Тёмный лес. Проклятие Клогхад Даар

Аполло хотел что-то сказать, подняться, но тело казалось чужим. Руки дрожали, грудь болела, словно на неё давили каменные плиты. Он закрыл глаза на мгновение, и в темноте перед ним вспыхнули образы: враги, их пустые глаза, размах булавы, и последнее – звон, пронзительный, как удар грома в ночи. А потом страшные и непонятные кошмары.

– Воды, – хрипло прошептал он.

Флавий протянул ему бурдюк. Вода, тёплая и с привкусом кожи, лишь ненадолго облегчила состояние. Казалось, каждый удар сердца отдаётся в черепе звоном, как гулкий набат.

– Где мы? – едва выговорил он, с трудом приподнимаясь на локтях, но слова прозвучали хрипло и еле различимо.

– Лежи, – Флавий положил тяжёлую руку ему на плечо, будто прижимая обратно к земле. – Тебе в себя прийти надо.

Рядом сидело несколько солдат. Один из них ответил:

– Мы на юге Ланишского леса. Чёрт его знает, где… – сказал он, а потом добавил. – Пришлось отступить, бежать, я бы сказал.

В ответ завязался разговор среди солдат. Только голоса и темнота.

– Как они нас так обошли, суки? – произнёс другой, ветеран Линций, голос у него был резкий, срывающийся на злость. – С востока зашли! Разведка наша языки в жопу засунула, что ли? В клещи взяли, как щенков.

– Наши командиры… – другой голос, более ровный, но не менее горький. – Они проглядели всё. Говорили: «Юксы в беспорядке. Бей их!» В итоге нас поимели.

– Да они уже знали каждый наш шаг. Всё спланировали. Легкомысленные ублюдки, – снова раздалось.

– Ага. А мы? Глаза залеплены самоуверенностью.

– Всех командиров, кстати, и порезали… Легат вроде спасся, на коне удрал в сторону столицы. Центурионам всем порубили головы. Привет им и прощай.

Аполло слушал, пытаясь собраться с мыслями, но слова отдавались в голове, как удары молота. Он чувствовал, как его гнев, смешанный с ужасом, рос. «Как можно было это допустить? Столько людей, столько ошибок…» Солдаты его легиона были ему братьями и каждого из них, погибших, ему хотелось оплакивать.

– И что теперь? – спросил он.

– Теперь ждём своей очереди, – хрипло ответил Линций. – Или они нас найдут, или Лес нас сожрёт.

Гулкий вздох пронёсся среди молчания. Никто не решился возразить. Они сидели в тишине, прислушиваясь к лесу, который словно ждал своего часа, чтобы поглотить их окончательно. Аполло закрыл глаза, чувствуя, как мысли снова вязнут в темноте. Он непроизвольно уснул.

***

Солнечный свет пробивался сквозь густые ветви Ланишского леса, оставляя на земле причудливые узоры из пятен и теней. Отряд стоял на месте. Солдаты, уставшие и потрёпанные, сидели в молчании, сжимая оружие, прислонившись к стволам деревьев. Костров не разводили. Где-то неподалёку слышался шорох разведчиков, которые возвращались из вылазок, но лица их, измученные и хмурые, говорили больше, чем слова.

– Всё кишит юксами, – тихо бросил один из них, сбрасывая с плеча лук. – Лес с юга и запада обложен, и на равнине их не меньше.

– А восток? – спросил другой, пытаясь выдавить надежду.

– Ничего. Дальше на восток не пройти. Юксы закрыли и этот путь. Что там происходит – одни боги знают.

Слова повисли в воздухе тяжёлым грузом. Солдаты переглядывались, но никто не находил, что сказать. Всё вокруг дышало безнадёжностью. Единственное решение – ждать. Ещё день, пока хотя бы те, кто смог подняться на ноги, смогут двигаться. А если не повезёт, придётся рискнуть и идти на север, через Ланишский лес. Но этот путь, все знали, был хуже смерти. Слишком дурная слава у него была.

