Тёмный лес. Проклятие Клогхад Даар

– Спасибо, брат! – выдохнул он, пытаясь вернуться в строй.

Но вражеская конница уже захлёстывала их со всех сторон. Туман больше не скрывал их – он стал ареной, где каждый боролся за выживание. Аполло чувствовал, как строй окончательно разрушился. Враг давил, сбивая с ног, сминая щиты. И всё же он продолжал сражаться, сердце его билось с каждым ударом оружия, с каждым шагом, пока бой не поглотил всё вокруг.

***

Внезапно раздался резкий звук трубы юксов. Пронзительный, словно крик ястреба, он прорезал гул битвы. Конница юксов, что только что давила строй, разом отступила, как волна, отхлынувшая от берега. Центурион выкрикивал команды, но туман глушил его голос, а время ускользало, как песок сквозь пальцы.

– В строй! Быстро, мать вашу! В строй! – рявкнул он, но уже было поздно.

Но легионеры не успели сомкнуть строй. Третья волна накатила мгновенно, как разъярённый зверь. Всадники с копьями, стрелы лучников, летящие из-за их спин, – всё смешалось в грохоте копыт, звоне металла и криках. Легионеры, не успевшие сомкнуться, оказались уязвимы, их разбивали прямо на месте. Тех, кто стоял слишком далеко от товарищей, сбивали всадники или добивали стрелами.

Аполло услышал, как кто-то рядом выкрикнул:

– Чёрт побери, сжимаем линию!

Но в следующий миг сам оказался под ударом. Его копьё встретилось с вражеским щитом, но один из юксов, объезжая строй, ударил его плечом лошади. Аполло рухнул на землю, успев только поднять щит над головой. Копыта ударили по щиту, тяжёлая масса проехалась по нему, выдавливая воздух из лёгких. На миг всё померкло: звуки боя стали глухими, будто кто-то заткнул уши.

Он почувствовал, как земля под ним дрожит. Вокруг звучали крики и стоны. Кто-то упал рядом, приглушённо выкрикивая:

– Помогите! Они давят нас!

Аполло приподнялся на локте. Щит был погнут, рука онемела, но он сжал копьё. Вокруг была настоящая мясорубка. Всадники юксов прорвали строй. Лошади сметали солдат, а легионеры, уже разделённые на группы, не успевали дать слаженный отпор.

На мгновение его взгляд упал на Флавия. Тот опять был прижат к земле. Над ним вновь заносился меч. Не раздумывая, Аполло бросился вперёд, с силой толкнув копьём лошадь всадника в бок. Животное встало на дыбы, его всадник едва удержался, а Флавий, не теряя времени, отбросил меч в сторону и попытался подняться.

– Вставай, чёрт тебя дери! – крикнул Аполло, прикрывая товарища щитом.

– Что же это! – тяжело выдохнул Флавий.

Юксы всё ещё теснили их, отряд ломался, как дерево под ураганным ветром. Аполло почувствовал, как их оттесняют всё дальше назад. На поле больше не было линии, только беспорядочная схватка, где каждый боролся за жизнь. Вокруг царил хаос, и туман больше не скрывал их – он стал ареной, где сражение становилось всё кровавее.

Вскоре атаки конницы юксов начали угасать, как огонь, лишённый ветра, но отдельные всадники всё ещё били дезориентированных легионеров.

– Назад! Всем назад! – рявкнул центурион, перекрывая грохот боя. Его голос был хриплым, натянутым, как струна, но пронёсся через ряды, заставляя тех, кто ещё держался, повернуть обратно.

Аполло услышал этот крик, когда едва отбил очередного юкса. Он сделал шаг назад, затем ещё один, стараясь держать перед собой щит, но враги не отступали. Конница юксов уже металась по остаткам бывших когда-то улиц. Лошади, бешено ржали, срывая камни с мостовой, копыта глухо били по вымощенной земле. Запах пота, крови и сырого тумана смешивался в воздухе, вонзаясь в ноздри, делая дыхание тяжёлым и рваным. Легионеры, разбитые на группы, пробивались назад, к основному лагерю, спотыкаясь о трупы и обломки стен.

