
Полная версия:
С привкусом пепла
Паренек захрипел, глаза закатились, жутко сверкая белками.
– Лейтенант, – укоризненно сказал Зотов. – Ведь ребенок.
– Ша, у меня, ребенок, пикнешь – задавлю, как куренка. – Карпин ослабил хватку и осторожно, с любовью опустил полузадушенного на колени.
– Дяденьки, пожалуйста, не убивайте! – Паренек затрясся, глазенки наполнились слезами и ужасом. Самое время для короткого допроса по существу.
– Кто такой? – с нажимом спросил Зотов.
– За грибами-и-и я, – заныл паренек. – Сморчки-и-и пошли-и-и…
– Не смей врать мне, сморчок. – Зотов отвесил сочную оплеуху. – Партизан?
– Не-ет!
– Души поганца, надоел он мне, – кивнул Зотов Карпину.
– Да-а-а, партизан! – немедленно сдался грибник.
– Отряд?
– «За Роди-и-ину».
– Слабак, – фыркнул Карпин.
– Звать тебя как, сморчквовед? – потребовал Зотов, радуясь в душе, как младенец. Удачно вышли, молодец лейтенант. Иной раз отряд можно неделями искать, леса брянские дремучие и бескрайние.
– Колька, Колька я, Воробьев.
– Тут чем промышляешь?
– В охранении я, часовым, – всхлипнул паренек.
– Батюшки, часовым! – восхитился Зотов. – Ну надо же. Знаешь, что бывает за сон на посту?
– Меня размори-ило. – Колька маленько пришел в себя и перестал трястись.
– Хм, веское доказательство невиновности. Ты случайно не адвокат? Нет? Ты хоть понимаешь пустой головой, что на тебя даже пулю тратить не будут? Вот на этой елке и вздернут.
– Простите-е, дяденьки, бес попутал… – вновь разнылся лихой партизан.
– Не скули, – оборвал Зотов. – Командир на месте?
– У себя, у себя он, – истово закивал Колька. – Никуда неделю не отлучался, и…
– Без подробностей, – поморщился Зотов. – И чего это ты, Коленька, секретную информацию первым встречным сливаешь?
– Так вы же свои! – нашелся паренек и заискивающе заулыбался. – Форма, автоматы, и лица наши – советские!
– Слыхал? Лицо у тебя советское, – подмигнул Зотов лейтенанту.
– У меня в прадедах швед, – обиделся Карпин. – Прапрабабка с заезжим барином согрешила. Меня через то в разведку и взяли, на иностранца больно похож.
– Ну не знаю, наш Маугли тебя быстренько раскусил. – Зотов перевел взгляд на дрожащего партизана. – Слушай, малой, ты совсем дурак или прикидываешься? – И, присмотревшись, тяжко вздохнул: – Не, не прикидывается, уродился таким. Обыскать.
Горе-партизан обиженно засопел.
Егорыч наклонился и тщательно обыскал незадачливого часового, ощупывая складки и швы. На траву полетели затушенная цигарка, кусок изгрызенного черного сухаря, обрывок веревки, игральная карта с голой бабой в непотребной позе и несколько винтовочных патронов, извалянных в крошках и мусоре. В самый ответственный момент винтовку заклинит, и парень попадет в сухую статистику безвозвратных потерь.
– Тебя кто учил так боеприпасы хранить? – добавил железа в голос Зотов.
– Ни-и-икто, – приготовился расплакаться Колька.
– Сопли подбери, – приказал Зотов. – Значит, сам до всего доходишь? Раз башковитый такой, сейчас мухой летишь к командиру и докладываешь: так, мол, и так, проявив чудеса бдительности, совершенно случайным образом встретил друзей Николая Степановича. Усек?
– У-усек.
– Повтори.
– Бежать к командиру, сказать, встретил друзей Николая Степановича. Че тут не понять? Мозгой шевелю.
– Сильно сомневаюсь. Беги, понятливый ты наш, мы подождем.
