала его "присутствие", когда ей исполнилось десять. Тогда всё и началось. Дядя стал замечать странности. Указывал на тревожные звоночки. Паника, говорил он. Страх. И таблетки. Он сразу начал давать ей лекарства. Говорил, что знает, как удержать безумие на поводке. Что не даст повториться истории с его дедом.

Но она не верила. Потому что чувствовала себя… нормально. Ни галлюцинаций, ни бреда. Просто тревога. Иногда – бессонница. Иногда – дрожь. Но кто не дрожит в этом мире?

Полтора года спустя Кая начала понимать, что он, возможно, был прав.

Ночью начали сводить судороги. Она кричала. Звала на помощь. Он приходил. Помогал встать и всё проходило. Квинси называл это началом. Первой стадией. Пробуждением болезни.

А потом всё стало хуже. Сильнее таблетки. Глубже сон. Размытее реальность. Девушка больше не понимала, где сон, где день, где дядя, где она сама. Галлюцинации? Воспоминания? Всё смешалось. Мир сузился до палаты с белыми стенами. И неважно, день или ночь – просто жизнь в белом.

Иногда он приходил. Садился рядом. Смотрел. Долго. Молча. Как будто изучал что-то не до конца понятное.

– Я что, умираю? – спросила однажды Кая.

Она часто задумывалась о смерти. Может ей было легче, если бы она умерла и перестала быть овощем? Зачем все это?

Он не ответил сразу. Только смотрел. Потом, будто по команде, сказал:

– Нет. Ты не умрёшь. Я не позволю.

Встал. На нём был его обычный костюм: синий, почти морской. Голубая рубашка, оранжевый галстук, серебряные часы. Всё как всегда. Даже кудри до ушей. Даже щетина в два дня. Всё в нём было привычным. И всё в нём было отвратительным.

Он был похож на маньяка. Душевного. С добрыми глазами. С тёплым голосом, как парное молоко. С мягкими девичьими руками.

Именно это и пугало её больше всего.

Зло не всегда приходит с ножом в руке. Иногда оно в синем костюме и с набором успокоительных в кармане. Оно не орёт, не бьёт, не запугивает. Оно шепчет. Ухаживает. Подмешивает яд в чай с мёдом. И улыбается, когда ты засыпаешь, чтобы снова открыть глаза в клетке с белыми стенами.

Глава 4. Новая соседка.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год.

Сто тридцать учеников обучались в психиатрической школе Рейвенхерст. На сегодняшний день сто тридцать один. Кая Морлэнд приехала посреди учебного года, заняла комнату с самой дальней дверью по коридору. Её соседка по комнате была светловолосая блондинка с серыми, почти прозрачными глазами, которые казались слишком внимательными, как у врача, изучающего симптомы, о которых ты ещё сам не догадываешься.  Её звали Лена. Слишком короткое имя для той, которая много думает.

Она не улыбнулась, когда Кая открыла дверь в комнату, только встала с кровати, не говоря ни слова, и отошла к окну.

– Ты Кая, – сказала Лена после паузы, не поворачиваясь.

Кая машинально оценила свою новую соседку: волнистые волосы до плеч, фиолетовое платье в стиле бохо, браслеты на правой руке. Выглядела так, будто по ошибке попала в психушку, возвращаясь с музыкального фестиваля. И в этом было что-то вызывающе спокойное.

– Откуда знаешь?

Кая переступила через порог, наконец-то осмотрев комнату, в которой ей придется торчать.

– Я живу здесь с пятнадцати лет, – спокойно ответила Лена. Села на подоконник, закинув ногу на ногу, и впервые посмотрела прямо на Каю. – Ты первая, кто поселился со мной за последний год

Кая усмехнулась. Лена ей даже нравилась. Но подругами они не станут. Не потому что Лена странная – хотя, да. А потому что Кая не дружит. Принцип такой

– Ты съела всех своих соседок? – Лена хмыкнула, почти одобрительно.

– Нет. Они сами уходили. Или их забирали. Или… – она сделала паузу, будто выбирая, стоит ли продолжать, – исчезали.