Аполло и Флавий пробирались между камнями и телами, слыша, как снова и снова бьют копыта, а крики врагов перекрывают всё остальное. Когда солнце наконец взошло и лучи пробились сквозь остатки тумана, перед глазами Аполло открылось то, чего боялись все: на севере, словно тёмная река, на холме показалась пехота юксов. Их ряды, чёткие и густые, двигались к городу. До места сражения им было рукой подать. Солдаты несли копья и щиты, а их лица, освещённые рассветным светом, казались отлитым в бронзе.

– Чёрт побери! – выдохнул Флавий. – Они идут. Они нас добьют!

– Замолчи! – огрызнулся Аполло, стиснув зубы.

Они ринулись вслед за остальной частью центурии. Чудом Аполло и Флавий добрались до остальных. Не всем повезло. Многих догоняли всадники. Кавалерия врага не стала заходить глубоко в город – осталась дожидаться пехоты.

Аполло шёл среди других, слыша глухое бормотание солдат:

– Проклятье! Ещё чуть-чуть, и нас бы тут всех угробили…

– Чтоб им пусто было! Эти твари словно из-под земли вылезли.

Гул голосов, кашель, стоны раненых смешивались с хриплыми приказами офицеров:

– Быстрее, мать вашу! Живее шаг! Дойти до лагеря надо!

Когда они наконец добрались до лагеря, перед глазами открылась картина, говорившая о провале. Основные силы, которые не успели переправиться через реку, стояли наготове. Уставшие легионеры, увидев товарищей, поднимали головы, чтобы рассмотреть их. На лицах читались вопросы, но ответ был ясен без слов: юксы переиграли их.

В лагере уже возводили оборону северного фланга. Щиты, выстроенные в плотные ряды, сверкали под тусклым светом, копья, словно стальные иглы, устремлялись вперёд. Одни воины натягивали тетивы луков, другие отводили раненых в сторону, чтобы те не мешали в бою. Но в глазах каждого читалась горькая истина: их сомнут, если они не покинут город.

Аполло кипел от ярости. Его грызла злоба за легкомыслие командиров, за их пренебрежение к врагу. Но он не собирался сдаваться. Пока оставалась хоть капля надежды, он помогал товарищам, укреплял лагерь, готовясь к последнему отчаянному бою. Громкий голос центуриона разрывал воздух:

– Щиты плотнее! Копья держать прямо, чёрт побери! Хотите, чтобы вас тут всех закопали?!

Флавий, прижавшись спиной к Аполло, выдохнул:

– Ну, вот и всё. Нас сейчас этими… копытами до земли утопчут.

– Заткнись, Флавий, – огрызнулся Аполло, глядя на то, как ряды юксов, слаженные и уверенные, продвигаются с севера. – Они пока нас не взяли.

– Пока? – хмыкнул кто-то рядом, плотно сжимая рукоять копья. – Да чтоб их всех! Чтоб их кони, проклятые, в аду сдохли!

Легионеры строились, ряды смыкались плотнее. Над лагерем висела гнетущая тишина, нарушаемая лишь глухими звуками подготовки – лязгом оружия, приглушёнными командами. Каждый понимал: следующая атака принесёт ещё больше боли, ещё больше потерь. Но никто не помышлял об отступлении без приказа. Они были Легионом Пегаса, и сражаться – их судьба, их клятва, их гордость.

Глава III

Этим людям никогда не приходилось задумываться о том, чтобы бежать от кого-то на поле боя. Судьба была к ним благосклонна – волна поражений прошла стороной, не коснувшись их. Так сложилось. Ворота, массивные, но покрытые слоем копоти, казались скорее символом, чем реальной защитой. Однако, несмотря на относительное оживление, стражник у ворот дрых, закинув ноги на табурет. Хоско был слишком мал, чтобы стать важным стратегическим пунктом, но достаточно большим, чтобы не быть забытым.

