Тёмный лес. Проклятие Клогхад Даар

– Вавила, ты что, опять за мной хвостом? – смеялся Айн, когда тот шаг в шаг следовал за ним по лесу.

– Не за тобой, а за зайцем, – ворчал он, хоть сам знал, что врёт.

Айн был для него всем – старшим братом, бесстрашным, готовым защитить, научить, прикрикнуть, если нужно. Он показывал, как красться за дичью, ловить рыбу, плести прочные узлы.

Но всё изменилось в один день. Вавила с Айном, решив пойти на охоту в запретный лес Анхоф, разлучились. Вавила вернулся домой, а Айн был пойман солдатами Эзилата – так раньше называлась Иллирия. Законы запрещали валлийцам охотиться в этих местах, и власть, не задумываясь, показала свою силу. Брата забрали без суда, отправив на каторгу, а их семья осталась без опоры. Отец, пытался остановить солдат, но был жестоко избит. Этот день стал началом конца.

Отец, которого Вавила когда-то считал сильным, сломался. После этого случая он начал пить, всё больше уходя в себя, пока однажды не умер от истощения и болезней. Мать, пытаясь выжить, приняла единственный путь, который позволял заработать: они перебрались в столицу Иллирии – Эзилат, где стала обслуживать легионеров. По-разному… Это разрушило её в глазах сына, лишив уважения, которое осталось после падения отца.

Вавила остался наедине с собой. Эти события научили его главному: доверять нельзя никому. Семья, которая должна была дать фундамент, развалилась, и он понял, что рассчитывать можно только на собственные силы. Айн, его пример для подражания, исчез в неизвестности каторги. А Вавила, ещё мальчишкой, начал воровать, выживать, использовать хитрость и умение лавировать среди людей, чтобы не оказаться в той же яме, что и его близкие.

Теперь, среди равнин и холмов, это прошлое всплывало в его памяти не для того, чтобы причинить боль, а чтобы напомнить: слабость убивает. Он давно вычеркнул из себя жалость и страх, оставив только инстинкт выживания. Иллирийцы, валлийцы, кариумы, юксы – для него это были не враги, а просто элементы системы, где слабые всегда угнетаются сильными. Единственное, что действительно имело значение, – это остаться сильным и свободным.

Теперь, глядя на равнины, он невольно думал о том, как легко жизнь могла бы сложиться иначе. Но прошлое было мёртвым грузом, который он научился нести молча. Только иногда, когда дорога становилась особенно тихой, воспоминания выходили наружу, как призраки, требуя своей доли внимания.

На западе тянулся Ланишский лес – Тёмный лес, его чёрные вершины поднимались на фоне бледного неба, как бесконечная стена. Лес казался живым. От него веяло древностью и молчаливой угрозой, будто он помнил все войны, что видели эти земли. Казалось, что тени деревьев наблюдают за каждым шагом Вавилы, хотя он держался далеко от них. Иногда ветер приносил оттуда слабый запах прелой древесины и чего-то ещё – тяжёлого, влажного, как дыхание забытого времени.

Через несколько дней впереди показались первые признаки Хоско – тонкие струйки дыма из каменных печей и хрупкие заборы, ограждающие маленькие поля. Вавила тронул поводья, и конь ускорил шаг, готовый к заслуженному отдыху. Но Вавила знал: в этом городке он пробудет недолго. Ланишский лес был уже слишком близко, и с каждым шагом всё больше чувствовалось его безмолвное присутствие.

Глава II

Мистическое чувство, густое, как бархатные тучи перед бурей, разлилось повсюду, пропитывая воздух невидимой тяжестью, заставляя затаить дыхание. Уже слишком близко, и с каждым шагом всё больше чувствовалось безмолвное присутствие войны. Стены тянулись с юга на север, упираясь в подножия гор Содраберг, словно древний щит, позаброшенный на границе.

