Театральная баллада

– Сенокосная пора, – подсказала главный администратор. – Вы поняли правильно.

– Так вот, накосим, сколько сможем, – продолжал Лавронов. – А после Нового года уже будем заниматься костюмированным спектаклем. На него, думаю, уже накопим некоторую сумму. И закрытие сезона сделаем уже вашим спектаклем. – Вадим Валерьевич сделал вежливый кивок главному режиссёру. – Открываемся – вашим… – жест в сторону очередного, – а закроемся – вашим. А?..

По возникшей паузе Лавронов не совсем понял, как отнеслись профессионалы от театра к его предложению.

– Соломоново решение, – наконец ответил за всех присутствующих завпост.

– Значит, тогда утверждаем план на текущий сезон… – заговорил главный режиссёр. – В первой половине – две сказки и комедия, во второй – под занавес Островский. А ещё?..

– Пока не знаю. Предлагайте. Сделаем всё, на что хватит у театра денежных средств.

– Значит, на комедию деньги найдём? – оживился Водорезов.

– Пока не знаю, – осторожно ответил Лавронов. – Сначала нужно поговорить с главным бухгалтером.

– О-о, я знаю, что она скажет. Она скажет: в театре денег нет.

– В любом случае сначала нужно поговорить.

– У меня есть на примете комедия современная, – заинтересованно продолжал Водорезов. – Авторы Рацер и Константинов. Новая. Сегодняшняя. Забойная. Костюмы можно взять с подбора.

– С подбора, это как? – не понял Лавронов.

– Со списанных спектаклей, – пояснил очередной. – В костюмерном цехе. Костюмы-то, думаю, будут не проблема. Проблема – декорация.

– Декорация?.. – Лавронов задумался. – А что, такой же вариант нельзя провернуть со старыми декорациями?.. Я имею в виду, как с костюмами?.. Старые декорации есть?

– В принципе – да, – ответил Хитров. – Старья полно.

– А если?..

– Как вы это видите?

– Разобрать и снова собрать в новом порядке?.. А?..

– Не знаю, не пробовал.

Лавронов поднялся со своего кресла.

– Тогда мы с Александром Сергеевичем сейчас пройдём, посмотрим старые декорации, а вам, коллеги, … всем спасибо!

Хитров провёл Лавронова в холодный склад, где хранились объёмные декорации с уже списанных и готовившихся к списанию спектаклей. Бруска на этих старых декорациях было огромное количество.

– Что, если весь этот брус аккуратно освободить? – обратился новый директор к завпосту. – Ведь тут его столько – на любой спектакль хватит.

– В принципе… – задумался Хитров. – В принципе, это вариант. Для бедных, конечно, но вариант. Тем более, что мы и так небогатые. На один спектакль наскребём определённо… даже на сказку останется, однако… Надо с художником поговорить, чтобы он придумал такой вариант решения… эконом-вариант, так сказать.

– Да, да, Александр Сергеевич, я поговорю с художником, как только он выйдет из отпуска. – Лавронов помолчал и неуверенно взглянул на завпоста. – Вот… хочу спросить у вас… Я ничего не сказал такого?.. Лишнего, глупого, имею в виду?.. Вы всё же профессионалы, а я пока так.

Хитров дружески, даже несколько панибратски похлопал Лавронова по плечу.

– Вадим Валерьевич, в первый же день работы в театре вы сделали уже столько, сколько предыдущий директор делал за месяц. Это слишком резво, дорогой Вадим Валерьевич. Сначала ведь нужно поближе познакомиться, так сказать, выпить, поговорить. А потом уже то, что и так никуда не убежит.

Лавронов за шуточным тоном завпоста услышал серьёзное предложение.

– Н-нет, Александр Сергеевич, я на работе… как-то… нет.

– Хозяин – барин. Но… в театре не надо откалываться от коллектива. Могут не понять.

Они вышли из холодного склада в театральный двор и направились в здание театра.

– Александр Сергеевич, вы прямо тёзки с Пушкиным.

– Да и не только тёзки. Мы с ним во многом похожи. У нас общие интересы.

– Вы тоже стихи пишите?

– Нет. Баб люблю. И выпить.

Лавронов вежливо улыбнулся и промолчал.

– А вы женаты, Вадим Валерьевич? – Хитров пристально посмотрел на директора. – Или в свободном полёте?

Лавронов чуть смутился и не сразу ответил:

– На сегодняшний день – в полёте.