Потом пришла весть, что на юге образовался коридор. За день трижды пускали туда разведчиков, и все возвращались оттуда с хорошей весточкой.

– Ну слава богам! – обрадовался декурион, единственный из оставшихся командиров.

Это был самый младший чин, но все-таки чин.

Молодой ещё, с лицом, больше подходящим для гуляк, чем для битв, и непонятно, как получил свой чин. Слухи ходили разные, шептались, что отец его был при дворе и умел правильно организовать не только походы, но и карьеру детей.

– Завтра с утра пойдём той дорогой.

– Зачем тянуть? Идёмте сейчас, – возразил кто-то.

– Сейчас не все могут, – оспорил кто-то.

Все взгляды устремились на декуриона, а его глаза забегали зайцами по лицам, в поисках ответа. Не найдя их, он сказал:

– Подождём. Лучше подождать.

Боялся и надеялся, что все решится само. Оно потом и решилось…

Аполло лежал чуть в стороне, его тело, тяжёлое и неподвижное, казалось слитым с землёй. Он несколько раз просыпался, но сознание лишь на мгновение возвращалось к нему, чтобы снова затянуть его в пучину беспамятства. Голова гудела, как пустой барабан, боль прокатывалась волнами, но вроде как становилось лучше, да и мысль о том, что путь найдёт, радовала. Он слышал разговоры. Влажный воздух обнимал его кожу, напоминая, что мир всё ещё идёт своим чередом, пока он теряется во мраке.

Аполло снова открыл глаза, но всё вокруг было размытым. Листва над головой шептала что-то невнятное, а звуки казались приглушёнными, словно доносились издалека. На миг ему показалось, что он услышал голос брата.

***

Утро накрыло лес влажной пеленой молочного тумана. Листва, просыпаясь под первыми лучами солнца, тихо шептала в ответ ветру, а земля, напитанная ночной сыростью, дышала прохладой.

Флавий наклонился к Аполло, его грубая рука легко потрясла товарища за плечо. Лицо Флавия, обычно спокойное, было встревоженным. Глаза бегали, взгляд разрывал пространство, будто он хотел увидеть сразу всё.

– Просыпайся, бычара, – прошептал он. – Юксы. Совсем близко.

Аполло, дрожа от слабости, поднял голову. Он лежал среди кустов, чувствуя, как земля под ним холодит кожу. Голова всё ещё гудела, а тело казалось чужим, слабым и неподатливым.

Несмотря на боль, он поднялся на локти, прищурился и посмотрел в сторону, куда указывал Флавий. Вокруг иллирийцы, все в панцирях и шлемах, притихшие, прятались за высоким вейником, как перед бурей, готовили оружие. Никто не разговаривал вслух. Лишь редкий шёпот, подобно треску ветвей, разрывал тишину.

– Тридцать, может, сорок человек, – сказал кто-то рядом. – С ними всадники. Если эти дадут деру – не догоним, приведут подмогу. Сотрут нас в пыль.

– Не дать им уйти, – едва слышно произнёс декурион. Его голос был не очень твёрдым, не уверенным. Некоторые в отряде уже злились на него, что они не пошли вчера.

Юксы двигались цепью. Их доспехи поблёскивали в лучах утреннего солнца, и даже отсюда можно было увидеть уверенность в их походке. Эти солдаты были готовы к бою, но не ждали сопротивления. Разведчики. Проверяли тыл и опушку леса. Несколько всадников, чуть отставая, двигались позади, их силуэты выделялись на фоне туманного поля, как силуэты хищников, высматривающих добычу. Один из них привстал в стременах, пытаясь увидеть, что скрывается за кустами.