Отряд легионеров двигался по тракту на запад от Пьедмонта к городу Дилана, лежащему в полутора сотнях вёрст. Дорога шла вдоль берега залива, где лёгкий бриз приносил свежий, солоноватый запах воды, смешанный с ароматом нагретых на солнце трав и цветущего кустарника. Первая декада марта пахла весной, пробуждением жизни.

Тракт был старым, местами потрескавшимся, словно уставшая земля, пережившая не одно поколение путников. Жизнь вокруг была полна звуков. В ветвях редких деревьев перекликались птицы, а цикады стрекотали в траве, наполняя воздух густым шумом. Воздух был наполнен весенней теплотой и ароматами, а отряд продолжал свой путь, вписывая шаги в музыку этого ожившего края.

Легионеры шагали чётким строем, их шаги звучали глухо, но ровно, словно удары молота по наковальне. Они, хоть и хранили строй, были пока ещё расслаблены, их разговоры сливались с шумами природы, пока дорога не звала их дальше, к новому дню и новым границам.

Аполло шагал в середине строя, держа копьё через плечо. Его шлем чуть съехал на затылок, открывая лицо, на котором играла ленивая усмешка. Он обсуждал вчерашнюю пьянку с двумя сослуживцами, что шли рядом.

– Ну и вечер был! – протянул Аполло, глядя на спутников. – Помнишь, как Флавий пытался петь гимн? А потом рухнул прямо в чан с вином!

Солдаты загоготали, один из них, худой, с узким лицом и проворными глазами, хлопнул себя по колену.

– Пел, как осёл, у которого хвост в двери застрял! А потом ещё пытался вылезти, весь в вине, и кричал, что это святой нектар!

– Да уж, – поддержал второй, с крепкими плечами и густыми бровями. – А девки-то! Ты видел, как одна из них хлопнула его по лицу, когда он попытался руку под юбку пустить?

– Флавий, где ты тут? – Аполло закричал на весь строй. – Всегда лезет, куда не просят! Но ведь она хороша была, а?

– Хороша-то хороша, – вставил худой, – но шлёпнула так, что у Флавия щека теперь краснее его плаща!

Хоть они и болтали, напряжение росло. Чем дальше на запад, тем ощутимее становилась тревога, которая будто нависала над отрядом. Разговоры становились короче, смех – натянутее, а взгляды чаще скользили по сторонам, задерживаясь на тенях за деревьями или движении ветра в траве. Они проходили пограничную стену, тянущуюся от берега полуострова к горам, утыканную тут и там старыми смотровыми башнями.

Внезапно вдоль тракта промчался всадник. Его конь поднимал пыль, копыта глухо стучали по старой мостовой, а сам он сидел в седле напряжённо, будто каждое мгновение было на вес золота. То ли разведчик, то ли командир, он промчался мимо, не сказав ни слова. Аполло успел заметить его лицо – взволнованное, сжатое, как перед бурей.

– Странное это место, – тихо сказал кто-то позади. – Тихо слишком.

– А ты чего хотел? – буркнул другой. – Здесь уже лет десять никто не живёт. Все ушли к Эзилату, где спокойнее.

Аполло обернулся на слова, взглянув на стены, что уходили вдаль, за пределы тракта. Их холодные тени ложились на дорогу, словно укрывали её от чужих глаз. Он почувствовал странное беспокойство, но тут же отмахнулся от него.

– Эй, не засыпай, – толкнул он плечом ближайшего солдата.

Слова повисли в воздухе, а легионеры замолчали. Только шум шагов, треск цикад и далёкие крики птиц напоминали, что вокруг ещё есть жизнь. Но сама эта жизнь казалась уже неуловимо чужой, настороженной, будто и она ждала чего-то.

