Канал имени Москвы. Том 2

* * *

…в месте, где закончатся иллюзии.

– Нет, обернись… Ты не можешь быть здесь!

«А вот это зависит от тебя, молодой гид».

– О чем ты? Что зависит от меня? – пытается кричать Федор, но не может, его гортань больше не производит звуков, губы немеют. – Что…

* * *

– …зависит от меня? – шепчет Федор.

И вроде бы он снова на канале. Над ним звездная ночь. Значит, еще несколько часов миновало. Только почему-то взошли две луны. Федор моргает – две луны, каждая над своим расходящимся руслом канала. Этого не может быть. Бред. Тяжесть. И восхитительная гибельная красота распавшегося мира. Возвращаются голоса, сонные веки снова тяжелеют.

Где-то там плывет чужая лодка. Где-то.

Сон…

* * *

– Что зависит от меня?!

«Тс-с, здесь ты не можешь требовать. Та, кого ты обрек на гибель, ждет тебя».

– Это все давно в прошлом.

«На болотах ты тоже так считал».

– Не играй со мной, Перевозчик!

«Тс-с… Почему же ты постоянно возвращаешься в эту точку? – Голос глухой, как треск давно высохшего дерева. – Опять ошибся с выбором?»

Ни насмешки, ни угрозы, только неумолимая констатация факта.

Федор уже на мосту. И девушка, окруженная тенью, под безжалостным ветром.

– Лия?

«Возможно. А может, и нет. Теперь зависит от тебя».

– Обернись. Обернись, пожалуйста! Ты не можешь быть здесь. Тебя здесь нет! Обернись.

(Фальстарт.)

Она оборачивается; сердце у Федора колотится, потому что он уже все понял. Поднимает голову, смотрит на Федора, и он никогда не видел такой невыносимой печали в ее глазах, отстраненной, через которую не пробиться, словно тень уже забрала ее.

– Ведь мы договорились, Перевозчик! – кричит, пытается успеть Федор. – Я расплатился с тобой.

«Да-а-а, – как протяжный шепот, которым становится вой ветра. – Монетой-королевой. Но та, что ждет тебя, и есть Королева».

– Но почему?! Что такое «фальстарт»?

Хотя Федор уже все понял. Понял, что таилось в червивой начинке. И голос Перевозчика, треснувший, низкий и совсем пустой, напоминающе подсказывает:

– Все теперь связано.

Только это Ева. Это она говорит голосом Харона.

5

Федор открыл глаза.

Эта горечь из сна еще тлела в нем, но сердце успокаивалось. Отгораживалось от темной тоски.

– Ева. – Федор разлепил губы. Сколько он пролежал так? Не меньше десяти часов. Возможно, больше. Все тело было липким от пота, и нижняя одежда пропиталась им насквозь, но уже высыхала.

Это был только сон. Плохой, дерьмовый сон, ночной кошмар, подаренный ядом болезни. Но теперь он прошел.

Он пошевелился. Поднял голову. И понял, что выздоровел. Ночное небо затянулось легкими облачками, с воды веяла приятная свежесть, и не было никаких двух лун. Неправдоподобная, гибельная красота ожившей ночи тоже ушла вместе с болезнью. Зато в теле ощущалась легкость. Похоже, горькое лекарство подействовало – яд вышел.

Федор улыбнулся. Лишь плеск воды где-то недалеко. И тогда он вспомнил о чужой лодке. И…

Лодка была здесь. Лицо Федора застыло. Хорошо, что он не успел подняться и сесть, луна светила в его сторону, и он был как на ладони. Скосил глаза, нахмурился, и на мгновение его посетила неприятная мысль, что это все еще сон. Потому что…

Лодка была еще здесь. Хотя, по его прикидкам, прошло не меньше десяти часов. Таилась в темноте, совсем рядом, по другую сторону заградительных ворот. Зачем? Что она здесь делает? На него так и не напали, хотя времени было предостаточно. Тогда что?