– О-о!.. – широко заулыбался Хитров. – Тогда вы попали на тот адрес. Здесь цветник. Есть садовнику работа. Есть где и что стричь. – Он опять дружески хлопнул директора по плечу. – А то несолидно, Валерьич, несолидно. Всё-таки такая должность – и без бабы?.. Нет – должность статусная. Обязывает.

* * *

Через несколько дней, когда труппа вышла из отпуска, весь коллектив театра собрали в зрительном зале.

Заведующая городским отделом культуры представила нового директора театра, Вадима Валерьевича Лавронова, и пожелала дружной и плодотворной совместной творческой работы. Сказала, что Вадим Валерьевич обладает замечательными личностными качествами, он принципиальный, ответственный, но при этом душевный, понимающий человек, способный как аргументированно отстоять свою точку зрения, так и идти, при необходимости, на компромисс. Не его вина, что предприятие, одним из руководителей которого он был прежде, обанкротилось и закрылось. Вадим Валерьевич прекрасный руководитель и лично она уверена, что у него с театром всё сложится и склеится. В этом у неё даже сомнений никаких нет.

Коллектив аплодисментами проводил на место завотделом культуры и поприветствовал нового директора.

Так Вадим Валерьевич Лавронов официально вступил в должность. Теперь ему было предоставлено исключительное право, как и всякому театральному директору, крутиться и вертеться волчком.

Лавронов сам внимательно прочитал пьесу, предложенную для постановки очередным режиссёром. С драматургией, как формой литературного творчества, он прежде никогда не сталкивался, поэтому в произведении, написанном в форме диалогов, откровенно говоря, мало что понял. Посоветовался с главным режиссёром и главным администратором, которых тоже попросил прочитать пьесу. Выслушал их мнение по поводу содержания, и общими усилиями, после небольшой дискуссии, пришли к заключению о принятии к постановке комедии Б. Рацера и В. Константинова «Продаётся жена». Заинтересованная сторона – очередной режиссёр – объяснил пока ещё только вникающему в специфику драматургии директору театра, что текст пьесы – это одно, а её сценическое воплощение – совсем другое. И то, что при прочтении, на первый взгляд, кажется не особенно смешным, а иногда даже и не особенно умным, на сцене, как правило, совершенно иначе воспринимается зрителем.

Лавронов поговорил с художником, объяснил ему экономическую ситуацию, предложив в художественном решении нового спектакля держаться режима жёсткой экономии. Главный художник просмотрел объём старых декораций, прикинул, что из этого можно взять и начал творить, исходя из малых возможностей…

На актрису Ольгу Вешневу новый директор обратил внимание сразу, ещё на собрании коллектива. Молодая, до тридцати, с красивым, кукольным лицом и стройной фигурой, облачённой не в джинсы и футболку, как прочие молодые актрисы, а в очаровательно простое и изящное летнее платье. Тонкая талия перетянута пояском. Свободно ниспадающие, до лопаток, густые волосы – очень приятного золотистого оттенка. Светлые внимательные глаза, изучающий взгляд которых Лавронов поймал на себе в минуту своего представления коллективу. Немного детское, беззащитное выражение лица. Всё её существо, как ему показалось на первый взгляд, окутывал ореол некой таинственности. В чём заключалась эта таинственность, сам Лавронов пока не понимал. А вообще её внешность чем-то напомнила Вадиму Валерьевичу далёкую и недоступную принцессу из чешской киносказки «Три орешка для Золушки» – сегодняшняя театральная принцесса была такой же очаровательной и загадочной.

Словом, новый директор, ещё достаточно молодой мужчина, пока просто обратил внимание на молодую актрису его театра. Это не грех – всегда кто-то на кого-то в коллективе обращает внимание: мужчины на женщин, женщины на мужчин. Необязательно при этом в омут с головой, хотя случаются и серьёзные романы, разбивающие сначала сердца, а, затем и семьи.

На несколько дней Вадим Валерьевич забыл о полученном первом впечатлении от молодой привлекательной женщины, закружившись в производственной карусели.

Лавронов разъезжал на своей личной машине по предприятиям города, беседовал с руководителями этих предприятий, искал спонсоров, которые милосердно подали бы копеечку театру. Но кто-то жил экономно, кто-то – прижимисто и лишней копеечки не имел. Или говорил, что не имел.

