Канал имени Москвы. Том 2

(«В родной Дубне?! Господи, а ну прекрати немедленно, о чем ты думаешь…»)

(«Вспоминай. Ведь ты видел что-то очень необычное».)

Сейчас, сейчас он попытается отгрести, насколько хватит сил… Сейчас. Взгляд опять остановился на бутыли. По ней ползла оса…

Нет! Не позволяй больному сознанию играть с тобой.

Это, конечно, не лучший вариант – провалиться в долгое забытье посреди Икшинского водохранилища, в двух шагах от Темных шлюзов, но другого ему не оставлено. Федор обернулся – перед глазами все затуманено…

«Древние строители мастерски использовали для русла канала естественные водоемы, расширив их и назвав „морями“». Откуда это? Федор тряхнул головой. «Критическая теология», что преподавали в Дубнинской гимназии? Этот мальчик в нем, незатейливый паренек из Дубны, оказался крепок и вовсе не собирается уходить насовсем. И может, это хорошо. Может быть, это самое главное. Но было кое-что, о чем не знали авторы школьного учебника. Федор смотрел на башенки заградительных ворот, разделявших водохранилище, на уходящий вдаль водный проход между ними, и вдруг откуда-то всплыла неясная мысль о грозных сторожевых башнях, поставленных стеречь древнюю границу между…

«Между чем и чем?»

(Там, за воротами, лежит нечто иное.)

Яд. Это все яд играет с ним. Перед его глазами просто техническое сооружение, созданное в том числе для аварийного разделения различных участков водохранилищ, и таких на канале несколько. Федор крепко зажмурился. Веки были горячими и, подобно губам, становились все более тяжелыми. Снова открыл глаза: «Вспоминай! И главное, что ты там увидел?»

Тревожная мысль несколько проясняла сознание. «Что-то намного более важное, чем фантазии про древние границы…»

Федор покачнулся. Двинулся на корму, совершая осторожные шаги. Добрался до уключин рядом с румпелем, где находилось самое узкое место кокпита. Там, упершись ногами в основание сиденья рулевого, можно было грести в одиночку. Ему оставили два облегченных весла, но это так, смех да и только, скорее, для маневра. Надеяться долго управляться в одиночку на весельном ходу с такой лодкой… Он уставился на весла – и неожиданно для себя прыснул. Другое дело парус, но на фарватере, в отличие от берегов, где гулял легкий ветерок, лежал абсолютный штиль.

– Чем богаты, тем и рады, – глубокомысленно изрек Федор. Помолчал. И хоть уловил нотку деловитого идиотизма в собственном голосе, все же сумел подавить повторный приступ истерической усмешки. Похоже, яд уже взялся за него, и следует поспешить. Федор опустил весла в воду и тут же, чуть сощурив воспаленные глаза, посмотрел вдаль,

(флюгер)

между двумя заградительными башенками.

«Там будет ветер, за воротами. Там всегда дует постоянный, вовсе не рваный, даже по берегам, стабильный ветер с Пустых земель». Да, это он вспомнил. Только этого недостаточно. Водный путь, русло канала, как медленная мерцающая река посреди неподвижных озер. И вот здесь что-то очень важное: «Что же ты видел? Что именно?!»

3

Сразу за Икшей канал резко отворачивал на юго-восток, делая длинный зигзаг через цепь водохранилищ, по дну которых было проложено его русло, а Дмитровский тракт здесь уходил вправо, пересекая водораздел почти по прямой. Где-то там, далеко впереди, уже совсем рядом с Москвой, канал и тракт, бегущие от самой Дубны параллельно друг дружке, встретятся снова. Правда, ненадолго. Всего лишь на длину широкопролетного моста через рукотворное Клязьминское море. Федор бросил взгляд на тракт, над которым стелилась пока еще слабая неприветливая дымка, и постарался не думать о мосте, хотя именно туда сейчас лежал его путь. Не думать об обрушенных в воду конструкциях, о стонущих перекрытиях и колючем темном ветре, в чьем завывании чудились голоса похуже, чем голоса стаи волков. Ну если только в том смысле, что лодка Петропавла,

(Ева)

скорее всего, уже миновала это место. Вряд ли Петропавел сочтет нужным останавливаться и ждать. Он знает свое дело. И знает, что там, у исполненного зловещей славы поселка Водники, где начинался мост, и в особенности на противоположном берегу («Буревестник, – подумал Федор. – Так когда-то называлось это место»), в дремучих старых лесах, где сами деревья будто злобно следят за вами, было что-то, возможно, даже более плохое, чем на Темных шлюзах. Федор все еще смотрел на тракт.

