скачать книгу бесплатно
Сойдя с автобуса в Мисхоре, они увидели парня с кусочком картона, на котором кривыми буквами была выведена надпись – СДАЁТСЯ КОМНАТА. Он был заметно разочарован, узнав, что жильё им нужно всего на одну ночь.
– Ладно, садитесь, – парень распахнул дверцу «Москвича».
Он завёз их в горы, а когда они высадились, вдруг выяснилось, что первоначально запрошенная за комнату цена ни с того ни с сего возросла вдвое. Валентина решительно отказалась от его услуг, парень сел в автомобиль, и был таков. Куда теперь идти, что делать? Тара осталась у заборчика сторожить вещи, а Валентина решительным шагом направилась вверх по улице.
– Может лучше вниз? – крикнула ей вдогонку Тара, но Валентина даже не оглянулась. Через десять минут она вернулась и повела Тару за собой.
У хозяйки Ларисы, которая была лет на двадцать старше Тары и Валентины, но упорно не называла своего отчества, жили семь кошек и одна собака Нори. Лариса сразу предупредила, что комнаты никогда не сдавала и впредь не собирается. Летний душ и туалет во дворе, ни горячей воды, ни телефона, ни телевизора у неё нет, и денег брать с подруг она не будет, а будет считать их своими гостями. Таре хозяйка сразу показалась похожей на цветочную фею. Её тонкие черты лица, мягкий голос, облачко пепельных пушистых волнистых волос и цветы… Цветы заполонили весь маленький дворик. На грядках, в старых тазах, в горшках на веранде – куда ни глянь, везде цветы. А ещё росла мята. Несколько сортов. Подруг сразу усадили пить чай с ментоловой мятой. Душистый, восхитительный.
Валентина стала расспрашивать Ларису о русалке. И хозяйка рассказала им старинную легенду о том, как в давние времена, когда Южный берег Крыма был под властью турецкого султана, в деревне Мисхор жила красивая девушка Арзы. Её похитил хитрый Али-Баба, когда она в последний вечер перед свадьбой пришла попрощаться с родником, к которому с детства каждый день ходила за водой. Завтра жених увезёт её в дальнее село, и Арзы не скоро случится снова увидеть родной дом, морской простор и любимый родник.
Али-Баба подкараулил Арзы, связал девушку, погрузил в свою фелюгу, привез во дворец и продал её в гарем султана. Тосковала Арзы, разлучённая с любимым женихом, семьёй и родными местами, не находя себе места в золотой клетке. Родился у неё ребёнок. Ровно через год после похищения поднялась Арзы с ребёнком на угловую башню султанского дворца и бросилась в морскую пучину.
В тот же вечер печальная русалка с младенцем подплыла впервые к заветному роднику у берега Мисхора. С тех пор один раз в год, в тот день, когда была похищена Арзы, из тихих волн появлялась русалка с младенцем на руках. Она подплывала к берегу и глядела на родную деревню. А потом, тихо опустившись в волны морские, исчезала до следующего года…
Лариса рассказала, что на пляже есть две скульптурные композиции. Одна на берегу изображает момент похищения Арзы. Та стоит с медным кувшином у родника, сверху из-за скалы за ней подсматривает Али-Баба. А напротив этой группы в море на огромном камне – русалка с ребёнком. Раньше она стояла дальше от этого места, по другую сторону пирса, а несколько лет назад её перенесли. Вернее, не её. Та прежняя русалка была вся изрешечена пулями, немецкие солдаты на ней в стрельбе тренировались. При переносе она ещё больше повредилась, и её отвезли на Поляну Сказок под Ялту.
Хозяйка сходила в комнату и вынесла на веранду картинку в раме и лупу. Тара и Валентина склонились над столом, рассматривая через лупу израненную русалку.
– У этой выражение лица спокойное, – сказала Лариса, указывая на картинку, – а у новой – такая печаль в глазах, и кажется, что слёзы по щекам текут. Я к ней каждый вечер и рано по утру подплываю, в лицо ей смотрю, за мизинчик держу и разговариваю с ней. А днём ей на голову мужчины-отдыхающие залезают и ныряют с неё. Смотреть на это не могу… Говорят, самая первая русалка, ещё при Юсуповых поставленная, без ребёнка была. Только её на второй год в шторм унесло в море. Навсегда…
– Нам без ребёнка и не надо, – буркнула Валентина.