***

К вечеру пятого дня марша Аполло и его отряд подошли к городу Дилана. Город, разделённый на части устьем реки, выглядел как старый, измученный воин, уставший, но не сломленный. Широкая река рассекала его пополам, разделяя на две основные части, словно лезвием. Вдоль берега, где солдаты шли пешком, тянулись запущенные дома с обрушенными крышами, и от них пахло гнилью и сыростью, будто земля отказывалась больше держать это место.

Мосты соединяли бесчисленные островки, что прятались в мутных водах. Эти мосты, кое-где деревянные, кое-где каменные, напоминали тонкие нити, тянущиеся через пространство между мирами. Их опоры были покрыты зелёным мхом, а под ними текла река, тихо шурша и унося следы войны в залив.

С западной стороны реки юксы держали оборону. Их флаги висели на башнях, изредка шевелясь на ветру, словно неуверенно махали врагу. С восточной стороны укрепились иллирийцы. Их шатры и укрепления заполнили улицы, превращая городскую часть в военный лагерь. Там, где когда-то кипела жизнь, теперь царила тишина, нарушаемая лишь гулом команд и звуками оружейных мастерских.

Аполло шёл в середине строя. Его ноги, сбитые до крови, продолжали шагать по каменной мостовой. Под подошвами скрипел щебень, а иногда попадались осколки черепицы или обломки стен. Город встречал их густым, тяжёлым воздухом, смешанным с запахом гари, солёной воды и чего-то терпкого, едкого, что щекотало ноздри. Это был запах войны, знакомый до боли.

– Ну и дыра, – бросил один из солдат, оглядываясь по сторонам. Его голос прозвучал хрипло, будто сам город душил слова в горле.

Аполло молчал. Его взгляд скользил по пустым окнам, что смотрели на него с тоской. Где-то на другом берегу раздался глухой удар: снаряд катапульты юксов, вырвавшийся из темноты, ударил по стене восточной части города. Камни разлетелись с громким треском, а из воды поднялось облако брызг, словно сама река испугалась этого удара.

– Посмотри на эти мосты, – продолжил другой солдат, кивая в сторону реки. – Когда-то по ним люди ходили с товаром, а теперь по ним ползёт только война.

– Ещё ползёт. А скоро побежит, – ответил кто-то мрачно.

Аполло глянул на мутную воду. В ней дрейфовали обломки кораблей и трупы, застрявшие у берегов. Где-то вдалеке крикнула чайка, её голос звучал так же отчуждённо, как и весь этот город. Но в этом месте было нечто ещё. Что-то тяжёлое, как камень в сердце.

Впереди из тумана на мосту показался центурион, его фигура выглядела усталой, но твёрдой.

– В строй, пегасы, – бросил он. – Завтра мы возьмём их за горло.

Аполло вытер пот со лба и снова сжал копьё. Для Аполло бой, который ожидал их завтра, был больше, чем просто битвой. Кровь в его жилах уже сейчас закипала, бурля горячей волной. Завтрашний день обещал стать таким, ради которых он жил. В эти моменты всё остальное – страх, тревога, мысли о будущем – исчезало, оставляя место чистому ощущению жизни.

С самого детства он был таким. Вместе с братом Варием дрались со всеми, кто осмеливался бросить вызов. На пыльных деревенских улицах, в тени каменных стен – их кулаки всегда находили врагов. Они были как два молодых волка, что учатся бороться за место в стае. Отец частенько кричал на них за потасовки, но мать только махала рукой:

– Они такие. В бойцах кровь кипит.

Когда пришло время, братья вместе пошли в армию, словно иного пути не существовало. Для Аполло это стало началом нового, большего пути. Он прошёл через жесточайший отбор, выдержал тренировки, что ломали даже сильнейших, и выбился в элиту. Легион Пегаса стал для него не просто домом – он стал воплощением его мечты. Здесь он обрёл своих людей, свою цель. Война стала его стихией, а битва – смыслом. Пегасы были не просто легионерами. Это гордость Эзилата, элита, прошедшая через огонь и воду, закалённая в сложнейших тренировках и бесчисленных боях. Каждый из них знал цену дисциплины и был готов отдать жизнь за товарищей. Их отбирали из тысяч: тех, кто выдерживал не только тяжёлые испытания, но и умел мыслить хладнокровно в хаосе битвы.

