скачать книгу бесплатно
Бабочка белой луны
Тара Юницкая
Вторая книга повествует о дальнейшей судьбе женщины, получившей в первой книге имя Амаранта. О непростых её взаимоотношениях с мужем. Память упорно переносит Амаранту во времена юности, когда только зарождалась их любовь. Она пытается понять, почему казавшийся ей родным человек стал совсем чужим. Попутно мы следим за судьбой её дочери и подруг.
Тара Юницкая
Бабочка белой луны
ЧАСТЬ 1. ТРОЕ
Глава 1. КОТЫ И ДНИ РОЖДЕНИЯ
ТАЙКА
– Тайка, не дрожи! Учиться надо было лучше, раньше бы зашла.
– Ага! Когда я дождусь своей очереди, останется только Тмутаракань! Думаешь, приятно оказаться в какой-нибудь дыре?
– Подходи к вопросу философски. Каждый сейчас вытягивает кота в мешке. Никто не знает, чем всё обернется, что его потом ждёт. Может быть, «какая-то дыра» окажется для тебя счастливей, чем Москва и Ленинград. Смотри, Студеникин вышел.
– Ты что вытянул? Липецк? Металлургический комбинат?
– Тайка, вычёркивай Липецк. Смотри, что там ещё в списке осталось?
– Чистополь, часовой завод. Орёл, проектный институт. Гусь-Хрустальный, Горэлектросеть.
– Тайка, Чистополь не бери! Часовой завод – одни женщины, глаз положить не на кого будет. Век в девках просидишь.
Тайка уже не слышит Васю и Холю – своих подружек-однокурсниц. Перед ней, величественно взмахивая крыльями, проплывает в воздухе Гусь Хрустальный и кивает ей головой на длинной шее.
– Интересно, а как называются жители Гусь-Хрустального? Гусь-хрустальщики или гусь-хрусталики?
– Гусь-хрусталинцы! Тайка, не морочь голову! Вон, Зубихин вышел! Эй, Зубихин, что выбрал? Гусь Хрустальный? Тайка, вычёркивай!
Хрустальный Гусь криво улыбается, гогочет, взмахивает крыльями и улетает. Навсегда. С названием Гусь-Хрустальный расставаться Тайке не хочется – такое красивое и мелодичное. Но в Гусь-Хрустальном нужно было бы работать мастером в Горэлектросети. А Тайка к пятому курсу политехнического института уже окончательно поняла, что она и электричество – вещи несовместные. Все предметы институтского курса, которые имели приставку «электро» и вызывали у нее непреодолимую дрожь, сданы были на «удовлетворительно».
А в Орле требуется инженер в проектный институт. С чертежами, бумажками, тушью, перышком, рейсфедером работать не так страшно, даже интересно – рисовать тушью Тайка любит. Её выбор уже окончательно склонился в пользу Орла.
– Интересно, а как называются жители Орла? Орлята или Орлеанцы?
– Тайка, ты что заснула? Твоя очередь. Заходи!..
Вскоре Тайка наизусть выучит название всех станций по железнодорожной ветке Краснодар-Орёл…
…Тайка сидела на подоконнике дома №37 на улице Тургенева в городе Орле. Окно пятого этажа было распахнуто в ливень. Под окном рос тополь. Его макушка, как круглая зелёная полянка, мокла на уровне Тайкиных глаз. Голова слегка кружилась от высоты и потоков озона. Радость, подобно сжатой пружине, готова была вырваться в диком крике, беспричинном смехе или прыжке туда – вверх, к истокам этих тёплых, безудержных, сумасшедших струй.
Двор был пуст. Квартира – все три комнаты, в которых проживали семеро молодых специалистов Гипроприбора – тоже была пуста. Вчера поздно вечером дружная семёрка ходила на берег Орлика «нюхать весну». Клейкие тополиные листочки наполняли аллею таким ароматом, что девушки почти не разговаривали друг с другом. Только глубоко втягивали воздух и блаженно улыбались в темноте.