– Прям так? -переспросила Кая, подняв бровь.

-Прям так, -кивнула Лена. – Тут всё немного… по-своему.

Кая поставила очередную сумку у кровати и села, устало потирая шею. Комната была небольшая, но жилая: обои облезли только в одном углу, окна закрывались, кровати не скрипели – уже неплохо. Правда, в воздухе стоял странный запах. Как мята вперемешку с чем-то металлическим.

Усталость накрыла резко, как одеяло с головы. Но надо было разобрать вещи. И себя.

Если этого не сделать – завтра всё опять поплывёт. А ей нельзя плыть. Хватит.

Квинси был прав: пора смириться.

Здесь хотя бы нет его. А это, как минимум, плюс

-Ты специально сейчас всё это говоришь? Типа пугаешь новеньких? -Кая повернулась к Лене, но та уже снова смотрела в окно.

– Нет. Просто предупреждаю. Тут никто никого не пугает. Школа сама всё делает.

Кая прищурилась.

– Это ты сейчас сказала строчку из фильма ужасов.

– Возможно. Только фильм можно выключить. А здесь не выйдет.

– Отлично. Если начнётся резня – ты у меня первая в списке подозреваемых, – отозвалась Кая, вытаскивая из рюкзака наушники.

Кая отвечала с лёгким сарказмом, не особо вдумываясь в слова новой соседки. Она не была из тех, кто пугается с первого раза. Да и вообще – всегда считала себя слишком рациональной для всякой мистической ерунды.

Смотря ужастики, она вечно возмущалась: "Куда ты пошёл, дурак? Там же темно, очевидно, что тебя там убьют!"Или: "Закрой дверь, не говори "кто там", просто вызови полицию, это несложно". Но они ее не слушали, и, очевидно, получали топор в лоб.

Молчание повисло между ними на пару секунд. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Потом кто-то пробежал, быстро, босиком -по полу шлёпали пятки.

Кая обернулась, но Лена даже не пошевелилась.

– Слушай, подруга, – нарушила тишину Кая, –  я чертовски устала. Если меня и сожрут ночью – я даже не удивлюсь. Только без лишнего шума, окей?

Кая вздохнула, достала из сумки наушники, но не надела. Просто сжала в кулаке. Ей казалось, что этой ночью ей не захочется заглушать звуки. Наоборот – нужно будет слышать всё. Каждый шаг. Каждый шорох.

– Если ты думаешь, что я сбегу из-за криповых разговоров и сквозняков – то хренас два. Я тут надолго. Привыкай.

Кая легла на заправленную кровать, обещая себе, что полежит всего минут десять.

Ноги налились тяжестью, как будто матрас вобрал в себя усталость всех, кто спал на нём до неё. Ничего. Главное – не спать. Отдохнуть – да. Вырубиться – нет.

Она представила себя героиней сериала. Такой, с хрустящей заставкой, камерой с лёгкой тряской и тревожной музыкой. Где в первой серии новенькая появляется в странной школе, а потом ученики начинают умирать, один за другим. Или исчезать. Или сходить с ума.

Стандартный набор.

Но она, чёрт возьми, не собиралась умирать в первой сцене…

***

Ночь. Он выходил именно тогда, когда вокруг ни души – ни единого блядского человека. Темнота накрывала всё, а лунный свет пробивался сквозь ветки, рисуя на земле какие-то дикие узоры теней, будто зовёт в свой чертов таинственный мир. Он шёл по мягкой тропинке, вся в мху, и каждый шаг отдавался тихим шорохом, нарушая эту жуткую тишину, которая, казалось, жила вместе с ним.

Этот звук был ему как родной. Он знал-  он не один, природа дышит с ним в унисон, и никто не пойдет ему на рожон.

Он знал ещё кое-что: если она начнёт орать, вопить как сумасшедшая, её никто не услышит. Потому что он успеет отрезать ей язык быстрее, чем она успеет издать хоть звук. В кармане всегда лежал нож – отполированный до блеска, словно сделанный из самой луны. Этот нож его часть, молчаливый друг и свидетель всех его мерзких дел.