Карпин разжал руки. Парень вскочил, дернулся выполнять приказ и нерешительно замер.
– Вопросы? – нахмурился Зотов.
Колька почмокал губами и жалобно попросил:
– Винтовочку не отдадите? Мне без винтовки нельзя.
– Оборзел? – опешил от такой наглости лейтенант.
– Я часовой, – проканючил Колька. – Узнают, что вы у меня оружие отобрали, на кухню сошлют или вовсе пристрелят. А я мамке наплел, что на задания боевые хожу-у. Пожалейте, дяденьки.
«Ну и стервец», – подумал Зотов и разрешающе кивнул.
Волжин дождался подтверждения лейтенанта, откинул крышку магазинной коробки, высыпал на ладонь четыре траченных ржавчиной патрона, выщелкнул из затвора пятый и протянул винтовку хозяину, напутственно пожелав:
– Больше не теряй, охотник на дикие сморчки и строчки. Будешь на посту дрыхнуть, однажды из леса выйдем не мы.
– Ой, спасибо, дядечки, век благодарен буду таким замечательным дядечкам! Я живо, туда и обратно! – Колька в доказательство истово перекрестился и побежал в гущу леса, забыв про ботинки. Ойкнул, напоровшись пяткой на сук, хотел вернуться, махнул рукой и хромая скрылся в кустах.
– Занять круговую оборону, – распорядился Карпин.
«Похвальная предосторожность», – порадовался Зотов. Партизаны, они такие разные и непредсказуемые, каждый отряд – кот в мешке, с одинаковой вероятностью можно нарваться на мародеров, убийц и бандитов.
Он залег рядом с лейтенантом и попросил:
– Слушай, Карпин. Оружие дай.
Лейтенант смерил оценивающим взглядом, скинул вещмешок, распустил лямки, пошарил внутри с видом завзятого фокусника и протянул исцарапанный ТТ и две запасные обоймы.
– Пользоваться умеешь?
– Даже в тире бывал! Один раз, – улыбнулся Зотов, рассовал обоймы по карманам пальто и плавно оттянул затвор, досылая патрон. – Слушай, а гранаты нет?
Карпин посмотрел уважительно, расстегнул подсумок на поясе и выдал Ф-1 с вкрученным запалом.
– Благодарствую. – Зотов почувствовал себя уверенней, сжимая холодное рубчатое яйцо.
– Поосторожней, – буркнул Карпин. – У меня в учебной роте новобранец вместо гранаты кинул кольцо, а сам стоит смотрит, глазенками хлопает, радостный весь такой. Еле живы остались.
– Бил? – сочувственно поинтересовался Зотов.
– Сунул пару раз в морду, – подтвердил лейтенант. – Ему на пользу пошло, теперь письма пишет – благодарит за науку. Где-то под Ленинградом воюет.
При упоминании Ленинграда в сердце остро кольнуло. Город восьмой месяц в блокаде, вести приходят скудные, голод косит людей, и зима была страшная, говорят, тела лежали на улицах, их некому было убрать.
От невеселых мыслей отвлек появившийся Коленька Воробьев, лихой партизан и лучший часовой по эту сторону фронта. Быстро управился. Худенькая фигурка выскользнула из-за кустов и нерешительно замялась у раздвоенной ели. С ним никого. Понятно, на рожон лезть не хотят.
– Волга, помаячь, – велел Карпин.
Сашка нехотя поднялся и обозначил присутствие. Колька обрадовался и закричал, тыча за спину:
– Командир интересуется, кто тут от Николая Степановича, грит, выходь на переговор!
– Я пошел, – сказал Зотов.
Карпин перехватил за рукав.
– Не надо, я отвечаю за твою безопасность. Головой.
– Мы тут все сейчас ответим головой, лейтенант, – подмигнул Зотов, вставая во весь рост. – Бог не выдаст, свинья не съест. Будь готов, как пионер. Увидишь – нос чешу, вот так, – он коснулся переносицы указательным пальцем, – значит, приготовиться. Как уберу руку, начинаешь считать: сто один, сто два, сто три. Я падаю и кидаю гранату, ты открываешь огонь изо всех стволов, я начинаю отходить. Лады?