Оказалось, что хозяйка каждый день поздно вечером ходит купаться. Подружки тут же решили к ней присоединиться. Для подстраховки Валентина уговорила Тару и к новой русалке сплавать, и к старой съездить на Поляну Сказок. Когда Тара гладила ребёнка по спинке, Валентина удивилась.
– Ты же ещё не замужем, уже родить хочешь?!
Фильм закончился хеппи эндом. Герой Куравлёва отыскал в далёкой деревеньке свою любимую, сбежавшую с «Адмирала Нахимова» в самом начале круиза.
И их с Валентиной необычное путешествие подошло тогда к счастливому концу. На следующий день автобусом они вернулись в Новороссийск.
Не прошло и двух лет у Валентины родилась Надюшка, а у Тары Славка… Это был последний круиз «Адмирала Нахимова». Следующий рейс обернулся страшной трагедией. Теплоход с пассажирами затонул…
Тара прогнала из головы мрачные мысли, пора было ехать на вокзал встречать Славку…
АМАРАНТА
Амаранта тащилась домой с работы, нагруженная сумками. Первые дни лета, а такая стоит жара. Воздух плотный и влажный. Дыши не дыши – никакого толку. У Амаранты на несколько минут отключилось сознание, пока ноги сами собой отмеряли шаги по привычному для них маршруту: библиотека – дом. Дома никого. Муж на дежурстве, а Стась задержится в редакции.
В замутненном сознании вдруг оформилась отчётливая мысль: «А вода в море, наверное, уже тёплая». Вслед за первой мыслью – какая-то молодцеватая вторая: «Вот брошу дома сумки и пойду поплаваю».
Но дома захотелось первым делом привычно «распрямить спинку» на диване. А рука сама потянулась за пультом от телевизора. По первому каналу «старородящая» (такой ярлык приклеивают акушеры ко всем, собравшимся рожать за двадцать пять) рассказывала о том, как потеряла ребёнка по вине врача. Амаранта – бывшая «старородящая», в который раз, поблагодарила Бога за то, что её роды прошли сравнительно благополучно.
Время от времени Амаранта бросала взгляд на часы, думая: «Вот через десять минут встану и надену купальник». Но с каждой ушедшей минутой её связь с диваном становилась все глубже и неразрывней. В полвосьмого Амаранта вдруг содрогнулась от внутреннего созерцания располневшей тетки на диване, для которой ничего в этом мире уже не существует, кроме работы на работе и телевизора дома. Глубина пропасти собственного безволия испугала и заставила отпрянуть от края. Амаранта бросилась к шкафу, вытащила купальник, засунула его вместе с полотенцем в пластиковый пакет и выскочила на крыльцо.
Было ещё довольно светло, но половина неба затянулась бурыми тучами, а крыльцо рябило редкими мокрыми оспинами. Собиралась гроза. Амаранта в нерешительности застыла на крыльце. То титаническое усилие, которое она, в кои-то веки, совершила, не должно было пропасть всуе. В раздумье она дошла до калитки, с надеждой поглядывая в ту сторону, где ещё светлели лоскутки неба, незатянутые тучами. Дождь тем временем ступал так же робко и неуверенно, как Амаранта. И эта его неуверенность немного подбодрила Амаранту. Прогнав все сомнения, она решительно зашагала в сторону моря, сконцентрировав взгляд на голубом небесном островке.
Пляж пустовал, только на ступенях, ведущих к нему, болталась ватага молодых парней. В небе длинным росчерком беззвучно сверкнула молния. Решительности у Амаранты поубавилось. Здесь на открытом пространстве у моря высокое небо напоминало далекую сцену, а плотные тяжелые тучи висели, как старинный театральный занавес.
Глухой удар грома удлинился раскатистым эхом. И тут ещё одна резкая молния чиркнула вертикально в гору на противоположной стороне бухты. Амаранта стояла по щиколотку в воде, присобрав гармошкой в кулаки брюки. Вода, действительно, была уже тёплой. Дождик приободрился, и капли застучали в весёлом ускоряющемся темпе. Амаранта решительно вернулась к пакету, брошенному на камнях, подняла его и направилась к раздевалке. Через несколько минут, зайдя в море по колено, она чуть ли не у самого берега бухнулась в воду. Её падение озвучил новый раскат грома. И пошла вакханалия!
Молнии, как будто соревнуясь между собой в красоте и яркости, палили в разные стороны, как праздничный фейерверк. Гром грохотал не переставая. Крупные тяжелые капли молотили по волнам и лицу, стучались в сомкнутые веки Амаранты. Она плыла с закрытыми глазами, лишь время от времени их приоткрывая. И чувствовала себя прямо сейчас возникшей на какой-то другой молодой планете в момент её рождения.
Эту воду и это небо только что сотворили, а теперь творили свет. А она – Амаранта, наверное, влезла без очереди и тоже сотворилась – радостная и молодая. Она улыбнулась мокрыми солёными губами.
Когда Амаранта вышла на берег, она не обнаружила в своём пакете нижнего белья. Закутавшись в полотенце, подхватив промокшие брюки и топик, Амаранта двинулась в сторону голубого куба раздевалки. По пути на камнях она нашла разбросанные пропавшие вещи. Тех парней, которые напрасно хотели поживиться чем-то более существенным в её пакете, на пляже уже не было. Амаранта побрезговала надевать на себя вещи, побывавшие в чужих руках, и натянула брюки и топ прямо на голое тело. Несмотря на неприятный инцидент, радость её не улетучилась. Знакомая компания обнаружилась под аркой дома на набережной. Парни курили и матерились, плотной стеной загородив проход. В другое время Амаранта свернула бы, выбрав окружную дорогу. Но сейчас она всё ещё шла не по этой, а по своей только что рождённой планете. И прошла сквозь эти несуществующие на её планете тела, как в фильмах люди проходят сквозь привидения. Что-то было в её уверенности такое, что эти ошмётки, онемев, расплылись, безропотно пропуская Амаранту.
Дождь постепенно утихал. Полотенце, которым Амаранта укутала плечи, приятно согревало. И она с удовольствием подумала о своём старом доме и заросшем саде, о чайнике, который она поставит на плиту и о чае, который она впервые заварит в этом обновлённом мире…
У калитки на Амаранту накинулась Стаська.
– Как ты могла?! Как ты могла?! Ни записки, ни звонка! Что я по-твоему думать должна?! Темнота, гроза! Я уже поседела, наверное! Ну, хорошо, хоть живая! – и Стась обняла Амаранту за шею…
Глава 3. ВОТ – НОВЫЙ ПОВОРОТ
ТАЙКА
И вот для Тайки наступил день отъезда. В этот день они с Алькой показали аттракцион «Неслыханное обжорство». Проходя мимо будочки с надписью «Куры-гриль», от которой исходил головокружительный аромат, забивающий ароматы всех роз на аллее вместе взятых, они вдруг, не сговариваясь, изменили маршрут, и, забыв про свои аскетические принципы, устроили пир. Продавец абхазец даже высунулся по пояс из своего окошка, чтобы посмотреть, как две изящные девушки за один присест на пару справятся с огромной поджаристой курицей. Девушки справились, причем в рекордные сроки, облизав залитые жиром пальцы и оставив на тарелке горку аккуратно обглоданных косточек…
С наступлением темноты, когда все вещи были уже собраны, билет на утренний поезд и паспорт уложены в маленькую сумочку на длинном ремешке, на Тайку напал таинственный «микроб вечера». Когда-то в повести Амлинского «Тучи над городом» она прочла о том, что этот «микроб», после захода солнца проникая в человека, заставляет его волноваться при виде празднично одетых людей, звёздного неба, лунного света. Человек, подхвативший этот «микроб», испытывает сладкое томление от звуков музыки, приносимых ветром, от тяжёлого плеска и солёного запаха чёрных до смоли морских волн.
Алька, как всегда, ушла на танцы, а Тайка не находила себе места. Её толкала на несвойственные ей поступки вызванная «микробом вечера» внезапная лихорадка. Её манил к себе сверкающий огнями город, с которым она завтра должна будет расстаться.
Это её последний вечер в Сочи. Неужели она так и будет сидеть здесь в четырёх стенах?
Дрожа от страха, волнения и собственной дерзости, она решительно направилась в сторону парка на Ривьере.