Но самым странным было другое – плеск, который ни с чем не спутать, осторожная работа веслами. Чужая лодка медленно приближалась, двигалась в его сторону, кормчий пытался никак не выдать своего присутствия. Федор поморгал: что за черт?

Глаза быстро свыкались с освещением. В лодке был всего один гребец, и похвастаться мощным телосложением он явно не мог.

«Чего тебе надо? – мелькнула тяжелая мысль. – Ты явно прибыл сюда еще засветло, видел, что я беспомощен. Если хотел просто пройти мимо, уже давно бы греб своей дорогой».

Чужая лодка приближалась. Несомненно, странный ночной визитер правил именно сюда. Федор успел отметить его искусность – звуков он почти не производил. Луна, показав свой бок, быстро очистилась от облаков, стало значительно светлее. Он несколько поменял положение, укрывшись плащом так, чтобы оставалась свобода маневра. Странный лодочник сидел к нему спиной и подходил с правого борта. Рука незаметно нащупала ствол ТТ на дне лодки. Федор чуть подождал и переместил оружие на живот. Поднес к нему левую руку, глубоко вздохнул и качнул лодку. Быстрый, приглушенный плащом «клац» передергиваемого затвора утонул в плеске воды.

Ночной визитер немедленно отреагировал на звук, сразу же обернулся, подозрительно вслушиваясь. Мелькнуло лезвие ножа. Федор удивленно поморщился, обнаружив, что нож зажат зубами, дабы освободить руки.

«Так чего же ты ждал?» – опять накатило это странное мутное непонимание. Не меньше десяти часов он представлял собой даже не легкую – беззащитную добычу. Чего же было столько тянуть… Неприятная мысль, что это все еще дурной сон, сделалась назойливей. Но на подобные рефлексии уже не оставалось времени. До чужой лодки было теперь не больше десяти метров. Незваный гость вполне четко обозначил свои намерения. Вот он начал сушить весла. Стало совсем тихо. Через несколько мгновений носы двух лодок поравняются. Лицо Федора сделалось безмятежным. Он чуть переместил под плащом оружие, прикрыл глаза и стал ждать.

6

«Фальстарт».

Звук? Или это всего лишь ветерок вырывает его из сна, принося беспокойную весть?

«Ветерок, который может перетекать из „наяву“ в сновидения», – думает Юрий Новиков, переворачиваясь на другой бок и попутно успев отметить глубокомысленность своего предрассветного суждения.

– Фальстарт…

Опять это слово. Ну хватит уже! Нет, он, конечно, спит, и это ему все снится. Снится, что звук вырывает его из сна. И что там, у окна его спальни, покачиваясь в бледном лунном свете, кто-то стоит. Кто-то тоже бледный – и сквозь него видно, – словно сотканный из мерцающих точек тусклого перламутра. Надо же, к нему явился призрак. Хорошо, что во сне.

(А может быть, ты все-таки не спишь?)

– Привет, малыш.

Шелест в комнате, как почти осязаемая волна, и оконная занавесь приходит в движение. Нет, главное, не оборачиваться, не смотреть туда, снова уснуть, и все пройдет…

– Ничего не пройдет, – звучит в комнате или над самым его лицом. – Вставай. У меня совсем мало времени.

Страх тяжестью сдавливает грудь и почти лишает дыхания. Юрий Новиков против воли открывает глаза. К счастью, над ним никого нет. Он узнал голос, как и фигуру, что колышется у окна в такт движениям занавески.

– Ты мне снишься? – с надеждой спрашивает Юрий, голос звучит слабо.

– Ты не спишь. Наоборот, еще никогда настолько не бодрствовал.

Страх совершает еще одну попытку вернуться, обдает лицо Юрия Новикова холодом.

– Ты умер, да? – спрашивает он. – Умер сегодня?