Хоско встретил Вавилу оживлением, какого он давно не видел. Город оказался крупнее, чем он ожидал: узкие улочки переплетались, как корни старого дерева, здесь гудела жизнь. Возле центральной площади торговцы выкрикивали свои цены, запахи жареного мяса, свежеиспечённого хлеба и пряностей смешивались в воздухе, создавая головокружительный аромат, перебиваемый запахом влажного камня и пыли. Здесь не было величия Эзилата, но люди жили: кто-то спешил с корзинами, кто-то толкал тележку, нагруженную бочками.

Вавила въехал в город верхом, чуть отпустив поводья. Конь медленно переступал копытами, а Вавила осматривался, отмечая каждую деталь. Прохожие поглядывали на него с любопытством, но не останавливались – незнакомцы не были редкостью. Повозки катились по улицам, телеги скрипели, ослы фыркали. Повозка с сеном медленно прокатилась мимо, старик на козлах бросил на него быстрый, но безразличный взгляд. Всё это звучало как музыка, но в её основе была осторожность.

Он остановился на площади, завидев трактир. Вывеска с изображением бычьей головы слегка покачивалась на ветру, скрипя, напоминая, что все дороги, как всегда, ведут туда.

– Опять трактир, – пробормотал Вавила себе под нос, направляясь к зданию с потемневшей вывеской, на которой уже едва читались буквы.

Он завёл лошадь в стойло у трактира, бросил пару монет мальчишке, который взял поводья, и вошёл внутрь. Трактир «Голова быка» оказался таким же, как все до него: скрипучие половицы, запах разлитого вина и пота, редкие посетители, которые сидели, согнувшись над кружками. В трактире было мало людей: за одним столом громко смеялись мужчины, видимо, местные торговцы, за другим кто-то тихо говорил с трактирщицей. Несколько наёмников, судя по оружию у их ног, играли в кости – направлялись в сторону города Дилана, где бушевала война.

Вавила подошёл к стойке. Трактирщик, дородный мужчина с длинными усами, которые тянулись вниз, как мокрые верёвки, вытирал стол, оставляя полосы воды.

– Есть ли здесь в городе кто-нибудь по имени Квинт Литерий? – спросил Вавила, глядя прямо в глаза хозяину.

Мужчина замер. Его рука, вытиравшая стойку, остановилась на полпути. Он внимательно осмотрел Вавилу, будто пытался понять, кто стоит перед ним и зачем задаёт такие вопросы. Подозрение мелькнуло в его глазах, но он быстро спрятал его за равнодушным выражением. Затем, будто ничего важного не произошло, пожал плечами.

– Был. Писака. Только пропал, – произнёс он, возвращаясь к своей работе.

– Пропал? – переспросил Вавила, едва нахмурившись.

– Да. Ушёл куда-то, и больше его не видели, – сказал трактирщик, наконец оторвав взгляд от стойки. – Кто-то говорит, что в лес пошёл, кто-то – что сгинул в болотах. А кто его знает.

– Сгинул? – Вавила бросил монету на стойку. Его голос прозвучал тихо, но настойчиво. – Точно никто не знает, где он?

Трактирщик взял монету, его пальцы на миг задержались на ней, как будто он раздумывал, стоит ли говорить больше. В голосе всё ещё звучала осторожность.

– Никто, – повторил он. – Он всегда был странный. Вроде жил один.

Затем он чуть подался вперёд, понизив голос.

– Пойди, посиди за столом. Я немного позже подойду.

Он сделал вид, будто снова принялся за работу, но взгляд его снова скользнул в сторону Вавилы, быстрый и осторожный.

