Библиотека счастливых

– …

– Ага!

Похоже, я заткнула рот моей совести.

Тем не менее я, кажется, точно знаю, что она хотела мне сказать.

Началась еще одна сентябрьская неделя, и так началась, что, наверное, лучше бы я снова улеглась в постель после того, что увидела, едва поднявшись. Да-да, сегодня мне не спалось, я встала очень рано и, едва рассвело, наконец-то вышла из дома. То есть вышла я только на террасу, но и это уже большое достижение. Закутавшись в три пуховика, я спокойно попивала свой первый утренний кофе, глядя на заросший сорняками сад, и тут увидела его. Он вышел из своего дома, насупленный, шаркая ногами. Я поднялась и, спрятавшись, стала за ним следить. Он шел по бульвару, наверное, хотел подышать морским воздухом рядом с пляжем.

Не может быть! Леонар – мой сосед? Должно быть, это сон. Кошмарный сон.

Я поморгала, но вскоре пришлось признать, что мне не померещилось, и это не безобидный двойник и не призрак, а в самом деле Леонар, собственной (дряхлой) персоной.

Прошло несколько часов, и я постепенно прихожу в себя. Ну ладно, Люси, красавица моя. Ты можешь попытаться еще раз. В конце концов, каждый имеет право на вторую попытку.

К тому же я кое-что придумала и радуюсь этому. После четвертой чашки кофе уже не могу усидеть на месте. Смотрю на экран мобильника – который час? Половина девятого.

Если память меня не подводит, мы с этим противным дедулькой встретились в булочной около половины десятого, так что я еще успею привести свой план в исполнение. Натянув старые джинсы и розовый свитер, иду в лавку Амандины, полная решимости скупить там все яблочные слойки, сколько есть.

Раскладывая по бумажным пакетикам семь кунь-аманов, булочница щурится, с сомнением поглядывает на меня и, не удержавшись, замечает:

– Наш Леонар будет недоволен…

Потом, пристально на меня посмотрев, догадывается, что я что-то от нее утаила.

– Вы это явно неспроста делаете.

– Очень может быть. Но имейте в виду, что я не мегера, и этот ворчун получит свой яблочный кунь-аман. Только ему придется зайти ко мне. Послушайте, может, перейдем на ты?

– Конечно! Значит, ты не боишься?

– Леонара? Меня не так легко напугать.

Я не стала признаваться ей, что панически боюсь моли и ору при виде бабочки, а муравей немедленно обращает меня в бегство. Но что касается Леонара – я уверена, что сумею его смягчить. Хотя бы самую чуточку. В конце концов, надо же мне поддерживать добрые отношения с соседями. И если булочки могут мне помочь, я этим воспользуюсь.

На обратном пути снова иду мимо книжного магазина и замечаю, что он по-прежнему закрыт. Из любопытства проверяю расписание его работы на двери, но могу лишь убедиться, что оно не соответствует действительности. Книжный вообще-то должен быть открыт с девяти до семи с понедельника по субботу. Надо спросить у Амандины, она всех здесь знает и точно сможет мне сказать.

Вернувшись домой, устраиваюсь на террасе с дымящейся чашкой кофе, раскладываю перед собой слойки и открываю компьютер. Попробую что-нибудь написать, поглядывая, не показался ли на горизонте ворчливый дедуля. Долго ждать не приходится – в десять часов он показывается из-за угла. Старик явно дуется, его палка выбивает дробь. Так-так. Когда он добирается до моего сада, я машу ему рукой и кричу:

– Эй, Леонар, постойте!

И не успокаиваюсь до тех пор, пока до него не доходит, что дальше делать вид, будто он меня не замечает, уже неприлично. Леонар вздыхает и сворачивает во двор. Когда он оказывается рядом с террасой, я, широко улыбаясь, осведомляюсь о его самочувствии сегодня утром.