Спустя неделю после своего представления на коллективе, Лавронов во дворе театра, у служебного входа, встретился с Ольгой Вешневой, направлявшейся на утреннюю репетицию. Они поздоровались друг с другом: первой, соблюдая этикет, Вешнева. Лавронов почтительно наклонил голову и вежливо улыбнулся актрисе. За пару секунд обменявшихся взглядов Вадим Валерьевич успел рассмотреть в невзрослом выражении её лица – или это ему просто почудилось – на мгновение выдавшую себя женскую заинтересованность. По крайней мере, любопытство. Это заронило, независимо от его воли, искорку, которая с этого момента начала тлеть в мужской душе, ещё не разгораясь, но и не позволяя себе погаснуть. Мысленным взором Лавронов теперь часто видел её лицо, это его очаровательно-детское выражение, которое до того казалось ему милым и трогательным, что при каждом воспоминании о нём, у Вадима Валерьевича приятно замирало в груди. Он сам не заметил, как впал в зависимость и теперь уже думал об этой молодой женщине и на работе, и дома.

С заведующим постановочной частью Хитровым Александром Сергеевичем директору театра по долгу службы приходилось общаться по десяти раз на дню. А то и больше. Завпост и директор – самые спаянные служебными обязанностями работники театра. Один не может без другого. Как актёр и режиссёр. Директор подписывает завпосту бесконечные бумаги на приобретение не только крупных закупок, но и всякой мелочи, вроде гвоздей, шурупов, уголков, тросов, ниточек, верёвочек, тряпочек, скрепочек и прочего постановочного материала, необходимого для выпуска спектакля.

Коммуникабельный и непосредственный в общении Хитров как-то легко и незаметно перешёл с директором на «ты», предложив и руководителю обращаться к нему просто по имени. Но руководитель пока не спешил демократизировать служебные отношения, обращаясь к завпосту по имени-отчеству, чередуя «ты» и «вы».

– Вадим Валерьич, опять к тебе, – прикрыв дверь директорского кабинета, Хитров вошёл с очередной бумагой в руке. – Подпиши, сделай милость. Гвозди сотка. Четыре килограмма. Пока. Если не хватит, докупим.

Лавронов, просмотрев накладную, подписал.

– На открытие сезона пьянку делаем? – принимая из рук директора подписанную бумагу, спросил Хитров.

– В смысле? – не понял Лавронов.

Хитров снисходительно махнул рукой.

– Извини, я и забыл, что ты новенький, нуждаешься в просвещении. Открытие сезона, – начал объяснять он, – это всегда праздник и для зрителя, и для театра. Зритель в качестве презента получает новый спектакль, актёры и прочий театральный люд – банкет. Так сказать – за добрый почин. Чтобы сезон заскользил, как по маслу.

– Это… в ресторане? – насторожился Лавронов, сразу прикидывая в уме, во сколько театру влетит такое удовольствие.

– Зачем в ресторане?.. Здесь, в театре. Не отходя от кассы. Обычно накрываем столы у буфета, на первом этаже. Тут же музон, закусон и все прочие атрибуты праздника. Все довольны и счастливы. Просто и со вкусом.

– А без этого нельзя? – наивно спросил Лавронов.

– Нет, дорогой ты наш Вадим Валерьевич. Нельзя. Открытие и закрытие сезона – святое дело. Не смочить – грех. Бог не простит.

– Хорошо, – согласился Лавронов. – Надо так надо. Что потребуется от меня?

– На это мероприятие – только деньги. И всё.

– Сколько?

– Сколько не жалко. Плясать будем от суммы.

– Но у нас, Александр Сергеевич, сам знаешь, как с этим делом.

– Знаю. С этим делом сейчас у всех так. Но можно немного снять напряжённость вопроса.

– Каким образом?

– Алкоголь ставит театр, закуску приносят сами.

– А так можно?

– Сейчас можно ещё и не так.

– Тогда хорошо. Это уже проще.

Хитров, прищурившись, пристально посмотрел на Лавронова, потом улыбнулся ровным рядом крупных зубов, пожелтевших от времени и никотина.

– Ну что, Вадим Валерьевич, бабу-то какую-нибудь присмотрел себе в театре?

Этот простой вопрос заставил Лавронова вздрогнуть, он неловко усмехнулся, пряча свою растерянность, и не очень уверенно ответил:

– Н-нет. Пока нет.

– Ну и зря. Надо собирать ягоду, пока в малиннике. А то опоздаешь. У нас тут баб много. Артистки и не только. А?..