– И несколько дальше по каналу… – пробормотал он. – За мостом…

Сразу за мостом открывалась широкая заводь, Хлебниковский затон, где на последнем приколе спали вечным сном корабли, давно покрытые ржавчиной и частично затонувшие. И вот среди этих судов, и маскируясь под них… Он подергал щекой – об этом тоже сейчас не стоит думать. Очевидно лишь, что Петропавел не станет там задерживаться.

Это Федор вспомнил.

Но оставалось еще Пироговское братство. Точнее, та часть Свободных капитанов, что откололась от братства, все глубже погружающегося в религиозную истерию, нагнетаемую монахами. Вроде бы они перебрались на Химкинское водохранилище или вернулись в Пирогово, об этом Федор не знал наверняка. Но, возможно, Петропавел решит сделать передышку и воспользуется гостеприимством капитанов. И тогда появлялась слабая надежда, что Федор успеет нагнать их. Успеет увидеть Еву прежде, чем вновь окажется на мосту.

Он улыбнулся, вздохнул и опять посмотрел на Дмитровский тракт. Как быстро все менялось – дымка уже заволокла подъем, по которому взбиралось заброшенное шоссе, и чахлые деревца по обочинам утонули в ней. Дальше высоких деревьев не будет, лес редел, Пустые земли находились совсем близко. Но в районе тракта их пояс был крайне узким, и еще до Клязьмы, до Водников леса начинались снова. И вновь начинался туман.

«Ты ведь как-то побывал там. – Этот голос, наверное, больше не принадлежал бате, наверное, он сам говорит с собой, но почему тогда в тоне сквозит еле уловимая издевательская насмешка? – В месте, где закончатся иллюзии? И был в заводи среди спящих кораблей. И там видел кое-что. Видел, как это, маскирующееся под корабли где-то в наибольшем их сгущении, стало оживать… Вы тогда справились, и нападение настигло вас уже на мосту. И вот там,

(Лия)

(Хардов)

(все теперь связано, молодой гид)

когда все, казалось, осталось уже позади…»

– Там была смерть, – прошептал Федор.

«Ага. Но как потом, позже, выяснилось, не твоя. Там ждали две смерти, но одна опять осталась без поживы».

Федор смотрел на Дмитровский тракт. Это был короткий путь. Нехоженый, запечатанный, древнее шоссе, теперь закрытое для живых, и решись он на него… Застывший взгляд Федора потемнел, каким-то холодком повеяло по лицу. Мрачные тени уже полностью заполонили тракт. И где-то там, в самой глубине этой тьмы, или в самой глубине Пустых земель, словно нечто догадалось о его раздумьях и теперь ждало. Затаившись и вовсе не выдавая своего вожделения, лишь тихий зов становится все более алчным.

Федор провел рукою по лбу, и тень отступила. Будто наваждение прошло. Вокруг был солнечный день, и старое шоссе, над которым привычно стелился туман. Федор бросил еще один взгляд на тракт: когда-нибудь ему предстоит пройти по этой дороге. Но не сейчас. Лодка ждала. И он выбрал круговой путь по воде.

4

Едва лодка вошла в Икшинское водохранилище, ветер на фарватере стал стихать и движение замедлилось. Потом парус заполоскало, и он обвис окончательно. Впереди, где ветер разгуливался вовсю над поверхностью рукотворных морей, особенно на Клязьме, могли ждать почти метровые волны. Но здесь приходилось довольствоваться тем, что есть. До заградительных ворот, пересекавших водохранилище, оставалось не менее трех километров. Федор чуть повернул к берегу, парус начал оживать; от берега – и ветер терялся. Ничего другого не оставалось: дуло лишь по берегам, хотя и не хотелось туда приближаться, пришлось рулить к берегу. Эти «три километра» несколько удлинялись; судя по всему, придется двигаться галсами, подлавливая ветер, а затем, постепенно отруливая, он вновь найдет фарватер и пройдет сквозь ворота, охраняющие Икшинское море. Приближающаяся полоска суши выглядела все неприветливей. И хоть никаких признаков угрозы он не обнаружил, что-то было не так. Какая-то неправильная тишина?

«Запомните, мальцы: порой главной угрозой как раз таки и является отсутствие ее явных признаков. Запомните, и, возможно, когда-нибудь это спасет вам жизнь». Кто это говорил? Федор усмехнулся: он сам. Это его слова. И сейчас он их вспомнил. Что ж, уже неплохо.