Он с каменным лицом отвечает:

– Не прикидывайтесь, будто у вас все прекрасно, выглядите вы паршиво, а пуловер вам пора бы поменять. Я уже неделю вижу вас в нем через окно.

Уставившись на него, отмечаю в уме, что мой сосед не только ворчит, но еще и подглядывает. Надо же, ему удалось заткнуть мне глотку. В конечном счете, может, мне не стоило и пытаться с ним подружиться. И я уже готовлюсь залепить ему по физиономии его кунь-аманом, когда он наконец произносит:

– Что это вы тут делаете?

И показывает кривым артритным пальцем на мой открытый компьютер. Сбитая с толку вопросом, я отвечаю, не успев подумать:

– Да я… роман пишу.

– Вы пишете книги?

– Что-то в этом роде.

– Или вы пишете, или не пишете.

– Ну ладно, Йода. Да, пишу, но мне всегда трудно в этом признаваться. А сейчас я никак не могу взяться за работу.

– Я очень люблю книги. Особенно классику. А вы что читаете?

– Мюссо, Леви, Бюсси, Диккера, Гримальди, Валонь… а Ромена Пуэртоласа просто обожаю. Вы читали «Необычайное путешествие факира…»

– Уймитесь уже, у меня от вас голова начинает болеть. Насколько я понял, вы довольствуетесь тем, что читаете популярных авторов, пишущих левой ногой?

Я начинаю сердиться.

– Леонар, это развлекательное чтение, и авторов этих я очень ценю. В их книгах есть чувство, а часто и много юмора, мне они поднимают настроение. Эти истории похожи на прекрасный сон, они нежные, теплые и увлекательные. И к тому же конец там всегда счастливый, ты с самого начала знаешь, что все будет хорошо… не так, как в жизни.

Он бурчит что-то невнятное и качает головой с таким видом, будто я его разочаровала. Меня это бесит, и я, уперев руки в бока, спрашиваю:

– А почему надо обесценивать развлечения и счастье? Вы хоть один роман одного из этих авторов прочитали, чтобы так судить о них?

Он еле слышно мычит «нет» и продолжает обличать:

– Незачем забивать голову приторной мутью. Это все пишется на потребу толпы, для тех, кого устраивает убогий стиль без проблеска мысли. В жизни не стану читать такие бездарные книги, даже если с ножом к горлу пристанут.

Ага, как же, погоди, дедуля, я тебя измором возьму.

– А что, по-вашему, описание апсиды церкви на семнадцати страницах куда увлекательнее? Я еще со школы сыта по горло Флобером, Прустом и Гюго, с меня хватит.

– «Ваши щеки ждут поцелуя сестры, а губы требуют поцелуя возлюбленного».

Что это нашло на старичка? Думаю, он замечает мое недоумение, потому что считает себя обязанным уточнить:

– Это фраза из «Отверженных» Виктора Гюго. Фразировка указывает на истинные стилистические искания, стремление к прекрасному языку, каждое слово здесь на своем месте, у каждой буквы есть смысл. Суть и форма служат одна другой. Это искусство, несравненное, великое искусство. Я уверен, что вашим авторам никогда с ним не сравниться…

Он протяжно вздыхает, я смотрю на него, и меня осеняет (надо думать, под воздействием бретонского воздуха).

– Подождите минутку, – говорю я.

Встаю, не дав ему времени возразить, ухожу в дом, роюсь в своих коробках и быстро откапываю то, что искала – «А если это правда?» Марка Леви.

Возвращаюсь и отдаю ему книгу вместе с пакетиком из булочной.

– Сегодня утром купила для вас слойку. Приятного аппетита, Леонар, и хорошего дня.

Он смотрит на меня слегка удивленным взглядом, берет книгу и пакетик, бормочет что-то невнятное (возможно, «спасибо», но я не разобрала) и медленно удаляется, шаркая ногами.