Надо объяснить, почему поступки, обычные для большинства девушек, для Тайки были сродни подвигам. Непонятно откуда, из далёкого-далёкого детства тянулись за ней непроходимые дебри комплексов. Себя она называла «интровертом с элементами аутизма». Она помнит, как в детстве перед походом в магазин десятки раз репетировала у зеркала те несколько фраз, которые нужно будет сказать продавцу. Ответы у доски в школе были сродни пыткам. Может быть, во всём виноват её высокий рост? Она была выше всех в классе и при этом очень нескладная. Не знала, куда девать свои длинные руки и ноги, постоянно спотыкалась, что-то опрокидывала, билась лбом о низкие притолоки, и терпеть не могла уроки физкультуры, на которых приходилось стоять самой первой в шеренге. Местный хулиган по кличке Лысый, живший на её улице, не давал ей проходу, приставал, высмеивал, обзывая то Длинной, то Цаплей, то Жирафой.
Одно утешение, что в автобусной давке у неё есть преимущество – поверх всех голов дышится легче, не приходится стоять, уткнувшись носом в пуговицу чужого пальто. Но именно в транспорте чаще всего в свой адрес она слышала обращение: «Молодой человек, передайте на билетик». Даже то, что Тайка к седьмому классу с большим трудом отрастила волосы и завязывала их в два задорных хвостика над ушами, не помогло. Всё равно кто-то да принимал за парнишку. Она всегда мечтала стать незаметной. Шапки-невидимки – вот чего не хватало для душевного комфорта.
Легче всего ей было общаться в письменном виде. Получать и писать письма она очень любила. Правда до того, как Тайка уехала из дома и поступила в институт, писать ей было некому. А так хотелось найти адресованный ей конверт в почтовом ящике! Поэтому ещё в школе, когда на весенних каникулах для девятиклассников организовали поездку в Волгоград, она в свободное от экскурсий время отыскала в незнакомом городе почту и отправила письмо себе самой. А потом уже дома, дождавшись, наконец, конверт с волгоградским штемпелем, с тайным волнением вчитывалась в знакомые строчки, написанные её же почерком с неправильным наклоном…
Вернёмся к «микробу вечера».
Тайку несла по ночному Сочи неведомая сила. Как штормовой волне, сопротивляться ей было бесполезно. Она и не пыталась. Волна накатила на Ривьеру и отхлынула, оставив Тайку перед будочкой с надписью «касса». Купила билет и, трепеща, как перед выходом на арену с тиграми, вошла в клетку танцплощадки. Оглядев танцующих с высоты своего роста, поняла, что Альки здесь нет. Кто-то тронул её за плечо, и она резко обернулась…
Непослушная светлая прядка закрывала один глаз, а чтобы вглядеться во второй, Тайке нужно было чуточку приподнять подбородок. Всё-таки он был высоченным этот худющий парень из кинотеатра!
– Здравствуйте! – пробормотала, не замечая, как подчиняется его рукам, ведущим в плавном ритме блюзовой мелодии, заполнившей парк, небо, город…
Потом они гуляли по ночным улицам, любовались поющим фонтаном, медленно брели по аллее роз и, наконец, устроились на скамейке неподалёку от их с Алькой пристанища. Валера (так звали юношу) говорил, говорил и говорил, не переставая. Читал стихи Евтушенко и Мандельштама (Тайка слышала их впервые). «И надо обняться, чтоб вниз не сорваться…». «Бессонница, Гомер, тугие паруса…». Он пересказывал ей древнегреческие мифы в изложении Куна и, казалось, тоже был под гипнотической властью «микроба вечера». Ему, как и Тайке, не хотелось сейчас оставаться в одиночестве. Валера учился в Москве в художественно-промышленном училище. Как он очутился здесь, когда занятия шли уже полным ходом Тайка не спрашивала. Она вообще не задавала ему никаких вопросов, воспринимая этот удивительный вечер, как чудо.
