скачать книгу бесплатно
– Почему? – спросила Маша задумчиво, словно одновременно ища ответ на собственный вопрос.
– У меня почти нет свободных часов и недостаточно навыков для работы с вашим случаем, – правдиво объяснил он.
– Лечфак Первого меда, интернатура по нейрохирургии, профпереподготовка по психиатрии, международные тренинговые программы по когнитивно-бихевиоральной терапии и глубинной психологии, пятнадцатилетний опыт работы, и у вас недостаточно навыков? – информированно спросила Маша. – У кого тогда их достаточно?
Алекс пожал плечами.
– Дипломы и пятнадцатилетний опыт – это ничто, когда речь идет об индивидуальной человеческой жизни. Ни один специалист не является настолько универсальным, чтобы иметь возможность работать со всеми.
– То есть вы отказываетесь работать именно со мной? – Выражение Машиного лица застыло где-то между оскалом и усмешкой.
– Я не отказываюсь, – малодушно сказал он. – Я уже работаю. И мне бы хотелось, чтобы вы прислушались к моей рекомендации и обратились за помощью к психоаналитику. Вы ведь сами вспомнили “Марни”, – попробовал улыбнуться он. – Марни работала с фрейдистом.
– Бессознательная фантазия как психическая реальность, – произнесла Маша. – Соматические проявления влечений и пути образования симптомов.
– И что? – машинально спросил он.
– Насколько я понимаю, название вашей кандидатской диссертации, – объяснила Маша. – Мне кажется, говорить, что ее автор не знаком с классическим психоанализом, является некоторым преувеличением.
– Я не сказал, что я с ним незнаком, – поправил он. – Я сказал, что я его не практикую.
– Почему? – спросила Маша.
– Мне неинтересно узнавать причины существования симптомов, – объяснил он, снова чувствуя усталость. – Мне интересно находить их смысл.
– А если я переформулирую запрос и скажу, что хочу найти смысл в моем поведении, вы меня возьмете? – улыбнулась Маша, явно предвкушая скорую победу.
– У меня нет свободных часов, – повторил он.
– Вы сказали “почти нет”, – поправила Маша. – Скажите мне, когда приходить, и я подстрою под вас свой график.
– Ответьте тогда, почему вы решили попасть именно ко мне, – попросил он.
– Я считаю вас образованным и опытным специалистом, а также умным и порядочным человеком, – охотно сообщила Маша. – Вполне возможно, я вас идеализирую. Однако мне кажется естественным, что я хочу попасть именно к вам. Каждый ищет врача, которому он может доверять.
– Вам кто-нибудь меня рекомендовал? – еще раз надавил он.
– Нет. – Маша убедительно покачала головой. – Я нашла вас случайно.
– Тогда откуда вы знаете, что можете мне доверять? – Сам он доверять Машиной убедительности наотрез отказывался.
– У меня мощная интуиция, – поделилась она.
– Хорошо, – сказал он. – Я могу предложить вам два часа дня по вторникам.
– А второй, третий и четвертый раз в неделю? – хитро улыбнулась она.
– Я не практикую классический психоанализ, – напомнил он.
– Ну хотя бы второй, – умоляюще протянула Маша. – Вы не можете оставить без поддержки человека, который готов работать над собой!
– Окей, – произнес он. – Два часа дня во вторник и шесть часов вечера в четверг.
– Договорились, – сказала Маша. – Хотите, чтобы я рассказала вам о себе?
– Расскажите, – улыбнулся он. – У нас есть еще двадцать минут.
Маша потянулась, словно испытывая физическое наслаждение от предстоявшего занятия, а потом, не отрывая ног от пола, приняла в кресле форму, почти напоминавшую кошачий клубок.
– Мне двадцать девять лет, – сказала она. – Я единственный ребенок в семье. Детство у меня было… обычное.
Она подняла на него глаза, словно проверяя, не разочарован ли он этим фактом.
Он кивнул.