– Малыш… Ты всегда мог повеселить. Но сегодня меня надолго не хватит. Я по-прежнему в госпитале, где ты меня и оставил.

Занавесь колышется.

– Тогда сейчас ты выглядишь даже лучше, – автоматически говорит Юрий Новиков.

– Несомненно, – соглашается Шатун. – Лучше быть сгустком воли, пусть полупризрачным, чем овощем.

В последнем слове сквозит насмешка. Или угроза. Или все вместе. Это, конечно, Шатун. Занавеска колышется, темный ветер в его спальне.

– Я так о тебе не думал, – защищается Юрий.

– Забудь. Я не в обиде. А сейчас вставай.

– Зачем?

– Встань и подойди ко мне.

Юрий поднялся. Темный ветер…

– Хорошо.

Он двинулся вперед. Но с каждым шагом морозящий страх все более опустошает его, ноги тяжелеют, будто прилипая к полу, да только ослушаться он боится еще больше. Наконец Юрий остановился.

– Еще.

Сделал шаг вперед.

– Еще…

Юрий подошел почти вплотную. Встал. Короткий спазм тошноты – от близости покачивающейся фигуры, сквозь которую увидел что-то чуждое и непозволительно интимное одновременно.

– Еще.

Юрий сглотнул.

– Остался всего шаг. Не бойся. Тебе больше не придется бояться.

– Но…

– Когда-то я обещал взять тебя с собой. Время пришло.

Тикают настенные ходики?

– Куда «взять»? – хрипло вымолвил Юрий, озираясь по сторонам.

– Да. Ты правильно понял. Просто делай шаг вперед.

– Что?!

Новый спазм тошноты. Юрий сделал глубокий вдох и… Вдруг ему показалось, что он и вправду начинает понимать. Скосил глаза: его опостылевшая спальня, где можно только лежать и жалеть себя, логово пораженца, лузера; утро, за которым ничего не будет, ничего не ждет, ему нечего терять…

– Да-а, – протяжный вздох. – Теперь делай шаг. У меня не хватит сил на объяснения – просто войди в меня, и все поймешь.

– Как?

– Как входят в воду.

«Я пропал», – успевает мелькнуть в голове у Юрия. Но впервые инаковость другого вдруг больше не выглядит такой непреодолимой, даже напротив, в этом есть что-то соблазнительное…

– Зачем? – все еще задаются вопросом остатки рационального Юрия, хотя по ногам уже прошлась легкая пружинящая искра. – Почему?

– Потому что это был всего лишь фальстарт.

7

Меньше чем через пару часов, когда вокруг уже пело солнечное утро, показавшееся Юрию Новикову прекрасным, он стоял перед насосной станцией «Комсомольская». Теперь, как и обещал Шатун, он знал многое. Не все, конечно, но они еще поговорят. Главный приз ждал его внутри. Небольшая вещица, о которой, к счастью, забыли, когда, взорвав дверь, извлекали из станции Шатуна. Когда преданная Раз-Два-Сникерс спалила громиле мозги. Безделица, что смастерил один блаженный чувачок из Деденево, шкатулка с балериной, танцующей блюз. Валяется, возможно, поломанная, где-то в темноте. Но в этом мире все складывается к лучшему, если вы на правильном пути. И когда он ее отыщет, эту безделицу…

– Да нет, ее уже не надо чинить, – пробормотал Юрий Новиков. – Она жива и ждет… Ждет. Потому что это был только фальстарт.

Он прыснул, а потом на губах застыла эта новая улыбка. В ее ошалелости нет и намека на прежнее безволие. Напротив, даже присутствует некий шарм. Таким улыбкам невозможно противостоять. В них есть что-то непререкаемо победное. Знающие люди могут подтвердить, что не раз видели подобное. Но только у одного человека. Так улыбался Шатун.

– Фальстарт, – растягивая звуки, произносит Юрий Новиков. И вдруг по-приятельски кивает Великой-и-загадочной насосной станции «Комсомольская». – Всего лишь фальстарт. Но теперь мы сыграем по-настоящему.

