скачать книгу бесплатно
– Убиенная тобой собака! – тявкнул Мавропуло, младший из прокурорского трио. – Из прокуратуры города поступил сигнал, что ты убиваешь домашних животных. Кроме того, ты – организатор подпольных боёв без правил.
– Эт точно! – смиренно согласился мой коварный разум, сообразивший, что можно хорошенько покивилить-подразнить глупых жирных надменных гусаков.
Гусаки, захлопнув крышку холодильника, в поисках убиенной собаки полезли в книжный шкаф и даже под маленький телевизор.
Ничего, конечно, не нашли.
Матузик, злобно прищурив свиные свои бессовестные глазки, зашипел о необходимости составления протокола допроса.
– Ёк! Статья пятьдесят первая! – отказался мой настырный разум.
Немного покобенившись для порядка, Матузик выгнал прокуроров из комнатушки. А сам задержался у входа:
– А собака вкусная?
«Долбо..б!» – ответили мои губы.
– Кто долбо..б?! – гневно проскрипели ржавые несмазанные дверные петли матузиковского мозга.
Читает, падла. по губам!
Пришлось мне на ходу изобретать велосипед:
– Видите ли, товарищ полковник, у туркмен есть одна буква, не предусмотренная русским алфавитом. Пишется она как буква «о», но внутри – чёрточка. Это что-то среднее между «о» и «ё».
– Ты на что намекаешь? – возбудился Матузик. – На долбо..ба?
– Вздохнув, я пояснил, что дополнительная туркменская буква очень сложна для русского слуха. Чтобы её произнести, надо вытягивать губы трубочкой и медленно тянуть звук. Вот так:
– О-ё-о! А хотел я Вам ответить просто – «Оёрен тагамлы». То есть очень вкусно. Это о собачке.
– Издеваешься? – проскрипел Матузок и выглянул в коридор:
– Мавропуло, Печёнкин! Быстро сюда! Продолжайте обыск. До тех пор, пока не найдёте всю документацию на подпольную верблюжью ферму!
Н-да!
Предупреждал же я редактора, что будет у кого-то полна жопа огурцов! Не поверил он. И пошутил-таки над дураками в День Дурака!
глава 9
Автомобильная фамилия
Мein Bruder по военной бурсе Коля Пшеничный нагрянул в Старгополь, как снегопад в июле.
И, как всегда, потребовал лучшего в мире туркменского плова. Который, по уверению друга, готовит исключительно и только моя жинка Леночка.
Широкой, как лопата, ладонью майор милиции зачерпывал ароматный плов и басил, поднимая рюмку чая:
– Будь здрав, боярин!
На двенадцатом спирто-чае наши глотки взревели:
– Пили мы, мне спирт в аорту проникал!
Хряпнув ещё немного, мы провозгласили тост за великого человека, автора песни:
– Ну, за Владимира Высоцкого!
А чуть позже, перебрав все смешные училищные случаи, решили провозгласить здравицу нашему курсантскому взводному. И…
– А как его фамилия? – наморщив лоб, остановил я радостный бег наших воспоминаний.
– Ну ты даёшь! Лучшего друга Крымова забыл! – рассмеялся майор. – Он же тебе бесконечные наряды вне очереди объявлял. За строптивость. А ты забыл!
– Ёк (нет)! Крымов – это сержант, замОк (замкомвзвода)! А кто взводным-то был?
Коля наморщил лоб и поставил на стол рюмку:
– Хм! Лейтенант… Э-э-э! Лейтенант… Э-э-э…
Чтобы помочь уставшему другу, я начал усиленно чесать затылок и накручивать казачий бравый ус.
И выкрутил-таки глубокомысленную мысль:
– Автомобильная у него фамилия! Помнишь, на ушастом «Запорожце» наш литёха ездил?
– Ну да! А курсанты каждый день чинили этот драндулет! – улыбнулся Коля, продолжая морщить лоб.
Видя бесперспективность его умственной бурной деятельности, затуманенной зелёным чаем, я предложил единственно верный ход:
– Нарисуй машину! Фамилия и выскочит!
Когда мой васнецов-репин начертал на бумаге некое подобие чебурашки, я радостно-восторженно хмыкнул:
– Ты прямо Пифагор!
Коля обиженно засопел и воззрился на мою наглую морду лица:
– Какой Пифагор? Что, совсем не похоже?
Пришлось успокаивать друга и напоминать о Золотове, нашем курсантском пифагоре.
Был Золотов довольно-таки туповат в математике. Как говорится, ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Благодаря чему и завалил вступительный экзамен по математике.
Преподаватель, старый и опытный, повздыхал-повздыхал. И решил помочь будущему офицеру, которому в дальнейшей военной службе арифметика была бы совсем лишней.