А сегодня соседки Тайки по квартире отправились на разведку во вновь открывшийся ресторан «Океан». Тайке идти не хотелось, и сейчас она упивалась таким редким в общежитских стенах одиночеством.
Тайкино внимание привлёк седой, насквозь промокший мужчина, пересекавший двор неверной походкой. Он прислонился к тополю, как бы ища опоры, и склонился в три погибели. Сейчас упадёт! Да, наклюкался дядечка. Тайка не любила пьяных и никогда им не сочувствовала. Мамин гражданский муж, часто устраивал в гараже дружеские посиделки, которые выводили маму из себя. Ссоры, унижения, скандалы Тайка помнила с самого детства. Она даже рада, что живёт сейчас далеко от дома.
Вспомнила, как на распределении после окончания института выбирала между Чистополем, Гусь-Хрустальным и Орлом. Каждому достается «кот в мешке». Так говорили однокурсницы. И сейчас своего орловского «кота» Тайка не променяла бы ни на какого другого…
Мужчина, держась одной рукой за тополь, запрокинул голову вверх и посмотрел на Тайку. Не вглядываясь в его мокрое лицо, Тайка скатилась с подоконника внутрь комнаты. Чтобы унять непонятно откуда взявшуюся дрожь, пошла на кухню и поставила чайник на плиту. Чайник ещё не закипел, когда в дверь позвонили…
Глаза у мужчины были серые, как две старые льдинки, дожившие до весны и начинающие таять. Мокрый седой ёжик, густые брови, широкий лоб. В прошлом волевой, а сейчас чуть расплывшийся подбородок. Когда-то это лицо, наверное, было красивым. Мужчина что-то пытался отыскать в многочисленных карманах своей светлой мокрой куртки, судорожно и суетливо дёргая язычки молний трясущимися руками. В нос Тайке ударил резкий запах алкоголя, и она налегла на дверь.
– Подожди, Таюшка-Растаюшка! Послушай, меня! – пробормотал мужчина, опершись о дверной косяк, чтобы сохранить равновесие.
Так нежно и необычно Тайку ещё никто не называл. Глядя одним глазом в узкую щель, она спросила:
– Что вам нужно? Вы кто такой?
– Я жил когда-то с родителями здесь, напротив, в 15-ой квартире.
Тайка вспомнила, что в тот день, когда она, сжимая в руке бумажку с адресом, впервые подошла к дому № 37, у подъезда стоял грузовик. По лестнице, мешая пройти, какие-то люди носили вещи. Из служебной квартиры напротив переезжала семья: маленькая, улыбчивая пожилая женщина, высокий седой мужчина (пустой рукав рубашки заткнут за пояс брюк) и юноша, сын, наверное. Получили собственное долгожданное жильё. Но этого типа среди них не было.
А сейчас в 15 квартире живёт молодая семья. И муж, и жена работают в сантехническом отделе Гипроприбора, у них двойняшки недавно родились…
Мужчина придерживал дверь, потерянно глядя Тайке в лицо.
– Откуда вы знаете моё имя? Мы раньше с вами не встречались.
– Мы скоро встретимся с тобой, Таинка-Проталинка. Только ты можешь всё испортить. Пожалуйста, не уезжай, будь дома, когда я принесу тебе янтарики. Я тогда насовсем к тебе приехал, я решился тогда, я должен тебя застать, слышишь?! Мы всё исправим! Я для этого сейчас пришёл! Не отвечай НЕТ! Иначе мне будет плохо без тебя, тебе без меня! Мы всю жизнь промучаемся врозь!
Мужчина говорил всё быстрее, с нарастающей истовостью в голосе. Тайке стало страшно. Сумасшедший! Сто процентов!