Он толкает новую, навешенную после взрыва дверь. Пора идти вперед, пересекать границу. Всего лишь мгновение темное сырое помещение станции кажется ему распахнутой утробой зверя. Он входит в нее. Пересекает границу. В нескольких километрах отсюда в палате для проблемных госпиталя Святых Косьмы и Дамиана Шатун впервые делает тяжелый вдох. Трофим в страхе косится на него, пытаясь отодвинуться подальше. Слушает тишину. Мрачно озираясь, шепчет:

– Каменная баба уже здесь…

Глава 4

Фавориты луны

1

– Ну как ты, братец?

В вопросе Хомы беспокойство. Он раздвигает веслом камышовые заросли, видит лодку, в которой укрыл прихворавшего Брута. Третью неделю сам не свой. Бедолага. Да, попали они в передрягу. Влипли так влипли. Видимо, мерзкая хворь, что передалась с отравленной книгой, не прошла еще окончательно. Яд, конечно, изготовил мастер гибельных зелий. Задержись они, как собирались, хоть на полчаса, смертельная эссенция уже бы улетучилась, и никто ничего бы не понял. Все шито-крыто. Да только им это знание ни к чему! Хорошо еще, братец Брут держал в руках книгу совсем недолго, а то, не ровен час, отправился бы вслед за монахом.

Хома во всем винил себя. Свою жадность. Это ему на Пироговских причалах попался благодетель, охочий до редких книг. Да еще в трактир пригласил. Как маслено блестел его взгляд. За «Деяния Озерных Святых» был готов уплатить любую сумму, коллекционером сказался. Только обещанием дело не ограничилось. Хома помнит, как с трудом сдержал жаркую дрожь, не подал виду. Часть сказочного гонорара коллекционер выдал авансом, лишь только сговорились. И аванс этот превышал все, что они с Брутом заработали за год. Кто ж тут устоит?

– Братец…

Так как ответа не последовало, Хома решил, что его напарник спит. Что ж, сон сейчас ему – благодетельный лекарь. Некоторое время назад Хома спрятал вторую лодку из их великолепного катамарана в густых зарослях камыша, а сам направился на другой берег. В крохотном сельце напротив обитал знакомый травник, что умел держать язык за зубами, да и новостями пора было разжиться. А они становились все более удручающими. Влипли братцы, влипли.

Брут противился всей затее с самого начала. Не хотел обирать блаженных людей, книжники – они ж как малые дети.

– Да послушай, никто не пострадает, – настаивал Хома. – Дело плевое, невинная шалость. Подходим ночью, монахи спят в своих кельях, забираем книгу, где указали, и только нас и видели.

– А если не спит? – насупился Брут.

– Кто?

– Я про этого брата Фекла только хорошее слышал. Мы ж не грабители какие.

Хома рассудительно почесал подбородок.

– Да, тут ты прав, – согласился он. – Мы Озерные братцы, фавориты луны, – и подмигнул своим правым глазом, тем, в котором всегда жар стыл. – О нас только говорят, но никто не видел в лицо.

Брут кисло посмотрел на него. Хотя бы это было правдой. Братцы Хома и Брут полагали, что умение до неузнаваемости изменять внешность у них наследственное. Так ведь и заказчик-коллекционер лица Хомы не видел. А Брут на переговорах вообще предстал согбенным старикашкой. Под конец Хома даже забеспокоился, не переборщили ли они с образом, так и клиента спугнуть можно. А такой поиздержавшимся братцам до зарезу был нужен. Брут собрался было что-то сказать, Хома перебил его:

– Кроме грабежа и насилия. – Так когда-то очень давно, став напарниками, они пообещали друг другу. – Все помню, принципов наших не нарушим. Но слушай сюда, братик… Человек… заказчик упомянул, что наш монах до сидра жаден…

– Кто? Брат Фекл?!