Когда ноги её заледенели, Тайка сняла босоножки, поставила ноги на скамейку и укутала колени своей длинной с тремя рядами оборок юбкой. А он взял её онемевшие ступни в свои ладони. Он не хотел отпускать Тайку, не хотел, чтобы она уходила. И она не хотела уходить. Она была, как в волшебном сне. Впервые ей было легко общаться с незнакомым человеком, не заикаясь от волнения, не спотыкаясь на каждой фразе. Она бы могла просидеть на этой скамейке всю ночь. И только мысль о том, что Алька, наверное, волнуется, а, может быть, даже уже подняла панику, не обнаружив своей подруги-домоседки на месте, заставила её прервать это волшебство.
– Мне пора! – сказала и решительно высвободила свои отогревшиеся ступни из его тёплых ладоней.
Около четырёх часов утра они распрощались у калитки. Тайка вернула Валере ветровку, которую тот накинул ей на плечи у поющего фонтана. Она так и не призналась, что через несколько часов уезжает…
В тот день, когда Тайка сошла с поезда «Сочи-Москва» на платформу Орловского вокзала, она простудилась и заболела. Прохожие в куртках и плащах хмуро оглядывали дрожащую от холода высокую девушку, синие коленки которой не прикрывал короткий яркий сарафанчик, а побелевшие пальцы ног торчали из зелёных замшевых босоножек.
Не верилось, что два дня назад она купалась в тёплом море. Она ругала себя за то, что положила тёплую кофту на самое дно сумки, у которой, как назло, заел замок-молния.
Не помнила, как добралась до общежития. Как пила чай на кухне, пытаясь согреться, как, еле ворочая языком, отвечала на расспросы соседок, как уснула одна в пустой комнате. Алька осталась в Сочи догуливать дни, заработанные на овощной базе.
Приснился её последний вечер в Сочи. Однажды в юмористическом журнале она вычитала, в чём заключается закон всемирного тяготения – всех тянет в Сочи. Теперь Тайка это понимала…
На следующий день в понедельник, проявляя чудеса трудового героизма, всё-таки пришла на работу в свой электротехнический отдел. В первой половине дня ей даже сделали несколько комплиментов по поводу загара. Во время обеда смогла хлебнуть только несколько глотков горячего чая (ни на что другое и смотреть не хотелось). Она представляла собой совсем уж жалкое зрелище: чёлка прилипла к мокрому лбу, а щёки пылали.
– Что-то ты сегодня плохо выглядишь. Не заболела?
После десятой такой фразы сослуживцы отправили Тайку в поликлинику. Там ей поставили классический на все времена диагноз – ОРЗ.
Тайка плелась домой вверх по улице Ленина, еле передвигая ноги. Столбик термометра остановился на тридцати девяти и трёх, когда ей, высидевшей длинную очередь в коридоре, мерили температуру в кабинете врача. А сейчас, наверное, показал бы все сорок! Хотелось сесть на тротуар прямо здесь у Дома учителя (так в народе называли орловский областной Дом культуры работников просвещения) и никуда уже больше не идти. В глаза бросилась большая афиша. Студия поэзии и публицистики приглашала на спектакль по поэме «Под кожей статуи Свободы». Премьера должна была состояться через неделю. Тайку, как магнитом, манило к себе имя автора – Евгений Евтушенко. Монолог Мэрилин Монро из этой поэмы ей читал Валера в последнюю перед отъездом из Сочи ночь. Не соображая, что делает, потянула на себя ручку двери и вошла в фойе.
– Ты чего опаздываешь? Ваши уже репетируют – обратилась к ней какая-то женщина, махнув рукой в сторону деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Тайка поднялась по лестнице, открыла ещё какую-то дверь и очутилась в полутёмном зрительном зале. Примостилась на краешке кресла в последнем ряду, никто её не заметил. На освещённой сцене юноши и девушки в чёрных водолазках (наверное, студенты или старшеклассники) окружили седого поджарого мужчину в свободном свитере крупной вязки. «Режиссёр», – подумала Тайка. Мужчина стоял спиной к зрительному залу, широко расставив ноги.
– Ну что опять не так, Йорик Семёнович? – спросил паренёк с кудрявой копной волос.
– Нельзя это делать с холодным носом! Саша, ты сегодня спишь на ходу. Здесь порыв нужен, задор! Лучше пережать, чем недожать. Лишнее убрать гораздо легче, – режиссёр стремительно и резко развернулся верхней частью туловища на сто восемьдесят градусов, не отрывая при этом ступней от пола. Указательные пальцы, которыми выстрелили его твердо сжатые кулаки, казалось, выпустили два лазерных луча, способных прожечь пол сцены. Столько энергии было в каждом жесте этого человека.
