Маятник Судьбы

–Так вы меня десять минут назад уволили,– удивленно выдавил из себя «безработный». – Десять минут назад уволил, а через пять минут принял обратно. Срочно ко мне в кабинет! За достоверность этого случая отвечать не могу, но он очень похож на правду,– полковник явно способен и не на такое…

В день его приезда к нам в отдел меня вызвали в кабинет начальника, где присутствовали все руководители, включая Бурлакова и Гладышева. Индейкин железным тоном, не принимая никаких возражений, объявил мне, что с сегодняшнего дня я становлюсь начальником уголовного розыска. Моим заместителем назначается Анатолий Сергеевич Трофимов, который до этого работал оперативником в местах ограничения свободы с привлечением к работе на стройках народного хозяйства. Тогда это называлось «химией». Трофимова я почти не знал. Но это никакого значения, видимо, не имело. По крайней мере, по мнению начальников.

…Снова сознание искало параллели более позднего периода с прошлым. Тогда, происшедшее несчастье с моими товарищами привело меня к неожиданному повышению в должности. И это притом, что сам я не являлся виновником их падения, и никаких коварных карьеристских планов не вынашивал. Между тем уголовное преследование меня самого явно должно привести к повышению недругов. Правда, в случае успешного рассмотрения «моего» дела в Суде… К слову сказать, бывший заместитель начальника розыска Скоморохов дал непонятное интервью оперативникам, ведущим мою разработку. Аудиокассету с его инсинуациями я слушал во время ознакомления со всеми материалами уголовного дела. Так он утверждал, что ему, а не мне предложено место руководителя уголовного розыска, но он, якобы, отказался. Я же, с его лживых слов, сам пришел в кабинет начальника милиции и заявил:

–Поставьте меня, я справлюсь.

Видно сильно его обидело снятие с должности…

Надо прямо сказать, что принял я розыск – далеко не лучший в области. Бывший руководитель Гладышев бесспорно хороший человек, опытный оперативник, но по характеру довольно мягкий. Сыщики выпивали прямо на рабочих местах, а раскрываемость преступлений, естественно, страдала и не радовала областное начальство. Получив новое назначение, я в первую очередь вознамерился искоренить пьянство на рабочем месте. Однако нужного авторитета у меня явно не хватало. Однако, невзирая на это, я решительно приступил к оздоровлению коллектива: некоторых любителей выпить выгнал сам, другие ушли, не дожидаясь моего предложения. В итоге остался с молодыми ребятами, у которых опыт работы в розыске практически нулевой. Многие из них пришли из спорта, хотели работать именно в розыске – это уже хорошо. Обучал их всему, что умел сам, однако показатели раскрываемости становились еще хуже, чем до моего назначения. Руководство уголовного розыска областного УВД, в лице начальника Бориса Николаевича Каманина намекало, что если в течение года ситуация не изменится, меня снимут, и может даже уволят из органов внутренних дел.

Здесь уместно рассказать о приезде к нам в отдел полковника милиции Индейкина. Случилось это прямо перед Новым 1985 годом. Вызвал он меня для доклада в кабинет одного из заместителей начальника нашего отдела и велел принести с собой журнал учета нераскрытых уголовных дел, а их набралось почти четыреста штук.

–Ну, давай, рассказывай, что раскроешь к окончанию текущего года, – сказал он мне без каких-либо предварительных церемоний.

Я открыл общую тетрадь и заговорил, вначале робко, а затем все смелее пробегая по списку:

– По этому преступлению есть информация; возможно раскроем, а по этому – не находим человека, как найдем, то расколем; по следующему есть неплохие наметки…

Я смелел, точнее, все больше и больше наглел и кончил обещанием, чуть ли не все дела раскрыть за две недели. Полковник, молча, глядя на меня в упор, выслушал этот весь мой «словесный понос» потом не выдержал и засмеялся:

– Ну и врать, ты горазд капитан, ну а на самом-то деле, что раскроешь?

–Да я и сам не знаю, товарищ полковник, – ответил я удрученно.

Удивительно, но вместо того, чтобы как следует отругать меня, строгий начальник, наоборот, проникся ко мне какой- то теплой симпатией. В дальнейшем, отношения с ним у меня всегда поддерживались хорошие, во всяком случае, на мои шутки он нередко менял гнев на милость, а на других шутников мог и наорать, не выбирая выражений. К слову сказать, и я неподдельно его уважал.