Федор рулил к берегу. Тихо, лишь слабый плеск, и легкий ветерок играет листвой. Однако… Он больше не мог игнорировать это неявное, еле уловимое, но неприятное чувство, что за ним наблюдают. Мутноватые сигналы все нарастали. Ощущение чужого пристального и, скорее всего, недоброжелательного взгляда, таящегося в этой листве на берегу. Он здесь не один? Дикие? Неожиданно поймал себя на том, что глаза опять проводят инвентаризацию оставленного ему. Прежде всего оружия. Два ствола. Калашников, в отличном состоянии – если бы Федор не знал, какая это ценность на канале, можно было бы предположить, что автомат хранился себе где-то в ружейной комнате и еще ни разу не был в деле. И надежный пистолет ТТ. Еще до того, как отправиться в путь, Федор проверил, не сбиты ли прицелы, разобрал и собрал оружие, протер его промасленной тряпкой. Понял, что эта процедура оказалась сродни медитации, возвращала рукам силу и проясняла голову. Особенно после встречи с Хароном. Также ему оставили масляный фонарь, защищенный прочным стаканом, пару мощных факелов, горелку, армейский штык-нож, немного провианта – сухпай – и немного воды. На канале было достаточно мест, где можно было пить забортную воду, и сейчас он о них вспомнил. Интересно, но Тихон не оставил ему карты и каких-либо письменных рекомендаций. Федор подумал, что, наверное, знает почему. Собственно говоря, ему хватило бы только оружия – воду, пищу и огонь он смог бы добыть себе сам.

5

Камни полетели с берега, когда он уже ничего не мог сделать. Лишь резко отвернул к открытой воде, но было уже поздно.

Первый камень угодил в мачту, до заградительных ворот оставалось метров восемьсот. Федор поднял калашников, имитируя подготовку к стрельбе. В ответ с берега посыпался град камней. Расстояние до лодки было приличным. Вряд ли Дикие додумались пользоваться пращами, и сила, с которой летели камни, ужасала. Прямое попадание в голову могло стать роковым.

«Не хотел бы я с ними встретиться на берегу, – успел подумать Федор. – Они в состоянии разорвать голыми руками».

Федор быстро закрепил румпель и бросился на дно лодки. Хоть они и обладали нечеловеческой силой, к счастью, меткостью не отличались. Еще немного, и он вышел бы из поля обстрела. Но движение лодки начало замедляться. А потом прилетело это. Федор не сразу понял, чем оно оказалось. Осиное гнездо, словно трухлявый гриб, развалилось на части, ударившись о борт. Еще один камень угодил в мачту. Первые взбудораженные осы пока еще копошились вокруг своей оси, ползали, сбитые с толку. Вот как они выманивают своих жертв. А может, и приканчивают. Федор понял, что счет идет на секунды. Рука осторожно, чтобы не сердить насекомых («Крупные, – мелькнуло в голове, – слишком крупные»), потянулась к промасленным тряпкам, которыми он недавно протирал оружие. А потом пальцы нащупали мешочек с лекарственными травами, аккуратно вскрыли его. Споры сатанинских грибов с Гиблых болот и с Сорочанских курганов – требуется совсем немного. Если бросить щепотку в костер, когда ночь заставала в лесу, то вокруг на десятки метров не будет ни одного насекомого. Вместе с дымом – это их отрубит. Сам не замечая как и почему, Федор прошептал:

– Ветошь… Давай. Быстрее…

Умудрился зажечь одну тряпку, тут же от нее подпалил следующую. Ничего не оставалось, как обмотать ее вокруг руки. Смотрел, будто в замедленной съемке, насколько нехотя занимается огонек. Больше, надо больше и быстрее. Сунул в огонь свободные концы, вроде бы дело пошло, но надо быстрее, надо больше дыма…

И тогда осы напали. Целое облако. Первый укус был нанесен в изгиб локтя, и рука дернулась так, будто к ней приложили раскаленный металл.

«О дьявол… Невероятно сильный яд».