Тайка изо всех сил пыталась закрыть дверь. Но незнакомец не давал ей этого сделать, удерживая дверь ногой. Наконец, по-видимому, он обнаружил то, что искал. Из внутреннего кармана куртки мужчина, суетясь, извлёк маленькую, величиной с ладонь, книжицу, при этом о бетонный пол лестничной площадки звякнула выпавшая монетка. Незнакомец не обратил на это внимания. Трясущимися руками он раскрыл книжку и показал Тайке. На титульном листе почерком, похожим на Тайкин – с наклоном справа налево, было написано: «Звёздный брат мой – сказочник, очень хочу, чтобы эта моя книга отыскала тебя в день твоего 55-летия (или хотя бы в день моего). На этот раз жизнь поставила нам две круглые пятёрки (5 и 5). За что? За терпение? А когда мы только встретились, первой отметкой была двойка. За что? За нетерпение? Эта моя книжка – сказка со счастливым концом. Господи! Молю о счастье для тебя! Для всех нас! Поздравляю! Помню! Тайка».
Незнакомец не удержал равновесия и рухнул на колени. Тайка захлопнула дверь, крутанула задвижку, стояла, прижавшись к двери, и дрожала.
– Ну вот, джинсы порвал! – услышала она возню за дверью.
Одновременно на кухне задребезжала, подпрыгивая, крышка чайника и зашипела выплеснувшаяся на плиту вода. Не надо было наливать до самого верха! Кинулась на кухню. Так и есть – пламя потухло! Повернув рукоятку на плите, отодвинула чайник и бросила сухую тряпку в лужу, образовавшуюся вокруг конфорки. Потом вернулась к двери и прислушалась. Тихо! Приоткрыла дверь. Странного мужчины на площадке уже не было, только монетка, выпавшая из кармана незнакомца, лежала на прежнем месте. Тайка подняла её. Размером монета была с обычный пятак. На ней и красовалась цифра 5, только вместо «копеек» отчеканено – «рублей». И цвет у пятака был не привычный медно-жёлтый, а серебристый.
– Теперь что же, вместо бумажных железные пятирублёвки вводят? А я и не знала, – подумала Тайка и перевернула монету.
На обратной стороне красовался двуглавый орёл и надпись: «БАНК РОССИИ».
– Царские! – мелькнула и тут же исчезла мысль. Под орлом Тайка увидела цифры – 2011.
– Это что? Год что ли? Сейчас же 1978!..
За окном быстро темнело. Тайка глянула на часы – десять вечера. Не дожидаясь возвращения соседок, легла на кровать и, укрывшись одеялом с головой, попыталась заснуть. Сон не приходил. Пришло Одиночество. В последнее время она редко оставалась одна. За пять лет учёбы в Краснодаре сначала сменила двух квартирных хозяек, а потом три общежития. Это орловское общежитие на её веку было четвёртым. Вспомнила, как на первом курсе института, только что оторвавшись от мамы, проучившись всего два месяца и тяжело привыкая к самостоятельной жизни, она справляла своё семнадцатилетие.
Угрюмая и вредная хозяйка сделала ей бесценный подарок – на ноябрьские праздники уехала навестить родственников в деревне и должна была вернуться после 12 ноября. А это означало, что на свой первый вне родного дома день рождения Тайка сможет хоть как-то по-своему украсить убогую комнату и даже пригласить гостей – своих однокурсниц.
В её группе по специальности «Электроснабжение промышленных предприятий, городов и сельского хозяйства» из тридцати человек двадцать семь были мужского рода. Оставшаяся троица сразу сплотилась и подружилась. Василиса Петелина – Вася и Анна Хольпер – Холя были местными и жили с родителями. Именно их Тайка ждала в этот день в гости.