После обеда я занимаюсь своими обычными делами, то есть бездельничаю, не зная, куда себя деть. Выхожу на несколько минут, чтобы проветриться, и вот тут-то и вижу их на крыльце дома старичка. У Леонара на носу очки, рядом с ним сидит его маленькая соседка, они склонились над книгой и, похоже, с головой погрузились в ее мир. Томик то и дело переходит из рук в руки, и сосредоточенное выражение лица Матильды доказывает мне, что чтение дается ей не так уж легко. Она хмурит брови и накручивает на палец прядь длинных темных волос, а Леонар придерживает книгу и помогает девочке следить за строчками.

Я впервые вижу, как он улыбается. Оказывается, этот старик может быть мягким и доброжелательным. Минут через пятнадцать он откладывает книгу, поворачивается, берет очень знакомый пакетик, разламывает кунь-аман надвое и протягивает половинку Матильде. Просияв, как умеют только дети, она немедленно начинает есть.

Старичок и девчушка смотрят на море, в одном направлении, кажется, они видят там одно и то же, ту же даль и те же грезы. Между ними целая жизнь, однако они, похоже, очень близки, поистине родственные души.

Глава 3. Не раскисать…

Просыпаюсь непривычно бодрая и нахожу это подозрительным.

Хотя я знаю, что меня радует: нашла, чем заняться! Сегодня я намерена взяться за новое дело, и мне предстоит немало потрудиться.

Глаза у меня еще слипаются, и чтобы окончательно проснуться, я использую метод, уже испытанный в Бретани и еще более действенный, чем холодный душ: выпить кофе на террасе. Открывая дверь, я спотыкаюсь обо что-то твердое и прямоугольное. В первую секунду в голове мелькает: вдруг Коко превратилась в коробку печенья? Да нет, что за чушь, и вообще эта штука слишком плоская. Наклонившись, я вижу, что это книга, а точнее – «Чума» Альбера Камю. Улыбаюсь, поглядывая на соседний дом, прижимаю книгу к своему розовому свитеру, выхожу на крыльцо и поеживаюсь. Холодный воздух куда лучше любой подтяжки. Через пару секунд лицо у меня застывает, как у какой-нибудь кинозвезды после инъекции ботокса. Коко, тоже погуляв по крыльцу, запрыгивает на подоконник, заглядывает через окно в гостиную и, похоже, удивляется переменам. Озябшая, но окончательно проснувшаяся, возвращаюсь в дом, устраиваюсь в кресле, закутав ноги пледом, и, допивая остывший кофе, начинаю читать. Чтобы чувствовать себя не такой одинокой, открываю, несмотря на холод, окно и читаю вслух несколько абзацев маленькой чайке. Она замирает на подоконнике, похоже, ей нравится, да и меня – вот уж чего не ждала – затягивает в Оран, истребленный чумой город.

Затем настает время покинуть логово и отправиться на ставшую уже традиционной утреннюю прогулку до булочной Амандины.

По дороге замечаю Леонара, который вышел из дома раньше обычного, явно для того, чтобы меня опередить, раньше добраться сами знаете куда. Но похоже, ему потребовалась небольшая передышка, он садится на скамью лицом к морю. Что это с ним? Искусственное бедро не справляется со своей работой, Леонар уже устал идти? Я начинаю подбирать для него смешные сравнения и тут замечаю, что вид у него сосредоточенный, голова наклонена вперед и он что-то держит в руках. Мне становится любопытно, проходя мимо, я смотрю, что у него там… вот это да – роман Марка Леви! Как ни в чем не бывало здороваюсь с Леонаром и, улыбаясь, иду дальше – он даже не успевает убрать книгу.

Едва я перешагиваю порог, Амандина, кивнув мне, тут же принимается упаковывать слойки.

– Значит, то, что ты придумала насчет Леонара, сработало?

Подхожу к прилавку, смотрю, как она ловко раскладывает кунь-аманы по трем отдельным пакетикам.

