скачать книгу бесплатно
Лёжа в кровати, Тара окинула мысленным взором уходящую за горизонт пустыню начинающегося дня. Память сразу же услужливо внесла разнообразие в скучный пейзаж, заполнив его горами грязного белья, провела между ними дорожку, разбежавшуюся после указателя на три разные стороны. Надпись на указателе гласила: «ГОРэлектросеть, ГОРгаз, ГОРводоканал». Эти ГОРынычи готовились отхватить увесистый кусок от недавно полученной учительской зарплаты. Сапоги, которые уже давно просят каши, а прихлебывают только воду из луж, срочно нуждались в ремонте. Пейзаж в мгновение ока дополнился будочкой сапожника, за которой до самого горизонта разлилось рыночное море (кроме кошачьей еды и банки шпротного паштета в холодильнике ничего не было).
Для себя одной Таре готовить не хотелось. Сразу после дня рождения Тары Славка укатила в поездку по пушкинским местам. Этой поездкой её наградили за победу в литературном конкурсе. Днём в перерыве между первой и второй сменами Тара наскоро впихивала в себя комплексный обед в школьном буфете, а вечером приходила домой выжатая, как лимон, вытягивалась на диване и цепенела в полуяви-полусне. Лишь в субботу, готовясь к возвращению Славки, Тара вспомнила о продуктах…
Хотелось ещё немного понежиться под одеялом. Возле тапочек под кроватью Тара заметила толстую амбарную книгу. Таких книг у неё в книжном шкафу скопилась целая стопка. Уже несколько лет именно в амбарных книгах Тара вела свои дневники. В каждой книге хранилось года четыре из её жизни, а в некоторых и пять-шесть (когда писала с большими перерывами). Самую первую тетрадь, начатую в тот день, когда Тара почувствовала, что всё в её судьбе круто меняется, ей захотелось вчера перечитать перед сном. Читала, читала и заснула как раз на записи о рождении Славки. Поэтому,видно, и сон такой приснился. Тара вытянула руку и открыла тетрадь.
23 октября 1987 года
Лежу на диване. Такая редкость за последние дни. Напротив – моя Букашечка, носящая досадное отчество и любимое имя – Славушка. А с фамилией вообще неразбериха!
Фамилия Конакаева у нас с дочуркой общая – это хорошо. Но досталась она нам от человека, о котором, как об отце, и думать не хотелось. Этот человек зверски избивал маму. Она сбежала однажды в никуда, не разведясь, без денег и вещей. Мама вышла за него совсем ещё девчонкой.
Тогда, сразу после войны, ей нужно было помогать семье, оставшейся без отца: двум младшим сестрёнкам и братишке. Она завербовалась на рыбные промыслы. Уехала из родной Анапы на далёкий Сахалин. Жила в бараке бок о бок с десятком таких же девчат. Ей по наивности льстило внимание статного мужчины в форме офицера МВД, она и не раздумывала долго, когда тот позвал её замуж. Только вскоре, приходя домой с работы, он начал избивать свою юную жену в приступах безумной ярости, а потом, когда припадок проходил, на коленях вымаливал прощение.
Мама сбежала от него без документов, беременная мной. Он обо мне и не догадывался. Боялась меня потерять при очередных побоях. Заночевала в поле, потом уехала в другой город. Как он не настиг, не отыскал, не вернул её с его-то связями? Загадка. Но больше их пути не пересекались. Когда мама захотела оформить официально отношения с дядей Веней, посылала запрос, пыталась разыскать бывшего мужа, чтобы развестись. Узнала, что тот переехал на Алтай. Этим дело и кончилось.С дядей Веней она продолжала жить в гражданском браке, так и не сменив фамилию.