– Я была ребенком, которому всегда поручали что-то делать. Взрослые мне доверяли. Во втором классе я помогала учительнице проверять тетради одноклассников. Странная история, если подумать. Мы оставались с ней после уроков, она проверяла одну из работ, исправляла ошибки красной пастой, а потом отдавала тетрадь мне, чтобы я использовала ее как образец. Я ставила оценки. Без ошибок – пять, одна или две ошибки – четыре, больше трех – три. Хотите знать, какую оценку мне было особенно приятно ставить?
Она улыбнулась едва заметным подрагиванием щек, и он почти увидел, как она начинает урчать от удовольствия.
– Двойку, – не дожидаясь его реакции, ответила она на вопрос. – Единиц ставить почти не приходилось. У учительницы была довольно низкая планка качества, она ограничивалась двойкой даже в самых безнадежных случаях. Я иногда фантазировала, каково было бы поставить ноль. Представляла этого ученика – может быть, моего приятеля, – как он приходит утром в класс, с надеждой хватает тетрадь и видит там ноль. Тройка – это посредственность, подтверждение, что ты такой, как все. В двойке есть теплота, сострадание, сожаление о допустимой человеческой оплошности. Ты не справился, чего-то вовремя не вспомнил, но мы все-таки знаем, что ты есть, и даем тебе два балла за попытку. Единица – более строгий вариант двойки. Предупреждение. Призыв подумать всерьез. И только ноль соответствовал бы полному поражению. Это физическая аннигиляция. Превращение человека в ничто. Его стирают ластиком и тыльной стороной ладони смахивают останки на пол. Их не отличить от остального мусора. На странице появляется место для чего-то нового. Ты не получился. Увы. Но ничего, зато в мире стало просторнее.
Маша замолчала. У него не было желания что-то говорить. Она не приглашала его к контакту и была похожа на человека, настолько глубоко погруженного внутрь себя, что внешние импульсы все равно не могли бы повлиять на его состояние.
Через пару минут Маша встрепенулась и огляделась.
– Вам нужен здесь камин, – сказала она. – С ним было бы еще уютнее, особенно в такой день, как сегодня.
В холодное черное стекло стучала февральская морось, и ветер, приложившись губами к оконной раме, выдувал высокие долгие звуки, заполнявшие затихшую комнату.
– Я училась вокалу и скрипке, – безошибочно поймав музыкальную тему, произнесла Маша. – Никаких высот не достигла, но у меня очень тонкий слух.
“Такой тонкий, что ты слышишь мои мысли”, – согласился Алекс. До конца сессии оставалось десять минут, и он с нетерпением ждал, когда они истекут. Маша рождала в нем непростую смесь чувств. С одной стороны, ему хотелось быстрее выпроводить ее за дверь; с другой стороны, он знал, что, едва сделав это, начнет думать о следующем вторнике. Внутренний бенгал навострил уши от любопытства и грозил превратить его мирные выходные в пытку предвкушением.
– Мне часто снятся сны, – сообщила Маша. – Я их хорошо запоминаю. Могу рассказать, что мне приснилось сегодня.
Машин терапевтический процесс обещал быть интенсивным.
– Мне приснилась квартира, – сказала она. – Незнакомая. Я ее снимаю. Я живу там с мужчиной. Он, кажется, мой муж. Он высокий, сильный. Ходит весь в черном. Какая-то футболка с черепами. Байкерская символика. Он гоняет на мотоциклах. Его часто нет дома. Я знаю, что он может прийти, но большую часть времени я нахожусь там одна. Он не любит, чтобы я выходила на улицу. Я очень хочу выйти, но боюсь, что он увидит меня и убьет. Я иду на кухню и начинаю что-то готовить. Беру кастрюлю, наполняю ее водой и бросаю в воду разные вещи: траву, кольца, бусины, шпильки. Перемешиваю, и вижу, что все это превращается в мутную жижу. Жижа начинает вонять. Я несу кастрюлю на балкон. Я знаю, что мы живем на двенадцатом этаже, но балкон вдруг оказывается маленьким двориком, чем-то вроде испанского патио. Там цветут розы, в центре шумит фонтан, а возле фонтана стоит мужчина. Он высокий, стройный, светловолосый. Он не похож на того, что был в начале сна, но я знаю, что это тоже мой муж. Он подходит ко мне, мы вместе смотрим в кастрюлю и видим, что она полна золотыми монетами, а сверху на монетах, свившись кольцом, лежит зеленая змея. Мужчина забирает у меня кастрюлю и высыпает все ее содержимое в фонтан. Змея уплывает, а монеты остаются сиять на дне. Мужчина обнимает меня, прижимает к груди, и я понимаю, что теперь у меня все будет хорошо.