Вавила кивнул и направился к одному из столов. В трактире на мгновение воцарилась тишина, словно посетители ощутили ледяное прикосновение его взгляда. Он опустился на скамью, медленно обводя взглядом комнату. В воздухе витало что-то необъяснимое, словно сама неуверенность разлилась меж стен и теней. Ему предстояло найти Квинта Литерия, но уже сейчас он чувствовал, что этот путь не будет простым.

Трактирщик ушёл, оставив за собой скрип половиц и слабый запах чеснока, перебивающий привычный аромат кислого вина. Воздух в трактире словно задержал дыхание, прислушиваясь, как за приоткрытой дверью прокричала дроздиха. Посетители у соседних столов на миг притихли, но вскоре вернулись к своим разговорам – грубым, как натянутые луки, с хриплыми вставками смеха.

Вавила сидел, опустив глаза на тёмное дерево стола, пальцами неторопливо обводил вырезанный на поверхности узор. За стойкой шуршала тряпка, сквозь двери из кухни доносился звон металла. Он выжидал.

Когда трактирщик вернулся, его шаги звучали мягко, но настойчиво, как шаги быка по рыхлой земле. Он подошёл к Вавиле, облокотился на стол, сложив руки, и прищурился, будто старый ястреб, приглядывающийся к мыши.

– Так зачем тебе этот скриба? – спросил он, не сводя глаз с его лица. Его голос был тих, но не без доли насторожённости.

Вавила поднял голову, его взгляд оставался ровным, без лишних эмоций, но в уголке губ мелькнула лёгкая усмешка.

– Мой старый товарищ из Эзилата обратился ко мне за помощью, – начал он, как бы нехотя, словно не хотел вдаваться в подробности. – Юрг его зовут. Мы с ним долго с обозами ходили, когда я молод совсем был. Он, понимаешь, узнал, что я буду в этих местах и попросил передать письмо одному человеку. А тут, выходит, этот человек – ваш скриба.

Вавила легко придумывал легенды, чтобы дело двигалось. Главное в этом деле – быстро загружать ненужными деталями, тогда слова звучат правдоподобно. В этот раз все было также просто. Трактирщик чуть приподнял бровь, и на его лице появилось выражение интереса, смешанного с лёгким подозрением.

– И что в письме? – спросил он, склонив голову, словно играючи.

– Личные дела, – ответил Вавила, с притворной усталостью. – Я в такие дела не лезу. Просто долг давнишний – друг попросил.

– Ну, понятно, – сказал он, наконец, не поднимая головы. – Но нет его больше. Пропал.

Трактирщик прищурился, словно стараясь разглядеть в Вавиле что-то, что раньше упустил.

– А кто видел его последний раз? – продолжил Вавила, и его голос будто потёк мягкой сладкой патокой, но в ней угадывался скрытый напор.

Трактирщик выпрямился, сложил руки на груди, и теперь уже смотрел открыто, с прищуром, в котором плескалась явная подозрительность.

– Больно ты настойчивый для простого посланца, – сказал он, медленно растягивая слова, словно пытался поймать их за хвост.

Вавила чуть улыбнулся. Его взгляд оставался прямым, но в этой прямоте было больше тепла, чем холодного расчёта.

– Просто я слово дал, – сказал он спокойно, будто объяснял что-то простое, как смену дня и ночи. – Юрг мне жизнь спас в своё время, и я обещал ему передать письмо. Что же я за человек буду, если этого не сделаю?

Трактирщик вскинул брови, но усмешка тронула уголок его губ. Он перевёл взгляд в сторону, будто проверяя, не подслушивает ли кто, а потом снова глянул на Вавилу.

– Ну хорошо-хорошо… – улыбка мелькнула на лице трактирщика, – Скриба-то… Одинокий такой. Но, знаешь, блудливый, как мартовский кот. Понимаешь?

– Так?

– Трахаться любил, как кролик. С девками он любил время проводить, – добавил трактирщик, похабно усмехнувшись. – У них поспрашивать надо. Могу узнать, кто его видел последний раз. Спроси Кинтилу. Любимица его, вроде как.