Носить фамилию жестокого человека, когда-то сломавшего жизнь моей мамы, мне самой было неприятно, а теперь пришлось наградить ею мою Славушку. Нужно будет занятся сменой фамилии, взять бабушкину, например. Станислава Радыгина – звучит! Она так похудела, дочурушка моя, щечки исчезли, появились тёмные круги под глазами, впадины на висках. Зато улыбка, как лучик солнечный. Мы с моей крохой недосыпаем, недоедаем и много плачем. Молока у меня не хватает. Я извелась вся, видя, как моя Славушка тает на глазах…
На Тару нахлынули воспоминания. Она даже сейчас, по прошествии стольких лет, не могла читать эти строки спокойно. Потом они со Славкой и попали в ту страшную больницу из сна.
Тара резким движением скинула одеяло, сунула ноги в тапочки и пошла умываться…
АМАРАНТА
Сегодня была её ночь. Ночи у Амаранты чередовались – одна через две. В соответствии с графиком ночных дежурств мужа, работавшего охранником. Две ночи Амаранта лежала, не думая ни о чём, тщетно пытаясь уснуть, с занемевшими руками, вжавшись в подлокотник (муж во сне разворачивался по диагонали, занимая почти всё пространство раскладного дивана). А в ту ночь, когда муж был на дежурстве, ей тоже не спалось. Мысли бесконечно кружились вокруг одной темы. Почему она так одинока? Всегда… Каждую минуту…
Замуж Амаранта выходила по необыкновенной любви. Муж, казалось, тоже её любил. Как случилось, что его любовь исчезла? Разом, в один неуловимый миг. Как исчезает белый кролик в руках искусного иллюзиониста. Он только что был. И вот его уже нет. Совсем. Как будто и не было вовсе. Миг исчезновения не вычислишь, даже если смотреть один и тот же фокус тысячу раз подряд, стремясь раскрыть его секрет …
Нет. Тысяча это перебор. Сколько же ночей она прокручивает назад плёнку своей семейной жизни, снова и снова вглядывается в уже примелькавшиеся кадры? До свадьбы любовь она чувствовала каждой своей клеточкой. Медового месяца у них не было. Был странный и смешной медовый день. Оставив гостей за праздничными столами в библиотеке, где вместе с презентацией альбома графических работ мужа отмечалась их странная свадьба, они сбежали в Дюрсо. Номер на втором этаже частной гостиницы отапливался электрическим обогревателем. Слово «отапливался», чтобы не грешить против правды, нужно поставить в кавычки – в номере стояла жуткая холодина. Зато с огромной лоджии открывался красивейший вид на море, что, впрочем, они оценили только утром, а ночью над лоджией светились мохнатые звёзды.
Чтобы хоть как-то согреться, они выпили горячего чая с яблочным вареньем – подарок от хозяйки гостиницы, и доели яства со свадебного стола, упакованные предусмотрительными коллегами Амаранты в её дорожную сумку. Собрав все одеяла и покрывала, которые удалось отыскать, они нырнули в кровать. Огромная, очень мягкая кровать подбрасывала вверх, как батут. Амаранта хохотала, как сумасшедшая. Ей казалось, что она взлетает в небо…
Утром они долго гуляли по пустынному пляжу, собирали красивые коряги и камушки, фотографировались, снимали на камеру телефона шутливые интервью: «Как вы чувствуете себя первый день в роли мужа?»… Ясный, теплый день дарил покой, тишину и негу. Муж нашёл старые пластиковые кресла, подложил под сломанные ножки камни. Они сидели с зажмуренными глазами, подставив ласковому солнцу счастливые лица …
Первый неприятный штрих… Амаранта вспомнила, как вначале их семейной жизни они с мужем делали на рынке покупки. Муж обустраивал вагончик-бытовку, который они после свадьбы купили и поставили в саду. Муж оборудовал в нём мастерскую. Тогда ему хотелось поскорее обзавестись антенной, чтобы в мастерской, ласково называемой мужем «мой домик», можно было смотреть телевизор. Амаранта в тот день подыскала на рынке две новые гардины для большой комнаты, а старые думала отдать мужу в мастерскую, чтобы украсить окна бытовки какими-нибудь простенькими занавесками. Муж возражал против этой покупки, и Амаранта на обратном пути несла на плече обе громоздкие гардины сама. Она тяжело дышала, ноги еле тащились. Муж, помахивая пакетом с антенной-бабочкой, шёл далеко впереди неё. Вдруг он оглянулся и сказал: «Тебе только флагов не хватает на этих древках». Амаранта проглотила обиду, едва сдерживая слёзы…
Тогда?..