– Да я пока… – замялся Лавронов.

– Стесняться не надо. У нас дамы, как и везде. Много одиноких, а, значит, охочих. С кем сложнее договориться, с кем проще. Есть и такие: просто завожу к себе в кабинет и наклоняю на стол. Дальше – дело техники. В общем, договороспособные есть. Остальное зависит от того, кто и как будет договариваться.

Лавронов помолчал, потом осторожно, будто стесняясь, спросил:

– А серьёзные есть?.. Серьёзные женщины, я имею в виду?

– Есть и серьёзные, – с готовностью ответил Хитров. – Но такие меня не интересуют… А ты, Вадим Валерьевич, никак настраиваешься до сурьёза?.. Ну, как говорится: каждому – свою. Насчёт серьёзных баб смотри сам, а вот несерьёзных – гарантирую. Хочешь, по фамилии назову тех, кого не надо долго уговаривать?..

Первой реакцией Лавронова стал непроизвольный отрицательный жест, но получился он скомканным, вялым, и Хитров понял это полуотрицание как согласие. Назвал несколько фамилий – актрис и не актрис.

Вадим Валерьевич, чувствуя себя неудобно в слишком откровенном разговоре, всё же отметил, что фамилии Вешневой не прозвучало. И тогда он признался, просто самому себе, что именно желание услышать или не услышать её фамилию и стало причиной невнятного ответа на прямо поставленный Хитровым провокационный вопрос.

– Ну, вот так, Вадим Валерьевич, военную тайну я тебе выдал, а уж как воспользоваться ей, решает сам генерал. Без бабы-то тяжеловато, если, конечно, у тебя никого. Ну, ладно. – Завпост ещё раз взглянул на подписанную директором накладную. – Я полетел за хозтоваром.

Он вышел из кабинета, на ходу отпустив шуточку секретарше, что-то сосредоточенно печатавшей на машинке, чем заставил её поднять голову и мило улыбнуться.

Лавронов уселся на своё директорское кресло и задумался. Хитров прав, без женщины, действительно, тяжко, это ясно и без правоты Хитрова. Тяжко и в смысле мужском, и вообще. Так уж устроен человек: в любых обстоятельствах высматривает себе свою половинку.

Раненный женским предательством, Вадим Валерьевич, в свои сорок два ещё надеялся на встречу и по-юношески лелеял в душе наивные романтические мечтания. Хотя в таком возрасте, Вадим Валерьевич, нужно уже, конечно, быть реалистичнее.

Лавронов за пролетающие недели несколько раз видел Ольгу Вешневу, встречаясь с ней то во дворе театра, то на лестнице служебного входа, ведущей на второй этаж, в театральные гримёрные.

Здание городского театра шестьдесят лет назад было спроектировано так, что сцена и зрительный зал располагались на втором этаже, куда вела из фойе первого этажа широкая мраморная лестница. На втором этаже располагались также гримёрки актёров и большой кабинет бухгалтерии; на первом – театральный буфет, гардероб, приёмная с кабинетом директора, а также кабинеты главного режиссёра, художественный цех и каптёрка завпоста. Все прочие службы и цеха находились на третьем этаже, что было не очень удобно администраторам, работающим со зрителем, и костюмерам, разносившим актёрам костюмы к спектаклям. Из коридорчика служебного входа лестница поднималась в актёрские гримёрные. Также отсюда можно было выйти через дверь в зрительское фойе.

Вадим Валерьевич несколько раз лицом к лицу встречался с Вешневой, бегая по этажам театра по своим директорским делам. Руководитель и актриса вежливо здоровались и вежливо проходили мимо. Лавронову казалось, что Ольга Вешнева, отвечая на его приветствие, чуть улыбается, и улыбка её не была дежурной, а шла от сердца. Или Вадиму Валерьевичу, как одинокому мужчине, просто этого хотелось? Или может она и не улыбалась ему своими аккуратно накрашенными, чуть припухлыми детскими губками?.. может, это её обычное выражение лица?.. или может?.. всё может, впрочем.

Как-то Лавронов поймал себя на факте намеренного поиска встречи с ней. Около одиннадцати часов утра он под надуманным для себя предлогом покидал директорский кабинет, начинал сновать по коридорам театра, будто выискивая кого-то, или выходил курить на улицу, к двери служебного входа, где стояла урна для окурков. А выходил он просто потому, что к этому времени актёры подходили на репетицию. Вот и вся разгадка.