Он поднялся, размашисто шагнул к стойке, снова начав что-то вытирать, но его взгляд ещё раз мельком скользнул по Вавиле. Трактирщик улыбнулся краем губ, как будто уже наперёд предвкушал, чем обернётся эта странная история.

***

В Иллирии бордели назывались лупанарии, от слова «лупа» – «волчица», что также использовалось как сленговое обозначение проститутки. Вавила нашёл нужное место быстро: лупанарий выделялся среди остальных домов. Узкая дверь, над которой висела масляная лампадка, мерцала в тёмных закоулках города, словно глаз, следящий за случайными прохожими. Внутри пахло смесью благовоний. Этот аромат обволакивал, как тёплый мех, но в нём было что-то затхлое, старое, будто сама жизнь здесь давно превратилась в бесконечное повторение блудливых утех.

Вавила вошёл, постукивая подошвами сандалий по каменному полу, и осмотрелся. Стены были украшены грубыми фресками с фигурами в вольных позах, свечи бросали на них трепещущие тени. Хозяйка, ленистрица, грузная женщина с глубокими складками на щеках, приветствовала его коротким кивком, но её глаза сразу скользнули к его кошелю. Она проводила его наверх, в небольшую комнату, где в воздухе стоял тонкий запах лавра.

– Кинтила, – произнесла она, распахивая дверь. – Она скоро будет.

Комната была простой: низкий ложемент, покрытый тканью, столик с кувшином вина и ещё одна лампадка, свет которой колебался, как дыхание. Через несколько мгновений вошла Кинтила. Молодая, с тёмными волосами, собранными в тяжёлый узел, её глаза казались слишком усталыми для её возраста. Она остановилась у двери, оценивающе глянув на Вавилу, и улыбнулась чуть иронично, почти как актриса, уже хорошо знающая свою роль.

Она шагнула ближе, тонкими пальцами расстегнув застёжку на плече. Ткань дрогнула, плавно скользнула вниз, обнажая линию ключиц, скатываясь по плечам, как вода по гладкому камню. Она двигалась неторопливо, будто наслаждаясь каждым жестом, хотя в этом больше чувствовалась искусственная игра, чем искренность. Вавила молчал, наблюдая за её движениями, в которых свет и тени скользили, как волны по поверхности воды.

Вавила молчал, наблюдая, как Кинтила медленно распускала остальные застёжки. Ткань скользнула дальше вниз по бёдрам, словно утренний туман с холмов, открывая гладкую кожу таза и ног. Она сняла сандалии, оставшись босой, и замерла на миг, смотря на него. Взгляд её стал игривым, но Вавила видел в нём осторожность, словно за этой маской прятался страх.

Она опустилась на четвереньки и начала медленно подползать к нему, как кошка, что играет со своей добычей. Приближаясь, она приподнялась, прижала ладони к груди, сжала её, так что кожа побледнела под пальцами, и тихо выдохнула, словно пробуя его терпение.

– Ты такой молчаливый, – сказала она. Её голос прозвучал с лёгкой усмешкой, но дрожь в интонации не укрылась от Вавилы. Она вытянула руки к его коленям, скользнула вверх, к его поясу. Её пальцы были холодны, но двигались уверенно, будто она знала каждое движение заранее.

Когда её ладони уже начали забираться под ткань, Вавила мягко, но твёрдо остановил её, накрыв её руки своими. Его прикосновение было лёгким, но оно будто обожгло её. Она замерла, подняла на него взгляд, в котором мелькнуло раздражение.

– Кинтила, – его голос прозвучал низко, но спокойно, словно шелест вечернего ветра. – Я не за этим пришёл.

Она резко отпрянула, словно он ударил её. Её глаза сверкнули, и лицо напряглось, обнажив настоящие эмоции, которые она так старательно скрывала.

– Не за этим? Тогда зачем? – её голос стал резким, как крик встревоженной птицы. Она отступила назад, села на край ложа, прикрывая себя тканью.