– Ну а кто ж?! А если чего покрепче перепадет, тоже не побрезгует. Короче, засыпает, мол, прямо над книгами. Мертвецким сном. А то, бывает, прямо на полу.

– Не знаю…

– Нам только книгу из-под него потянуть, и готово. Не обидим блаженного. Хотя у нас с Возлюбленными старые счеты.

Брут хмуро кивнул. И это было правдой. Настрадались они в свое время от монахов.

– Ладно, – нехотя сдался Брут.

– Вот и хорошо, – просто сказал Хома.

Так всегда бывало. Рано или поздно они договаривались. Только Хома знал кое-что про младшего кровного брата: Брут не был слабее, скорее, покладистей. Внутри доброжелательного улыбчивого Брута, что так нравился девкам на ярмарках и не воспринимался всерьез деловыми людьми, скрывался кремень, сталь. Эта обманка, двойное дно, стальной стержень не раз выручали братцев, не говоря о том, что жило внутри Брута тайно. Но с этой книгой все вышло… Тут уж разборками с лихими людишками не ограничится. Хома впервые пожалел, что не послушался младшего брата.

«Выкинуть ее к чертовой матери, – порой думал он, – да и податься куда от греха подальше».

Лодка уткнулась носом в илистый берег.

– Бру-ут.

Его брат и напарник не спал. Хома захлопал глазами, и у него сжалось сердце. Похоже, мерзкая хворь все же доконала младшего. Вокруг были разбросаны какие-то листки, что прихватили с собой из Озерной обители. Брут склонился над книгой и что-то писал, тут же зачеркивая. Лицо его пылало жаром, он ничего не видел и не слышал вокруг себя. Мерзкая ядовитая книга сделала свое дело: похоже, братец Брут свихнулся.

2

Федор ждал. Его глаза были прикрыты, а указательный палец покоился на спусковом крючке оружия, упрятанного в складках плаща. Он был готов к любому развитию событий и старался не думать, почему неизвестный ночной гость ведет себя настолько странно. Позже. Он подпустит его как можно ближе, застанет врасплох и получит ответы на все вопросы.

Плеска воды за кормой почти не послышалось, когда тот по-кошачьи мягко перепрыгнул в его лодку. Сразу же застыл, в руках фал, чтобы не упустить свое суденышко. Затаился, не нападает. Осторожно кладет смотанную веревку. Пристально глядит на лежащего Федора, словно не зная, как поступать дальше. «Либо делай то, за чем пришел, либо не стоило начинать», – мелькает холодная мысль. Но следом приходит другая: «Я думаю неправильно: он не испугался ночного канала, а сейчас проявил нерешительность? Здесь что-то не так».

И снова на миг всплывает мутный неявный образ: распавшееся русло канала и заградительные ворота, из-за которых прибыл странный визитер, как древние грозные башни, стерегущие неведомые границы. Что происходит?! Федор с неприятным удивлением обнаружил, что понадобилось некоторое усилие, чтобы вернуть прежний контроль.

«Как-то ты и впрямь мелковат для головореза из лихих людишек, что потрошат купцов. Хотя внешность обманчива, и тут не стоит обольщаться».

Еще Федор успел подумать, что и тот видит перед собой совсем зеленого беззащитного юнца. Обманчиво первое впечатление, и никому не стоит обольщаться. Неизвестно, какой монстр может скрываться в милом, внешне беззащитном существе.

Наконец тот, крадучись, двинулся вперед. Стараясь быть бесшумным, подобрался к Федору. Дыхание прерывисто. Склонился над ним. И опять замешкался. Не уловил медленного движения, когда ствол ТТ чуть раздвинул полы плаща. И все же Федор пока ждал. Но вот рука с ножом двинулась к его горлу, через мгновение будет на месте. Ствол еще сместился, нацеленный ровно в голову противника. Теперь жизнь ночного визитера висела на волоске; чтоб перерезать его, оставалось лишь спустить курок. Но… лезвие не ушло в сторону с замахом, не резать, а лишь наметить угрозу. Он не убийца, и только это спасло ему жизнь. Федор открыл глаза.