Днём Тайка ходила по магазинам. Купила много свечей, жареную утку, фрукты, конфеты и бутылку шампанского. До этого Тайка пробовала шампанское только один раз на выпускном вечере в школе. Она помнила, как кружилась тогда у неё голова, помнила свой голос, который звучал где-то в стороне сам по себе, как будто не она, а кто-то другой произносил за неё слова. И ещё ноги были ватными и не слушались Тайку, поэтому она не танцевала. Просидела весь вечер, пока не пошли классом встречать рассвет…
Прождав подруг-однокурсниц целый час за накрытым столом, Тайка почувствовала, как свербит в носу, и поняла, что вот-вот расплачется. Тогда она решительно потушила все свечи, расставленные по полкам и шкафам, занавешенным простынями (хозяйка боялась, что квартирантка поцарапает её мебель), разобрала кровать, сняла праздничное платье, надела ночную рубашку, и, усевшись по-турецки в кровати в гнёздышке из одеяла, пыталась разобраться, как откручивается проволока на пробке шампанского. По наивности она думала, что напьётся одна и рухнет прямо тут же в кровать, как бесчувственное бревно. Как те, что на улицах валяются…
Вот в этот самый момент она услышала стук в дверь. Как же удивились Вася и Холя, увидев её в ночной рубашке! Оказалось, что подружек должен был подвезти на машине Васин папа, но машина сломалась, и подружки добирались на «перекладных». В тот вечер праздник удался…
Мысли Тайки туманились, она уснула, и уже не слышала, как вернулись из ресторана её соседки по квартире. А на следующий день не помнила ничего ни о странном мужчине, ни о монетке, которую засунула в маленький карманчик на рукаве своей финской куртки.
Этот карманчик, пришитый Тайкой вручную, был напоминанием о первой неделе жизни Тайки в Орле.
Тайку Орёл сразу поразил своими контрастами. С одной стороны – колыбель, почитаемых Тайкой, русских писателей. С другой стороны – это был город чёрных мешковатых болоньевых курток и ватников, резиновых сапог и шапок-ушанок. Молодых людей в таком виде Тайка часто встречала на улицах. Как позже выяснилось, это были юноши из близлежащих деревень, бросившие родной дом и подавшиеся в город в поисках лучшей жизни. Работа в селе их не привлекала. Грязь и тяжёлый физический труд были не для них. Домой они наезжали на выходные, встречались с друзьями и «квасили» день и ночь.
Тайка надолго запомнила своё столкновение с одним из представителей этого «сельского планктона». Был дождливый день. И Тайка надела свою лёгкую финскую непромокаемую курточку. Яркая курточка из красных, оранжевых, жёлтых и белых клиньев ладно сидела на тоненькой фигурке.
В универмаге, рассматривая что-то за стеклом витрины, Тайка вдруг услышала возмущённый женский голос: «Что же ты делаешь, паршивец!», и тут же почувствовала за спиной какое-то движение. Она обернулась и увидела бегущего к выходу высокого парня в резиновых сапогах. Стоящая рядом с Тайкой женщина всё никак не могла успокоиться: «Вы представляете, гляжу, а он сигарету поднёс и дырки на рукаве у девушки прожигает!». Глянув через плечо, Тайка увидела на верхней части рукава новой куртки несколько оплавленных по краям дырок, через которые светился белый синтепон.
Позже Тайка подобрала красивую нашивку-карманчик на рукав, которой замаскировала злополучные дырки. Но ещё долго после этого случая она шарахалась от мужчин с горящими сигаретами…
Как сейчас на выходе из магазина полуфабрикатов, где в конце месяца обычно покупала на оставшиеся до зарплаты деньги винегрет. Тайка испуганно отшатнулась от мужчины с сигаретой. Оказалось, он просто хотел выбросить окурок в урну, возле которой стояла Тайка.
Винегрет был дешёвым и вкусным. Иногда для разнообразия Тайка поджаривала его на сковородке. Получалось что-то вроде овощного рагу. Быстро и сердито. Готовить она не любила. На приготовление еды не должно тратится больше времени, чем на её употребление.