Но больше ему не оставалось времени на раздумья. Лицо, шею и все открытые части его тела словно покрыла огненная лава. Осы жалили, и мгновенно весь мир вокруг стал невыносимой атакующей болью. Инстинктивно захотел было прыгнуть в воду, но в случае попадания камня он отключится, пусть и на несколько секунд, и тогда все – конец. Федор чуть притушил тряпки – сразу же повалил густой дым – и кинулся в носовую каюту. Укрыться там. Едкий дым тут же стал заполнять пространство. Еще несколько укусов он, наверное, даже не почувствовал. Лопающиеся споры грибов наполнили дым характерным тяжелым маслянистым запахом. Осы, что были на нем, сделались вялыми, потом начали отваливаться, сонно падали на дно лодки. Камни уже не долетали, плюхались в воду, лодку сносило к фарватеру и к заградительным воротам.

«Господи, ведь это просто осы, – подумал Федор. – Какая нестерпимая боль…»

Все тело горело. Места укусов с зияющей точкой по центру покраснели очень быстро. Просто осы, как нелепо… Но Федор не мог себе позволить сидеть здесь. Надо было избавиться от ос. Он приоткрыл дверцу и бросил дымящиеся тряпки. Глаза резало, и они начали слезиться. Собрать, быстро собрать всех ос, пока они сонные. Он так и поступил. Затем снова открыл дверцу, выглянул. Камнепад прекратился, но Дикие так и не показали себя. Ладно, сейчас не до них, на таком расстоянии они больше не опасны. Тлеющая ветошь грозила новым возгоранием. Федор осторожно выбрался на палубу. Осы перестали быть агрессивными, но неизвестно, надолго ли. И первым делом он вышвырнул за борт развалившееся гнездо. Затем с какой-то детской мстительностью принялся давить ос. Понял, что ни к чему это, собрал каждое насекомое, каждую ужалившую его тварь и бросил туда же. Скорее всего, основную часть ос отпугнул дым. Лодку все еще сносило к заградительным воротам, но вот-вот она встанет.

Федор вдруг схватил автомат и, не особо прицеливаясь, дал очередь по ближайшей зеленке на берегу. Выстрелы не только разорвали эту тишину и не только вспугнули птиц. Дикие, или кто там, молниеносно шарахнулись в сторону леса, так и не показавшись, словно передвигались на четвереньках. Но Федор увидел не только быстрое движение в листве, он почти физически ощутил их страх, животный панический ужас.

Он опустил ствол, поставил оружие на предохранитель. Затем развернулся и посмотрел в сторону заградительных ворот, куда все медленнее несло лодку.

И тогда он это увидел.

6

Этого не могло быть. Возможно, причиною был едкий дым, воздействие грибных спор, слезящиеся глаза или яд ос, который начал действовать очень быстро. Но… Русло канала, мерцающая река медленно катила свои воды, уходила сквозь заградительные ворота вдаль и там… А там она раздваивалась. Такого не могло быть – канал через цепь водохранилищ нес свои воды в сторону Москвы. Направление было единственным.

Но он это видел.

(Нет! Ты видел намного больше.)

* * *

«Вспоминай! Ведь ты видел что-то еще. Намного более важное и…»

– Невозможное, – хрипло произнес Федор.

Он уже приготовил себе лекарственный раствор. Заткнул плотной пробкой бутыль, стараясь не расплескать ценную воду; поставил ее на место. От озноба его начало трясти, а локоть, куда был нанесен первый укус, не просто распух, под изгибом словно висела сумка, наполненная жидкостью. Яд этих тварей оказался сильнейшим аллергеном. Ему не хотелось думать, что творится с лицом, огромные, тяжелые и будто пустотные губы красноречиво говорили обо всем.

«Русло распалось на две еле заметных мерцающих реки. Но видел ты не только это».

(Флюгер.)

(Сигнальный дым показывал направление ветра.)

Федор поднес ко рту лекарство. Еще раз слабо огляделся по сторонам – интересно, через сколько он уснет? Но медлить больше нельзя. Лодка неподвижно стояла на фарватере на безопасном расстоянии от берега и от ворот. И больше он никак позаботиться о себе сегодня не мог.

Федор залпом выпил смесь. Она оказалась неприятно землистой консистенции и очень горькой. Пришлось крепко сжать челюсти, чтобы его не стошнило.

Там, за воротами, начинался ветер. Это так. Именно это он и видел.

(Сигнальный дым на бакене. Флюгер.)

Не только как русло канала по непонятной причине распалось и уходило вдаль двумя потоками. Но и несколько ближе, где всегда, отмечая фарватер, покачивается на воде бакен. Тонкая темная струйка, склоненная к бакену, означала две вещи: что ветер достаточно свеж и что кто-то из пироговских недавно побывал здесь. И вот в тот короткий момент, пока лодка еще двигалась, он успел увидеть в проходе между воротами второе русло. И второй бакен, которого там никогда не было.