Амаранта вспомнила прошлую ночь, когда у мужа был выходной, и у Амаранты отгул. Той ночью в общей сложности Амаранта спала часа два. Вдвоём с мужем они вернулись домой поздно с юбилея крёстного отца Стаськи. Муж не признавал знакомых Амаранты, поехал «в такую даль» с большой неохотой, сидел среди других гостей бирюком, часто выходил курить на крыльцо и, не дождавшись конца праздника, засобирался восвояси.
В автобусе всю дорогу домой они молчали. Амаранта все время возвращалась мыслями к семье кумовьев. Они напоминали итальянцев. Громко спорили, ссорились и мгновенно мирились. И все равно чувствовалось, что не представляют себя друг без друга.
Купили домик в деревне кумовья не так давно и с упоением рассказывали Амаранте, как каждый вечер перед сном сидят у костра, а потом гуляют по тропинке до леса и обратно. И ни единого человека на своем пути не встречают. Это только их заветная тропинка и больше никого. Амаранта, наверное, так себе всегда и представляла счастье: он и она, вдвоем, вместе, всегда…
Недавно, делая уборку в доме, разбирая и выбрасывая ненужные бумажки, она наткнулась на своё неотправленное письмо к Ильину. Тогда они ещё не были женаты, жили в разных городах, переписывались и перезванивались.
…Какой чудесный подарок ты сделал мне вчера. Весь вечер со мной. И если закрыть глаза, то ощущение, что ты рядом. В ухо дышишь… И даже связь вчера была такая, что не приходилось переспрашивать по два раза каждое слово. Твоё дыхание, интонации голоса – всё без искажений мне прямо в ухо.
И чай я готовила одной рукой, а вторую с телефоном – ты как будто держал в своей. КАКОЕ ЭТО СЧАСТЬЕ! Самый вкусный чай в мире. Помнишь, я тебе писала, что всё бы научилась делать одной рукой, если бы ты захотел вечно не разжимать свои пальцы и не отпускать мои…
В молчании добрались до дома. Легли. Амаранта попыталась заговорить с мужем, с грустью посетовала на то, что он за весь день ни разу, ни за что её не похвалил, но он ответил резко и категорично, явно давая понять, что хочет спать и к разговорам не расположен. Вскоре муж уснул. А Амаранте не давали уснуть его слова: «Мы же не говорим спасибо слону за то, что он не наступает нам на ноги. Это в порядке вещей. Я не люблю всякие там «муси-пуси», и меня уже не переделаешь!».
Амаранта прилагала большие усилия к тому, чтобы угодить мужу, подстраивая под него свои, устоявшиеся за долгие годы самостоятельной жизни, привычки.
Она готовила овощной суп, согласуясь с его диетическим питанием, она латала его носки, она сама покрасила веранду. Муж сказал, что от запаха нитрокраски его тошнит. А кого не тошнит? Амаранте после покраски казалось, что у неё не лёгкие, а баллоны с ядовитыми испарениями.
Вечерами, совершенно выбившись из сил, она отказывалась в пользу мужа от любимых передач по каналу «Культура» и смотрела, клеевая носом, его милицейские или бандитские сериалы.
«Мы не говорим «спасибо» слону за то, что он не наступает нам на ноги. Это в порядке вещей». Неужели за весь этот долгий день, когда она сама нашла кучу поводов, чтобы похвалить его и сказать ему ласковые слова – неужели за весь этот день она не заслужила хоть слово благодарности? Амаранта полежала еще немного, прислушиваясь к громкому храпу за спиной, и попробовала встать, стараясь не шуметь. Она думала, что свыклась уже с этими ночными раскатистыми руладами. Но прошлая ночь казалась почему-то особенно невыносимо тоскливой. Амаранте хотелось завыть от безысходности. От осознания того, что так будет всегда. И ничего другого. Никогда…
Знакомые, как свои пять пальцев, шаткие половицы как будто были с ней в сговоре – ни одна из них не скрипнула, не выдала Амаранту. У застекленной двери в коридор Амаранта остановилась, снова вслушиваясь в дыхание мужа, и почувствовала на себе чей-то взгляд.