Рядом с Аполло легионеры притаились в зарослях. Они не двигались, но напряжение было осязаемым. Взгляды – сосредоточенные, пальцы крепко сжимали копья и мечи. Каждый знал свою роль, каждый понимал, что ошибка будет стоить жизни. Аполло крепко сжал кулаки, чувствуя, как в груди разгорается желание вступить в бой. Но он понимал: в своём состоянии он будет не солдатом, а обузой. Закрыв на мгновение глаза, он постарался успокоить своё рваное дыхание. Рука невольно потянулась к копью… На всякий случай…

Юксы подошли ближе. Их голоса – низкие, грубые, на чужом, непонятном языке – резали слух, вызывали отвращение. Всё в них отталкивало, будило злобу, заставляло желать, чтобы эти звуки раздавались лишь в мольбе… а ещё лучше – в предсмертном хрипе, думал Аполло. Также думал сейчас каждый иллириец рядом с ним.

Один из них, тяжело бронированный, поднял руку, словно что-то почувствовал. Повисла пауза. Юксы стояли в десяти шагах от засады и не двигались, всматриваясь в полумрак леса.

Засада была искусством, тонкой нитью, что натягивалась между успехом и гибелью. Неверный момент, и всё рушилось, как домик из сухой травы под дуновением ветра. Выберешь слишком ранний момент – враг успеет встать в оборону и обрушится на тебя с яростью. Выберешь слишком поздний момент – будешь обнаружен раньше, чем пойдёшь в атаку. Засада требовала мастерства, почти интуиции, чтобы почувствовать тот единственный миг, когда враг становится уязвимым, но ещё не осознаёт своей слабости.

Тишина перед ударом была как струна, натянутая до предела. Каждый из притаившихся солдат знал: звенящая нить вот-вот порвётся. Их дыхание, сдержанное и тяжёлое, смешивалось с шумом леса. Лёгкий ветерок тронул листву, словно природа сама напоминала: даже шёпот может выдать их.

Но те, кто сидел ближе к врагу, были слишком молоды, слишком неопытны. Декурион тоже был слишком молодой, слишком неопытный. Их руки, сжимавшие копья, дрожали, их глаза не отрывались от приближающихся фигур врага. Они не видели всей картины, не чувствовали ритма, который задавал бой. Они хотели действовать, сейчас же, не понимая, что лишний миг терпения мог быть разницей между победой и поражением.

Они не выдержали и в этот миг выскочили из укрытий. Крик разорвал воздух, будто взвыл сам лес. Щиты ударились о щиты, копья устремились вперёд. Юксы растерялись на мгновение, но быстро взяли себя в руки. Один из них, высокий, с широким топором, бросился навстречу, его удар был резким, словно порыв ветра. Битва разгорелась стремительно, как лесной пожар.

Двое всадников, стоявших чуть в стороне от основного строя юксов, вдруг пришпорили коней и сорвались с места. Их движения были быстрыми, решительными, словно заранее отрепетированными. Они не бросились в гущу боя, не кинулись на помощь своим, а направили коней в сторону, в поле.

– Они уходят! – кто-то из иллирийцев выкрикнул, и напряжение в рядах на миг дрогнуло.

Несколько стрел вырвались из леса, звеня, как пчелиный рой. Луки согнулись с коротким скрипом, но расстояние уже стремительно росло. Одна стрела пролетела совсем близко, ударив в землю у копыта коня, другая задела доспех, отлетев с глухим звоном. Всадники, не обращая внимания на попытки остановить их, продолжали путь. Их силуэты, чёрные и плотные, постепенно растворялись в утреннем тумане, как сны, которые не успел запомнить.

– Преследовать их! – крикнул декурион, но другой резко поднял руку, остановив его.

– Тщетно, – хрипло произнёс он. – Они уйдут. Слишком далеко.

Всадники исчезли, оставив за собой только глухой топот копыт, который медленно стихал, растворяясь в лесной тишине. Иллирийцы, хоть и побеждали в этой в схватке, уже знали, что это был удар в сердце. Теперь они остались без надежды на спасение.