Несколько позже меня осенила идея – регистрировать все латентные преступления. Та информация, что исходила от негласных помощников, обычно проверялась небрежно – не до этого мол, надо раскрывать то, что уже состоит на учете как нераскрытое преступление. Теперь я обозначил приоритетом именно проверку сообщений агентуры, где преступник уже известен. От регистрации дополнительных происшествий, резко выросли показатели общего роста преступности, что тоже считалось упущением в нашей работе. Зато выросла сама раскрываемость – и довольно заметно. При этом некоторые нераскрытые преступления тоже стали очевидными, потому что их совершали, как правило, те же лица; просто мы этого не предполагали.

Вновь приехал начальник уголовного розыска областного УВД и потребовал объяснений, почему в Кинешме резко вырос уровень преступности. Я рассказал ему о своем эксперименте. Идея и план борьбы за раскрываемость, а для нас это все – таки было главное, руководителю понравилась. Каманин заставил меня письменно изложить все мысли на бумаге. В дальнейшем эта, сразу засекреченная информация, распространялась как передовой опыт работы по всей области. Между тем молодые опера «матерели», и вскоре уголовный розыск Кинешмы стал лучшим в области по всем показателям. И пока я пребывал начальником оставался таковым. А это – целых шесть лет. Причем без сокрытия преступлений от регистрации, и каких-либо махинаций с показателями…

…Подумалось перед тем, как уснуть на деревянной «шконке»: за счет меня и моих подельников должны по идее сильно поправиться показатели кинешемского отдела. Ведь на меня повесили столько преступлений, что не сказаться на них это никак не могло. Только я лично обвинялся в тридцати трех преступлениях! А всего арестовали пятнадцать человек. Подобное предположение вызвало улыбку даже в карцере – опять раскрываемость зависит от того, как сработаю я, только, к сожалению, на «другой стороне». Да, как сказала известная советская актриса Фаина Раневская: «Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи»…

Первым секретарем горкома партии в те времена являлся Виктор Федорович Осокин. По моему мнению, честный и принципиальный человек, настоящий коммунист. Вспоминая его, думаю: если бы все члены партии оказались такими, идея коммунизма не была бы скомпрометирована. Вместе с ним по утрам я нередко, в качестве попутчика добирался пешком на работу; встречался он мне, как правило, в микрорайоне «Волжанка», хотя сам он проживал, где-то недалеко от фабрики №1. Дорогой говорили и о делах: между прочим, партийный руководитель всегда предлагал помощь, а если кто – то будет мешать в оперативной деятельности, то и – содействие.

В связи с заметным ростом общей преступности, Осокин решил провести с руководителями города, от которых, по его мнению, зависели эти показатели, совещание в актовом зале горкома КПСС. Приглашены были начальник УВД Ивановского Облисполкома, Геннадий Михайлович Панин, начальник нашей милиции, Владимир Леонидович Каминский, и зачем то… я – мелкая сошка. Как потом выяснилось, меня готовили «на заклание» за то, что преступность количественно пошла вверх, а я, мол, ничего для исправления ситуации не предпринимаю. Но даже эти показатели официальной статистики являлись лишь частью «айсберга», реальный уровень преступности значительно выше. Далеко не обо всех преступлениях становилось известно. Виктор Федорович заслушал по этому вопросу сначала Панина. Тот, как обычно, технично обошел все острые углы. Потом …потребовал доклада от меня. Но я-то учился в Высшей школе милиции, неплохо учился, и кое – что о преступности знал.

Вышел на трибуну и с видом знатока стал докладывать:

– Согласно выводам наших ученых криминологов и в области экономической политики, все правоохранительные органы вместе взятые, то есть, суд, прокуратура, милиция, ФСБ, могут влиять только на двенадцать процентов уровня преступлений в стране. Остальное зависит от социально – экономических факторов, то есть, от политики и экономики государства в целом, и от нашей ведущей и направляющей силы – КПСС. Таким образом, уважаемый Виктор Федорович, вы, а не я должны отчитываться по данному вопросу…

Видел бы кто лица участников совещания и самого первого секретаря горкома в том числе! Осокин наклонился к Панину и спросил:

–Что несет этот сумасшедший?