Она попыталась что-то сказать, но он лишь приложил палец к своим губам, призывая к тишине. Тишина была его союзником, его оружием. Он хотел растянуть этот момент, продлить удовольствие. Хотел, чтобы она запомнила этот миг навсегда, чтобы он остался в её кошмарах до конца дней.

Но дней у неё больше не будет

– Я помогу тебе, – прошептал он тихо, но так, чтобы она услышала, – покайся, и я помогу тебе, сука.

Её глаза наполнились ужасом, отражая лунный свет и его безумное лицо. Она пыталась вырваться, дергалась, но он был крепче. Руки связаны за спиной, рот затянут грязной тряпкой, а страх сковал каждую мышцу, забирая силы.

Он кайфовал от её беспомощности, от её отчаяния. Видел, как жизнь уходит из неё, как надежда умирает в глазах. Это заводило его до чертиков.

Хватая за волосы, он резко откинул голову назад и одним движением перерезал ей горло.

Кровь брызнула во все стороны, заливая его лицо и одежду.

Он стоял, слушая, как её тело дергается в последних судорогах, ощущая, как холодеет рука, держащая нож. В этом была какая-то тварьная магия, когда смерть становится привычкой, а кровь перестаёт пугать. Он не чувствовал вины, только жгучую уверенность, будто делает правильное дело.

Каждая из этих сук заслуживала своё наказание – их поступки, их грехи не оставляли места для пощады. Он был судьёй в этом мрачном мире, где совесть – не более чем роскошь для слабаков. Они выбрали свой путь, и теперь он просто очищал мир от грязи.

Он отряхнул нож, посмотрел на алые разводы на своей одежде и тихо усмехнулся. Впереди – ещё много работы, и ночи будут такими же длинными и кровавыми…

Глава 5.Tocada

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год

.

– Нас держат здесь не просто так. Внешний мир трещит по швам. Просто вы ещё этого не поняли, – сказал Мэтью Стайлз, откинувшись на спинку стула и закатил свои голубые глаза.

Кая мельком на него взглянула. Он говорил это уже третий раз за неделю, и каждый раз добавлял что-то новенькое: то про "небесный заговор", то про "систему, которая всех сожрёт". Сегодня – про конец света.

Он был одним из тех, кто в любой ситуации ведёт себя так, будто всё под контролем. Даже если этот контроль – иллюзия. Даже если ты носишь форму с чужим именем на бирке и живёшь по расписанию, которое составлено не тобой.

Кая сидела на задней парте, подперев рукой подбородок. Внимания на урок – ноль. Как и обычно. У неё было ощущение, что за окном реальность намного интереснее, чем всё, что происходило внутри.

А снаружи – обычный осенний день. Холодный свет, стёртые краски, медленно падающие листья. Они кружились, словно кто-то смонтировал сцену в замедленной съёмке.

Кая моргнула. И вдруг – стоп. Всё, как будто, зависло. Листья замерли в воздухе, ветер притих, небо застыло. Она моргнула еще раз – и мир снова зашуршал, задышал. Но это странное чувство – будто всё вокруг остановилось, а она осталась – не ушло. Оно возвращалось. Снова и снова. Как чувство, что ты один даже в толпе. В Рейвенхерсте одиночество притихло, но не ушло. Просто стало частью фона. Как звук вентиляции. Или собственная тень.

Она вздохнула и снова осмотрела класс. Учительница продолжала лекцию, будто ничего не произошло. Хотя, возможно, и правда ничего. Здоровые головы – видят по-другому.

Кая вновь повернулась к Мэтью. Тот восседал на своём стуле, будто это его личный трон на стендапе, и он – главный комик. Постоянная ухмылка, бровь наискосок, щетина "я слишком крут для бритвы"– идеальный образ пофигиста. Плевать он хотел на распорядок, правила и вообще всё, кроме собственных загонов.