– Ты знала Квинта Литерия.

– Много кого знала, – ответила она. – Может, и его.

– Ты была его любимицей, – сказал Вавила, садясь напротив. Её глаза чуть дрогнули, но она тут же отвела взгляд, будто это не имело значения.

– Болтун он был, – произнесла она, как бы невзначай, поправляя ткань на бедре. – Всё время что-то рассказывал, но редко что-то толковое.

– И что он говорил? – спросил Вавила, наклоняясь ближе.

Она прищурилась, и в её взгляде мелькнула напряжённость, которую она не успела скрыть.

– Ничего важного, – сказала она, медленно откидываясь назад. – И вообще, я не разговариваю с чужаками о таких делах. Ни за деньги, ни за что другое.

Она выдохнула шумно, как будто весь гнев вышел вместе с воздухом. В её позе была защита, руки скрестились на груди, словно она оградила себя от него. Но Вавила заметил, как мелко дрожали её пальцы.

– Тебе угрожали, – тихо сказал он, внимательно глядя на неё.

– Ты думаешь, я буду тебе что-то рассказывать? Не скажу ни слова, слышишь? – отрезала она, но голос её стал ниже, мягче, словно она уже устала от этой борьбы. – Хочешь знать? Иди к кому-то другому. Я не собираюсь умирать из-за таких, как ты.

Вавила смотрел на Кинтилу, не двигаясь. Его взгляд оставался спокойным, но в этой тишине была сила, которая не терпела сопротивления. Он выжидал, пока она отводила глаза, будто пытаясь спрятаться за стеной своего гнева.

– Кинтила, – произнёс он мягко, но в его голосе звучал холод, обволакивающий каждое слово. – Я знаю, что тебе страшно. Но послушай. Я не тот, кто болтает. Я не тот, кто кого-то сдаёт.

Она сжала ткань своей туники в кулаках, её руки дрожали.

– Никто не знает, что я здесь, – продолжил он, чуть наклоняясь ближе, чтобы его голос звучал почти шёпотом.

Тут он явно слукавил, но это уже не имело значения. Сегодня он ничего не узнает.

– Я пришёл за Квинтом. Если ты скажешь, где его искать, это останется только между нами.

Она резко подняла голову, в её глазах вспыхнуло что-то, похожее на вызов.

– Ты думаешь, я глупая? – произнесла она хрипло. – Квинт тоже думал, что может доверять всем подряд. А знаешь, где он сейчас? На дне болота! И я не хочу оказаться там же.

– Потому что ты умнее, – перебил её Вавила, и в его голосе вдруг появилась неожиданная теплота. – Ты знала, когда молчать, и это спасло тебе жизнь. Ты знаешь, когда говорить, и это может спасти тебя снова.

Кинтила посмотрела на него, её губы чуть дрогнули, будто она хотела сказать что-то, но не могла решиться.

– Я не прошу тебя рассказать всё, – добавил он. Его голос был ровным, будто спокойная река, скрывающая под собой течение. – Только то, что поможет мне. Никто не узнает. Поможешь ты или нет, я этого добьюсь. Но с тобой будет проще. Ты можешь помочь мне, и я исчезну из твоей жизни навсегда.

– Слушай, просто отвали от меня, хорошо?

Она резко развернулась, схватила с пола тунику, натянула её на плечи и быстрыми шагами вышла из комнаты. Дверь за ней хлопнула, оставив в воздухе запах её духов и лавра.

Вавила остался один, в полутёмной комнате, наполненной звуками его дыхания и мерцанием лампадки. Её гнев оставил след, словно в воздухе что-то треснуло, но Вавила знал, что этот разговор ещё не окончен, ведь сейчас она была слишком напугана, но завтра обстоятельства поменяются.

Он вышел из лупанария в прохладную ночь. Город пах пылью и тухлыми сточными канавами. Луна висела низко, её свет пронзал узкие улочки. Он остановился в тени у обшарпанного дома, скрестив руки, и терпеливо ждал. Откуда-то донёсся лай собаки, глухой и протяжный, будто животное жаловалось миру на свои тяготы.