Битва продолжалась. Иллирийцы выстроились плотнее, каждый удар копья и меча был точным и яростным. Юксы ломались под их натиском, их строй терял целостность. Победа была близка, но ни один из воинов не испытывал радости. Исчезнувшие всадники были зловещим напоминанием того, что юксы вернутся. И вернутся большим отрядом.

Декурион, обливаясь потом, крикнул, чтобы держали строй, но все понимали: после этой схватки оставался только один путь – через лес, Тёмный лес.

***

Битва стихла, оставив после себя лишь тяжёлую тишину. Солдаты, оставшиеся в живых, сидели или стояли среди тел – своих и чужих. Они не говорили, не двигались, только смотрели в одну точку, будто пытались найти ответ, которого не было. Декурион, молодой, но уже постаревший в этой войне, ходил туда-сюда и не смотрел своим солдатам в глаза. Его лицо было красным, взгляд блуждал по земле и убитым.

– Две дюжины! – выплюнул он, остановившись на месте. – Чёртова пара десятков! Да чтоб всех этих юксов и их командиров…

Кто-то из солдат поднял голову, но не ответил, лишь недовольно фыркнул. Их лица были пустыми, обветренными, словно их жизни тоже остались на этой земле. Аполло сидел в стороне, прислонившись к дереву. Голова всё ещё болела, но сознание становилось яснее. Он слышал каждое слово декуриона, чувствовал каждую эмоцию, которая исходила от людей. Всё было глупо, бездарно.

– Мы уходим, – декурион резко остановился, оглядел отряд. Голос его дрогнул, но он попытался придать ему твёрдость. – В лес. Это наш единственный шанс. Если кто-то хочет остаться здесь – милости прошу.

Он говорил с напускной решимостью, но в глазах читалось сомнение. Молод, не уверен, но старался показать, что он может. Вот только воины уже видели его насквозь – выскочка, которому просто повезло занять своё место. Две ошибки за два дня. Поставил вперёд молодых, но ловких, он похоронил и их – молодых, и бывалых, и себя.

Несколько человек тихо кивнули, остальные просто начали собираться. Кто-то помогал раненым встать, кто-то проверял оружие. Один из легионеров молча завязывал лямки на доспехах убитого товарища, чтобы удобно было перенести его тело.

– Давайте, быстрее, – бросил декурион, но голос его звучал глухо, без прежнего напора.

– Бросьте павших! – крикнул кто-то из старых вояк, – Им вы уже не поможете.

В лес… Это слово звучало, как приговор. Ланишский лес стоял впереди, тёмный, зловещий, с его древними деревьями, что смотрели на людей сверху вниз, словно судьи. Никто не хотел идти туда, но все понимали, что другого пути нет. Лес ждал их, молчаливый и холодный. И каждый чувствовал это нависшее чувство угрозы, как дыхание чего-то огромного и неизбежного.

Глава V

Ему было знакомо это чувство. Он много раз с ним сталкивался. Но он гадал, почему это удушливое чувство угрозы возникло именно сейчас. Утро ещё не успело разогнать тени с улиц Хоско, когда Вавила открыл дверь трактира. Звук скрипящих петель разорвал тишину, будто это было предупреждение. Внутри царила пустота, знакомая и обыденная для такого раннего часа. Столы, покрытые пятнами пролитого вина, дремали в полумраке.

Когда Вавила заходил в трактир, его мысли на миг задержались на трактирщике. Тот сразу же показался ему человеком, предпочитающим тихую жизнь, и чужие тайны. «Слабак», – скользнуло у Вавилы в сознании, пока он шагал мимо пустых столов. Такой никогда не пойдёт на риск ради чести или принципов, но будет готов предать, если за это предложат цену или пригрозят. Этот трактир и его хозяин были как одно целое – запущенные, затхлые, пропитанные запахом страха и старого вина.