Что ж, за время его долгого отсутствия многое могло поменяться.

– Кроме законов природы, – с трудом шевеля губами, сказал себе Федор.

Расстояние между двумя бакенами было совсем невелико, а ветер очень свеж – сигнальная полоска дыма поднималась над водой под острым углом. А вот струйка дыма над вторым бакеном тоже показывала направление ветра, очень свежего, только… была развернута в противоположную сторону.

Вот что именно он успел увидеть. И это было неправильно: два бакена покачивались на волне и выглядели при этом абсолютно одинаково, только… зеркально, словно один являлся отражением другого.

Озноб еще раз затухающей волной прошелся по всему телу. Федор неожиданно зевнул – лекарство начинало действовать.

Картина русла канала, расходящегося вдаль двумя мерцающими реками, была невероятно красивой, но странной, ненормальной. И все же не исключала попыток рационального объяснения: необычность освещения или сильные потоки воздуха, появление нового подводного течения на худой конец, что угодно, только… Это не просто неправильно. Полоски сигнальных дымов над бакенами зеркально, с пугающей симметрией склоненные друг к другу, были невозможны.

Федор начал проваливаться в сон. И эта неприятная мысль, словно нащупав щелочку болезни, вновь прокралась в сознание: «Там, за воротами, лежит что-то иное. Как кошмар у границ твоего сна. Древних границ, о которых лучше не знать. Что-то невозможное и совсем иное».

7

Ева тоже думала о заградительных воротах. Только лодка Петропавла прошла уже вторые из них по водоразделу, строители же канала дали им порядковый номер 114. Эти ворота разделяли два водохранилища: оставшееся за спиной Пяловское и то, что впереди, Клязьминское. Однако, едва выйдя на широкую воду Клязьмы, Петропавел вынужден был свернуть в смежное с ним Пироговское море, потому что прямо по курсу обнаружился блуждающий водоворот.

Ева облюбовала себе место на носу, ей нравилось ощущение, когда лодка взлетала на волну, а потом падала, и оказалось, что ее совсем не укачивает. Петропавел накинул ей на плечи мягкий теплый плед, и Ева с благодарностью посмотрела на него. У старика были очень живые и очень веселые глаза и интонации голоса прямо как у Тихона, так что Ева сразу почувствовала к нему расположение.

(Не сразу. Только после того, как прилетел Мунир. А до этого…)

Он даже обращался к ней «милая», и в этом не было ничего наигранного, старик вовсе не собирался никого копировать.

Еще до подхода ко вторым заградительным воротам, на отрезке канала между водохранилищами, путь им преградила плоскодонка, и человек в желтой повязке на голове потребовал уплатить ясак.

– Гиды не платят ясак, – ответствовал Петропавел. Он попросил Еву уступить ему место на носу и теперь сидел, свесив ноги за борт, и безмятежно грыз яблоко.

– Вы на территории Пироговского речного братства. – Человек в плоскодонке заговорил с нажимом.

– Мне это известно, – улыбнулся Петропавел. – Но нам не нужны услуги лоцмана.

Человек нахмурился, и нечто темное и странное мелькнуло в его глазах, словно он прислушивался к чему-то. Да только не к чему ему было прислушиваться, на плоскодонке он стоял один, в руках видавший виды дробовик.

– Вы на прицеле, – с угрозой заявил он и указал на берег. – Вон там. И там. – Он кивнул на противоположный берег.

– Это мне тоже известно, – со спокойной улыбкой возразил Петропавел. Как ни в чем не бывало откусил яблоко, пожевал, проглотил. – Поэтому выбирай два моих ответа: у меня полная лодка вооруженных гидов. Мы постараемся, чтобы боли вы не почувствовали, но еще до заката вы станете кормом для рыб. – Он с сожалением посмотрел на оставшийся в руках огрызок и бросил его в воду. И тут же доброжелательно добавил: – Второй ответ: нам не нужны услуги лоцмана. Но и неприятности нам не нужны. Мы идем с миром.

Человек в плоскодонке поморщился, только тень уже покинула его взгляд.

– Гиды… нам тоже не нужны неприятности. Вы ведь проходили здесь недавно?

– Совершенно верно, – миролюбиво заметил Петропавел. – А теперь возвращаемся.