– Лады, но идея тупая, – обреченно согласился Карпин, отжимая предохранитель ППШ.
– Чем богат. – Зотов пошел навстречу партизанам, прикидывая варианты развития событий от плохого к очень плохому. Успокоиться надо, руки снова дрожат.
Из темного ельника появились двое. В кустах явно засело больше. Зотов именно так бы и поступил, нарисуйся среди партизанского леса мутные типы, требующие командира отряда. Встречающие были примерно одного возраста – под пятьдесят. Один чуть постарше, среднего роста, с жесткой щеткой усов, в сапогах, военных галифе и гражданском пиджаке. Второй подтянутый, в офицерской двубортной шинели без знаков различия, портупее и фуражке с малиновым околышком и ярко-красной звездой. В войсках такие звезды в прошлом году заменили на зеленые, отказались от довоенного франтовства. Первый напоминал бухгалтера или ветеринара, второй – человека военного, но Зотов никогда не доверял внешности. Сплошь и рядом милейший человек оказывается хладнокровным убийцей, а угрюмый здоровяк со лбом питекантропа – самым сердечным в общении мужиком.
Они остановились в паре шагов, пристально изучая друг друга. Гражданский не выдержал и спросил:
– Вы от Николая Степановича, стало быть?
– Николай Степанович просил передать: в Твери отличная погода, с апреля дожди, – сообщил условленную фразу Зотов и замер, чуть покачиваясь на каблуках. Ответ все решит – отзыв или попытка захвата. Руку в кармане свело.
– Пора привыкать, Тверь – край дождей и тумана, – по слогам проговорил гражданский и неуверенно улыбнулся.
Зотов выдохнул. Фух. Свои. Неужели дошли?
– Здравствуйте, товарищ, – поприветствовал гражданский, протягивая ладонь.
– Здравствуйте, товарищи партизаны! Минуточку, один неловкий момент! – Зотов нарочито медленно вытащил из кармана руку с взведенной гранатой, зажатой в побелевших пальцах.
Партизаны заметно струхнули и шагнули назад. Человек в форме шумно сглотнул.
– М-мать, – ахнул гражданский.
– Вы меня простите великодушно, – извинился Зотов. – Есть тут перестраховщик один, велел подорваться в случае чего. Страшный человек. Вы уж войдите в положение. Времена-то нынче какие? Ну не мне вам рассказывать.
Он вставил чеку на место, загнул усики и спрятал лимонку. Напряжение спало.
– Моя фамилия Марков, Михаил Федорович, – представился гражданский. – Командир партизанского отряда «За Родину». Это начальник штаба майор Лукин, Владимир Алексеевич. Нас предупреждали радиограммой. Вы товарищ Зотов?
– Он самый! Виктор Павлович, – отрапортовал Зотов, пожав сильные, сухие ладони, обернулся и призывно махнул. На опушке, словно из ниоткуда, встали разведчики.
– Лейтенант Карпин, – представил сопровождающего Зотов.
– Здравствуйте, устали, поди? – посочувствовал Марков. – Ничего, устроим вам отдых. Мы, если честно, боялись, думали, не сыщете нас. Прошу за мной.
– Мы разведка, кого хочешь найдем, – хмыкнул Карпин, двигаясь по едва заметной тропе.
Из тени выступил десяток партизан. Они взяли гостей в кольцо, с завистью поглядывая на вооружение и снаряжение разведгруппы. Сами выряжены кто во что горазд, в живописную смесь гражданской и военной одежды. Большинство с винтовками, у двоих немецкие пистолеты-пулеметы МР-40 и стандартные брезентовые подсумки под три магазина.
– Что с явкой на хуторе? – спросил Зотов.
– Дрянная история, – поморщился как от зубной боли Марков. – Каминцы нагрянули три дня назад, все пожгли, хозяев повесили. Мы поздно узнали, хотели перехватить на обратном пути, да эти суки уже укатили. Ничего, поквитаемся, стало быть.