Вавила огляделся. Ни души. Его тёмные и острые глаза остановились на двери, ведущей в подсобку. С решимостью он шагнул вперёд и потянулся к ручке. Дверь открылась с коротким рывком, и перед ним открылся тесный, захламлённый уголок, где трактирщик возился с бочонком, пытаясь закрепить кран.

На мгновение трактирщик замер. Его налившиеся влагой глаза округлились, как у пойманной крысы, встретившись со взглядом Вавилы. Не было ни удивления, ни вопросов. Только страх, который волной пронёсся по его лицу, от глаз до перекошенного рта, показал, что он всё понял

– Ты подослал ко мне убийц, – голос Вавилы прозвучал тихо, но в нём был металл.

– Я.… – начал трактирщик, но тут же запнулся. Бочонок остался в его руках, как щит, но он знал, что это его не спасёт. – Это не я… То есть…

– Это не ты? – Вавила сделал шаг вперёд. Его движение было медленным, но угрожающим, как шаг хищника. – То есть это случайные гости, мимо проходили?

Трактирщик выронил бочонок. Глухой стук отозвался в маленькой комнате. Он поднял руки, словно это могло защитить его.

– Я не хотел… Они сами… – затараторил он, пытаясь найти оправдание.

Вавила молчал, продолжая смотреть на него с холодным, почти безразличным выражением лица. Это молчание было хуже слов, оно заполняло комнату, заставляя трактирщика чувствовать, как растёт тяжесть в его груди.

– Сами? – переспросил Вавила, наклоняясь ближе. – Или все-таки ты сам решил подсобить?

Трактирщик сглотнул. Пот струился по его лбу, смешиваясь с пылью и грязью.

– Я просто… они сказали, что знают, кто ты… и что… – его голос сорвался.

– Хватит визжать! – подытожил Вавила. Он выпрямился, продолжая пристально смотреть на эту жалкую пародию на человека. Его тёмные глаза наполнились презрением, словно он видел перед собой гадину, которую необходимо раздавить. Не раз он встречал таких вот трусливых людей, которые исподтишка пытались насолить ему, и каждый раз их ждал один конец. Трактирщик попытался что-то сказать, но Вавила двинулся вперёд и резко ударил его в живот. Тот согнулся, выпустив воздух с жалобным стоном.

– Где он, ублюдок? – тихо спросил Вавила, хватая трактирщика за воротник. – Луций. Где он обосновался?

– Я… Я не знаю… – пробормотал трактирщик, пытаясь вырваться, но Вавила держал крепко.

– Не знаешь? – его голос был низким и спокойным, но в каждом слове чувствовалась угроза. – Трепло. Ты прекрасно знаешь. И лучше говори сейчас, пока я ещё настроен спокойно.

Он развернул трактирщика и с силой прижал к стене, их лица оказались совсем близко. Вавила приставил кинжал к его горлу и чуть надавил.

– На ферме, – прохрипел трактирщик, боясь встретиться с ним взглядом. – Небольшая ферма у края леса… Там он…

Вавила не отпустил сразу. Его рука всё ещё держала трактирщика за воротник, придавливая ему шею, а глаза смотрели, словно сквозь него.

– На ферме, значит, – повторил он медленно, словно обдумывая каждое слово. – А если ты мне наврал, тварь… И тогда тебе не поздоровится. Ты пойдёшь со мной, покажешь дорогу.

– Я покажу! – быстро вставил трактирщик, задыхаясь. – Я отведу тебя туда, если хочешь! Только не трогай меня больше, ради всех богов!

– У него есть охрана? Ну! Отвечай!

– Не уверен! Я не был… Я не был там ни разу…

Вавила медленно отпустил его, словно решая, заслуживает ли тот пощады. Трактирщик рухнул на колени, хватая ртом воздух, как утопающий.