Кассандра Морин, рыжеволосая девочка, тихо рисовала в блокноте на полях. Она говорила мало, но всегда появлялась вовремя и садилась на одно и то же место, будто так безопаснее.

В конце пятого ряда, почти спрятавшись, сидел Итан Вернер – и это был тот случай, когда человек одновременно вызывал и интерес, и отторжение. Голубоглазый, с раскосыми глазами, нос с лёгкой горбинкой, будто повернут вбок. Волосы короткие, каштаново-медные. Всё в нём было… чуть не так. И это "не так"раздражало большинство его одноклассников.

Рейвенхерст – учебное заведение, куда "временно помещают"подростков с эмоциональными трудностями. Так звучало в официальной бумаге. На деле – серые стены, строгая форма и режим дня, как в пансионате. Только с психотерапевтами и записями в личном деле.

Форма: тёмные брюки или юбки, светло-розовые рубашки, эмблема школы, выцветшая от слишком частой стирки. Всё казалось не по размеру. И не по настроению.

Кая покрутила на пальце ручку. Не из-за скуки – скорее, из привычки. А привычек у неё было много. Например, отшивать всякое подобие дружбы.

Дружить здесь? Не вариант. Это как раздавать свои нервы бесплатно. А она в Рейвенхерсте временно. Пара месяцев, максимум. Дождётся своего восемнадцатилетия и улетит как можно дальше от своей цирковой труппы по фамилии Монтгомери. Серьёзно, им бы всем палату на троих, и шапочки из фольги в комплект. Но почему-то чокнутой считают только её. Милота, правда.

– Кая, ты что-то скажешь? – неожиданно прозвучал голос мисс Уэйверли.

Кая подняла глаза. Все повернулись. Даже Мэтью замолчал.

–Простите, -тихо ответила она. – Я отвлеклась.

– Постарайся быть с нами, хорошо?

Кая кивнула. Да, конечно. Как будто она когда-то была с ними.

Урок продолжился. За окном всё тот же ветер. Всё та же осень.

В этом месте время текло по-другому. Иногда казалось, что всё здесь – как сон, из которого не выйти. Но где-то под поверхностью – что-то ждало. Как будто школа была не просто школой. Как будто кто-то наблюдал.

Кая снова уставилась в окно. Её мысли вновь были где-то далеко, и ей подумалось, что лучше бы ей нравилась история, чем крошить свой мозг в голове.

– Земля вызывает Каю, – голос Стайлза прозвучал неожиданно близко.

Он наклонился через две парты и, кажется, ожидал, когда она обратит на него внимание.

– У тебя такое лицо, будто ты призрак. Или, наоборот, живая среди мёртвых, – продолжил он, ухмыляясь.

Кая не повернулась к нему, лишь продолжала смотреть на учителя, который торопливо что-то писал на доске мелом.

– Скорее наоборот – я самая мертвая из всех мертвецов.

– У меня есть лекарство, которое сможет тебя оживить. Заглянешь? Сегодня в десять, – прошептал Мэтью. – Комната 44, второй корпус.

Кая наконец медленно повернула голову, посмотрела на него. В её взгляде не было ни злости, ни удивления – только холодная, пустая тишина. Такая же, как внутри.

– У тебя, Стайлз, только два лекарства: текила и травка. Ни одно из них на мёртвых не действует.

– Тогда, может, ты просто неправильно мертва, – он подмигнул, но говорил настолько обыденно.

Лекция закончилась неожиданно, как и началась. Училка – мисс Уэйверли, лицо как пергамент, которого трижды сушили в духовке – вдруг хлопнула книгой:

– На сегодня всё. Без глупостей в коридоре.

"Без глупостей»? В Рейвенхерсте? Это как сказать акуле «без крови». Глупости здесь – как часть ДНК. Ученики молча потекли в коридор. Оставив за собой запах лекарств, затхлой пыли и чего-то ещё. Тревожного. Живого. Или, наоборот, мёртвого.

Кая поднялась. Подняла сумку. Ни тетрадь, ни ручка ей так и не понадобились. Хотелось кофе. Горький, чёрный, как ночь. Единственное, что не врёт.

***

Сегодня Лена была подозрительно тихой. Обычно к этому времени она уже успевала распахнуть жалюзи, впуская в комнату робкий утренний свет – будто пыталась выгнать из углов темноту, которую сама же так боялась.

Ночами Кая ждала, пока соседка заснёт, чтобы, наконец, выключить надоедливую настольную лампу, свет от которой бил прямо в глаза.

А по утрам Лена снова жаловалась на тени – те, что казались ей силуэтами, скользящими по створкам. И хотя она часто говорила, что любит свою комнату, Кая знала: Лене не нравилось, что окна выходят вглубь сада, где густые деревья скрывали и солнце, и уличные фонари.

Кая держала в руках кружку – старая, керамическая, с отбившимся краем и рисунком, который давно стерся. От горячего кофе шёл пар, но она почти не чувствовала вкуса. Пила больше по привычке, чем из желания проснуться.

Лена всё так же лежала на кровати, укрывшись до подбородка. Только торчащие белые волосы и кончик носа выдавали, что она не спит.

– Не будешь вставать? – тихо спросила Кая, отпивая ещё глоток.

– Зачем? – произнесла соседка, но головы не высунула.

– Ты не пошла на первый урок. Что с тобой?

Кая интересовалась больше из любопытства, чем из беспокойства. Ей было плевать на самом деле, но слова сорвал сами собой.

– А тебе есть дело до человеческих чувств?

Лена совсем недавно разобралась, кто такая Кая и чего от нее ждать. Она понимала, что для нее же самой будет благоразумнее держаться от Каи подальше, хотя бы для того, чтобы не привязаться. Ведь в жизненных принципах Лены не было ни запретов на дружбу, ни табу на отношения. Напротив, она изо всех сил избегала одиночества.

– Нет, это только из любопытства, – ответила Кая.

Лена фыркнула. Не громко, но достаточно, чтобы Кая поняла: обиделась. Или сделала вид, что обиделась. Иногда между этими состояниями у Лены не было чёткой границы.

– Знаешь, -буркнула она, не открывая глаз, – иногда ты ведёшь себя, как… как будто у тебя выключена душа. Или заморожена. Прямо как у той рыбы из столовой. Только она хотя бы не отвечает.

Кая не отреагировала. Она просто поставила кружку на подоконник и посмотрела на дождь. Ветви деревьев у окна раскачивались, как будто кто-то невидимый дёргал их за верёвочки. Листья, мокрые и тёмные, липли к стеклу, и за ними мир казался ещё более размытым.

– Может, мне и правда стоит быть рыбой, – наконец сказала она, тихо, почти с усмешкой. – Меньше проблем. Меньше слов. Никаких обязательств.

– Рыбы не бывают одинокими, – отозвалась Лена и села в кровати, подтянув колени к груди. – Они. в воде. Они текут вместе с чем-то. А ты будто застряла. Где-то между.

Кая посмотрела на неё. Лена сегодня выглядела странно – не просто усталой или испуганной. А как будто ей приснился сон, который остался с ней даже наяву.

– Тебе опять снилось что-то?

Лена промолчала. Потом покачала головой.

Она часто выкрикивали имя во сне – громко, настойчиво и с болью. Последнее ощущалось даже сквозь вытянутую руку. Кая тихонько садились на кровати и молча наблюдала за тем, как лицо Лены искажается гримасой отчаяния. Морщинки у глаз становились глубже, словно кто-то рисовал их углем на нежной коже.

Кая знала это имя. Она слышала его достаточно часто, чтобы выучить наизусть, как стихотворение, которое читаешь каждый день перед сном. Но произнести его вслух не могла. Лишь осторожно касалась плеча Лены, пытаясь разбудить ее от этого кошмара. Иногда это срабатывало, иногда нет. Когда Лена просыпалась, ее глаза были полны ужаса и непонимания. Она смотрела на Каю, как на незнакомку, словно пыталась вспомнить, кто она и где находится.