Тайка вышла из магазина. Зарядивший с утра дождь превратился в град. Пересекая площадь у дома Советов, Тайка встретила кота. Это был не кот даже, а огромный чёрный котище с удивительными глазами. Тайке сразу вспомнился булгаковский Бегемот.
Когда-то в Пушкине на выставке рисунков Нади Рушевой Тайка увидела её иллюстрации к «Мастеру и Маргарите». Об этом романе до тех пор Тайка и слыхом не слыхивала. Она никак не могла понять по иллюстрациям, о чём этот загадочный роман, в каком времени происходит его действие. На иллюстрациях были и библейские сюжеты, и какая-то мистическая чертовщина, и что-то сатирически бытовое из 30-х годов, и что-то тонкое, нежное и лиричное. Потом во всех библиотеках Краснодара Тайка искала эту книгу. И нашла только в одном читальном зале публикацию романа в журнале «Москва».
– Ну, что, кот?
И он подошёл, одна лапа обрублена. Кот смотрел на Тайку такими умными пытливыми глазами, словно гипнотизировал. Такой взгляд! Всё в этом взгляде: и тоска, и холод, и боль, и достоинство, и покорность, и надежда чуть-чуть мелькнула и погасла. Тайка пошла дальше, а потом не выдержала – оглянулась. Кот смотрел! Как смотрел! Такой совершенно нереальный кот. Не от мира сего. Инок. Иннокентий. Инопланетянин.
Тайка вернулась и погладила его. И сначала ей показалось, что слеза стекает по шерсти на его подбородке. Она остолбенела, а потом поняла, что это слюна. Кот был страшно голоден.
– Подожди меня здесь, Иннокентий. Я принесу что-нибудь поесть. Ты же винегрет есть не станешь? Ты только дождись меня, ладно? – сказала Тайка и повернула назад к магазину, на ходу считая оставшуюся в карманах мелочь. Купила бутербродов с сыром, вернулась, и досада взяла – кота нигде не было видно. Потом опять почувствовала на себе его взгляд. Два огонька горели в нише в стене. Кот от дождя там спрятался.
Тайка раскрошила бутерброды, постояла немного, наблюдая, как кот ест и побежала на работу, обеденный перерыв уже заканчивался.
Тайка не понимала, когда её спрашивали, любит ли она кошек. Кошек вообще? Тайка предпочитала разбираться в своём отношении к каждой конкретной кошачьей личности. С этим котом ей хотелось продолжить знакомство…
ТАРА
Таре снился тридцать третий день рождения. Больничная палата, рядом с её железной койкой в маленькой кроватке под капельницей с глюкозой тяжело дышит крохотулька Славка. Иголка капельницы воткнута в вену на голове. Лысенькая головка обтянута кожей. Кожа и череп, и глазища в пол-лица. Дочурке завтра исполнится месяц.
Славушка с первых дней отличалась от других малюток в роддоме из отделения «Мать и дитя», куда их вместе с Тарой определили сразу после родов. Все новорождённые лежали с закрытыми глазками, а она смотрела из свёрточка. Все плакали – А-А-А-А! А она – НЕ-Е-Е-Е! Как козлёнок…
Не успев побыть дома после родов, Тара снова оказалась в больнице.
У Славушки гипотрофия второй степени. Таре сегодня стукнуло тридцать три… Возраст Христа. Главный рубеж. Только бы чудушко выздоровело! Это стало бы для Тары «великим свершением» – вырастить самого любимого в мире человечка.
Где только ни справляла Тара свой день рождения! И в поезде, и в пустом гостиничном номере в чужом городе, сегодняшний – в детской больнице (а о самом замечательном она когда-нибудь расскажет Славушке. Дай, Бог, только выбраться отсюда). За окном мечутся снежинки, на столе стоят гвоздики от мамы. Она приехала три дня назад из Новороссийска.