Лунный свет, проникший в комнату сквозь щель между шторами, осветил внимательные пытливые глаза, как будто вопрошавшие – Кто ты? Зачем живёшь? Бледная луна, отблески лунной дорожки на чёрных смолистых волнах и белая ночная бабочка на плече. Амаранта отвела глаза от взгляда девушки с портрета, висящего на стене, и бесшумно повернула дверную ручку.
Проходя на кухню, Амаранта заглянула к Стаське в «китайский фонарик». Знакомая картина – ступить негде – такой стоит тарарам. Вещи разбросаны на полу, а книжные полки, занимающие две противоположные стены до самого потолка, покрыты толстым слоем слежавшейся пыли. Стась в отключке, свернувшись клубочком, у невыключенного компьютера. В ногах в такой же позе спит кошка Шарманка. Со Стаськой Шарманка не расставалась ни днём, ни ночью.
По двадцати раз на дню чадо стискивало Шарманку в своих объятиях, изливало на неё потоки комплиментов, зажимало ей лапки, если кошка пыталась вырваться. И, наконец, поняв всю тщетность усилий, Шарманка затихала на коленях чада и громко урчала, пока её спаситель, обожатель и мучитель почёсывал ей шею и живот.
Спасителем ребёнок был в буквальном смысле. Однажды, пасмурным днём близь своего студенческого общежития чадо увидело такую картину. Потерявший от голода и отчаяния всякое желание жить маленький котёнок-замухрышка, каким тогда была Шарманка, упрямо шёл на трамвайные рельсы. Чадо погладило, накормило беспомощное создание и хотело было пойти своей дорогой в общежитие, куда вход с котами запрещён, но серый комочек, оставшись один, снова безропотно двинулся на трамвайные рельсы. Ребёнок бросился на выручку и, практически, выдернул маленькую Анну Каренину из под трамвая. А потом оставалось только пронести её под курткой незамеченной мимо вахтёра, убедить соседей по комнате потерпеть нежданную квартирантку несколько дней до ближайших выходных, на которые намечалась поездка домой, и придумать имя. Только бы мальчик, только бы мальчик, девочку мама не примет! Но безымянное существо оказалось девочкой. А Амаранта её всё таки приняла.
Ни Анной, ни Карениной найдёша не назвали. Своё имя она получила от того, что очень громко и мелодично, как настоящая шарманка урчала, когда её почёсывали. А со временем, когда молодая кошечка откормилась и похорошела, она стала похожа на героиню оперетты «Фиалка Монмартра». Беспородная, сбитенькая, полосатая, но в белых перчаточках и белых чулочках с аккуратными чёрными дырочками на пятках. На спине у неё была рыжая подпалина виде кленового листика. Шарманка держала себя в безупречной чистоте, как настоящая француженка, вылизывая шёрстку так, что она лоснилась, будто шёлковая. Так и хотелось, глядя на неё воскликнуть: «Шарман!».
После многократных безуспешных попыток Амаранты навести в «китайском фонарике» порядок и бурных протестов Стаськи: «Я опять ничего не нахожу! Прошу тебя, ничего здесь не трогай! Пойми, я могу творить только в такой атмосфере!», Амаранта перестала заходить в «китайский фонарик» без крайней необходимости.
Сейчас она, стараясь не раздавить диски, разбросанные по всему полу в этом захламлённом закутке, выключила компьютер и поправила сбившееся на сторону одеяло. Опять Стась спит, не раздеваясь.
«Китайский фонарик» перешел к Стаське по наследству. Когда-то этот закуток принадлежал Амаранте. Тогда в нем было очень уютно.