А Геннадий Михайлович тоже Высшую школу с отличием закончил и, естественно, подтвердил правдивость моих слов. Больше меня никогда на совещания такого уровня не приглашал. А Виктор Федорович, шагая со мной в очередной раз на работу, упрекнул в том, что я прилюдно его унизил. Надо одному зайти в его кабинет и пояснить, в чем он неправ. Однако подобной дипломатии меня никто и никогда не обучал: привык по-простому изъясняться.

…Размышления на эту тему, привели к определенным выводам. Без дипломатии невозможно усидеть в руководящем кресле. Я и сам это отчетливо понимал – жизненный опыт подсказывал, нельзя с шашкой идти на танк и прыгать в воду, не зная броду. Постепенно мысль вернулась от прошлого к настоящему, ища какие-то аналогии. Вот и сейчас я борюсь «с ветряными мельницами»… Ведь если бы с нами поступали строго по Закону, то мы бы не сидели в тюрьме уже более двух лет. Шла игра не по тем правилам, к каким я привык; необходимо тщательно изучить их правила, осмыслить и использовать против тех, кто мне навязывает свои «понятия»…одного и того же закона. Думать надо, думать и еще раз думать, иначе прощай свобода надолго…

В мае 1984 года погиб мой средний брат Виктор. Трагедия оказалась настолько тяжелой для семьи, что описывать я ее не буду. Но с его смертью оказалась связана довольно интересная история. В то время я поддерживал следующий режим: в пять часов сорок минут утра – подъем и пробежка по улицам, которая занимала ровно сорок пять минут. Затем – зарядка в квартире. Проживали мы к тому времени в двухкомнатных «хоромах», которые жена получила от второй фабрики. У меня имелись две десятикилограммовые гантели, двухпудовая гиря и самодельная – весом пятьдесят один килограмм. Последнюю тягу подарил старый опер, Володя Шилов, ему она стала тяжеловатой. Сначала поднять ее никак не удавалось. Но вскоре научился справляться и с нею. Некий «коронный номер» для моих нечастых гостей. Никто из них ее поднять не мог. А я забавлялся, глядя на сконфуженные лица сослуживцев.

Кроме этого проводил «бой с тенью» руками, иногда забегал в приобретенный нами неподалеку от дома сарай, где висела самодельная груша – мешок, набитый опилками. После зарядки – туалет, быстрый завтрак и – пешком на работу, за… семь километров! Вспоминаю обо всем этом и думаю: как я все успевал? Приходил на работу ровно за пятнадцать минут до обще офицерской оперативки, которые обычно использовал для ознакомления с текущими документами. Помимо каждодневных утренних тренировок, два раза в неделю в обеденные перерывы ездил в зал бокса, спортзала завода «Автоагрегат». И там – стучал по груше, боксировал со спарринг – партнерами. В итоге выходило девять тренировок в неделю!

…А в тюрьме хотя и не совсем полноценных, но – шесть, в воскресенье – выходной. «Шесть дней работай и делай дела свои, а день седьмой суббота Господу Богу твоему». Четвертая Заповедь, неожиданно ставшая частью моей жизни… А в карцере, на голодный желудок тренировался только тогда, когда самочувствие оказывалось достаточно хорошим. То есть не каждый день. Но и такие тренировки придавали сил. Чем больше истязаешь тело, тем к большим истязаниям оно готово…

После смерти брата, далось, как говорят, мне в голову ежедневно вместо пробежки по городу, бегать к нему на могилу. Наметил я себе этот маршрут ровно на год. Однако предстояло установить – сколько времени займет это занятие, ведь лишней минуты у меня не имелось. Сделал прикидку: вышло ровно сорок пять минут! Вот так совпадение!

Когда долго и ежедневно бегаешь, бег становится «мягким», и ты не издаешь при этом никакого лишнего шума. На кладбище стоял дом для смотрительницы, женщины лет сорока пяти. Она оказалась настолько отчаянной, что жила прямо тут, никуда не уходя на ночь. Мой маршрут пролегал как раз мимо ее дома. Наверное, иногда у нее ночевал мужчина. Как известно в этом возрасте «баба ягодка опять». Как – то по осени я привычно бежал на могилу. Моросил легкий дождь, на который обычно я не обращал внимания. Почти шесть часов утра, на улице еще темно. Издалека увидел: у дома смотрительницы стоит «Москвич – 412» с поднятым капотом, и мужчина с фонариком искал неисправность в двигателе. Видно, машина не заводилась.