Актриса Вешнева была занята в новом спектакле – играла молодую героиню, собственно, главную роль в этой пьесе. И поэтому каждый день в положенное рабочее время – к одиннадцати и восемнадцати ноль-ноль – она без опозданий являлась на утреннюю и вечернюю репетиции.

Лавронов со всеми артистами здоровался одинаково почтительно, но при встрече с ней у него непроизвольно и всего чуточку, но холодело под сердцем.

Во вторник, 30 сентября, в половине одиннадцатого утра, в кабинет директора заглянула секретарь.

– Вадим Валерьевич, к вам Вешнева Ольга Александровна, актриса.

Лавронов, занимавшийся за столом рабочими бумагами, удивлённо и даже несколько испуганно взглянул на секретаршу.

– А-а… что такое?

– Не знаю. Она скажет.

– Да, да, конечно, – спохватился Лавронов. – Пожалуйста.

Он собрал и отложил бумаги в сторону, на край стола.

В кабинет вошла с сумочкой в руках Ольга Вешнева. На сей раз она была одета в туго облегающие молодые, соблазнительные формы джинсы и кофточку. Стройная, ровненькая, очень приятная мадмуазель. Взглянула на директора, и директора бросило в жар от её взгляда.

– Здравствуйте, Вадим Валерьевич.

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

Он суетливо поёрзал в кресле, что выдало его внутреннюю неуверенность.

Вешнева присела на указанный стул, стоявший у стола. Скромно опустила глаза и выдержала паузу, из чего Лавронов понял, что актриса пришла к директору за важным разговором.

– Слушаю вас. – Он внимательно смотрел на её красивое свежее лицо, то ли чуть озабоченное, то ли чуть опечаленное, и от этого казавшееся ещё более трогательно-детским. Смотрел на неё, получая только ему одному ведомое удовольствие.

– Слушаю вас, Ольга Александровна, – повторил Лавронов драматично молчавшей Вешневой.

– Дело в том, – начало она, не поднимая глаз, – что я… я пришла…потому что… хочу сказать…

Она сбилась с мысли, смутилась и замолчала.

Молчал и Вадим Валерьевич, не сводя с неё словно загипнотизированного взгляда.

Актриса ещё несколько мгновений подержала паузу, потом подняла глаза на директора.

Взволнованный сам, Лавронов попытался придать своему взгляду исключительно рабочую заинтересованность.

– Смелее, Ольга Александровна, я внимательно вас слушаю.

Наконец Вешнева решилась:

– Вадим Валерьевич, я не знаю, как жить.

– А-а… что вы имеете в виду? – не понял Лавронов. – В каком смысле?..

– В прямом. Не знаю, как жить. Чем кормить ребёнка сегодня и завтра. Не знаю. Может, вы знаете?

Вадим Валерьевич понял и теперь растерялся от этого понимания. Растерялся потому, что у него не было ответа на такой вопрос.

– У вас сын? – спросил он скорее от необходимости заполнить паузу, чем от любопытства.

– Дочь. Ей три года. Три с половиной. Её надо… я уже не говорю, что одевать и обувать, платить за садик, но хотя бы элементарно кормить. Чтобы ребёнок выжил. А кормить нечем. Нет ни денег, ни продуктов. Вот поэтому я и пришла к вам. Сказать именно то, что сказала: не знаю, как дальше жить. Если вы знаете, подскажите.

Выговорившись, она замолчала и опять опустила глаза.

Директор театра Вадим Валерьевич Лавронов сейчас чувствовал себя не очень удобно, будучи, конечно, не конкретным виновником, но всё же, как руководитель, опосредованно причастным к её беде. Он не знал, как ей по-настоящему помочь. Ему, конечно, пришла в голову мысль, от которой его самого бросило в жар и пот, но предложить это сейчас молодой, мало знакомой женщине, было бы с его стороны нелепостью и безрассудством. Даже, наверное, безумием. Хотя это была только мысль – только мысль! – молнией блеснувшая в его голове, да – безумная, именно безумная, но и логичная в своём безумии… Он хотел предложить ей переехать с ребёнком к нему… Ой, нет… предложить такое можно, только не подумав… Лавронов сдержался, облегчённо выдохнул и вытер ладонью влажный лоб… Господи, какая глупость.

