скачать книгу бесплатно
– Зина! Ты проиграл! Гони деньги!
Зиновий, ошарашенный мгновенным проигрышем, молчал.
Гена повернулся ко мне:
– Что-то я не насытился! Давай мой чемодан! Зину угостим, а то загрустил он!
Из недр широкофюзеляжного чемодана Гена достал большой сверток и понюхал его. Торжественно развернув бумагу, протянул мне котлеты.
– Ты отравить нас вздумал?! – настороженно спросил я, принюхиваясь. – Ведь котлеты твои лежат здесь трое суток! А мясо положено хранить только в холодильнике!
Гена презрительно хмыкнул:
– Интеллигенты! Как хотите! Мне больше достанется!
Открыв свою широкую зубастую пасть, Гена метнул туда пять большущих, с лапоть величиной, котлет.
глава 14
Раздолбай всея прокуратуры
Новогоднюю праздничную ночь 1984 года мне предстояло уныло-мерзко провести в стенах городской прокуратуры.
Новый год был не совсем новым. А был он старым Новым годом, выпадающим, как водится, на 14 января.
Наш «замок», то бишь замкомвзвода сержант Крымов, специально упёк меня на новогодний праздник в застенки прокуратуры. И упёк, твою мать, без малейшего повода.
Просто точил на меня свой гнилой зуб. И всё время делал попытки упрятать меня, мятежного курсанта, в наряды вне очереди да всякие подобные богопротивные мерзопакостные дела.
Очень уж сильно подозревал наш «замок», что я есть истинный раздолбай и нарушитель воинской дисциплины.
В принципе, сержант не шибко ошибался.
Однако ж выловить меня не удавалось.
Да ловить-то было нечего! Прегрешения мои имели, в общем-то, миролюбивый характер и никого не ущемляли.
А вот грешки других курсантов как раз и задевали интересы других. Но сержант вовремя закрывал на это свои глаза.
Надо сказать, поймать нарушителей пытался даже наш бравый старшина Лавлинский. Но ловил не всех.
Самые сообразительные ускользали из его цепких волосатых лап, как юркие пугливые пескари в мутной речной воде.
Вот характернейший примерчик.
Взгрустнулось тёмной глухой морозной ноченькой курсантам нашего взвода.
Пошли они в туалет. Покурить, стало быть, душу отвести.
Дымят как паровозы и тихонько ржут, как полковые кони.
И не видят, наивные, что крадётся по коридору, злодейски шевеля кошачьими длинными усами, коварный хитрый старшина.
Курсант Смекалин, смекалистый толстяк, стоит на шухере. Выглянув в щёлку, перед самым своим толстым носом видит торжествующую ухмылку Котофея Старшиновича.
– Товарищ старшина! Вот они! Держите их! – благим матом орёт смекалистый Смекалин, бросаясь в щель между старшиной и дверью.
Такой смекалкой я, по счастью, не обладал. Неудобно было бы скрываться от врага, бросая друзей, хоть и шутливо.
Мои деяния носили, можно сказать, логичный рационализаторский характер.
Нужен пример? Вот он.
Стоит всё училище на тёмном, холодном, продуваемым лютыми снежными ветрами широком плацу, и ждёт общеучилищной вечерней нудной поверки.
Растирая опухшие от холода уши, курсанты молча ждут, когда старшина хриплым от мороза голосом прокричит их фамилию.
А заслышав, отвечают на зов, матюкаясь про себя:
– Я!
Тот же самый отмороженный долбанизм повторялся каждый понедельник, когда всё училище строилось на развод.
«В чём смысл этого долбанизма? Зачем стоять битый час на лютом холоде, отмораживая уши?» – билась в моей непутёвой голове революционная мысль.
Решение созрело быстро. Надо минус превратить в плюс: использовать свой небольшой природный рост, благодаря которому стоял я позади взвода.
Когда рота приходила на очередное отморожение, я тихонько, «погулять как будто вышел», скрывался в стоящую позади тёплую столовую.
И, прижавшись к жаркой батарее отопления, из окна наблюдал за училищными манёврами.
Как только громыхала команда «Оркестр! Играй „Зорю“!», я готовился к выходу на сцену.
– Трум-трум-трум, там-та-там-тарам! – продолжал оркестр разгонять морозный звонкий воздух. Курсанты радостно топали сапогами, дабы согреться в движении.
Как только наша 18-я рота выходила с плаца и втягивалась в узкую аллейку, я покидал свой эНПэ, то бишь наблюдательный пост. И незаметно присоединялся к марширующим товарищам.
Самое удивительное для меня, что никто, даже зловредный сержант-«замок», не раскусили моего революционного ноу-хау.
Сержанта Крымова, видимо, тревожили смутные сомнения.
Наверное, поэтому он порою, стоя впереди взвода на очередном глупом построении, подскакивал как ужаленный.
Бежал в конец строя и, глядя прямо на меня, завывал, брызгая ядовитой слюной:
– Где Ильин?
С усмешкой глядя на его красную от натуги морду лица, я нарочито браво рявкал:
– Яволь!