– Можно сказать, мы потихоньку свыкаемся друг с дружкой. Нам уже удалось обменяться парой фраз так, что он не разозлился и даже признался мне, как любит книги.

Она улыбается с таким видом, будто хочет сказать: «Само собой, а как же еще?» Не удержавшись, спрашиваю:

– А что? Можешь ты мне сказать, что означает твой искрящийся взгляд и улыбка, явно намекающая на какие-то неизвестные мне сведения?

– Да как же Леонару не любить книги? Он почти тридцать лет заведовал библиотекой у нас в Сен-Мало.

– Что-что? Он не всегда был ворчливым стариком?

Она хохочет, а я продолжаю расспрашивать:

– Кстати, раз уж заговорили о книгах, можешь мне сказать, в какие дни и часы открыт книжный магазин? Когда бы я ни шла мимо, там закрыто. А мне почитать нечего.

Амандина вздыхает.

– Вообще-то Вивианна бывает там по средам и по пятницам, но расписание у нее очень прихотливое.

– Странно, как же ей тогда удается что-то заработать? Или у нее есть другие доходы?

Амандина морщит лоб, и я понимаю, что задаю слишком много вопросов. Лезу не в свое дело.

– Да нет… в Сен-Мало все об этом знают. С Вивианной неладно с тех пор как муж ее бросил. К тому же управляющий – он, то есть арендный договор зависит от него, он ей и сдает это помещение. Представляешь, как это напрягает! Если она не возьмет себя в руки, лавочку скоро придется закрыть.

– Надо же, вот бедняжка.

Амандина кивает. Я прощаюсь и выхожу из булочной.

Вернувшись домой, устраиваюсь на террасе с компьютером и жду, когда появится Леонар. Через полчаса слышу у себя за спиной негромкий голос:

– Прекратите скупать у Амандины все яблочные кунь-аманы.

Я не отвечаю и не отрываюсь от компьютера. Продолжаю печатать (пишу я на самом деле какую-то чушь), потом, не глядя на Леонара, говорю таким тоном, будто мы с ним секретничаем:

– Вы скрыли от меня, что были библиотекарем.

– Какое вам дело до моего прошлого?

– Но, Леонар, это такое открытие! Значит, вы не всегда были раздражительным и брюзгливым.

Он отмахивается от меня, как от назойливой мухи, забирает пакетик со слойкой, ворчит что-то невнятное, разворачивается и идет к своему дому.

– До завтра! – говорю я ему вслед.

Не уверена, но все равно готова поклясться, что он улыбается.

А теперь пора начать приводить в исполнение мой план. Первый этап – заняться комнатой внизу, пропылесосить и протереть все поверхности. Потом я перетаскиваю туда из столовой большой овальный дубовый стол и десяток стульев. Расставляю подсвечники, меняю занавески и лампу, чтобы стало светлее, раскладываю на столе листки бумаги и блокноты и, оглядев преобразившуюся комнату, вздыхаю с облегчением. Получилось уютно. Второй этап – сажусь за компьютер. Мне надо придумать флаеры, чтобы разрекламировать свою деятельность. Сверстав страничку, распечатываю ее в нескольких десятках экземпляров. Покончив с этим, говорю себе, что теперь самое время официально признать меня ненормальной, я окончательно спятила. Ничего из этого не выйдет, никто не явится, мы с Коко будем грустить вдвоем. С огромным запасом сидра.

Я упряма и неутомима, как бретонский ветер, и потому назавтра, прихватив пачку своих флаеров, отправляюсь в центр, чтобы раздать их в лавочках у крепостной стены. Начинаю с Амандины, чтобы зарядиться оптимизмом (и сахаром). Протягиваю ей стопочку флаеров и робко спрашиваю:

– Не могла бы ты пристроить несколько штук у себя на прилавке?

Она берет листок, читает и кричит:

– Это твоя работа?