Единственно возможной и реальной помощью в такой ситуации стали бы только деньги. Как раз то, чего в кассе бюджетного учреждения под названием городской драматический театр как раз и не было. Нет, было, но столько, что даже не хватало на сведение концов с концами при подготовке нового спектакля к открытию сезона. Декорации изготовлялись почти полностью из вторсырья, ткани на оформление скребли по сусекам, костюмы, как и предполагалось, из подбора – театрального сек энд хенда – фантастически-экономная будущая премьера!

Ничего не поделать – новые жизненные реалии. И если, как пропели поп-звёзды в новогодней песенке-пародии, «зарплата вам жить не позволит, тогда не живите – никто не неволит!» И это воистину так. В легкомысленной музыкальной шутке гениальный смысл – квинтэссенция времени.

– Я понимаю, – сочувственно произнёс Лавронов молча ожидавшей ответа Ольге Вешневой. И повторил. – Я понимаю.

– Нет, вы не понимаете, – в отчаянии подняла на него глаза молодая актриса. – У вас семья – дети, наверное, уже взрослые, не нужно думать, чем накормить их. А я одна, у меня так сложилась жизнь: отец моего ребёнка не помогает и не присылает ни копейки, а я устала унижаться и просить у него. Родители мои в другом городе и тоже небогатые: отец рабочий, мама медик. И тоже обоим ни черта не платят! Сейчас во всей стране никому не платят, а мы работаем, как рабы, и помалкиваем. Я готова помалкивать за себя и бесплатно работать за себя, но я мать, и я обязана защищать своего ребёнка. Понимаете – защищать! Защищать от всех и, в первую очередь, от государства, которое сегодня делает всё, чтобы мой ребёнок не выжил. А моя задача – помочь ему выжить! – Она вынула из сумочки платочек и промокнула им набежавшие на глаза слёзы. – Я понимаю, – продолжила она более спокойным тоном, – лично вы ни в чём не виноваты ни передо мной, ни перед моей дочерью, вы, наверное, и сами в таком же затруднительном положении, но я… – у неё дрогнул голос, и ей пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки. – Но я нахожусь в настолько отчаянном положении, что… я вчера проходила мимо банка… Хорошо, что у меня нет оружия, а то зашла бы туда и… и мне всё равно, что было бы потом.

Её милое, детское лицо раскраснелось от волнения, она глубоко задышала, и кофточка заходила под высокой молодой грудью.

Лавронов сделал слабую и бесполезную попытку успокоить её:

– Ольга Александровна… не расстраивайтесь так… не надо… всё образуется… всё это временно… эти проблемы, я имею в виду… пройдёт время…

– Сколько времени пройдёт, Вадим Валерьевич?.. Сколько отнимут лет нашей жизни, чтобы… – Вешнева по-женски яростно сжала кулачки. – Я тут читала один роман… автор тоже пишет про хаос в стране… и в конце романа, когда у них там всё утряслось: «Прошло десять лет». Всего-то?.. Молодец, господин автор! Хорошая перспектива. Десять лет, чтобы что-то нормализовалось!.. А у нас сколько должно пройти?.. А если не десять?.. А если – двадцать?!.. Где мы будем через двадцать лет?.. И что будет с нами?..

– Думаю, через двадцать лет всё будет хорошо, – неуверенно пообещал Лавронов. – Через двадцать лет мы будем счастливы.

– Ну, спасибо, Вадим Валерьевич, обнадёжили. Только тогда мне будет уже сорок семь.

– Но ведь это ещё не конец жизни. Мне сорок два, и я чувствую себя молодым человеком, полным сил, надежд и желаний.

– А я, если так будет продолжаться, скоро почувствую себя старухой, без всяких сил и надежд.

– Не надо так, Ольга Александровна…

– А я не знаю, как надо… – перебила директора актриса. – Знала бы, уже бы сделала. Очень тяжело, Вадим Валерьевич. Очень тяжело. – Она плотно сжала нервно изгибающиеся губы, подавив желание расплакаться, и опять поднесла платочек к глазам. – Я всё это понимаю, и вы правы. Но чтобы дожить до того времени, надо как-то пережить это. А вот как его пережить – главный вопрос. Это проблема… проблема.

– Ольга Александровна, вы, правда, считаете, что мне легче? – вдруг спросил Лавронов.

И сам вопрос, прозвучавший именно вдруг, и интонация, с которой он был задан, неожиданно доверительная, насторожили Вешневу. Она решила, что сгоряча высказанное слово обидело директора. Виновато взглянув на него светло-голубыми глазами, ещё не просохшими от слёз, актриса пожала плечами.