– Здесь идёт рубильник. Миша, свет!
– Есть! – отозвался из-за кулисы невидимый Миша. И вспыхнул верхний свет.
– Почему посторонние в зале? – грозно глядя на Тайку, крикнул режиссёр. Он спрыгнул со сцены и подошёл к Тайке, – Девушка, вы что здесь делаете?
– А у меня температура сорок! – отчаянно просипела Тайка.
– Ну, тогда всё понятно, – сдерживая улыбку, сказал Йорик Семёнович.
Так у Тайки началась новая жизнь…
На самом деле руководителя народной Студии поэзии и публицистики при Доме учителя звали Юрий. И именем своим он очень гордился. Все лучшие люди на земле – Юрии. Даже Георгий Победоносец, если разобраться, тоже Юрий. А уж Юрий Любимов для Йорика Семёновича был кумиром во всех отношениях. Под влиянием режиссёра все студийцы мечтали хотя бы одним глазком посмотреть хотя бы один спектакль в знаменитом театре на Таганке. Особенно «Гамлета» с Высоцким. Прозвище Йорик возникло у студийцев, когда режиссёр вдохновенно цитировал стихотворение Высоцкого.
…Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом –
Шут мертв теперь: "Аминь!" Бедняга Йорик!..
С тех самых пор в глаза студийцы стали называть режиссёра Йориком Семёновичем, а за глаза просто Йориком. А для Йорика все они были «з-цами». Существовала официальная версия, что «з-цы» расшифровывается шутливо – «зтудийцы» или, на худой случай, «зайцы». Но Тайка и все ребята из студии знали, что, на самом деле, Йорик имеет ввиду «засранцев». И ни один из них не сердился на Йорика, чувствуя себя избранным членом клана «з-цев»…
ТАРА
– Твои разработки уже в нескольких школах другие учителя используют! Что вы с завучем не поделили? За что она на тебя зуб имеет?
– Кто?
– Ты хоть слышишь, о чём я битый час толкую?
Тара не слышала Галину Александровну. Её переполняла радость. Она держала рисунок Далилы с ещё непросохшими красками.
Сегодня в первом классе Тара проводила открытый урок, на котором присутствовала аттестационная комиссия и учителя из других школ города. Тара подтверждала свою двенадцатую категорию.
Десять лет назад, для своего первого урока у малышей Тара смастерила трёх кукол: синюю собачку, красного котёнка, и жёлтого жирафика. С тех самых пор с этими куклами она вела уроки в начальных классах. Маленьким художникам было интересно и весело, и основные цвета так легче запоминались…
Малышам нравилась сказка, которую она сочинила в первый год работы для того, чтобы научить их с удовольствием смешивать краски, «возюкая» кисточкой по палитре, получать многочисленные оттенки и радоваться своим открытиям.
До появления Тары в этой школе рисовали только карандашами и фломастерами. Сколько сил потратила Тара, убеждая зацикленного на аккуратности и порядке директора школы, что разложенные на просушку на подоконниках в кабинете изобразительного искусства шедевры ребятишек – это не мусор. Постепенно, но верно прививала она бережное отношение к играющим солнечными брызгами красок детским работам. Добилась, чтобы в холле выделили стену для выставки. Раз в неделю она обновлялась. Юные художники с гордостью показывали свои шедевры друзьям и родителям.
С какой настойчивостью Тара уговаривала родителей снабдить малышей всем необходимым: гуашью, палитрой, кисточками (не клеевыми, а настоящими), фартуками и нарукавниками. И так каждый год с новыми родителями новых первоклассников приходилось начинать всё сначала.
В придуманной Тарой сказке любимые малышами герои – красный котёнок, жёлтый жирафик, синяя собачка, белый барашек и чёрный черепашонок – расколдовывают маму черепашонка – Хрому, которую заколдовал злой волшебник и сделал её невидимой. Каждый щиток панциря мамы-черепахи нужно было раскрасить неповторяющимися оттенками разных цветов. Малыши, как алхимики, сосредоточенно и уверенно месили краски, интуитивно добавляя то одну, то другую и вдруг в восхищении вскрикивали, когда получался новый, красивый, ещё никому неведомый оттенок. Тогда первооткрыватель делился с одноклассниками своим рецептом. Какими же яркими и многоцветными получались расколдованные черепахи!