Сержант кривил губы:
– Три наряда вне очереди!
– За что?
– Пять нарядов! – радостно шипел он. – За пререкания в строю!
И настороженно глядел на мои губы, пытаясь прочитать матершинную хулу в его адрес. И читал, видимо, такое:
«У! Таракан беременный!»
На самом же деле мои слова были катастрофически мирными:
«Судьбе как турок иль татарин
За всё я ровно благодарен.
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу».
– Ещё пять нарядов! – брызгала ядом гадюка.
В общем, взаимоотношения у нас были самые дружеские.
Чтобы порадовать своего друга-начальника, я, как редактор стенгазеты, рисовал на сержанта очень смешные шаржи.
К примеру, как он, сержант, болтается сосиской на турнике, издавая свинячье хрюканье.
Ну как мне, интеллигентному редактору, пройти мимо того, что бравый сержант не мог подтянуться даже одного раза? И за него нормативы пытался сдать другой, не похожий на толстого сержанта курсант! Однако обман сей вскрыл суровый начфиз.
За мой гениальный шарж получил я, как обычно, пять нарядов вне очереди…
Под Новый старый год моему любимому сержанту повезло на повод для расчётов со мной. Повод подала «гражданская» прокуратура.
В январе городской прокурор запросил у военного училища помощь в охране объекта.
Объектом был кабинет прокурора, сейф которого хранил важнейшие документы по расследованию преступлений кровожадной банды «Чёрная кошка». Именовалась она так, чтобы напомнить шайку из кинофильма «Место встречи изменить нельзя».
И что же остаток банды? Смирился?
Никак нет! Оставшиеся на свободе бандюганы спланировали нападение на здание прокуратуры, дабы уничтожить материалы уголовного дела и все вещдоки.
13 января наш 184 взвод заступил в караул. И мстительный сержант решил отправить меня туда, где Макар телят не пасёт, то бишь на самый дальний объект.
Чтобы, стало быть, забыть вовремя сменить меня.
Чтобы, значит, служба мёдом не казалась.
Пущай, мол, до утра посидит там этот раздолбай!
И что же Раздол-Бай, то бишь я?
Поскольку назначили меня таким вот «баем», то и мысли мои стали абсолютно байскими.
В час ночи взяв под охрану здание прокуратуры, я тут же позвонил в общагу педучилища:
– Это прокуратура! Ильин на проводе! Будьте любезны, вызовите свидетеля Владимирову!
Перепуганная вахтёрша уронила стул, растоптала очки, и побежала исполнять приказ грозного прокурора.
Вскоре в трубке послышался испуганный писк моей подружки Леночки. Не признающей, конечно, своей вины.
Пришлось её успокаивать лирикой:
– Да я это! Я! Сижу за решёткой в темнице сырой! В прокуратуре я.
– Ой! – ойкнула Леночка. – Какой прокуратуре? В час ночи?! Чё ты опять натворил?
Пришлось успокаивать мою милашку, что всё нормально. А в прокуратуре сижу, потому что героическую мою персону выбрали для охраны этого заведения от нападения банды «Чёрной кошки».
– Но без тебя мне страшно! – с придыханием сообщил я. – В окно стучится кто-то! Боюсь – боюсь-боюсь!
– Кто стучится? – испугалась подружка.
– Аяз-баба стучится! Новый год! – радостно выпалил я. – А шампанского нет! Давай приходи! Общага ваша – рядом!
В ожидании Леночки мою непутёвую голову посетила гениальная мысля, связанная с празднованием.
Трудность была в том, что пост мой располагался на первом этаже, напротив входа. И если мы с подругой загуляем, то нас неминуемо увидит, при обходе здания, мой добрый милый сержант.
Решение созрело быстро.
Притащив из дальнего конца коридора большой гипсовый бюст Ленина, я установил его в кресле. Нарядил в свою шинель, нахлобучил шапку. Рядом с дверью поставил швабру, чтобы заблокировать ручку двери после прихода милашки.
– Ай да Ильин, ай да сукин сын! – скромно похвалил я себя за грандиозный ум и гениальность.
«Мы с Леночкой засядем на втором этаже, на мягком широком диванчике. Придвинем столик. И встретим Аяз-бабу, как полагается добрым людям! А если нелёгкая принесёт сержанта, то открыть дверь он не сможет». – размышлял я.
Когда пришла румяная и радостная милашка, мы заблокировали дверь и поднялись на второй этаж. В центре коридора, рядом с приёмной прокурора, располагался прекрасный мягкий широкий диван с креслами по бокам.
Притащив ещё одного гипсового белоснежного Ленина, я установил его на кресло и нарядил в пальтишко моей возлюбленной. А сверху нахлобучил вязаную белую девичью шапочку.
– Аяз-баба! – похлопав бюст по плечу, я пояснил, что так в Туркмении зовётся Дед Мороз.
Подняв бутылку, принесённую подружкой, я крутнул пробку. И, дождавшись тихого хлопка, разлил шампанское по стаканам.
Леночка принесла шоколадные конфетки да всякие печеньки-пирожки.