– Повешенных надо бы снять.
– Снимем, – поморщился командир. – Не успели ишшо, егеря поблизости шарят.
– А связной?
– Санька ушел, он у нас знаете какой, с осени партизанит, боевой парень! Да у нас все боевые! – похвастался командир.
– Я так и подумал. – Зотов глянул на плетущегося в сторонке Кольку Воробья. Боевые – это еще не то слово. Орлы на подбор.
Партизанский лагерь начался неожиданно. Вроде шли по густому лесу, а вдруг за кустами обнаружился загон с дюжиной лошадей под навесом из порыжевших еловых ветвей. Под ноги с истошным лаем кинулись несколько кудлатых собак. Брякнул колокольчик. Рядом с тропой неуклюже сидел на корточках бородатый мужик в телогрейке, доивший костлявую корову и матерившийся вполголоса. Белая с черными пятнами буренка дергала рогатой башкой и пыталась смазать доильщику хвостом по лицу.
– Ты, дядь, активней за сиськи-то дергай! – хохотнул Волжин.
– Я те щас дерну, пога… – взвился мужик, но осекся при виде начальства. – Товарищ командир, освободите меня от наряда, пусть бабы доят! Пошлите меня нужники чистить или в бой в первых рядах! Сил моих нет!
– Ты продолжай трудиться, Шестаков, продолжай. Труд, стало быть, сделал из обезьяны человека. Корова сама себя не подоит, – успокоил наказанного Марков. – Сумел напакостить, сумей отвечать.
– Да я в бой, товарищ командир, да я полицаев громить! – всплеснул руками бородач. – Вы меня знаете! Люди смеются!
– Разговорчики, Шестаков! – посуровел командир.
Мужик сплюнул и остервенело зазвенел ведрами на весь лес.
«Похоже на цыганский табор», – отметил Зотов. Телеги, лошади, стираное белье. Малейший шухер – и лагерь снимется с места и откочует в глубь заболоченных черных лесов. Ну разве медведей нет, песен не слышно и рюмочку не подносят. Появились землянки, обложенные дерном. С виду холмики среди леса, по крыше пройдешь – не заметишь. Людей много, в основном хмурые мужики средних лет, с оружием и без. Несколько женщин в годах. Мимо пробежала стайка девушек. Увидев новеньких, захихикали, зашептались. Карпин погрозил Волжину кулаком. Дескать, не балуй у меня. Тот сделал вид, будто обращаются не к нему, и горделиво выпятил грудь, став похожим на кочета.
Под огромным дубом аппетитно попыхивала армейская полевая кухня. Высилась груда сухих осиновых дров, дающих мало дыма и много огня. Человек в драном треухе, морщинистый, загорелый до черноты, помешивал в котле огромным черпаком, наполняя лагерь одуряющим запахом гречневой каши. Собаки, собравшиеся у кухни, разлеглись на солнышке, вывалив языки и ожидая подачек.
– Обед скоро, Кузьмич? – поинтересовался Марков.
– По расписанию, товарищ командир! – Повар расплылся в беззубой улыбке. Ловко подхватил костыль, беззлобно обматерил псов и заскакал вокруг кухни. Зотов поначалу и не заметил, что у повара нет правой ноги. Увечье Кузьмича никак не смущало. Он снял шкворчащее на костре ведро и принялся заваливать в котел поджарку из моркови и лука. Желудок требовательно заурчал. Зотов только сейчас понял, насколько оголодал. «Если не накормят, лягу и умру», – решил он.
– А говорят, партизаны плохо живут, – указал Зотов на кухню.
– Кто ртами щелкают, те плохо живут, стало быть, – согласился Марков с лукавым прищуром. – А мы народ запасливый, на чужую доброту не надеемся. Кухонку эту я в сорок первом припрятал, часть одна пехотная бросила, когда отступала. Разбомбили их крепко у Навли. Мы с мужиками и укатили кормилицу, была вторая, но у ней колесо взрывом оторвало и бочину разворотило. Наши еще возмущались: куда, мол, Федорыч, эта бандура? А она, глядишь, пригодилась. Другие в золе картоху пекут, поносом жгучим страдают, а у нас каша да щи, как у тещи любимой!