Название свое комнатушка получила из-за того, что стена, не занятая книжными полками, представляла собой огромное, окно, смотрящее в сад. А противоположную от окна стену заменяли жалюзи, собранные из тонких фанерных полосок и прикрепленные к натянутой на потолке струне. Так из маленькой проходной комнаты удалось выгородить укромный закуток. По вечерам там зажигалась лампа, и свет просачивался сквозь щели стенки-шторки, превращая комнатушку в настоящий фонарик…
Амаранта вспомнила своё тридцатилетие, тогда ещё Стаськи и в помине не было. А глупая Амаранта о замужестве не думала. Вспоминала Ильина. Иногда…Часто… Всегда…
В тот день в «китайском фонарике» тоже нельзя было шагу ступить. От цветов…
На тридцатилетие её любимых хризантем насчиталось к вечеру ровно тридцать. Друзья, коллеги и мама, не сговариваясь между собой, дарили ей в тот день хризантемы. Вот это был подарок! Цветы в «китайском фонарике» пришлось расставить и на окнах, и на кресле, и даже на полу. Все имеющиеся в доме вазы и банки пошли в ход. Ступить было негде, но выглядело всё это великолепие волшебно!
Теперь мамы уже нет в живых, и друзья, какие – разъехались, какие – растерялись… А Ильин громогласно храпит за дверью…
Из «китайского фонарика» Амаранта тихонько, вышла на кухню. Чтобы утомить себя какой-нибудь работой и уснуть от усталости, принялась варить постный борщ. Резала, морковь. Пилила тупым ножом свёклу (муж так и не стал для неё помощником по хозяйству, за каждой мелочью, требующей мужских рук, будь то заточка ножей или прикручивание шурупов, ей приходилось обращаться к посторонним или, если получалось, делать всё самой). Но, если раньше до замужества просить других о помощи было для неё обычным делом, то теперь каждая такая просьба стала для неё унизительной, так как приходилось придумывать и объяснять, почему этого не может сделать муж.
Однообразные механические движения потихоньку притупили её отчаяние. Обернув горячую кастрюлю с готовым борщом кухонным полотенцем, Амаранта опять скользнула в комнату и, подоткнув под себя края одеяла наподобие кокона, попыталась отдаться волне тягучей тупой усталости, но сон не приходил.
Она снова встала, уже не думая о скрипучих половицах, вышла в сад. Сияли яркие лучистые звезды и полная луна. В памяти всплыли первые строчки стихотворения, которое она когда-то давно сочинила.
Южной, южной
Танцуют ночью звёзды.
Нужно, нужно,
Пока ещё не поздно,
Нужно,
Хоть взят уже билет на поезд,
Тебе сказать…
«Господи! О Господи!», – запрокинув голову вверх, Амаранта безмолвно кричала в высокое небо…
Глава 2. У МОРЯ, У ЧЁРНОГО МОРЯ
ТАЙКА
По контрасту с наводнившей Орёл деревенской молодёжью коренные жители Орла – её коллеги по работе – удивляли Тайку своей начитанностью и разносторонними талантами. В Орле много литературных музеев. И не удивительно, эти места связаны с такими именами, как Тургенев, Лесков, Фет, Тютчев, Андреев, Пришвин…
В Гипроприборе Тайка и её коллеги из разных отделов занимались проектированием приборостроительных заводов. Здесь, казалось бы, должны работать люди далёкие от искусства, но нет – каждый третий сочинял стихи, каждый второй пел, танцевал или рисовал, а молодые специалисты все поголовно увлекались туризмом и ходили в походы. В пятницу проход между столами и кульманами был заставлен рюкзаками. На субботу и воскресенье ребята из Тайкиного электротехнического отдела на вечерней электричке ехали в Спасское-Лутовиново. Ночевали в палатках, пели у костра, вечером в воскресенье возвращались в город.
В остальные дни помимо своей работы выпускали остроумные стенгазеты, устраивали весёлые праздники.
Феерично отмечался ежегодный Праздник Урожая. В этот день каждому вручали шутливые дипломы. Тайкиному перу принадлежали строки, которые красовались на обложке самодельно отпечатанных дипломов:
«Бери больше, бросай дальше!
Работа любая не терпит фальши.
Примером, товарищ, будь везде –
В отделе и на борозде!».