А я бежал тихо, почти беззвучно, водитель меня не видел и не слышал до тех пор, пока я не поравнялся с машиной. Он поднял голову, и неожиданно увидев мою фигуру, закричал так, что окна задребезжали. Меня всегда увлекала мистическая литература, верил и верю в загробную жизнь. Поэтому первым делом подумалось, что мужик увидел покойника, вставшего из могилы. Я застыл на месте, не поворачивая головы, и заорал еще громче его. Представляю, что при этом подумала смотрительница кладбища: два взрослых человека орут у ее окон, как ненормальные. Первым пришел в себя я и обратил все – таки взор туда, где предположительно должен стоять мертвец. Но там никого не оказалось. Поняв, что автомобилист напугался меня, а не мертвеца уже спокойно продолжил бег. Автолюбитель крикнул мне вдогонку:

– Негде тебе бегать, только по кладбищу, людей пугать?

Я в ответ схохмил:

– Да я здесь и при жизни бегал…

Что он подумал, и подумал ли вообще о моих словах, не знаю…

С этим же кладбищем у меня связана еще одна полумистическая история. Мы с друзьями по пятницам любили попариться в бане у нашего общего друга Николая Михайловича Мерзлихина. Он являлся на тот период директором станции технического обслуживания автомобилей в районе завода «Электроконтакт», там же находилась и баня. Между походами в парилку, мы обычно сидели у него в кабинете, пили пиво и играли в покер. Когда произошла эта история, из милиции я уже уволился и имел старенький, но в хорошем состоянии «Мерседес» серебристого цвета, одним словом весьма шикарное средство передвижения.

Дело происходило осенью, темнело рано, в низинах скапливались туманы. Обычно мы засиживались часов до двух, а то и четырех утра. Но в этот день мне в игре сильно не везло, и я решил не искушать судьбу и уехать пораньше – в полночь. Путь мой пролегал как обычно, по окружной дороге в сторону района 2-й фабрики, мимо кладбища «Затенки». Ехал один, без попутчиков. При свете мощных фар дорога просматривалась довольно далеко. На подъезде к первым могилам, расположенным справа от дороги, стояла плотная стена тумана. Именно стена…по-другому и не назовешь. И она перекрывала полностью и саму дорогу, и кладбище, и лес с левой стороны дороги. Ни разу в жизни, подобного не встречал.

Я убавил скорость до пяти километров в час и проехал метров десять. Ни дорожного покрытия, ни обочины усмотреть невозможно. Включил желтую подсветку фар, обычно используемую при тумане. Не помогло… Мне бы тихонько развернуться и ехать другой дорогой. Но я вышел из машины, оставив дверь в салон открытой, чтобы ногами ощупать проезжую часть и обочину. Туман, словно змей, заполз и в салон «Мерседеса»… Его влага ощущалась даже во рту. В воздухе, как говорится, «звенела тишина». Как на грех ни одной машины в обоих направлениях, хотя на улице не так и поздно, ни пения ночных птах,… вообще никаких звуков. Одолел еще метров десять, и снова вышел из машины в разведку. Не к месту вспомнились фильмы ужасов, именно в таком тумане, как правило, на кладбище появлялось страшное нечто…

Однако отступать неохота, и я решил двигаться вперед – метров десять в машине, выход, ощупывание ногами правой обочины, потом столько же движения на «Мерседесе»… Сколько времени это продолжалось сказать не могу; может полчаса, может больше, но доехал-таки до границы кладбища. Оглянулся – сзади стояла жуткая стена плотного тумана. И хотя никаких потусторонних явлений я так и не увидел, холодок на спине ощутил не слабый. Эту историю я привел в качестве примера неоправданного упрямства и внутренних страхов, ничем, по сути, не спровоцированных, кроме самого места, где они возникают. Бояться надо не мертвых, а живых.