Зотов порадовался смекалке командира. Этакий тип людей был ему хорошо знаком. Слишком хорошо. Крестьянин, деревенщина, с виду простой и даже чуть глуповатый, но это лишь маска. С дурачка меньше спрос. На деле селяне – осторожный народ, себе на уме. Своего не упустят, чужое хапнут не глядя. Палец в рот не клади, отхватят руку по локоть, а глаза будут невинные, как у младенца. На Гражданской Зотов таких навидался. Добренькие, услужливые, кланяются, последнюю рубаху готовы отдать, а спиной повернешься – и выстрел из обреза в упор. Потом идущие мимо отряды находят на обочине раздетые догола трупы солдат. Хозяйственные мужики валили и красных, и белых, без разбору, было за что. Тела бросали подальше от сел, награбленное закапывали до лучших времен, плели небылицы о всадниках на черных конях. Взять на горячем ушлых мужичков было ох как непросто. Недаром беляков скоренько порубали, а крестьянские восстания, таких вот марковых, с добрым прищуром, давили до тридцатых годов.
– Разведчики со мной, – пригласил Лукин. – Для вас приготовлена отдельная землянка, отдохнете с дороги.
– А вы ко мне, товарищ Зотов. – Марков взял под руку, увлек в сторону и велел часовому, замершему возле одной из землянок: – Петро, кликни Аверкина, скажи, пусть вскрывает НЗ, он поймет. – Открыл висящую на кожаных петлях дверь, обитую шкурой со свалявшейся шерстью, и радушно улыбнулся. – Добро пожаловать в холостяцкую берлогу, устроим со всеми удобствами.
Зотов пригнулся и по лесенке спустился в землянку, внутренне готовясь к хлюпающей воде, сырости, корням над головой и червям, падающим из стен. Ну и ошибся. Землянка оказалась совсем новая и сухая. Дощатый пол и стены, двое нар с матрасами и подушками, стол. Чугунная печка, на ней закопченный чайник с изогнутым носиком и ручкой, замотанной тряпкой. Пахло свежим деревом и полынью, натыканной под потолком. Горела керосиновая лампа, погружая жилье в суматоху зыбких теней.
– Уютно, – похвалил Зотов.
– Обживаемся потихоньку. Повезло вам, товарищ Зотов, не зимой угораздило к нам в гости наведаться. С ноября по март в шалашах коротали, как вспомню – кровавая слеза наворачивается. Одна сторона ватника на костре горит до дыры, вторая к земле примерзает. Людей обморозили – страсть. Но мы не жалуемся, доля такая. – Марков указал на нары. – Присаживайтесь, в ногах правды нет. Кушать хотите?
– Ужасно, – признался Зотов, опускаясь на мягкий, набитый сеном матрас. Неумолимо тянуло провалиться в глубокий сон минут на шестьсот. Сил не осталось даже чтобы сидеть.
– Интенданта напряг, встретим как полагается.
– Кухня, интендант, у вас настоящая армия, Михаил Федорыч, – восхитился Зотов.
– А иначе никак, – отозвался польщенный командир. – Кое-кто на Большой земле думает – партизаны под кусточками прячутся, молятся пням, а мы большую работу проделали, за полгода из кучки дезертиров, окруженцев и колхозников сколотили боеспособное подразделение, стало быть.
В дверь едва слышно поскреблись.
– Давай уже, – разрешил командир.
По ступенькам колобком скатился невысокий, пухленький человек со свертком в одной руке и армейским котелком в другой. Бесцветные, ничего не выражающие глаза на лоснящемся круглом лице робко мазнули с Маркова на Зотова.
– Заходи, заходи, – приободрил командир. – Знакомьтесь, начальник хозслужбы отряда Аркадий Степанович Аверкин, это товарищ Зотов из Центра. – Марков многозначительно воздел палец.