Спрашиваю себя, не пора ли мне бежать к хлебной печи, чтобы сунуть туда голову (да и все остальное тоже, если на то пошло). Что бы такое ответить? Мне уже кажется, лучшим ответом было бы – «нет, чайки Коко». Вместо этого я еле слышно пищу:

– Угу, типа того.

– Потрясающе! Можно я приду? Если хочешь, даже могу чего-нибудь сладенького прихватить.

Похоже, Амандина засомневалась, дошло ли до меня, что она сказала. Потому что хозяйка лавки водит рукой у меня перед глазами и спрашивает – очень отчетливо выговаривая слова, как будто перед ней дебилка:

– Лю-си, ты по-нашему понимаешь?

– Угу, типа того.

Она щурится, а я наконец выхожу из ступора, выдыхаю и говорю:

– Ой, спасибо тебе, Амандина, это было бы чудесно! Ты такая хорошая! Я зайду в книжную лавку, если она открыта – оставлю и там несколько флаеров.

– Кажется, у тебя сегодня удачный день, Вивианна несколько минут назад заходила ко мне за круассанами, так что сейчас она должна быть там. А вот и твои сегодняшние кунь-аманы.

Она подмигивает, я в ответ посылаю ей воздушный поцелуй и выхожу.

И правда, в книжной лавке горит свет, а на табличке написано «открыто». Толкаю дверь и вхожу. Книги, разложенные на больших белых столах, покрыты слоем пыли, а от запаха плесени свербит в носу.

Из глубины лавки доносится шум, что-то с грохотом падает – похоже, книги обрушились, – и кто-то чертыхается. Я решаю сначала пройтись вдоль высоких стеллажей, а потом уже поговорить с Вивианной. Выбираю книги, чтобы подарить Леонару. Изучив все полки, возвращаюсь.

У входа, рядом с кассой, появилась высокая длинноногая женщина лет сорока. Она сердито заправляет за ухо светлую прядь. Волосы у нее немытые, цвет лица нездоровый, под глазами круги, видно, что она в печали и унынии. Склонившись над тремя большими картонными коробками, Вивианна пытается вскрыть их затупившимся резаком. Тихонько, чтобы не напугать ее, здороваюсь.

Она дергается, как вспугнутая птичка, поднимает на меня голубые глаза, смотрит растерянно, но несмело улыбается. Распрямившись, берет у меня из рук книги и молча, думая о чем-то своем, одну за другой сканирует.

– Простите, могу я попросить вас об услуге?

– Конечно.

Она не говорит, а шелестит, мне приходится наклониться к ней, чтобы расслышать.

– Можно оставить вам несколько флаеров для ваших покупателей? Я подумала, раз уж они любят книги, кому-то, возможно, захочется попробовать?

Она читает отпечатанные строчки и слегка оживает, в ней словно затеплился слабый огонек.

– Да-да, конечно. Я положу их вот сюда. Так вы пишете?

– Да. У меня уже вышло несколько романов. Кстати, два из них у вас есть, на полках с современными книгами.

– Чудесно. Просто чудесно. Вас Люси зовут, да?

– Да, Люси.

Она выкладывает флаеры прямо перед кассой, приговаривая:

– Вот сюда положу.

– Спасибо, Вивианна, это очень любезно с вашей стороны.

Она снова несмело улыбается и возвращается к своим коробкам. Я ухожу.

Обойдя лавки и раздав почти все флаеры, возвращаюсь домой и готовлюсь встретить Леонара в саду. Сварив себе кофе, наливаю его в фарфоровую чашку с розовыми цветочками, бабушкину любимую, и раскладываю оставшиеся рекламные листки на кухонном столе. В последний раз взглянув на них, беру компьютер и выхожу, улыбаясь.

Хотите написать роман?

Люси Шевалье ждет вас в литературной мастерской в пятницу, в семь часов вечера, по адресу: «Малуиньер», Сийон.