Молоко у Тары исчезло после страшной ангины. А после антибиотиков Таре запретили кормить грудью совсем. Всё это время Славка недоедала.
Хорошо, она настояла на том, чтобы в больницу их положили вместе. Здесь творились ужасы и кошмары. Чтобы груднички, которые лежали без мам, не плакали, медсёстры накачивали их димедролом. Одного недоношенного малыша спалили под колпаком до ожогов. У него началось заражение крови. Ещё одну малышку с деформацией черепа не переворачивали совсем, она лежала на одном боку. Когда бабушка пришла забирать малютку, у той одна сторона головы была совсем плоской. Мама малышки с расхождением тазовых костей попала в хирургическое отделение сразу после родов и даже ни разу не видела свою дочурку. Бедной женщине врачи отказывались делать кесарево сечение, настаивали, что родит сама, а потом тащили ребёнка за голову щипцами. Вот и результат!
О себе Тара знала, что вошла в мифологию родильного отделения на веки вечные. На на неё, пока она там находилась, ходили смотреть, как на диковинку. Во время родов она ни разу ни пикнула (вот кого надо было к немцам засылать вместо радистки Кэт)…
Сон Тары перенёс её назад, в тот незабываемый день. Она видела себя со стороны. Вот она на высокой каталке в кричалке – палате, где женщины переносят предродовые схватки, достаёт из под полы книгу, которую прихватила с собой в роддом. Воды у неё отошли ещё ночью, схваток не было, и она спокойно углубилась в чтение.
Кроме Тары здесь лежала бойкая девица. Она уже успела поведать Таре, что за ребёнка свекровь подарит ей золотые серьги и перстень. В те промежутки времени, когда схватки отпускали оборотливую соседку, она приговаривала, имея в виду акушерок и медсестёр: «Ничего! Чем громче кричу, тем шибче они вокруг меня бегают. Пусть, это их работа!». И, действительно, весь персонал занимался только ей.
Когда новая акушерка увидела у Тары книгу, накричала на неё: «Вы сюда рожать, а не читать пришли». Узнав, сколько часов прошло с того момента, как отошли воды, назначила уколы хины, чтобы стимулировать роды.
Крикливую соседку увезли рожать, и Тара осталась совсем одна.
Сначала старательно и усиленно дышала, молча превозмогая невыносимые боли, так не хотелось походить на ту особу, что недавно здесь вопила чересчур зычно и требовательно. А потом, когда поняла, что всё – предел, рожаю – рассердилась: «Да подойдёт же ко мне хоть кто-нибудь, чёрт возьми-и-и-и-и!!!»…
Огромная потеря крови, многочисленные разрывы, ад и существование по ту сторону реальности, по ту сторону сознания, по ту сторону мира. Нечеловеческая мука с одной единственной мыслью: повторить такое можно только ради ребёнка от любимого человека. Только для любимого…
Согнувшись в три погибели, голова на уровне колен, держась за стену, Тара бредёт во сне по длинному коридору, открывает дверь и снова оказывается в больничной палате рядом с лежащей под капельницей Славкой. Взгляд её падает на гвоздики.
Жалко, что нет любимых хризантем, щемящего душу запаха горечи и полыни, запаха её дня рождения. Поскорее бы отсюда выбраться…
Славка смотрит на Тару и вместо крика – НЕ-Е-Е-Е, как у козлёнка, начинает громко, протяжно и настойчиво мяукать. Тара леденеет и просыпается…
Она протягивает руку, нащупывает кнопку торшера и, нехотя оторвав голову от подушки, смотрит на настенные часы. Истошное мяуканье продолжается.
Так и есть! Ну, кто в выходной день будит хозяйку в такую рань? Только тот, кто дрых перед этим весь день на диване, время от времени сменяя его то на одно, то на другое кресло и повсюду оставляя клочки своей белой шерсти. Только тот, чьё имя Гораций.