Глядя на тёмную линию горизонта, за которой прятались позиции врага, Аполло чувствовал, как сердце бьётся чаще, а в груди разливается знакомое предвкушение. Завтра их ждала схватка, и он знал, что Легион Пегаса покажет, почему его называют элитой. Но сегодня – сегодня Дилан встречал их молчаливым ожиданием.

***

Костёр горел неровно, выбрасывая в воздух короткие всполохи искр. Его свет выхватывал из темноты силуэты легионеров, сидящих на потрескавшихся брёвнах, чьи тени плясали на земле, как призраки. Над лагерем стоял запах горящей смолы, солёного пота и влажной земли, смешанных с дымом, который нехотя тянулся к тёмному небу.

Аполло сидел у костра, покручивая в руках прутик, посматривал на кожаный ремешок на руке – подарок брата Вария. Его мысли блуждали где-то далеко, за границами лагеря, туда, где завтра их ждал бой. Он чувствовал, как в груди поднимается знакомое волнение, приятное и острое, как первый глоток вина после долгого марша.

– Что ты такой задумчивый? – раздался позади голос, и к костру подошёл Флавий, его сослуживец и друг. Он устроился на соседнее бревно, вытянув уставшие ноги к огню. Его лицо, обветренное и усталое, освещалось неровным светом пламени.

Аполло прищурился, глядя на него, и с лёгкой усмешкой спросил:

– Скажи, Флавий, что бы ты выбрал: ту дерзкую девицу, что надавала тебе по морде, или битву?

Флавий рассмеялся, чуть запрокинув голову, и потёр подбородок грязной ладонью.

– Битву, конечно, – сказал он, не задумываясь. – Знаешь, Аполло, с девицей обычно унижен ты, а в битве ТЫ унижаешь врага. К тому же, меч или копьё в руке надёжнее, чем женские прелести – никогда не знаешь, с чем будешь иметь дело через неделю-другую.

Аполло усмехнулся, но не успел перебить, как Флавий продолжил:

– А та-то девка… Хороша была, спору нет. Но бьётся, как мул. Если уж быть униженным, так хотя бы такой, от которой глаз не оторвать и к манящим сочным губам присосаться хочется. А эта… Я до сих пор думаю, она мужика больше напоминает, чем женщину.

– Ты бы хоть раз о женщине сказал что-то доброе, – покачал головой Аполло.

– Да как тут доброе скажешь?

– Ты, Флавий, безнадёжный, – хмыкнул Аполло, но в его голосе была тёплая насмешка.

– Безнадёжный, но верный, – отозвался тот, подбрасывая в костёр сухую ветку. Огонь жадно облизал её, осветив лицо Флавия на миг ярче. – А ты-то сам? Где твои девицы?

– Не до них сейчас. Отвлекают, – ответил Аполло, устало проведя рукой по коротко остриженным волосам.

– Ты только о войне и думаешь, – разочарованно сказал Флавий, качая головой.

– Битвы, – спокойно ответил Аполло, его голос был твёрдым, но тихим. – Только это.

Флавий фыркнул и покачал головой:

– Аполло, ты сам себе враг. Жизнь коротка, а ты всё с копьём да со щитом. Пора бы подумать о более весёлых вещах.

Аполло лишь усмехнулся в ответ, глядя в огонь. Его мысли были далеки от костра и болтовни. Завтрашний бой, конечно, бурлил в его крови, но он видел дальше, чем это.

– Не всегда так будет, – сказал он, спустя минуту тишины. – Я драться люблю, но в глубине мечтаю о покое.

– Что? – переспросил Флавий, прищурившись.