Маша замолчала.
– Что в этом сне произвело на вас наибольшее впечатление? – спросил он.
– Этот парень в конце, – сказала она. – Он был яркий. Как солнце. Похожий на Аполлона. Или на вас. – Она коротко хохотнула. – Только со светлыми волосами. Белокурая бестия. Вот, пришло в голову имя.
Алекс посмотрел на часы.
– Все на сегодня? – понимающе спросила она.
– Да, сегодня нам надо заканчивать, – сказал он. – Мы можем поговорить о вашем сне подробнее во вторник.
– Во вторник я принесу еще, – многообещающе улыбнулась Маша. – Мне всегда хотелось делиться с кем-нибудь снами, фантазиями. Но мои родители были серьезными людьми и считали все это ерундой.
Ее голос приобрел мечтательную интонацию и начал переливаться, как серебряный колокольчик, нежно подрагивая на ударных гласных и звонко отражаясь от стен твердыми сонорными. Он отметил прошедшее время, использованное в описании родителей, но не стал задавать дополнительных вопросов. Они встали. Маша посмотрела на висевшее на вешалке светло-серое пальто так, будто ожидала, что оно само прыгнет ей на плечи. Алекс позволил предмету гардероба терпеливо дождаться приближения хозяйки. Маша сняла его с деревянных плечиков и перекинула через руку.
– На улице очень скользко, – открывая дверь кабинета, сказала она. – Будьте осторожны. Вы мне еще нужны.
Она сопроводила это заявление улыбкой, взятой из ее широкого арсенала, но Алекс не успел идентифицировать ее тип.
Когда вдалеке хлопнула ведущая на улицу дверь, Алекс зевнул, закрыл игравшие с ветром в поддавки форточки, занавесил окна жалюзи, переобулся, надел куртку, выключил свет и вышел из офиса под дождь, который тут же окутал его мягкими беспокойными струями.
2
К тому времени, как он доехал до Аэропорта, дождь закончился и темнота снаружи потеплела. Он приоткрыл окно, чтобы впустить внутрь свежий, пропитанный назревавшей весной воздух.
Психологический центр, у дверей которого он припарковался, занимал первый этаж в потрепанном, но солидном жилом доме на улице Усиевича. Минут через десять на крыльцо из здания вышли две женские фигуры и, бесшумно спустившись по ступеням, направились в его сторону. Возле машины они разделились. Та, что была ниже и крупнее, прошла мимо водительского окна и, махнув ладошкой, крикнула:
– Привет, Саш!
Он помахал ей вслед и, дотянувшись через пассажирское кресло до двери, открыл ее.
Высокая и тонкая фигура с лицом, занавешенным прямыми и длинными, как у японского привидения, волосами, тенью скользнула в салон.
Он обвил ее рукой.
– Как же я их ненавижу, – сообщила Кристина, глядя ему прямо в глаза.
– Тяжелый день на работе, производственная драма, вот это все? – с пониманием спросил он.
Кристина откинулась назад, ударилась затылком о подголовник и обиженно взвыла.
– Давай только без самоистязаний в моем присутствии, – попросил он. – Ненавидишь – убей.
– Я не могу, – захныкала Кристина. – Боря наймет адвокатов, отмажет меня от тюрьмы, и я буду расплачиваться в следующей жизни какими-нибудь ужасами.
– Да, дилемма, – согласился он, убирая ей волосы со лба.
Глаза у нее были грустные, но живые, и экстренной реанимации не требовали.
– Что опять? – поинтересовался он.
– Ну, ты все знаешь, – надув губы, буркнула Кристина, потирая затылок. – У меня негативный материнский комплекс и отщепленная агрессия, надо мной издеваются коллеги.