Я сосредоточена на трогательной сцене, которую безуспешно пытаюсь описать (на самом деле давно уже на ней застряла), и все же когда хлопает дверь, отвлекаюсь и замечаю Леонара – он вышел из дома и направляется ко мне. Странно, впервые вижу, чтобы старик шел не от крепости. Приспособился к нашему маленькому утреннему ритуалу? Притворившись, будто не заметила его, снова погружаюсь в работу и, пока он приближается, успеваю написать несколько строчек. Открою вам секрет – я составляю список покупок в надежде, что это запустит творческий процесс. Ничего из этого не выходит. Присутствие Леонара я ощущаю раньше, чем слышу, как он бубнит:

– Так что же с ней стало, с Лоран, в конце-то концов? Это Артюр, что ли, совсем спятил? Он не может видеть… женщин в коме! Это неразумно.

Он трясет передо мной книгой Марка Леви, сдвинув особенно взлохмаченные сегодня брови. А я улыбаюсь и в ответ только поддразниваю его:

– Нееет! Не может быть! Так вы в самом деле ее читаете? Не просто делаете вид?

– Это ради Матильды, соседской девочки, – ворчливо отвечает он. – Ей, по-моему, очень нравится.

– Ага, конечно.

– А как у вас с Камю? Я тоже видел, через открытое окно, как вы его читали.

– По-моему, Коко очень нравится. Я читаю ей вслух.

– Коко?

– Моей чайке.

– У вас точно не все дома.

Я стараюсь не засмеяться, а он поворачивается и возвращается к себе домой, прихватив свой пакетик.

С тех пор как я уехала из Парижа, мне очень тоскливо засыпать одной в двуспальной кровати. Вдвоем было спокойнее, ровное дыхание рядом убаюкивало, я чувствовала тепло ноги, привалившейся к моей. В эти минуты я особенно сильно скучаю по мужу. В эти минуты мне больнее всего оттого, что его нет рядом. Я начинаю заранее этого бояться, едва выключив свет, потому что тогда и во мне свет выключается. Днем как-то еще удается создавать иллюзию, а ночью мне страшно, я пустая и серая. Каждый вечер, свернувшись калачиком, как маленькая, плачу в подушку, пока наконец не засну на мокрой наволочке.

Сегодня вечером у меня, как всегда, в животе все сжимается, когда я собираюсь залезть под одеяло. И тут звонит мобильник. Кто бы это мог быть в… смотрю на часы – в половине девятого? Люси, ты жалкая и никудышная.

На экране высвечивается «мама». Люси, до чего же ты жалкая и никудышная.

– Да, мама?

– Как ты, дорогая моя? Я тебя ни от чего не отвлекаю?

– Есть немножко, я только что допила аперитив и собралась в город, чтобы…

– Смотри не напейся!

Я уже улыбаюсь.

– Мама, я пошутила, не паникуй. Я уже в постели.

Если подумать, этой подробностью с ней делиться, может, и не стоило. Теперь я кажусь себя еще более жалкой и никудышной. Мама молчит, и это подтверждает мои опасения.

– Дорогая моя, не обижайся на то, что я тебе скажу, но теперь мне кажется, что уж лучше бы ты куда-нибудь ходила выпивать.

– Мама!

– Ну да, ты впадаешь в депрессию. И к тому же слишком далеко и не звонишь мне. Я помню, что сама уговаривала тебя уехать, но уже думала, что тебя там скормили…

– Кому? Чайке? Или, может, старому психопату? Да, знаешь, у меня тут сосед, от которого ты была бы в восторге.

– Ты хотя бы хорошо питаешься?

– Ты себе даже представить не можешь! И выпиваю тоже (ой…) Да нет, пью-то я сидр, это точно полезнее, чем водка, которую я глушила в Париже. А ты как?