– Не всегда так будет, говорю. После всего этого… Когда война закончится, я найду себе место. В деревне. Где-нибудь среди холмов. Землю заведу, семью.

Флавий засмеялся, его смех был грубым, но искренним.

– Ты? В деревне? Да ты там сойдёшь с ума через месяц!

– Нет, не сойду, – тихо ответил Аполло. – У меня будет свой дом. Своя жизнь. И дети не будут знать, что такое война.

Флавий посмотрел на него с непониманием, потом покачал головой:

– Ты странный. Я бы хотел всю жизнь развлекаться. Выпивка, девицы, песни. Жизнь должна быть яркой, Аполло, а не тихой.

Аполло не ответил сразу. Он поднял глаза на звёзды, что блестели в чёрном небе, и тихо сказал:

– Потому я и иду за Иллиром. Он даёт надежду, что однажды мы увидим мир. Настоящий. Без войны.

Флавий выпрямился, бросил очередную ветку в огонь и хмыкнул:

– Надежду? Помяни моё слово, с Иллиром мы будем ходить от войны к войне, как от костра к костру. У него эго – что пламя, разрастается, куда ни брось. Ему власти мало, всё нужно больше, а где власть – там и кровь. Реками будет литься, пока он будет сидеть на троне.

Аполло нахмурился, но ничего не сказал. Его молчание говорило больше, чем слова. Флавий тоже замолчал. Он только слегка кивнул и снова вытянул ноги к костру. Огонь трещал, роняя искры в ночной воздух, а где-то на краю лагеря прозвучал далёкий сигнал трубы, напоминающий всем о том, что ночь коротка. Завтра их ждал бой. И никто не знал, кто из них встретит ещё один вечер у костра.

Ветер тихо шевелил угли, дым уносился в ночное небо, и его шёпот смешивался с далёкими звуками лагеря, где готовились к завтрашнему дню.

***

Над городом стоял густой туман, окутывая улицы и мосты, словно плотная, серая вуаль. Он проникал в трещины стен, ложился на воду, обнимал корабли и лодки, скрывая их под мягкой дымкой. Деревья на набережных тонули в молочной пелене, фонари казались лишь размытыми пятнами света. В таком укрытии было не видно ни врагов, ни друзей, только глухая тишина растекалась по округе, нарушаемая редкими всплесками воды, скрипом досок да приглушённым шумом волн у прибрежных свай.

Солдат подняли рано, когда небо ещё не успело одеться в утренний свет. Не было трубы, не было криков – лишь шёпот офицеров, сдержанный, короткий, да тяжёлый гул ног по мостовой. Холод просачивался сквозь доспехи, густой влажный воздух лип к коже, оставляя на лицах капли тумана. Люди двигались осторожно, растягиваясь в тенях, будто сами становились частью этой призрачной тьмы.

– Взять врага в клещи, раздавить, пленных не брать, – отдал он приказ.

Аполло был среди тех, кто должен был переправляться на лодках. Их отряд быстрым шагом выдвинулся на север за пределы города, а там за его разрушенными стенами свернул к берегу. Тропинка к реке была узкой, покрытой раскисшей землёй, от которой тянуло сыростью. В воздухе стоял тяжёлый запах влажной травы и мокрых канатов, а река впереди казалась чёрной, как уголь, с едва различимым блеском.

У берега уже начали толпиться солдаты. Лодки, едва заметно покачиваясь на воде, словно замерли в ожидании своего груза. Мужчины, обмениваясь краткими, безмолвными взглядами, вставали в ряды. Щиты, уложенные вдоль бортов, блестели в предрассветном свете, а весла, словно затаив дыхание, ждали своего часа. В каждом движении воинов, в каждом вздохе чувствовалось напряжение: ни слова, ни шума, лишь тихая суета и частые, тревожные взгляды назад, выдававшие скрытую тревогу.

– Там! Смотрите!