– Поговори об этом, – посоветовал он.
Кристина вздохнула и оглянулась на окна психологического центра, словно проверяя, что за ней не следят.
– Во-первых, они засранки, – сказала она. – Никогда ничего не моют и не убирают ни за собой, ни за своими клиентами.
– У вас же есть уборщица, – удивился он.
– Уборщица материализуется два раза в неделю, – объяснила Кристина. – В остальное время кухня завалена грязными кружками и ложками с присохшим яблочным джемом. В выходные Лена проводит семинары в моем кабинете. Я прихожу в понедельник на работу, а у меня весь пол истоптан грязными ботинками ее студентов, мои вещи переставлены, и в углах валяются фантики от конфет. Это при том, что я плачу им существенно больше рыночной стоимости этого пространства. А однажды Вера обиделась на меня из-за того, что я привела в гости Марину, которую она не выносит. Оказывается, арендуя у нее помещение за бешеные деньги, я обязана воздерживаться от общения с неугодными ей людьми на территории, которую она продолжает считать своей.
– Какой ужас, – посочувствовал он. – Попроси Катю, чтобы она ходила к тебе прибираться каждый день.
– У меня не получится, – вздохнула Кристина. – Я разовью с ней какую-нибудь деструктивную динамику. Мне лучше вообще избегать близких отношений с женщинами.
– Тогда переезжай ко мне, – привычно предложил он. – Я отдам тебе детскую комнату. Там есть надувной Боб для битья. Будешь работать над своей отщепленной агрессией.
– Я вообще не хочу работать, – призналась она. – Я устала.
– Криська, нельзя столько ныть, – сказал он. – Завтра отдохнешь, и тебе будет стыдно.
– Мне не бывает стыдно, – напомнила Кристина. – У меня атрофирована эмоция стыда.
– Значит, тебе будет больно за бесцельно прожитый в стенаниях вечер. Куда поедем? – Он повернул ключ зажигания.
Кристина запрокинула голову и потрогала потолок. Алекс было подумал, что она интересуется обивкой салона, но в действительности она любовалась свежим маникюром. Ее прекрасные ногти были покрыты темно-малиновым лаком, а на среднем пальце правой руки багряными всполохами переливался рубин в форме “маркиз”.
– Как тебе цвет? – спросила она.
– Сногсшибательно, – серьезно ответил он, поворачивая на Ленинградку. – Никогда не видел ничего подобного. Пантелей будет в восхищении.
Кристина положила руки на колени и снова тяжело вздохнула.
– Надо мной издеваются не только коллеги, – пожаловалась она.
– Что ж, ты меня уже даже коллегой не считаешь? – возмутился он.
– Я уже себя ничьей коллегой не считаю, – пессимистично заявила Кристина. – Я стара для всего этого, прошу считать меня безработной.
Она свернулась в кресле клубком, сигнализируя о неготовности к вербальной коммуникации. Ленинградка была на редкость пустой для этого времени суток. Машина плавно двигалась в быстром потоке, и сон Кристины был, вероятно, сладок и безмятежен.
Когда они въехали на Тверскую, идиллия померкла. Пробки были непреодолимыми. Алекс нырнул в переулки, рассчитывая выехать на Большую Никитскую. В районе Малой Бронной он уперся в дорожные знаки, маркировавшие развороченный асфальт. Тонкая струйка машин медленно пробиралась сквозь заграждения. Кристина проснулась и прижалась лицом к окну.
– Кафе “Маргарита”, – радостно вскрикнула она, тыча пальцем в стекло.
– Ты как маленькая, читаешь все вывески, – покачал головой он.
– Не хочешь зайти? – спросила она.
– Ты тоже не хочешь, – ответил он. – Туристических достопримечательностей нам только не хватало.
– Ты очень высокомерный, – вздохнула Кристина и осторожно откинулась на спинку кресла.
– Мне сегодня об этом уже говорили, – согласился он.
– Что говорили мне, я даже не буду начинать цитировать, – сказала она. – А куда ты меня везешь?