– Скажи, а что с той, что живет в Строгинской пойме? – Человек вдруг заговорил быстро, перейдя на гораздо более доверительный тон. – Слышал, ее тень видели на Химкинском море.

– Я не хотел бы сейчас об этом говорить. – Улыбка тут же покинула лицо Петропавла. – Закат близок.

Человек в плоскодонке угрюмо передернул плечами, в его глазах заплясал тревожный огонек.

– Не из суеверия, – пояснил Петропавел. – Просто к закату у них обостряется восприимчивость. Не стоит притягивать лихо. Нам только что пришлось отогнать ее сестру в Пестово.

У того, как при тике, дернулась правая половинка лица, он невесело усмехнулся:

– Эта наша, домашняя, так сказать…

Петропавел кивнул со вздохом, но теперь его взгляд выражал скорее любопытство.

– Ну что, дадите пройти?

Человек в плоскодонке повесил дробовик на плечо.

– Дело ваше. Но дозоры сообщили, что со стороны Химкинского моря сюда движется блуждающий водоворот. И не один. Совсем скоро будет здесь. Прости, но при всем уважении рыб кормить будешь ты.

– Так с этого и надо было начинать, – серьезно сказал Петропавел. – Мы умеем быть благодарными.

– Ну как? – довольно хмыкнул тот. – Теперь тебе нужен лоцман?!

Петропавел лишь молча улыбнулся в ответ. Человек в плоскодонке уже сел за весла.

– Следуйте за мной. Сразу по выходу в Клязьму свернем в Пирогово. Там найдем, где вам переждать. Безопасный ночлег гарантирую.

– А твоя желтая повязка? – вдруг спросил Петропавел. Его команда тоже рассаживалась по местам, гиды превращались в гребцов.

Человек в плоскодонке какое-то время греб молча. Затем снова поморщился:

– Тебе ведь известно, что это значит?! Ни с кем не заговаривайте, лодки не покидаем. Наши дела тебя не касаются, но законы гостеприимства не нарушим. Скоро все изменится, войдет в привычное русло. А пока найдем всем место стоянки в Пирогово, туда не заходят водовороты.

И он впервые разулыбался и мечтательно добавил:

– Благословенное Пирогово – туда не заходит никакая напасть.

Петропавел кивнул, но, отворачиваясь, с сомнением чуть слышно произнес:

– Кроме той, что уже там.

Однако Ева его услышала.

* * *

А потом лодка прошла заградительные ворота, и еще на подступе к ним у Евы закружилась голова и повторилось легкое ощущение дурноты. Только опять она не поняла, что случилось. Еще в первый раз, когда проходили ворота на Икшинском море («Номер сто восемь», – зачем-то сказал о них Петропавел), Ева почувствовала что-то подобное, однако сейчас чувство было гораздо сильнее. У девушки неожиданно участилось сердцебиение, краска, напротив, покинула ее лицо, а руки, шею и спину стянула гусиная кожа. Ева смотрела куда-то прямо перед собой, силясь наконец проглотить ком в горле. А потом она поняла, что, наверное, некоторое время пребывала в чем-то похожем на прострацию. Она сжала ладони – кончики пальцев абсолютно холодные. Да в чем дело-то? Что не так?! И чем было это странное чувство нереальности? Как будто часть ее находится в каком-то другом, возможно, очень плохом месте, и вот в какой-то миг она не могла с уверенностью сказать, какая из двух ее частей существует на самом деле. Испарина выступила на лбу. Ева передернула плечами. Видела ли она что-нибудь необычное? Вроде бы нет. А эта ноющая мутная то ли тревога в груди, то ли?.. Но вроде бы действительно все в порядке. Как и в первый раз, еще на Икше, она действительно не поняла, что увидела. Так, какие-то миражи. Но Ева слышала, что такое частенько происходит на канале.

Правда, в тот самый момент – «ворота 108» – и Ева невесело усмехнулась; она была слишком поглощена скорбью по Хардову. И мыслями о Федоре, даже не зная, радостными или гибельными. Тогда все смешалось у нее в голове и в сердце, ей было необходимо подобрать осколки своего развалившегося мира и попытаться хоть как-то склеить. Так продолжалось до тех пор, пока зябким утром – только она помнит каждое мгновение этого утра – уже на широкой воде не прилетел Мунир, ворон Хардова, и не принес, наверное, самую счастливую весть в Евиной жизни. И все переменилось. Но позже. А в тот день, еще на Икше, она бы и не заметила, что лодка прошла заградительные ворота.