– Не поранься, – спокойно сказал он.

– Что?! – последовал вскрик. Рука дернулась обратно как ошпаренная, затем с опозданием попыталась вернуться, лезвие заплясало в воздухе.

Только сегодня монстры остались без поживы. Федор сморгнул, изумление даже не успело овладеть им.

– Я буду быстрее, – словно на автомате пояснил он и показал ствол. – Ты уже труп. Поэтому перестань махать своей бирюлькой.

Федор резко поднялся, уселся поудобней и, не глядя на своего противника, мягко спустил курок из боевого положения, поставив оружие на предохранитель. Помолчал. Затем все же коротко вздохнул:

– Ну и что все это значит?

Наконец посмотрел на своего визави. Тот убрал нож, отпрянул и не произносил ни звука. Федору показалось, что он уловил смущение, но, возможно, лишь показалось. Так и не удостоившись ответа, он покивал:

– Хорошо, я скажу. Эм пятьдесят семь. Знаешь, что это?

Тот как в рот воды набрал. Федор покачал пистолет в руке.

– Эм пятьдесят семь значит, что это оружие модернизировано. Видишь рычажок? – сухо поинтересовался он. – Флажковый предохранитель. Блокирует ударно-спусковой механизм. – У Федора слегка дернулась щека. Стоит признать, неожиданный визитер изрядно обескураживал. – В оригинальной конструкции ТТ этого нет. Не вдаваясь в подробности, в числе прочего сводит к минимуму вероятность самопроизвольного выстрела. Оружие старое, иногда такое случается, шептало могло быть изношенным… – Он осуждающе покачал головой и заговорил с нажимом: – Ты понимаешь, о чем я? К чему все это рассказал?! К тому, что тебе очень сильно повезло.

Федор спокойно встал и сделал шаг вперед. Лезвие ножа опять заплясало в воздухе, потом опустилось.

– Уже лучше, – похвалил Федор. – А теперь скажи мне, что юная дама, пусть и переодетая в мужское платье, делает ночью на канале…

Щеки вспыхнули. Смятение, но молчит…

– …где технически неисправное оружие – самая малая из твоих проблем? Что, язык проглотила?!

Нет ответа. Прерывистое дыхание. Взгляд затравленный и яростный одновременно. Взгляд волчонка.

– Я ведь задал вопрос. Или мне пристрелить тебя, как воришку?

Она плотно сжала челюсти. Взгляд стал наливаться свирепостью. Но тут же глаза ушли в пол. Даже не девушка – девчонка. Вырастет красоткой, если не перестанет себя так вести.

– Я не воришка, – сумел разобрать Федор в нечленораздельном бормотании, сдобренном хрипами.

Он посмотрел на нее и довольно жестко произнес:

– Не мямли.

Она вдруг гневно фыркнула, дерзко, даже надменно подняла голову:

– Не воришка! Понял?!

Федор усмехнулся. Покивал.

– Хорошо, давай попробуем сначала, – предложил он. – Зачем пожаловала? Да еще с ножом в зубах. Пиратских книжек начиталась?

Она потупила взор, как-то странно озираясь.

– Как звать-то? – смягчаясь, спросил Федор.

– Никак! – теперь еле уловимый всхлип, который, однако, тут же подавили.

«Этого еще не хватало, – подумал Федор. – Ну да, у нее такой возраст, постоянная перемена настроения».

– Что ж, – он пожал плечами, – интересное имя… Ну и ответь, Никак, чем обязан? Что ты делаешь в моей лодке?

– Все равно не поймешь.

– А ты попробуй.

– За тобой приплыла!

Федор сморгнул:

– Никак… У меня нет времени ни на грубость, ни на глупости.