Солдаты, стоявшие у лодок, замерли. Все разом обернулись, как один организм, и устремили взгляды на север. В плотной дымке, дальше по реке, замаячил свет. Сначала слабый, едва заметный, словно огонёк свечи в далёком окне, он дрогнул, затем начал двигаться, разрастаясь, пробиваясь сквозь серую пелену.

Пятно света становилось всё ярче, отчётливее. Кто-то махал факелом, поднимая его высоко над головой, разрывая мглу рывками пламени. Движения были резкими, нетерпеливыми, словно руки, державшие огонь, дрожали. Этот свет казался отчаянным, как крик о помощи, как предупреждение, что запоздало.

Но он не сулил ничего хорошего.

– Что за чёрт? – пробормотал один из солдат, не сводя глаз с огня.

– Сигнал караульного, – пробормотал кто-то, но голос его прозвучал так тихо, что утонул в звуках реки.

Гул пошёл по строю, как неуправляемая волна. Солдаты переглядывались, слова летели от одного к другому, обрастая страхом и напряжением.

– Враг идёт с севера! – раздалось наконец, громко и ясно.

Аполло, стоявший ближе к воде, резко повернул голову в сторону холмов. Сердце сжалось, а рука сама крепче сжала копьё. Сначала всё выглядело тихо, туман всё ещё скрывал очертания местности, но вскоре издалека донёсся звук. Тяжёлый, приглушённый, он был похож на удары большого барабана, от которого дрожала земля. Это был топот. Глухой ритм копыт разрастался, словно буря на горизонте, и с каждым мгновением становился всё ближе. Перед глазами мельком появилось лицо отца. Вспомнился страшный момент из детства. Тогда Аполло слышал такой же топот, только коней другого народа.

– Они идут, – прошептал кто-то, и в этих словах было больше страха, чем в криках.

Юксы оказались не глупы и решились на отчаянную вылазку. На севере от города стоял старый разрушенный мост. Его давно сочли непригодным для переправы, и охрана здесь была малочисленной. Но, видимо, враги под покровом ночи расправились с гарнизоном, перебросили временную переправу и теперь стремительно наступали. Большой конный отряд, пять сотен, не меньше, спускался по тракту, приближаясь к месту погрузки на лодки.

Аполло чувствовал, как ритм топота копыт отдаётся у него в груди. Земля, казалось, дышала вместе с этим звуком. Он успел лишь подумать, что туман, ещё секунду назад укрывавший их от глаз врага, теперь предательски скрывает и врагов.

– Быстрее в строй! – прорезал напряжённый воздух голос центуриона. Его слова ударили, как плеть, возвращая солдат к реальности.

Солдаты, лишь мгновение назад готовившиеся к переправе, бросились к оружию. Щиты и копья взметнулись в их руки, ряды выстраивались в спешке, но с той же ледяной дисциплиной, что была выкована годами суровых тренировок. Каждый шаг, каждый жест дышали точностью, словно сама смерть диктовала им порядок. Они стояли, как единое целое, готовые встретить врага с холодным расчётом и неумолимой решимостью. С каждой секундой звук становился громче, а напряжение – ощутимее. Теперь для размышлений времени не оставалось. Были только строй, щиты, копья и враг, уже готовый обрушиться всей своей яростью.

Аполло рефлекторно шагнул назад, поднимая своё копьё. Мысль пронеслась, как удар молнии: «Как разведка могла пропустить это?»

– Пегасы, держись! – прокричал центурион. Его голос пробивался сквозь боевой гул, как труба в туманном поле.

Несколько сот людей сомкнулись в оборонительный строй. Копья выглянули из-за него, словно стальные жала. Центурии стояли плечом к плечу, их лица были напряжёнными, но лишёнными паники. Аполло оказался ближе к центру, успев встать в строй рядом с сослуживцами.