Зевая, Тара нащупала ногами тапочки и поплелась в коридор, где бесчинствовала Наглая Рожа – так сейчас хотелось обозвать Горация, но язык не повернулся – всё-таки внешность у кота была аристократичная, и всплывшее с горяча ругательство к ней явно не подходило. Имя Гораций у Тары и Славки рождалось в творческих муках.
Когда Славка позвонила Таре и сказала, что едет домой с сюрпризом, Тара и предположить не могла, что сюрпризом окажется сугроб белоснежной шерсти на четырёх лапках в мохнатых пажеских панталончиках. Над этим ходячим сугробом возвышался строго перпендикулярно чёрный пушистый султанчик хвоста. Вокруг шеи шерсть торчала, образуя белый, похожий на блюдо, воротник. Кот был помесью персидской мамы с кем-то ещё, пожелавшим остаться неизвестным, но наградившим дитя чудесной мордочкой. Плоские физиономии, как у чистокровных персов – Таре не нравились. А эта удлиненная, выразительная мордочка с внимательными янтарного цвета глазами сразила её наповал.
Это чудо не могло оставаться Зайцем (так звала кота прежняя хозяйка). Славка заявила с порога, что назовет кота Альбусом, потому что он белый. Но у кота было собственное мнение на этот счёт, и на Альбуса он не отзывался, даже ухом не вёл. Имя Персифаль постигла та же участь.
И так долгое время кот оставался безымянным, пока однажды, растянувшись на диване между Тарой и Славкой во всю свою длину, подставляя под их восхищенные взгляды и ласковые почёсывания то один бок, то другой, то розовый, просвечивающийся сквозь шерсть живот, он не услышал в свой адрес сотый по счёту комплимент: «Ах, как он грациозен!». Слово «грациозен» привлекло его внимание, кот поднял голову, стоящие торчком уши выдали его заинтересованность.
– Грацио! Грацио! – для пробы позвали кота поочередно мама и дочь. И тот повернул голову вправо, одобрительно взглянув на Тару, а затем влево – на Славку. Имя Грацио плавно трансформировалось в Горация, и кот не возражал…
Сонная Тара автоматическим движением открыла дверцу холодильника. Отодвинула банку паштета, достала пакет и налила молоко в одну из половинок, сделанной в виде восьмёрки, кошачьей миски. Гораций по обыкновению боднул её руку, и часть молока разлилась белой лужицей на полу. Вот так всегда! Не везет!
Во вторую половину миски Тара насыпала сухой корм. Эта кошачья миска с нарисованными на ней весёлыми рыбными скелетиками досталась Горацию в приданое от прежней хозяйки.
– Может, получится доспать? – с робкой надеждой досмотреть прерванный сон подумала Тара и натянула одеяло на голову.
Ничего из этого, конечно же, не вышло. Поворочавшись, Тара опять включила торшер. Весь стол усыпан белыми повядшими кудряшками-лепестками, а из высокого узкого горлышка бутылки сиротливо торчит голый стебель. Сегодня она выбросит последнее напоминание о недавно прошедшем дне рождения.
Эту хризантему Тара купила себе сама. Когда в подарке от Славки она обнаружила страшно дорогую растирку от радикулита, то чуть не расплакалась. Но сдержалась, так как Славка явно ожидала от неё похвалы за такую нужную и практичную вещь (потратила, наверное, весь свой гонорар – с недавнего времени Славка стала посылать свои стихи в столичную газету «Трибуна», где их печатали в рубрике «Детский городок»). А у Тары в голове крутился ехидненький мотивчик, под который приплясывали и корчили рожи злые карлики: «Ты старуха. Сорок девять – ничего тут не поделать!».
Значит, навсегда и безвозвратно ушло время цветов, которые ей дарили не только в дни рождения, и стихов, которые когда-то ей посвящали. Пришло время лекарств и безысходного одиночества.