В графе изучаемых предметов в дипломах проставлялись реальные часы, проведенные «дипломниками» на прополке и уборке свёклы, на разгрузке зерна, сенокосе, пахоте и так далее. Да, именно интеллигенция заменяла на сельских полях сбежавшую в город молодёжь. При этом Тайку и её сослуживцев никто и не спрашивал, хотят ли они махать вилами, нагружая грузовики сеном; согнувшись в три погибели ползти вдоль грядок, пропалывая свёклу; вырубать из промёрзшей земли несобранные вовремя корнеплоды или перебирать гнилую картошку на овощной базе. При всём при том и от проектов, которые они должны были сдавать в сроки, их никто не освобождал…
Иногда Тайка чувствовала себя крепостной. Как, к примеру, сейчас. Вместе со своей соседкой по комнате Алькой Прыгунковой, работавшей в том же институте, но в сантехническом отделе, она уже четвёртый час, не отходя ни на минуту, стояла у ленты конвейера. По конвейеру без остановки двигались огурцы, которые они с Алькой сортировали. Большие сгребали в одну ёмкость, средние в другую, а совсем маленькие в третью. Тайка уже ненавидела эти огурцы лютой ненавистью. Хотелось бросить всё. И пусть летят большие, средние и маленькие вперемешку прямо на бетонный пол.
Вспомнила, как хохотала над героем Чарли Чаплина, который тоже вынужден был работать бессловесным придатком безжалостной конвейерной машины. Да, со стороны тогда это выглядело смешно. Попадись этот фильм сейчас, она бы над ним обрыдалась.
– А ты на что отгулы потратишь? – отвлекла её от грустных мыслей Алька.
Алька была человеком выдающегося оптимизма. Рыжая, веснушчатая, скуластенькая,
с карими блестящими глазами она излучала неуёмную энергию. И часто стрекотала без остановки, как скворец. Тайка как-то предложила ей поменять фамилию Прыгункова на Скворушкину или Скворцову, хотя Прыгункова ей тоже подходила.
Умудряясь постоянно попадать в щекотливые ситуации, Алька не унывала. Последний раз (в тот день, когда к Тайке приходил тот странный мужчина, это было весной, а сейчас уже осень… как время быстро летит…) Алька спасалась бегством от армян, приставших к ней в ресторане «Океан». На финише ей всё-таки удалось запутать следы и уйти от погони.
Удивительно, но с Тайкой, они сразу поладили. Когда с ордером на руках Тайка впервые переступила порог общежитской комнаты, Альки в городе не было. Она уехала на выходные в Кромы к родителям. Пустовали и остальные две комнаты. Повезло – буквально на пороге она встретила одну из будущих соседок. Та вручила ключ от входной двери, показала её комнату, сказала, что здесь живёт Алька – с ней не соскучишься, расспросила, откуда Тайка приехала, в каком отделе будет работать, и упорхнула по своим воскресным делам.
Тайка сидела тогда одна в пустой комнате и пыталась представить себе Альку, с которой «не соскучишься», пыталась представить, как будет жить с ней здесь целых три года. Пыталась и не могла. Её угнетал аляповатый узор замусоленных, затёртых и оборванных в некоторых местах обоев. Она не сможет, просыпаясь по утрам, каждый раз видеть перед собой эти обои. Решительно вытряхнула содержимое кошелька на стол, посчитала деньги, собрала и отправилась в магазин покупать новые обои.
Никогда в жизни она этим не занималась. Старалась, пыхтела, лазая с длинными клейкими полосами обоев на стул и обратно, безуспешно пытаясь разгладить тряпкой вздувающиеся то тут, то там пузыри. Руки, волосы, халат были в клее. На полу тоже пролегли длинные клейкие полосы.