…Подобный внутренний страх возникал в душе позже, когда я оказался в тюрьме. Он так же был необоснованным. Боялся, например, что опера спровоцируют в камере конфликт, и я кого ни будь, сильно покалечу. Боялся и того, что кто-то из подельников поверит следователю, пойдет с ним на сделку, и мы надолго лишимся свободы. Боялся и умереть здесь, в казематах – мне думалось, что в этом случае душа так и будет бродить по тюремным коридорам целую вечность. Но обо всем расскажу по порядку, когда придет время…

Однако пора вернуться из этого страшного места в милицейские будни. Работал в весьма уважаемой всеми должности обычно до половины восьмого вечера и автобусом возвращался домой. В летнее время, однако, и в кабинет, и обратно катился на мотороллере «Тулица», который и приобретал для этого. Чем хорош мотороллер, так это тем, что ты всегда остаешься чистым, даже в дождь. И мыть его очень удобно: пять минут поводил мокрой тряпочкой, и он становится словно только что с завода. Заводился стартером с кнопочки – очень комфортно. Скорость, конечно, он большую не развивал – его предел сто пять километров в час. Одним словом, хороша машинка. С ней у меня тоже связана одна интересная, на мой взгляд, история.

Летом 1986 или 1987 года я ехал утром на работу. Стрелка спидометра показывала шестьдесят километров в час, как и положено для черты города. Вдруг из-за стоявшей на обочине напротив спортивного зала лесозавода грузовой машины, выскочил мальчик, лет тринадцати. Он не попал под колеса моего мотороллера, а ударился сбоку, сильно толкнув меня. Я свалился на асфальт, подросток тоже упал. Ушибся он, видимо, не слишком сильно и хотел покинуть место происшествия, однако я ему не позволил этого сделать. С телефона администратора спорткомплекса вызвал сотрудников ГАИ. Они все, как положено, оформили. Затем съездил на медицинское освидетельствование – закрепить документально, что я абсолютно трезв. Мальчик отделался испугом, а вот у меня оказался перелом кости на правой ладони. В травматическом отделении, куда я вынужден обратиться наложили гипс по самый локоть. И теперь я разъезжал на своем железном коне с белым панцирем на руке. Приехал на работу, доложил о происшествии начальнику отдела Каминскому.

Тот категорично заявил:

–Про больничный лист даже не думай – будешь работать, а вот на мотороллере на время болезни ездить запрещаю.

Первую часть его распоряжения я выполнил почти охотно, а вот вторую часть – проигнорировал. Однако как начальнику уголовного розыска, мне приходилось много писать. А тут правая рука в гипсе. Примерно за неделю научился строчить левой рукой, не хуже правой. Почерк, кстати, сохранился обычный, и меня это крайне удивило.

Кстати сказать, не послушался я начальника явно зря… Помимо мотороллера имелась у меня в то время и «Ява», наверное, самый крутой мотоцикл на дорогах СССР. Об этом транспортном средстве знали только самые доверенные друзья. Иногда так на работе разгуляются нервы, что готов орать на весь мир. В этих случаях «Ява» становилась для меня своеобразным средством психологической разгрузки. Я выкатывал свою любимицу из гаража, надевал красивый малиновый костюм-ветровку, мотошлем, закрывающий лицо и мчался за город. Пролетал двадцать километров в сторону Вичуги и обратно на предельной скорости – сто двадцать километров в час. И приходил домой в полном порядке.

Как-то в воскресенье решил навестить родителей, по-прежнему проживающих в Иваново. Гипс еще не снят, но управлять мотоциклом он не мешал. Так мне казалось. На улице пасмурная погода, обещавшая дождь. Но лето – тепло и комфортно. «А вдруг повезет и меня не замочит», – подумалось мне. Сел на «Яву» и помчался. Проехал Родники, а это – половина дороги, и вдруг брызнул, веселый такой, проливной дождь. Тучи двигались со стороны Иваново и тут бы мне услышать «глас с Небес» и развернуться, пока не сильно намок… Но я упрям. Однако это то самое упрямство, о котором не раз говорил отец, мол, оно «далеко не признак ума». Гипс на руке намок и стал мягким, но я ехал дальше, куда наметил.

Видно Господь, жалея меня, решил мне послать еще один «знак-предупреждение»: потерялась гаечка, крепившая спидометр и он стал болтаться. В результате, где то замкнуло, и мотор заглох. А дождь, между тем, разошелся не на шутку, лил, как из ведра. Никаких предостерегающих «знаков» я не хотел понимать, а достал из бардачка веревочку, привязал ею болтавшийся спидометр, приспособив еще палочку – чтобы не замыкало на «массу». Несмотря на принятые меры обычным путем, с помощью кикстартера, мотоцикл не заводился. С несросшимся переломом кисти руки в обмякшем гипсе, я стал разгонять железного коня с «толкача». Проклиная судьбу и собственное упрямство, граничащее с глупостью. И… мотор неожиданно ожил! Приехал к родителям в гости, насквозь промокшим, грязным и злым. Упреки их выслушивать не стал, оставил мотоцикл и уехал в Кинешму автобусом. Забрать «коня» хотел, когда наладится погода.