– Хорошо, – бросил Вавила, вытирая руку о свою одежду. – Покажешь. И если хоть на шаг ошибёшься… ты знаешь, что будет.

Он выпрямился, кинул последний взгляд на жалкую фигуру трактирщика, а затем отошёл в сторону. Трактирщик остался сидеть на полу, пытаясь прийти в себя, но страх, который поселился в нём, уже не отпускал.

– Лучше… тебе туда не ходить, – тихо пробормотал трактирщик, но голос его был полон паники. – Не надо идти против Луция!

– Что? – в голосе Вавилы прозвучала тень удивления.

– Очень уж он опасный человек! Очень! – проговорил трактирщик, хватаясь за остатки смелости. Он качал головой и его пухлый подбородок трепетал, как говяжий студень.

Вавила пристально посмотрел на него, глаза сузились, а затем уголки губ дрогнули в едва заметной усмешке.

– Помалкивай! – рявкнул он. – Заткнись, понял!

Трактирщик сглотнул комок в горле, понимая, что перед ним человек, для которого слово «отступление» не имело смысла. Вавила выпрямился и указал трактирщику на дверь. Они вышли. За дверью он на мгновение остановился, вдохнул прохладный воздух и подумал: «Опасный? Они все такие. Пока не встречают Верного Слугу».

***

Поля, через которые они держали путь, заливало мягкое утреннее солнце. Травы тянулись к небу, тонкими лентами перекатываясь под лёгким ветром. Простор неописуемый, тянуло свободой. В воздухе витал запах росы и свежей земли. Где-то вдалеке слышались голоса птиц, их перекличка напоминала далёкий спор. Трактирщик шёл впереди, его шаги были неуверенными, словно каждый камешек под ногами мешал идти прямо. Иногда он оборачивался, бросая взгляды на Вавилу, но тут же отворачивался, опасаясь встретиться с его глазами.

Вавила ехал верхом позади. Конь шагал легко, но каждый шаг его словно вдавливал землю под ним. Он молчал, слегка покачиваясь в седле, прищурив глаза от полуденного света, и вглядывался вдаль, туда, где ферма Луция уже начала вырисовываться на горизонте. Но мысли его были не о скрибе и не о Луцие. Поля, этот простор, напоминали ему о другом времени.

Когда-то, в те дни, когда он был мальчишкой, он тоже вышел за пределы города. Тогда ему было всего двенадцать, и эти поля, такие бескрайние и спокойные, казались ему чужими. Он выбрался из Эзилата, чтобы украсть. Его целью был курятник, набитый чужой птицей. Его голод тогда казался сильнее страха, а запах варёной курятины уже щекотал его ноздри.

Он помнил, как крался в темноте, стараясь не дышать. Ветер, который шевелил листья, казался ему подельником, каждый шорох отдавался в сердце громким ударом.

Когда он схватил курицу в тёмном сарае, её крик разорвал ночь, как удар грома. Звук был таким пронзительным, что ему показалось, будто его услышал весь город. Сердце тогда билось так, что в груди было больно. Он бежал, не разбирая дороги, чувствуя, как за ним несутся фермер и его дети. Он физически ощущал темноту вокруг себя – она обволакивала его тело, пытаясь поймать его, а каждый камень под ногами грозил сбить его с пути.

Вернувшись домой, он закрыл дверь и сполз по стене, прижимая курицу к груди, как самый ценный на свете трофей. Она металась в его руках, её глаза блестели, словно обвиняли его в чем-то большем, чем простая кража. Мать этот поступок не оценила, как в целом и многого другого, но Вавила уже и не ждал от неё подобного.

Теперь, проезжая через эти поля, он усмехнулся этой мысли. «Курица тогда, скриба теперь. Забавный знак.» Усмешка быстро сошла с его лица. Может быть, это не знак, а издёвка судьбы, её шутка, которой она смеялась над ним каждый раз, когда он думал, что сам управляет своей жизнью.