Нарисовал он круг и спросил:
– Это какая фигура? Круг?
– Круг! – радостно согласился абитуриент.
Преподаватель нарисовал квадрат:
– А это что? Квадрат?
Когда сияющий от вселенского всезнания парнишка согласился, учитель улыбнулся:
– Пифагор! Экзамен сдан!
Так и стал наш Золотов пифагором. Преподаватель же добросовестно выводил нашему тупице автоматические тройки, дабы не отвлекаться от других курсантов. Не пифагоров.
Коля мой опять поднял рюмку чая. Опять поставил.
Наморщив лоб, он поднял руки и сделал крутящее движение, как будто сидел за рулём авто:
– Руль! Ага! Хрулькин его фамилия!
– Та ты що! – удивился я, бросив чесать затылок. – Хруля – це ж курсант першого взводу!
Коля огорчился непопаданию и задумчиво уставился на рюмку. Смотрел он так, как будто видел там зелёного змия.
«Пили мы, мне спирт в аорту проникал!» – с подозрением посмотрел я на друга, припоминая его непьющую курсантскую биографию.
Дело в том, что за всё время училищного бытия Микола пил всего один-единственный раз.
Было сие в зимнем курсантском отпуске.
Ехал он, конечно же, в свой родной хутор. Но курсант Гена Руденко, наш земляк и змий-искуситель, зазвал в гости, в райцентр Даниловка.
– Мыкола долго отбивался от горилки! – рассказывал потом Гена-искуситель. – Але я перемиг! Моя победа! Змусыв выпыты склянку самогону. Чистейшего самогона! И що Коля? Вночи прокидаюся. Дывлюся, сидить Коля на кровати, качается. Тошнит його!
Припоминая то давнее замечательно-смешное событие, я прикидывал состояние друга.
Ночевать-то ему в комнате моего сослуживца, на другом этаже.
Как бы Мыкола не повторил свой давний курсантский подвиг!
Но Коля мой, будучи настоящим ментом, сильно и не пил.
И, поднимая пюмку чая, вопрошал:
– Моторов? Кузовкин? Колесов?
Глубокомысленно-умные размышления пытливого майора закончились ближе к полуночи.
– Хорошо в Туркмении! – ностальгически вздохнул я. – Пьянки там благоразумно совершаются на полу, на ковре. Дастархан, плов, коньяк. И все, кто принял на грудь лишку, тут же и отваливаются. И лежат прямо у дастархана. Красота!
Отправив Николая спать в соседний нумер, я выдал ему лист бумаги. Чтобы, значит, нарисовал фамилию неуловимого взводного, ежли что приснится.
Часа в три ночи дверь нашей комнаты затрещала.
Коля Пшеничный легко и нежно касался фанеры мощными пудовыми кулаками и восторженно шептал:
– Вспомнил! Вспомнил! Глущенко его фамилия!
– Ай молодец! – похвалил я друга, открывая дверь. – Но причём тут автомототехника?
– Ну как же? Кличка литёхи какая? Глушак! Помнишь, у его «Запорожца» всё время глушитель отваливался!
Ай да Коля, ай да сукин сын! Вспомнил!
Как было не отметить этот великий подвиг? Как не вспомнить годы молодые, курсантские?
Мы и продолжили праздник душа, вспоминая всё новые шалопайски-радостные подробности.
Примечание: Мein Bruder (нем.) – мой брат.
глава 10
Тульский дядя
«Сдал СопроМат – можешь жениться!» – эту поговорку мы познали в 1985 году. И, готовясь к будущей женитьбе, грызли гранит этой сложно-противно-мерзкой науки не щадя зубов своих-чужих.
Грызть науку очень помогали калькуляторы, дефицитные в советское время. Мешал, правда, другой дефицит – батареечный. Самым обидным было, когда в самый разгар ответственных вычислений (например, сколько тротила надобно для подрыва железобетонного бункера) калькулятор «подыхал».
– Спасайте! У кого батарейки есть?! – слышался истошный вопль. И несчастный курсант бегал по классу, выцыганивая дефицит.
Тьфу-тьфу, меня эта беда всегда обходила стороной.
Ибо рядом со мной сидел мой лучший друг земляк Коля Пшеничный. Этот сельский парень, коренастый и спокойный как мамонт, всегда и всё держал про запас.
Так его приучила тяжелая доармейская сельская жизнь.
Эта привычка касалась и батареек.
Поэтому жаждущий первым делом бросался к Мыколе (как на украинский манер называли моего друга).
Коля недовольно сопел, снимал и протирал очки.
Но всегда выручал.
И вот однажды вечером…
Сидим мы как-то в классе, занимаемся сампо (самоподготовкой).
Открывается дверь, и удивленно-радостный голос курсанта Анатолия Диордиева вещает:
