Маятник Судьбы

Естественно, в начале своей работы я подобных секретов не знал, и никаких агентов у меня тогда не имелось. Деньги, выделенные на работу с таким контингентом, должны ежемесячно тратиться, иначе сумму сокращали. Не удивительно, что в конце месяца начальник уголовного розыска Борис Константинович Гладышев, человек всецело преданный работе, буквально навязывал всем опытным операм советские рубли.

Представьте такую картину – идет оперативка в кабинете начальника. Присутствуют все оперуполномоченные и опытные, и не очень, и совсем «зеленые», как я. Кто-то просит у Гладышева шестьдесят рублей, кто- то – пятьдесят или тридцать. И он им дает…наличными. Я же сидел, не понимая, что за премии раздают и почему мне не предлагают, ведь моя зарплата на тот период составляла около ста рублей. Уже потом, когда мне присвоили звание старшего лейтенанта милиции, она немного увеличилась. Кстати, присвоение сразу «старшего» произошло потому, что по запасу в военкомате у меня именно такое звание и имелось, только воинское.

Когда все прекратили просить деньги, начальник спросил:

–Может, еще кому надо?

Я не удержался и произнес:

–Товарищ майор, а можно и мне рублей тридцать, а то зарплата уж очень маленькая.

Кстати сказать, на фабрике я получал целых сто семьдесят рублей…Взрыв смеха двух десятков человек, оказался слышен, наверное, даже на улице. Я сидел красный от обиды и смущения, не понимая, чем так всех рассмешил. Когда же мне объяснили, на что должны расходоваться эти деньги, мне стало стыдно. Но прошло немного времени, и я научился сам вербовать агентуру и работать с ней не хуже, чем опытные сыщики. Да и шестидесяти рублей в месяц для поощрения всех моих негласных помощников мне не хватало.

…Примерно так же чувствовали себя мои вновь прибывшие сокамерники, когда у них возникал очередной тюремный конфуз перед опытными «сидельцами» и сотрудниками изолятора. О тюремных розыгрышах расскажу чуть позже. Все они основаны на обычной людской психологии, вреда физического не приносят, а однообразную жизнь в изоляторе немного скрашивают. Правда, порой встречаются такие находчивые сидельцы, да с хорошим чувством юмора, что любой прикол обращают в свою пользу…

На вверенном мне участке стоял винный магазин под номером сто сорок пять. Одноэтажное каменное здание, расположенное на улице Соревнования в одном ряду с жилыми домами. Имело оно два входа и два отдела – продовольственный и винный. И у последнего в теплое время года всегда у входа толпились нетрезвые люди. Постоянно происходили драки с поножовщиной, порой со смертельным исходом. Где-то в мае 1980 года именно здесь и произошло умышленное убийство…

Неизвестный ударил жертву ножом на глазах у нескольких свидетелей. Причиной послужил внезапно возникший конфликт на почве неприязненных отношений. Так обычно пишут в милицейских протоколах. Потерпевший умер до приезда «Скорой помощи». К несчастью для меня все очевидцы конфликта оказались ранее судимые. Милицию они, естественно, не любили, «стукачей» – тем более. К этой категории такие люди причисляли даже тех, кто просто рассказал правду о случившемся сотрудникам правоохранительных органов.

В помощь нам для раскрытия убийства из УВД города Иваново направили старшего оперуполномоченного уголовного розыска Юрия Дмитриевича Бушуева. Внешне он сильно напоминал Эркуля Пуаро, всемирно известного сыщика, литературного героя произведений Агаты Кристи. Невысокого роста, с маленькими усиками под носом, очень умный, хороший аналитик и мастер делать правильные выводы и хаоса информации. У приезжего опера пронзительно ироничный взгляд, уравновешенный характер и спокойная речь.

Мы с Мухиным приданы ему в помощь. В наши обязанности входило привозить подозреваемых в отдел – тех, кого наметил Бушуев, и предварительно опрашивать их. В реалии выглядело так: мы с Михаилом задерживали очевидца, привозили его в наш кабинет, старший при этом просил всех выйти в коридор, включая и меня. Но при этом я успевал заметить, что он засучивает рукава своей рубашки… Потом из кабинета долго слышались глухие удары и крики подозреваемого. Когда я заходил, тот обычно уже писал явку с повинной. Причем утверждал, что именно он и есть убийца, а остальные просто стояли рядом. Хотелось бы обозначить свое отношение к рукоприкладству в кабинетах дознавателей. Оно однозначно отрицательное.

Забегая вперед, отмечу, что когда я стал начальником уголовного розыска, то безжалостно выгонял всякого, кто именно так пытался раскрывать преступления. «Жертвой» моей принципиальности стал даже близкий друг, в общем-то, неплохой сыщик Женя Малиновский. Однажды, зайдя к нему в кабинет, я увидел человека на полу, которого он ударил ногой. Сразу отобрал удостоверение и отнес его вместе с рапортом начальнику милиции. Евгения уволили из органов внутренних дел в течении недели.

Однако вернемся, как говорится, к «нашим баранам». После написания подозреваемым явки с повинной, Мухин вел его к Бушуеву, тот через постановление следователя прокуратуры задерживал его в изоляторе временного содержания. В фильмах обычно показывают, как лично следователи раскрывают дела, а опера беспрекословно выполняют их указания. Но это, мягко говоря, неправда. Следователь редкий раз активно трудится по «темному делу». Вот когда сыщик приводит к нему преступника, уже успевшего признаться во всем, то действительно наступает его работа: юридически грамотно оформить то, что уже проделано опером. В результате нашей с Мухиным активной деятельности, в камере сидели по подозрению в убийстве три человека. Все при этом утверждали, что нож находился у него в руках, и именно он – убийца.

Оценив возникшую обстановку, в наш кабинет зашел озадаченный Бушуев с извечным вопросом:

–Ну и что будем делать?

Именно в этот момент я понял – опыт работы Мухина далеко не лучший и тем более, небезгрешный, что так делать нельзя, ни при каких обстоятельствах. Юрий Дмитриевич все – таки вычислил настоящего убийцу среди троих подозреваемых. Именно тот показал, где бросил окровавленный нож, на котором, к тому же оказались отпечатки его пальцев.

…Невольно стал «примерять» метод выколачивания показаний на себя и своих подельников. А если бы и к нам применялись подобно недопустимые методы дознания и следствия? Все бы выдержали? Не наговорили бы друг на друга откровенную ложь, которая уже имелась в обвинениях каждого? Смогли бы мы выстроить хотя бы какую-то защиту, гарантированную Конституцией и другими Законами? Как все-таки хорошо, что сам никогда в своей работе не шел на такие нарушения, от осознания всего этого на душе стало спокойнее. Как говорится, я не бил и меня не бьют. По большому счету, даже в карцере отношение со стороны сотрудников нейтрально вежливое…

Буквально вскоре после описанных мною событий на вверенном участке произошла квартирная кража. Надо заметить, что так называемые неочевидные преступления совершались почти каждые три дня. Если по горячим следам их не удавалось раскрыть, они откладывались до лучших времен или до поступления какой-то конкретной информации от агентуры. Конечно, тяжкие преступления, вроде убийств, изнасилований, разбоев всегда в приоритете – их раскрытием приходилось заниматься несмотря ни на какую занятость.

Однако вернусь к тому хищению. Неустановленный преступник залез в частный дом на улице Энергетической. Улочка в принципе тихая – состоит из одноэтажных рубленых домов в два ряда. По ней ходят куры и гуси, пощипывая траву и издавая характерные звуки. Иногда где-то залает заскучавшая дворняга на цепи. Редкий раз по улице пройдет прохожий или проедет машина. О способе проникновения «домушник» сильно беспокоиться не стал – фомкой сломал навесной замок среди бела дня и оказался внутри. При этом украл все, что смог унести. В основном, одежду и среди нее – малиновый пиджак. Миллионов тогда у людей в матрацах не имелось, все жили ровно бедно. Однако время «малиновых пиджаков» еще не наступило, и они в обиходе встречались крайне редко.

Осмотр места происшествия почти ничего не дал, кроме не очень четкого отпечатка обуви. Как меня и учил старший оперуполномоченный Мухин, розыск я начал с подворного обхода – опрашивал жителей домов, которые располагались рядом с домом потерпевших. Никакой полезной информации в первые два дня получить не удалось, и я расширял и расширял круг поиска, отходя все дальше от места, где совершено преступление. Негласных помощников-агентов у меня не имелось, приходилось рассчитывать только на свое упорство и…везение.

И вдруг – повезло: один из жителей, проживавший примерно в километре от места кражи, рассказал, что к нему в интересующее меня время заходил незнакомый мужчина и предлагал купить малиновый пиджак. Свидетель от покупки отказался, а вот приметы неизвестного дал достаточно подробные: средних лет, невысокий, коренастый, лысоватый, на руках – тюремные наколки. Фоторобот тогда мы делать еще не умели, но информация для размышления тем не менее неплохая. По-видимому, мы имели дело с ранее судимым злоумышленником, уже отсидевшим срок за подобное преступление.

Сделал вывод: недавно освободился и проживает где-то рядом. Хотя с детства помню поговорку, что «даже хорек не ворует, где живет». Вскоре нашел еще несколько человек, которым незнакомец предлагал купить костюм и даже того, кто купил у него этот злополучный пиджак. Как обидно, наверное, покупателю ворованного, когда я при понятых изымал у него вещественное доказательство. Ведь денег, потраченных на приобретение заветного пиджака, ему никто не вернет.

Оперативные работники в нашем общем кабинете по своей инициативе вели фотоальбом тех, кто попадал в поле их зрения. Фотографий в нем накопилось много. Пригласил я всех свидетелей к себе в кабинет и показал их – без суеты и спешки. Особо опасного рецидивиста Горелова узнали почти все приглашенные. Радостный спешу в кабинет к следователю Абдулову, очень опытному, с хорошим чувством юмора работнику, – он расследовал это дело и… получаю выговор за не процессуальное опознание. Получается, какой то «замкнутый круг»: чтобы найти преступника, надо показать людям фотографии подозреваемых. Но сделав это, нельзя проводить официальное опознание, так как формально оно уже, якобы, произведено – но незаконно.

Нашел я этого Горелова, привез в свой кабинет и попытался склонить его к признанию – «расколоть», на сленге оперативников. Он спросил меня:

– Ты сколько времени работаешь в сыске?

Видно почувствовал мой «непрофессионализм», в виде вежливого обращения, отсутствия угроз и рукоприкладства. А когда узнал, что работаю я опером всего пару месяцев, как – то даже обиделся, заявив при этом, что на зоне над ним будут смеяться. Ведь изобличил-то его, опытного вора, «зеленый» совсем оперативник. Пришлось буквально просить Абдулова продолжить беседу с Гореловым. Тот согласился, а через час позвонил и обрадовал: вор признался в краже.

Ну, а на меня начальство, как говорится, обратило внимание. Кстати, тот контакт, на который пошел преступник, объяснялся просто. Оказывается, ранее следователь работал здесь же в отделе начальником уголовного розыска, и с незадачливым квартирным вором уже встречался. Друг друга они узнали. Вот и поговорили по душам… перед долгой разлукой.

Не выдам государственного секрета, если расскажу о своей первой вербовке в 1980году будущего агента под псевдонимом «Петров»… Однако настоящие фамилии секретных помощников в моих рассказах, все – таки будут изменены. Пришла как-то к нам в кабинет молодая, нагловатая женщина и заявила, что ее изнасиловали. По ее словам, она вместе со знакомыми, ранее судимыми Потаповым и Голиковым, выпивала спиртное на квартире одного из них, и они над ней надругались. Опять-таки, с ее слов, она не стала бы обращаться в милицию, если бы кто-то из них один покусился на ее честь, а вот вдвоем – обидно. Насильники, между тем, и не прятались, Мухин знал их обоих и вскоре они оказались у нас на опросе. Кстати сказать, опрос и допрос юридически различаются. В этот раз Михаил ушел с Голиковым в другой кабинет, а я с Потаповым остался в своем. Моему старшему товарищу, любитель женского тела признался в прелюбодеянии довольно быстро, а вот мой подопечный никак не желал рассказывать о своих похождениях.

Вскоре Мухин зашел в кабинет и шепнул на ушко:

– Дело в следствие передавать не будем, я решил вербовать насильника.

–А как же потерпевшая?

– Я с ней договорюсь.

И тогда в моей голове возник план по вербовке Потапова. Он, считал, что его посадят и уже смирился с этим. Мое предложение о сотрудничестве оказалось для него «светом в конце тоннеля», и почти не раздумывая, он согласился оказывать помощь в раскрытии преступлений. Я взял с него соответствующую расписку, при этом слегка схитрил, сказав: – – Чтобы соблюсти закон и у нас возникло полное доверие друг к другу, ты все – таки должен дать письменное объяснение об изнасиловании.

Он все написал своей рукой. Теперь его легко можно отправить на «зону» лет на пять-шесть. Но…и расписку, и его показания я убрал в сейф. Они являлись гарантией того, что Потапов не передумает и не откажется помогать в нелегкой сыскной работе. «Первый блин», таким образом, отнюдь оказался не комом: в дальнейшем немало преступлений я раскрыл с помощью «Петрова». Года через два он все- таки «выдохся»: его друзья и близкие знакомые сидели – замечу, не без его помощи, и он остался один. Стал жаловаться, что в районе на него косо смотрят и переживал, что я его тоже определю, так сказать, в тюрьму за ненадобностью. В принципе, такова судьба всех информаторов. Реально хороший агент – это заведомо плохой человек и, как правило, преступник.

…Кстати, я прекрасно понимал в СИЗО, что единственное место, где можно «отдохнуть» от кого-то из этих «нехороших людей» – это одиночный карцер. Только здесь я находился один, если не считать, конечно, крыс, а значит, – в относительной безопасности от каких либо провокаций. А в «родной камере» надо ухо, как говорится, держать остро. Любое неосторожное слово может стать известным оперативному сотруднику, причем в весьма вольной интерпретации. Затем оно может оказаться приобщенным к доказательствам по «моему» уголовному делу. Конечно же, следователю надо юридически грамотно все оформить…

Через полтора года работы в уголовном розыске у меня уже имелось около пятнадцати «добровольных» помощников: для участка, который я обслуживал, этого более, чем достаточно. Благодаря столь обширной сети информаторов, я знал обо всем, что творилось «на моей земле» (сленг оперативников). Или почти все… Случалось, договорятся трое воришек совершить кражу ткани со 2-й фабрики, а я их уже жду у дыры в заборе. Оружие выдавали только на дежурство, машин тоже вечно не хватало. Порой я один вел «цугом» троих преступников с рулоном краденой ткани к автобусу и в отдел. Зрелище, как говорится, не для слабонервных товарищей. Сопротивления, правда, никто не пытался оказывать – рассказы о моих рукопашных «подвигах» давно ходили по району.

В 1982 году в городе завелся умелый и ловкий «домушник» – человек, ворующий из домов и квартир. Воровал он в разных районах города, но только – из частных домов, на дверях которых висел навесной замок. Для него это означало, что внутри никого нет. Проникал ловкач всегда через окно, аккуратно снимая штапики и вынимая затем стекло. Брал все подряд – вещи, золото, деньги. Кстати, нюх на деньги у него оказался отменный – находил их там, где не всякий и искать бы стал. Известно, что каждый профессиональный домушник имеет свой – неповторимый «почерк». Обычно он характеризуется четырьмя отличиями: временем проникновения, способом, предметами посягательства и местом сбыта краденного.

Будучи уже руководителем розыска, на основе этих практических наблюдений я и разработал схему раскрытия подобных преступлений. Поручил ее реализовать Кунькину – он занимался раскрытием квартирных краж, но у него ничего не получилось. Как говорится, скомпрометировал саму идею «на корню». Однако это произойдет несколько позже описываемых событий…

В связи с умением находить деньги некоторыми преступниками, хочу поведать очень курьезный случай, не связанный с работой в милиции. Шел 1988-й год. Поехали мы с женой летом по путевке от родной второй фабрики отдыхать в отпуск, в южный город Геленджик. Санаторий назывался «Красная Талка». У нас на руках определенная сумма денег, за сохранность которых мы переживали. Спрятал я их так, «что никто не найдет»: одну часть – в запасные ботинки, а другую – за крышку радио на стене…

Вечером всех отдыхающих собрали в фойе для инструктажа. Руководитель санатория рассказал, что у администратора имеется специальный сейф для хранения сбережений, что иногда у них случаются кражи из номеров и что за не сданные на хранение деньги администрация ответственности не несет. И привел примеры: мол, спрячут деньги в ботинки или за крышку радио, а потом приходят, а денег нет… Видел бы кто, как я быстро, не дождавшись окончания инструктажа, влетел на свой этаж и в свой номер! Забрал все деньги и последовал совету администратора – сдал их на хранение в сейф.

Ну, а пока продолжу рассказ о квартирных кражах. На моем участке домушник вскрыл три дома, и это, наверное, оказалось его роковой ошибкой. Знал бы он, с каким упорным сыщиком связался! Всего, кстати, преступник совершил около двадцати подобных краж – почерк везде одинаковый. Для понимания логики преступлений, мне пришлось изучать не только «свои» кражи, но совершенные и на других участках. У нашего начальника розыска Гладышева от этого хитреца буквально болела голова – и днем, и ночью. На одной краже вор взял брюки коричневого цвета в полоску и надел их на себя, свои же оставил на месте преступления. Теперь мы знали размер его брюк, примерный рост и вес, имели вещественное доказательство с его запахом (это зацепка для служебной собаки).

Однажды я стоял на автобусной остановке «Фабрика №1». На улице летняя, не слишком жаркая, погода. Я наслаждался обдувающим теплым ветерком и никого не трогал, в смысле не задевал… Подошел довольно высокий мужчина – средних лет, внешне достаточно крепкий. Он поставил сумку в стороне от себя и тоже спокойно стоял и никого не трогал. Два взрослых мужчины стоят рядом и ведут себя совсем не агрессивно. Но на подошедшем незнакомце брючки, как говорится, один в один идентичны краденым, согласно их описанию потерпевшим! Да и сумку, как правило, ставят в стороне от себя не простые люди, а те, кто рассчитывает сказать в случае чего: «А это не моя кошелка».

Вдали уже виднелся автобус, а план задержания подозреваемого в кражах никак не складывался. Имелось обоснованное сомнение в том, что смогу его привести в отдел милиции без драки в людном месте. А нарушать общественный порядок мне совсем не хотелось. Вдруг я увидел, как автобус перед остановкой обогнал знакомый мне «горбатый» Запорожец. На таком ездил Миша Мухин, который успел к этому времени перейти на службу из розыска в приемник – распределитель. Остановил его взмахом руки, успев только крикнуть:

–Помоги!

Подошел автобус, незнакомец взял сумку и пытался сесть в него. Я подскочил сзади и тихо произнес:

–Гражданин, пройдемте с нами.

Он сразу все понял. Бросив сумку на землю, подбежал к ближайшему забору частного дома и быстро перемахнул его. Я рванул следом, а Мухин – наперерез, в улицу. Но как я ни старался, дистанция между нами с каждым перепрыгнутым забором не сокращалась. Наконец незнакомец перемахнул через последний забор и оказался… прямо в объятьях Мухина, который крепко схватил его. Я подлетел на помощь и пытался взять беглеца за руку, но тот отшвырнул меня, словно мячик. Возня продолжалась минут двадцать. Собрались зеваки из соседних домов. Подозреваемый в кражах здоровяк решил сыграть роль потерпевшего и закричал:

–На меня напали, помогите!

Пришлось и мне, как говорится, жути нагнать. Я твердо сказал:

– Мы из милиции, и задерживаем вора и убийцу.

Ложь во спасение! Зеваки разошлись, потеряв интерес к происходящему, а ведь могли и отбить. Мы кое – как дотащили беглеца до машины, затолкали его на заднее сиденье и привезли в отдел. Да и сумку подобрать, не забыли. В ней оказался газовый баллон, который он хотел заправить пропаном: его баллон, не краденый. Но привычка – вторая натура…

В дежурной части я снял с подозреваемого отпечатки пальцев, отнес их экспертам, а сам, уже в своем кабинете, попытался его «расколоть». Он, законно полагая, что отпечатки пальцев его изобличат, решил признаться в нескольких квартирных кражах. Но – не во всех. Взяв письменное объяснение, я передал вора следователю для официального допроса, а сам побежал к экспертам. Те прямо осчастливили меня, сказав, что даже по предварительным данным, пальцы принадлежали ему на шести нераскрытых кражах. Самое смешное, что это совсем не те преступления, в которых домушник успел признаться. В общем, он забрал в места лишения свободы все свое. Попутно мы раскрыли ряд преступлений, совершенных им в соседнем городе Заволжске.

…И на меня посыпались награды и отличия… Капитана милиции я получил досрочно, месяцев за десять до полной выслуги. Денежной премией отметили в родном отделе – и меня, и Мухина. Потом вызвали в областное УВД за «особой» наградой. На крупном совещании оперативного состава генерал Романов, он тогда возглавлял УВД, подарил мне электрогитару. Однако при этом задал вопрос:

–Играть-то умеешь?

Я бойко ответил:

–Научусь, товарищ генерал!

В тот раз слово свое я не сдержал, хотя и самоучитель для игры на гитаре купил, и времени не жалел на обучение. Но, как говорил мой отец, мне «медведь на ухо наступил». Ну не оказалось у меня музыкального слуха. Совсем никакого.

…Зато довольно быстро научился защищаться в суде, с учетом участия присяжных заседателей. Особый слух для этого не требовался. Очень известный в Иванове адвокат Лариса Трофимова однажды, подойдя к моей «клетке», сделала комплимент, что такой квалифицированной защиты подсудимого она ни разу не встречала. Подобная оценка дорогого стоит: обычно адвокаты ревниво относятся к своей репутации и не хвалят никого в этой сфере, а о себе скромно умалчивают. Вот я и задумался в своей карцерной клетке, а не дает ли Господь каждому тот талант, который ему необходим в реальной жизни…

Мое руководство в лице Б.К. Гладышева и В.А. Бурлакова решило, что поскольку в районе второй фабрики преступность значительно искоренена, мое присутствие там теперь не обязательно. «Отцы-командиры» решили перевести меня на более ответственный и тяжелый участок работы – в центр. По их словам, я должен улучшить там показатели. Произошло это в 1983 году. Я не очень-то и сопротивлялся их решению. Во-первых, хотелось реально попробовать свои силы в условиях города, район второй фабрики, как ни крути, подобен деревне, во-вторых, понимал, что мой отказ все равно не будет принят.

Огромный неблагополучный район «Центр», помимо непосредственно центра, включал в себя и большой прилегающий участок. Это и обширный район «ДХЗ», и совсем не малый микрорайон завода «Электроконтакт». В общем, чтобы изучить весь криминальный и около – криминальный контингент, влияющий на показатели борьбы с преступностью, надо работать и работать. К тому же имидж «хорошего сыщика» ко многому обязывал. Обо мне время от времени в положительном плане упоминали в областных и местных газетах.

…Невольно улыбнулся, размышляя о былой славе… Нынешняя «слава», стараниями областных СМИ, установилась явно отрицательной. Не зря говорят, что журналисты и представительницы самой древней профессии во многом схожи. Хотя бы один из таких писак пришел, выслушал другую сторону, то есть меня, прежде чем публиковать откровенные гадости. Но – куда там! … Им нужна сенсация – бывший начальник уголовного розыска и вдруг в тюрьме. Правда, одна кинешемская журналистка Жанна Юрская после нашего освобождения нашла в себе силы извиниться и написать опровержение своим предыдущим статьям. Правда, после того, как я нашел ее и предъявил оправдательный приговор. А писали-то очень и очень многие, очерняли силой пера и слова…

Однажды, весной 1983 года, поздно вечером три молоденьких продавщицы магазина № 45, находящегося рядом с отделом милиции, какой – то отрезок пути домой решили пройти пешком – немного развеяться и поболтать. Жили они все в районе АЗЛК и шли по улице Правды. А сзади на большой довольно скорости мчался «Москвич – 412». Он зацепил одну из девушек, проволок ее по дороге около восьмидесяти метров и скрылся с места преступления. Потерпевшая умерла до приезда «Скорой помощи». Как обычно бывает в подобных случаях, две свидетельницы подруги погибшей, номера машины не заметили, как и марку; запомнили лишь цвет кузова – серый. Вокруг этого события возник шум – и в местных СМИ, и среди жителей города.

Раскрытие данного дела взяли на контроль и в Ивановском УВД, и в кинешемском горкоме партии. Меня вызвал к себе в кабинет заместитель начальника городского отдела по оперативной работе Василий Андреевич Бурлаков. В молодости он сам являлся оперативником и, как говорили коллеги, очень и очень хорошим. Довольно длительное время исполнял обязанности начальника уголовного розыска, знал все, что можно только знать о борьбе с преступностью. Он никогда не повышал голоса на подчиненных, скорее наоборот: когда ему что – то не нравилось, то говорил все тише и тише, иногда переходя на почти шепот. В отделе все знали: если Бурлаков начал говорить на тон ниже, то лучше не спорить и постараться уйти «с глаз долой».