– Это правда. Но ты не поймешь. Пока не поймешь.

– Ну хорошо, допустим… И зачем ты за мной приплыла?!

– Потому что мне больше некуда идти!

Снова всхлип. Теперь громче. Быстро отвернулась. Ненадолго.

– Потому что видела кое-кого. Но потом поняла, что это не она, а ты.

Он посмотрел на нее с сомнением:

– А по-русски можно?

– Говорю же, пока не поймешь. Ты ведь не местный и не знаешь, как все там за воротами…

Федор попытался обдумать услышанное и понял, что у него не выходит.

– И поэтому ты заявилась с ножом?

Она кивнула. А потом как-то странно посмотрела на Федора – может быть, мелькнувшие детское благоговение и страх ему лишь привиделись.

– Ну не поэтому… А потому, что ты умеешь делать Лабиринты.

3

– Что я умею делать? – спросил Федор.

– Я знаю, ты не поверишь, но это так.

– Прости, ты сказала «лабиринты»?

Она кивнула.

– О чем ты? – Федор все более пристально разглядывал странную гостью. Он знал лишь нескольких мужчин, которые осмелятся выйти на канал после заката, а тут девчушка, совсем ребенок. Если отбросить предположение, что она не в себе, что пока давалось все сложнее, то у нее должны быть очень веские основания оказаться здесь. Федор вдруг вспомнил симметрично склоненные друг к другу сигнальные дымы на бакенах и с неприятным удивлением почувствовал, что спину и затылок стянула гусиная кожа.

«Ты ведь не местный и не знаешь, как там, за воротами».

Он нахмурился, а потом, словно отгоняя дурное наваждение, спросил:

– Это что – какая-то игра?

– Да, я тоже боялась поверить. Это так невероятно! Я знаю только одного человека, создавшего Лабиринт, но он… Он сейчас…

Она замолчала, опять как-то странно озираясь, на миг ее лицо сковала печаль, затем затараторила:

– Так хорошо, что я тебя нашла! Хоть ты оказался совсем не таким. Совсем не похож…

«Она сумасшедшая, – мелькнуло в голове. – Просто сумасшедшая девчонка».

И тут же откуда-то из-за ворот будто накатила волна одобрения, словно что-то большое и бесформенное, таящееся во тьме, обрадовалось подобному строю мыслей, – конечно, сумасшедшая! – обрадовалось и теперь сулило легкий выход: «Сумасшедшая – этим все и объясняется. И теперь только забрать у нее нож и…»

На лбу внезапно выступила испарина. Девочка внимательно смотрела на него.

– Ты ведь меня не обидишь? – неожиданно попросила она.

Федор протер лоб: а ведь там, за воротами что-то очень… Он посмотрел на девочку, попробовал ей улыбнуться: «Я опять думал неправильно: сумасшедшему не выжить на ночном канале и нескольких минут. А она здесь. Возможно, немного не от мира сего, необычная, возможно, очень необычная, но именно поэтому ей есть что мне сообщить. И еще кое-что, кое-что очень важное…»

(Сигнальные дымы, склоненные друг к другу, были невозможны.)

Он тихо усмехнулся и бросил пристальный, потяжелевший взгляд в густую тьму за воротами. «Кем бы и чем бы ты ни было, ты только что выдало себя. Я не знаю, что ты такое, но грязный почерк всегда одинаковый. – Федор поморщился и снова усмехнулся, подумав о девочке. – И похоже, мы с ней на одной стороне. Вот что по-настоящему важно».

Он обернулся к своей гостье. Девчонка все еще была как сжатая пружина.

– Рассказывай, – кивнул ей Федор.

4

– Лабиринт капитана Льва и его сон, объявленный Священным, – как в горячке, пояснил Брут.

– И что? – нетерпеливо отмахнулся Хома.

– Об этом здесь. – Брут потряс листками. – Монах начал догадываться…

– Братик, ты о чем?