Всем верующим известно, что Господь за непослушание не слабо наказывает. Через три дня позвонила мать и сообщила, что мотоцикл украли со двора их дома. Входная калитка родительского дома запиралась, с улицы мотоцикл не видно за высоким забором. Руль заперт на заводской замок. Возник естественный вопрос, – кто и каким образом? Я, отпросившись по такому случаю у Каминского на два дня, со своим знакомым Юрой Смирновым, рванул на его «копейке» в Иваново. С сотрудниками милиции Фрунзенского райотдела связываться не стал – еще засмеют: начальник розыска и… потерпевший от кражи. Зачем мне такая «слава»? Решил искать сам, в одиночку, не имея ни осведомителей, ни полномочий, ни какого – либо права. Чужое поле!

Осмотрелся, определил, что позади дома родителей с соседней улицы мою «Яву» вполне можно увидеть – там и стал искать, опрашивая жителей. И вот какой-то добрый человек подсказал, что в одном доме, откуда, кстати, просматривался и двор предков, живет «бойкий» паренек, склонный к кражам. И друзья у него такие же «бойкие». Не раздумывая, я зашел в «гости» и прямо по ходу движения увидел в прихожей… двигатель от мотоцикла «Ява». Документы на мотоцикл у меня оказались с собой, и номер на моторе совпал с тем, что в документах. Предложил «мальчишу-плохишу», который находился в доме, два варианта: либо он идет со мной в местный отдел милиции объяснять, откуда у него такая запасная часть к мотоциклу, либо во всем признается лично мне и соберет «Яву» в первоначальное состояние. Как раз подошел и его друг; они посоветовались и решили принять второй вариант. Раму они еще раньше забросили в пруд. Теперь пришлось долго нырять за ней. Еще дольше искали на дне водоема колеса, потом так же долго – регистрационный номер. Самим ловкачам собирать такой сложный механизм я, разумеется, не доверил. На улице 13-й Березниковской областного центра располагалась станция технического обслуживания мотоциклов. Там все и сделали, как надо. Воришки оплатили работу слесарей, это и стало для них наказанием… Легко отделались ребята!

…Насмешка судьбы: в месте, куда я должен по Закону определить угонщиков, через много лет сам обдумываю правильность того поступка. Их бы, без сомнения арестовали, и за всеми деталями пришлось бы нырять самому – вряд ли местные милиционеры привлекли бы водолазов. Оплачивать все расходы по приведению любимицы в исходное состояние пришлось бы тоже самому. Как говорят в Одессе, «а оно мне надо»? Да и тех воришек вряд ли перевоспитала бы тюрьма. Любителей чужого добра я до крайностей не люблю и никогда не любил. В эту «Яву», по большому счету, мною вложены все накопления семьи. И – не за один год! Ирония же момента заключается и в том, что следствие меня самого посчитало вором, а это несправедливо и очень обидно…

Почему-то вспомнился еще один случай из моей «милицейской» жизни. В те времена я рано вставал, зато и рано ложился – в 21-00 и сразу проваливался в глубокий сон – выводил из него только звон будильника. Но как – то разбудил не он, а громкие крики на улице, под самыми нашими окнами около трех часов ночи. Причем четко услышал и свою фамилию, правда, переделанную под кличку на бандитский манер. Пришлось проснуться и выйти на балкон, с которого я увидел внизу четырех парней. У одного в руках виднелась металлическая труба – он угрожающе размахивал ею и орал, что «разобьет мне башку» и если я не трус, то должен выйти к ним. А я трусом себя не считал. Жена, правда, активно отговаривала меня от очередного «подвига». Однако я ведь его совершать и не планировал. На улице лето, тепло даже ночью и я голый по пояс в трико и тапочках спустился вниз – без удостоверения и оружия. Среди тех, кому не спалось, оказался мой негласный сотрудник Ястребов, а также некие Рязанов, Беляев и Метельков. Всех знал я, все знали меня…