Трактирщик что-то бормотал, но Вавила не слушал. Редкие деревья начали обступать их, а лес на заднем плане казался тёмным и безмолвным – он наблюдал за ними. С каждым шагом напряжение внутри Вавилы росло, как перед грозой, когда воздух становится тяжёлым и пронзительным, обещая бурю.

***

Вавила остановился в тени высокой оливы, чьи узловатые ветви, словно руки древнего старца, тянулись к небу. Вокруг расстилалась низкая роща, переплетённая редкими кустарниками, а земля, сухая и потрескавшаяся, была укрыта жёсткой травой, шелестевшей под лёгким дыханием ветра. У подножия дерева, словно древние стражи, лежало несколько крупных камней, отполированных временем.

С холма открывался вид на ферму, окружённую полями, где уже пробивались первые ростки, и редкими кустами, будто случайно брошенными рукой природы. Вавиле показалось, что это место – тонкая грань между двумя мирами: дикой, необузданной свободой леса и упорядоченной гармонией человеческого труда.

Привязав коня к продолговатому выступу скалы, крепко затянув узел на поводьях, он перевёл взгляд на трактирщика. Лицо его оставалось бесстрастным, будто высеченным из камня, и от этого выражения становилось не по себе.

– Садись тут. – Вавила бросил коротко, без лишних слов.

Трактирщик моргнул, не понимая, что происходит, но не осмелился спросить. Он медленно опустился у корней дерева, словно ноги больше не держали, а плечи его задрожали. Голова склонилась, как у ребёнка, ожидающего наказания, взгляд забегал, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть намёк на пощаду. Но её не было.

Губы его нервно шевелились, едва слышно шепча что-то бессвязное – может, молитву, может, оправдания, но Вавила не слушал. Да и не хотел. Его терпение не простиралось так далеко, чтобы тратить его на пустые жалобы.

Он открыл седельную сумку, нащупал внутри свёрнутую верёвку и вытащил её. Её шершавые волокна хрустнули в руках, скользя по ладоням. Вавила начал разматывать её медленно, не спеша, будто нарочно давая трактирщику время осознать, что будет дальше.

– Н-не надо, – прошептал тот, но голос его был слаб, будто не он говорил, а ветер качал сухую траву.

Вавила даже не поднял глаз. Верёвка ложилась в его руки привычно, как оружие, и он уже решил, что сделает дальше.

– Вставай, жирдяй. – Голос его был ровным, спокойным, но не оставлял места для возражений.

Трактирщик медлил, не решаясь двигаться, будто надеясь, что всё это просто дурной сон. Но Вавила ждать не собирался. Он резко схватил его за воротник и дёрнул вверх, ставя на ноги.

– Чт… что? Зачем? – заикнулся трактирщик, голос его дрожал, словно у затравленного зверька.

Вавила наклонился ближе, и в уголках его губ мелькнула хищная усмешка.

– Молчать.

Он не повысил голос, но в его тоне было что-то, от чего у трактирщика моментально пересохло во рту. Слова застряли в горле, дыхание стало рваным. Он понял: лучше не спрашивать. Лучше просто подчиниться.

Он обвил верёвку вокруг запястий пленника, затянув так туго, что тот невольно застонал. Вавила, не обращая внимания на его жалкие попытки освободиться, продолжил связывать его руки и ноги, не давая ни малейшего шанса на побег. Затем Вавила шагнул назад, оценивая свою работу, и только тогда обратил внимание на мольбу в глазах пленника.

– Больно? – тихо спросил он, наклоняясь ближе. – Запомни это чувство. Оно будет сопровождать тебя ещё долго.

Трактирщик покачал головой.

– Лучше… тебе туда не ходить, – пробормотал трактирщик, стараясь говорить внятно. – Не надо идти против Луция… Он опасен…

– Что? – Вавила обернулся, его взгляд стал чуть более внимательным.