Среди этой весёлой кутерьмы Тара забыла о комиссии. Её волновало другое. Перед началом урока классный руководитель предупредила Тару, что в классе появилась новая девочка Далила, которую воспитывает одна бабушка (вот уж имя выбрали родители, Тара вспомнила историю о Самсоне и Далиле). Не успела мысль о родителях промелькнуть у Тары в голове, как она тут же о ней пожалела. Классный руководитель поведала ей, что родители Далилы погибли в автомобильной катастрофе.
Эта девочка второй день в классе и ни разу ни с кем ещё не заговорила, ни на один вопрос учителя не ответила. Просто сидит, не шелохнувшись, на уроках, сложив перед собой руки, а на перемене встаёт, выходит из класса и стоит у окна, как статуя.
Тара подошла к неподвижной Далиле, открутила крышечки у баночек с гуашью, открыла альбом Далилы и, взяв в руки её кисточку, начала рассказывать Далиле то, что все её одноклассники уже давно знали – как заговорить кисточку, чтобы она стала волшебной и сама помогала хозяйке рисовать. Тара гладила кисточку по деревянной рубашечке, по оловянному воротничку, по мягким волоскам и приговаривала заклинание. Ни один мускул на лице Далилы не дрогнул. Было непонятно, слышит ли она Тару, понимает ли её.
– Ну а теперь, сама проверь, как кисточка сейчас рисовать начнёт. Видишь, она из моих рук так и выпрыгивает, хочет поскорей к тебе попасть и тебя удивить, – сказала Тара Далиле.
Далила не шелохнулась, только кончики пальцев сделали робкое движение к кисточке и вернулись на место. Но Таре этого, едва заметного движения, было достаточно. Она улыбнулась Далиле и вложила кисточку в её ладонь.
– Кисточка часто будет просить пить. Ты давай ей водичку вот так, – Тара мягко направляя руку Далилы, окунула кисточку в воду.
– А чтобы она не захлебнулась, делай вот так, – Тара сняла излишек воды о край стаканчика.
– А когда она одним цветом поработает и захочет влезть своим любопытным носиком в другой, ей нужно искупаться и потом насухо вытереться полотенчиком. Только не бей кисточку о стенки стаканчика, а то она обидится, – Тара осторожно поболтала рукой Далилы с кисточкой в стаканчике с водой и протянула ей тряпочку.
Далила взяла тряпочку и промокнула воду, потом напоила кисточку и отправила её в баночку с синей гуашью…
Тару переполняла радость. Она держала лист Далилы с ещё непросохшими красками, любовалась расколдованной черепахой Хромой и сначала даже не поняла, что говорит ей председатель аттестационной комиссии Галина Александровна. Они сидели вдвоём в опустевшем кабинете ИЗО, и Галина Александровна всё не могла успокоиться.
– Если бы мы тебя не знали, если бы своими глазами не видели твои уроки, а только её слушали, мы бы подумали, что ты в школе случайный человек. Это ты-то! Да твои разработки уже в нескольких школах другие учителя используют! Что вы с завучем не поделили? За что она на тебя зуб имеет?
– Кто?
– Ты хоть слышишь, о чём я битый час толкую? Кто? Полина Ивановна, конечно.
– А, Полина Ивановна! У нас с ней разногласия на почве русского языка и моей Славки. Уже почти полгода…
Когда к Славке – дочери Тары – на урок литературы в девятом классе вместо любимой Инги Владимировны пришла Полина Ивановна, Славка даже не представляла, что ждёт её впереди. Бывшая учительница литературы Инга Владимировна, казалось, на Славку внимания не обращала. Хотя, на самом деле уделяла его ровно столько, сколько Славке было необходимо. Пока весь класс потихоньку разбирался в рекомендованных учебником балладах, Славка взахлёб «глотала» толстую антологию баллад, принесённую для неё на урок Ингой Владимировной. А потом по её же заданию сочиняла уже свои баллады.
А с Полиной Ивановной первая стычка произошла, когда читали «Медного всадника».