Кинтила появилась спустя некоторое время. Она шла быстро, кутаясь в накидку, будто боялась, что тьма коснётся её. Вавила шагнул за ней, держа дистанцию, но не теряя её из виду. Он знал, что продавит её на следующий день, но нужно было также знать, где её спасать. Она вела его через извилистые улицы, которые с каждым шагом становились уже, дома – ниже, а запахи – острее, тяжелее. Район, куда она направилась, назывался Субура, место, где обитали бедняки, воры и беглые рабы. Там шум всегда был глухим, будто и он боялся потревожить жизнь этих трущоб.

Когда она исчезла за одной из дверей, Вавила отметил её дом взглядом, затем скрылся в другой стороне, чтобы не привлекать лишнего внимания.

***

На следующее утро, когда солнце только начало просачиваться через плотную пелену дыма и пыли, Вавила подошёл к её дому. Узкий проход перед входом был заполнен мелким хламом – тряпки, разбитые кувшины, кто-то бросил дохлую кошку. В доме стояла тишина, но, подойдя ближе, он услышал звуки, которые заставили его насторожиться. Что-то скрежетнуло, потом раздался глухой стон, а следом – жалобный голос Кинтилы.

– Прошу вас… Я ничего не говорила… Клянусь, я молчала! – её слова срывались в плач, прерывались хрипами.

Вавила не стал ждать. Он толкнул дверь плечом, она скрипнула и распахнулась, словно сдаваясь перед его натиском. Звуки стали громче. Он шагнул внутрь, в грязное помещение, где пахло сыростью и старой плесенью. В дальнем углу комнаты, среди разбросанных тряпок и опрокинутого стола, он увидел троих мужчин. Двое здоровяков стояли в стороне, их лица оставались равнодушными, словно всё происходящее было обычным делом. Третий – лысый, с ужасными шрамами на голове, сжимал горло Кинтилы, прижав её к стене. Её лицо багровело, глаза закатились, она дёргалась, хрипела, царапая его руки, но силы её покидали.

– Отпусти её, – произнёс Вавила. Его голос прозвучал тихо, как шелест меча, вынимаемого из ножен.

Мужчина со шрамами повернул голову, на мгновение его лицо исказила усмешка.

– А вот и ты… Займитесь им, – кивнул он двум другим мужчинам.

Вавила не ответил. Его рука скользнула к поясу, и кинжал, скрытый в ножнах, выскользнул наружу, его лезвие сверкнуло в тусклом свете комнаты. Всё произошло быстрее, чем мужчины успели осознать.

Он бросился вперёд, направив кинжал на одного из здоровяков. Второй схватился за оружие, но не успел вытащить его до конца. Вавила резко шагнул к нему, схватил за запястье, вывернул руку, заставив его вскрикнуть, а затем, не раздумывая, прошёлся клинком по горлу. Мужчина отшатнулся, ударившись спиной о стену, но вскоре завалился на бок, хватая воздух, который больше не поступал в его лёгкие.

Второй, видя смерть напарника, выхватил меч и бросился на Вавилу со спины, но Вавила почувствовал движение. Развернувшись, он резко ударил ногой в живот нападавшего. Удар был настолько сильный, что тот согнулся пополам, а затем повалился на грязный пол, хватая ртом воздух. В ту же секунду клинок Вавилы блеснул в воздухе, и через мгновение здоровяк упал на колени. Его лицо исказилось в беззвучном крике, прежде чем он рухнул на пол.

Лысый, оставив Кинтилу, бросился к двери, но Вавила двинулся за ним. Одним движением он сбил мужчину с ног, а другим полоснул по руке, обезоружив, а потом наступил на грудь. Тот захрипел, пытаясь сбросить его, но кинжал Вавилы уже был направлен к его горлу.