– Добрый день, – тонким, едва слышным голосом поприветствовал колобок, бухнул сверток на стол и сунул Зотову мягкую, рыхлую, потненькую ладонь. – Такая честь, такая честь! Михаил Федорыч, я тут собрал кой-чего от себя: хлеб свежий, тушенка немецкая, картошечка жареная. Чай настоящий, грузинский, никакой морковной бурды. Сигаретки опять же, трофейные «Империум», душистые – страсть, не махорка дрянная. Угощайтесь, пожалуйста.
– Спасибочки, Аркадий Степаныч, уважил.
– Да я чего, я всегда рад, – зарделся от похвалы интендант. Все хозяйственники чем-то неуловимо похожи: движения скупые, расчетливые, глазенки бегают, выискивая чего бы притырить, утащить в недра пыльного склада и навеки занести в списки имущества. Особая порода тыловиков, всегда готовых услужить и помочь, если почуяли выгоду.
– Ну иди, иди, Аркадий Степанович, – проводил Марков интенданта, явно ждущего приглашения разделить богатую трапезу.
– Служу трудовому народу! – Аверкин расстроился и ушел нахмуренный и поскучневший.
– Оставили бы его, Михаил Федорович. Человек старался.
– Нечего уши греть, – сварливо отозвался Марков. – Вам отдыхать надо, а Аркаша жутко любознательный человек, до вечера не отстанет. Он у меня незаменимый, что хочешь достанет, бойцы накормлены и одеты, нос в табаке. Цены таким нет. Из кадровых интендантов, с первых дней на войне, был в окружении, шел к линии фронта до самой зимы, а как снег выпал, прибился к нам, талантливейший снабженец, стало быть. Более того, с партбилетом вышел! Представляете? Вы кушайте, товарищ Зотов, кушайте!
Марков выставил железную тарелку, навалил груду золотистой, поджаренной до сочного хруста картошечки, нарезал толстыми ломтями хлеб, сунул щербатую ложку.
– Кушайте на здоровье.
Зотов не заставил себя упрашивать. Глотал не жуя, по-собачьи, не чувствуя вкуса. Партизан посмотрел с затаенной грустью, покачал головой, открыл ножом банку тушенки.
– Мясца ухватите, товарищ Зотов, фрицевское мясцо, не побрезгуйте, нашего нет.
Зотов зачерпнул полную ложку тушенки и сконфузился.
– А вы, товарищ Марков?
– Я чего, я сытый по горло! – уверенно соврал Марков. – Вы на меня не смотрите, кушайте, измоталися весь.
– А разведчики мои?
– Обижаете, – надулся командир. – И разведчики ваши лопают будь здоров, Аркаша о них позаботился. Вернутся не из немецкого тылу, а как из санатория, стало быть.
За словоохотливостью партизанского командира Зотов уловил неуверенность. Выскреб остатки поджарки и спросил, сыто отдуваясь:
– Когда самолет?
Марков помрачнел и ответил, пряча глаза:
– Тут дело такое, товарищ Зотов, самолета не будет.
– Не понял.
– Авиасообщение с Большой землей прервано приказом Центра от вчерашнего дня.
– Вот так новость. – Зотов опустил ложку в тарелку. Командование торопило, подгоняло – и само перекрыло дорожку в последний момент.
– Немцы-паскудники усилили противовоздушную оборону, – рубанул ладонью Марков. – Крайний борт с Большой земли сбит двадцать четвертого апреля южнее Брянска тройкой истребителей. Вез медикаменты, боеприпасы и тол, обратно хотели детишек отправить из партизанских семей. С той поры полеты запрещены, и когда возобновятся не знаю. Основной и запасной аэродром держим в полной готовности.