Когда Алька с тяжёлыми сумками, набитыми родительской снедью, вечером в воскресенье вернулась в Орёл, она застала в комнате жуткий разгром и отчаявшуюся, смертельно усталую новоявленную соседку. Ни удивления, ни возмущения, ни упрёков со стороны Альки не последовало. Она быстро переоделась и вмиг подключилась к процессу. В четыре руки дело пошло веселее. Вскоре они уже пили чай с земляничным вареньем и знакомились. Удивительно, но на следующий день выяснилось, что обои подсохли и приклеились идеально – не отваливались и не пузырились…
– Хотелось бы уехать подальше от этой овощной базы. К морю и теплу. У меня уже пять отгулов накопилось! – ответила Тайка, отупело борясь с огурцами.
– Хм! Пять. А у меня уже десять. У нас в отделе чуть что – Алечка! Алечка! Поработай на базе за меня!.. А давай в Сочи съездим? Тайка, ты в Сочи была?
– Нет. Ни разу. Это дорого, наверное. Да и где мы там жить будем?
– Я в Сочи в прошлом году была. У меня там хозяйка знакомая, я с ней созвонюсь, узнаю. Все родители с детьми к началу учебного года уже уехали. Думаю, что проблем с жильём не будет. А прожить можно на кефире. Бутылка в день. Стройнее будем!
И подружки стали вслух обсуждать будущую поездку. Даже огурцы из ненавистных врагов превратились в симпатичных пупырчатых крепышей. Они гарантировали им исполнение мечты о море…
Пляж и длинные очереди за лежаками Тайке не нравились. Ей нравился их маленький деревянный домик-сарайчик, стоящий во дворе отдельно от дома хозяйки. К этому дому вдоль набережной вела аллея роз. Их волнующий аромат наполнял всё вокруг, создавая атмосферу праздника и беззаботности.
С едой подружки не заморачивались, так как денег у них было в обрез. Покупали булку хлеба и две бутылки кефира на двоих. Иногда баловали себя сочными пушистыми персиками и маленькими чашечками крепкого кофе по-турецки, приготовленного на песке.
Днем они плавали, гуляли по городу, ходили в дендрарий, а по вечерам Алька «чистила пёрышки». Её каждый вечер манила к себе танцплощадка в парке на Ривьере. Первые дни она уговаривала Тайку пойти вместе. Но Тайка всегда отказывалась, предпочитая вечернее уединение с книгой. Она читала «Путешествие дилетантов» Окуджавы.
Однажды Алька не пошла с Тайкой на пляж, а уехала с утра на электричке в Гагры. Накануне вечером на танцах она познакомилась с Суреном. Сурен с матерью жил в Гаграх, а в Сочи наезжал в гости к знакомым. Тайка волновалась за подругу.
– Быстро ты забыла, как удирала от темпераментных горцев из ресторана «Океан». И как ты не боишься ехать к незнакомому человеку!
– Тайка, я же не в лес еду, а в Гагры. О море в Гаграх, о пальмы в Гаграх!.. Сурен говорит, что у них мандариновый сад. Представляешь? Жить среди мандариновых деревьев – это же сказка! Сейчас они как раз созрели! Его мама будет дома. Она там траву жарить собирается. Ну, овощи какие-то. Национальное блюдо. Забыла, как называется. Аскенаску?
– Что? Что?
– Инч? Инч? Сурен меня учит армянскому. «Аскенаску» – это на их языке означает «понимаешь», а «инч» – «что».
– Ты бы лучше у него спросила, как по-армянски «шли бы вы, куда подальше».
– Это еще зачем?
– Может в следующий раз в ресторане «Океан» понадобится.
– Да там козлы были. Сурен не такой.
– Ты замуж за него собираешься?
– Тайка, я что, с дуба упала? Ну, мы же отдыхаем, дурочка! Почему ты всегда такая угрюмая? Расслабься! И просто наслаждайся! Солнцем, морем, бездельем, жизнью!
– Ладно. Попробую. Буду весь день наслаждаться. Одна… Ты даже фамилии его не знаешь. Вот где тебя искать, если что?! Ты хоть вечером приедешь, или ночевать там будешь?
– Приеду, конечно.
Алька слово сдержала. Приехала почти ночью с двумя огромными пакетами мандаринов.
– Завтра едем вместе. Сурен нас зовёт на шашлыки в горы.
– Я не поеду.