– Люси! В общем, я попробовала татами из кулинарии рядом с моим домом, и это очень вкусно! Я тебе тоже привезу. Кстати, я тут подумала…

Вот тут я, не удержавшись, начинаю хохотать. Чуть не задохнулась от смеха, представив себе, как мама жует мат для дзюдо.

– Что с тобой? Что я такого сказала?

– Мама, я тебя обожаю. Только если в кулинарии продают татами, хотела бы я знать, что может предложить спортивный магазин, он как раз в соседнем доме.

– Ну ты же знаешь, это ломтики мяса.

– Пастрами? О господи!

И снова на меня нападает смех. Я чувствую, маме досадно, но смеюсь до того заразительно, что вскоре она ко мне присоединяется и тоже начинает хихикать. Отсмеявшись, мама продолжает:

– Нечего насмехаться над матерью-старушкой! Так вот, я подумала, отчего бы не приехать тебя навестить. Я по тебе соскучилась и могла бы помочь навести в доме порядок, немножко там все обновить и побыть с тобой какое-то время. Что скажешь? Можно мне приехать в конце недели?

– Для начала – ты не старушка, а что касается всего остального… да, при одном условии. (Делаю долгую паузу.) Будешь пить со мной сидр!

– Договорились!

Так что мама приедет на несколько дней в Сен-Мало вместе со своей собачкой, чихуахуа Шиши.

Глава 4. Начало или конец?

Вечер пятницы настает очень уж быстро, и вот я мечусь по комнате, стараясь сбросить напряжение до прихода участников литературной мастерской. Безуспешно. Как я могу побуждать других творить, когда сама чувствую себя бесплодной и неспособной написать хотя бы строчку?

Поскольку я не профи маркетинга, то начисто позабыла указать в рекламных листовках главное: свои координаты. Записаться невозможно, надо полагать, я люблю неожиданности. Все, что мне известно, – два человека будут точно: моя мама, которую я заставила в этом участвовать, и Амандина. В крайнем случае, устроим девичник. Будем пить сидр в компании чайки и чихуахуа.

С семи часов я высматриваю, кто идет по улице, и ворчу на Коко – удобно расположившись на подоконнике, она закрывает мне обзор. Шиши скачет по комнате, а мама читает словарь, как будто это поможет ей писать.

– Мама, отложи ты этого Ларусса!

Она поднимает голову и смотрит на меня, потряхивая книгу.

– Ты же знаешь, что я начинаю путать фикусы с финиками, мне надо освежить память. Представляешь, на самом деле существуют такие слова – «цвиринькать», «куддельмуддель» и «гвельф». Хоть кто-то понимает, что они означают?

– Синица цвиринькает.

– Откуда тебе известны подобные вещи?

– Мама, я писательница, а ты в двух последних фразах два раза сказала «подобные».

Она пристально смотрит на меня, и мне кажется, что я различаю в ее взгляде восхищение с едва заметным оттенком скептицизма. Затем, сдвинув брови и прищурившись, она ведет пальцем по странице.

– Шибздик!

– Что?

– Шибздик!

– Будь здорова!

– Я не чихала! Нет, что это означает?

– Понятия не имею, но звучит обидно.

– То же, что шпендрик – хилый, низкорослый, незначительный человек.

– Прекрасно. Ты сможешь сегодня вечером вставить это слово в свой текст. О, я вижу, кто-то сюда идет.

Нет! Не может быть, глазам своим не верю!

Я… нет, я все еще сомневаюсь. Ну Амандина, не ожидала от нее! Она и в самом деле посмела мне такое подстроить?

– Нет-нет-нет… так дело не пойдет!

– Что, что, что? – спрашивает мама и роняет словарь; она чуть не зашибла им свою собачку, которая устроилась, напрыгавшись вволю, на ковре рядом с диваном.

Мама подходит ко мне и, встав на цыпочки, через мое плечо смотрит на улицу. К нашему дому приближается странная процессия. Выглядит это так, будто Далтоны[4] сговорились встретиться у меня.