Их накрыли внезапно. Паузу, что ещё миг назад была густой и давящей, разорвали боевые крики. Конница юксов, словно тёмная волна, обрушилась на легионеров с ужасающей силой. Земля содрогалась под копытами, гул ударов и крики слились в рвущий уши поток. Щиты юксов и иллирийцев ударялись друг о друга, поднимая гул, который перекрывал даже команды центурионов.

– Держи строй, сукины дети! – взревел центурион.

– Да чтоб вас! – выдохнул Линций, всматриваясь в лавину врагов. – Эти тухлые конюхи скачут так, будто им кто-то в жопу факел воткнул!

– Держи язык за зубами и копьё крепче, Линций! – рявкнул центурион.

– Да я держу, чёрт их подрал! – огрызнулся он. – Только скажите, когда уже можно начать тыкать копьём в этих конских выкидышей!

Аполло, стоявший в первой линии, увидел, как враги, чьи панцири блестели в туманном свете, надвигаются с копьями, направленными вперёд. Казалось, они готовы смять всё на своём пути. Внутри него закипело знакомое возбуждение, горячая волна, заставляющая сердце биться быстрее. Адреналин прокатился по телу, мышцы напряглись, а разум стал холодным и расчётливым. Аполло, стиснув копьё, сделал точный выпад, и вражеский всадник рухнул на землю.

Первый натиск конницы оказался быстрым и, казалось, был отражён. Щиты, вновь сомкнувшись в неприступную стену, образовали непробиваемый барьер, а копья, словно молнии, устремились вперёд, готовые встретить нового врага стальным остриём. Но радоваться было рано. И он не заставил себя ждать. Юксы, отступившие на мгновение, тут же снова бросились вперёд, и строй начал трещать.

– Держать строй! – прорезал воздух голос центуриона.

Кони были быстры, а натиск – слишком силён. Несколько всадников перепрыгнули через щиты. Один из них, тяжёлый, в чёрном панцире, рухнул на двух легионеров, сбивая их с ног. Аполло сделал выпад копьём и ударил всадника в бок. Копьё скользнуло по панцирю, но лошадь под ним взбрыкнула, теряя равновесие. Всадник упал, и Аполло, не раздумывая, вонзил ему лезвие в горло, быстро извлекая его, чтобы встретить следующего.

На фланге крики становились всё громче. Лязг металла, ржание лошадей, глухие удары падений сливались в один сплошной грохот. Ещё несколько всадников прорвались через оборону, и строй начал ломаться. Легионеры пятились, щиты разрывались ударами, копья отлетали в сторону, под копытами месилась земля. Юксы нащупали слабые места и давили, врезаясь в ряды с безжалостной яростью.

Аполло видел, как один из них поднял меч, готовясь обрушить его на легионера. Он бросился вперёд, его копьё встретилось с грудью врага, пронзая кольчугу, и тот рухнул с коня, хрипя, но сзади уже надвигались другие.

– Назад! Держите строй, суки! – кто-то рявкнул, но линии начали рваться.

Юксы сжимали их, как капкан. Воины отчаянно держались, но враги были быстрее, их натиск был не просто силой – он был лавиной.

И вдруг Аполло услышал голос Флавия.

Тот, сбитый с ног, пытался подняться, но был зажат между телами павших. Над ним уже заносился меч юкса. Не раздумывая, Аполло рванулся вперёд. Времени не было.

Щит юкса рухнул на плечо Флавия, прижимая его к земле. Он дёрнулся, пытаясь освободиться, но враг уже заносил меч. Аполло успел – он вонзил копьё в бок юкса, заставляя того дёрнуться и выронить оружие. Затем короткий, резкий выпад – и лезвие прошло точно в шею. Юкс захрипел, рухнул на колени и повалился навзничь, заливая землю кровью.

– Поднимайся! – рявкнул Аполло, подхватывая друга за плечо.

Флавий, тяжело дыша, поднялся. Его взгляд был благодарным, но испуганным.