Зотов задумался. Интересно, сколько придется здесь проторчать – неделю, две, месяц? За это время мхом в лесу обрастешь. С другой стороны, толку ныть? Ситуация на войне меняется каждый час, любой план прахом идет, сколько ни пытайся предугадать и исключить любую случайность. Но нет худа без добра. Зотов знал точно – заданий в немецком тылу для него больше не будет. Ну, может, не знал – чувствовал, предугадывал по обрывкам разговоров с начальством, туманным намекам и сигнальчикам интуиции. Вернешься – упекут в кабинет, задницу за столом протирать. Работа, конечно, почетная и полезная, но скука смертельная. Так что Зотов даже обрадовался отмене воздушного сообщения. Авось еще повоюем…
– Германец против нас операцию готовит, оттого и лютует, – нарушил молчание командир.
– Откуда сведения?
– Секретные они, а вам расскажу, вы все ж из самого Центра, – доверительно понизил голос Марков. – Агентура отмечает стягивание войск к нашим районам: танковый полк пятой дивизии, части двести шестнадцатой пехотной дивизии, локотские ублюдки, венгры, полевая жандармерия. Брянское подполье подтверждает подготовку карательной операции. Пока тихо, но грянет со дня на день.
– Серьезно взялись.
– А мы заслужили, – скромно потупился Марков. – Как снег сошел, знатно немчуру потрепали, два гарнизона полицейских разгромили, два моста подорвали, заготовщиков постреляли. А вы чаек пейте, товарищ Зотов, остынет чаек. А может, покрепче чего?
– Можно, – вымученно улыбнулся Зотов. Горячительное, ввиду сложившихся обстоятельств, не помешает.
– Это мы сейчас, мигом. – Марков извлек из-под нар весело булькнувшую флягу, подул в чашки и налил в каждую на три пальца желтоватой, дурнопахнущей жидкости. – Первачок, товарищ Зотов, уж не побрезгуйте, спирта нет, у нас и в санчасти один самогон, стало быть, и наружно лечимся, и вовнутрь. Но в меру!
Чокнулись. Горло обожгло, самогон провалился в желудок огненным комом, разливая по телу приятное обволакивающее тепло. Зотов заел тушенкой. Марков крякнул, занюхал корочкой хлеба и спросил:
– По второй?
– Нет, Михаил Федорыч, спасибо, мне хватит. – Зотов, толком не спавший двое суток, стремительно захмелел.
– Поспите, товарищ Зотов?
– Да. Наверное. Если можно. – Язык заплетался. Хотелось упасть и уже не вставать.
Зотов приготовился провалиться в пелену мертвецкого сна. Не тут-то было. Снаружи заорали громко и матерно, тишину резанул истошный визг.
– Всыпь яму, Иваныч! – заулюлюкали на улице. Крики сменились смехом и подначками.
– Черт-те что происходит! – Марков схватил кепку и стремительно выбежал из землянки.
Зотов стряхнул оцепенение и выскочил следом. По глазам резанул солнечный свет, заставляя зажмуриться.
– А ну прекратить, сукины дети! – завопил Марков неожиданно поставленным командирским голосом, никак не вяжущимся с заурядной внешностью. – Разошлись, я сказал!
Зотов увидел партизан, рассыпавшихся кольцом, а внутри круга – разъяренного Волжина с повисшим на его плечах лейтенантом Карпиным. Перед ними, на четвереньках, расположился человек в гимнастерке, одной рукой держась за лицо. Волжин попытался пнуть упавшего, но Карпин не дал, что-то горячо зашептав на ухо.
– Олег Иваныч! – всплеснул руками Марков. – Ну вы-то куда?
– Ничего страшного, Михаил Федорович. – Упавший закряхтел и поднялся, сплюнув кровь из разбитого рта. – Во мнениях на дисциплину не сошлись с товарищем разведчиком.
– Я те щас покажу дисциплину! – дернулся Волжин. – Разорву!
– А ну осади, разрывальщик пальцем деланный, – назидательно приказал Марков и смутился, увидев Зотова. – Драка, товарищ Зотов, явление у нас, прямо сказать, нечастое. – И обратился к пострадавшему: – Докладай, Олег Иванович.