Вспомните, ребята!

Сергей Федорович Ширяев в прошлом добился весомых успехов в классической борьбе, занятия которой оставил из-за травмы позвоночника. Несколько раз С. Ф. появлялся в спортзале Университета с бывшими соратниками по ковру ростовскими Динамовцами Г. Ткаченко (серебряный призер первенства СССР 1951 г.), Г. Шатворяном (чемпион СССР 1952 г.) и В. Сташкевичем (серебряный призер чемпионата СССР 1954 года) на занятиях секции борьбы, организованной по инициативе латиниста. Там Сергей Федорович походя размахивал двухпудовой гирей. В отличие от рослого и чубатого «Кости» он был грузноват, приземист и редковолос.

За «Костей», как и за Сергеем Федоровичем, замечалась повадка придавать по ходу занятий акцентированно неприличное русское звучание латинским глаголам вроде mando (поручать, доверять), fuere (происходить), pependi (свешиваться, свисать).

В экстремальных ситуациях оба наставника не чурались применения физической силы. Однажды среди бела дня «Костя» непринужденным хлопком ладони уложил на асфальт налетевшего на него с кулаками здоровенного завсегдатая пивного киоска. Вместе с однокурсником Виктором Захарченко я видел эту картину с противоположной стороны улицы Энгельса. Заметив наше присутствие, педагог признался, что такого эффекта от «аплодисмента» вовсе не желал.

С Сергеем Федоровичем мое личное общение началось неформальной встречей во время учебы на первом курсе. Случай не имел отношения к латыни и требует отступления.

В середине первого учебного года декан факультета А. Т. Гужин порекомендовал ребятам нашего курса стать на выбор внештатными сотрудниками милиции или помощниками следователей прокуратуры. Вместе с однокурсниками Сашей Ивановым и Анатолием Сапиным я выбрал отделение уголовного розыска Кировского района. Там на общественных началах в течение 3-х лет мне довелось знакомился с буднями сыскарей, участвуя в оперативных мероприятиях в качестве напарника молодого опера Саши Смолы – ставшего впоследствии другом и свидетелем на нашей с Людмилой свадьбе.

В один из зимних вечеров, выйдя из кабинета отделения уголовного розыска Кировского РОМ, я случайно обратил внимание на толкотню в дежурной комнате Отдела. Увиденная картина походила на дурной сон. В «приемном покое» бушевал нетрезвый любимец студентов, преподаватель истории государства и права зарубежных стран Ф. Откуда и при каких обстоятельствах он попал в дежурку, не знаю по сей день. Этот всесторонне образованный, деликатный в повседневном общении человек, дополнявший лекции чтением вслух фрагментов из произведений мировой литературы и прослушиванием классической музыки (Ф. приносил в аудиторию собственный проигрыватель с пластинками) мало походил на себя. С залихватским гиканьем, из положения «раззудись плечо, размахнись рука» он пытался ударить портфелем в голову помощника дежурного, старшину Титова. Замах был изначально обречен на осечку. Перворазрядник по самбо Титов, намного превосходивший Ф. ростом и весом, с добродушной улыбкой, словно расшалившегося школьника, усадил историка на садовую скамью у «обезьянника». Дежурный по отделу капитан Моисеев, наблюдавший происходящее не оставляя пульта, откровенно смеялся. Этот смех, уязвил Ф. больше, чем борцовские объятия Титова, и перевел ход баталии в новое русло. «Капитан, – закричал историк, – Я поставлю тебе двойку на экзамене!».

«Ха! – ответчал студент-заочник Моисеев, не прекращая смеха. – Не выйдет! Экзамен я уже сдал!».

Оценив обстановку, я попросил Моисеева «отдать» мне историка под обещание доставить буяна домой. Дежурный не возражал, однако отрядить для этой цели машину отказался.

Ф. был отвезен домой на такси. В пути он успел дважды предупредить меня о том, что двойку на предстоящем экзамене вместо капитана-дежурного получу я. На обратном пути армянин таксист сочувственно произнес: «Зря ты его поил. Все равно он тебе двойку поставит».

На следующий день перед началом занятий ко мне подошел С. Ф. Ширяев и доверительно попросил сохранить вчерашний случай с Ф. в тайне. Я обещал, пояснив, что намерений делиться с кем-либо информацией о происшедшем, не имел изначально.

Это обещание было выполнено. О случае в дежурке Кировского РОМ до сих пор не знали ни друзья, ни однокурсники. Рассказать о происшедшем теперь считаю возможным, поскольку ни Ф., ни С. Ф. Ширяева давно нет среди нас. Кроме того, описанный эпизод скорее придаст дополнительный колорит, чем нанесет ущерб доброй памяти Ф. в глазах бывших студентов и близких людей.

Лично Ф. по поводу описанного события со мной не разговаривал. Во время случайных встреч на протяжении последующих лет учебы отводил глаза в сторону. На двух экзаменах держался официально. В обоих случаях без дополнительных вопросов поставил «хорошо». Спрашивать Ф., по каким критериям ответы не дотягивают до оценки «отлично», я не стал. Последующие случаи моего общения с Сергеем Федоровичем также не имели отношения к учебному процессу. Связаны они были с необычным увлечением, если не сказать страстью, латиниста. Но, обо всем по порядку.

Сергей Федорович был фигурой, весьма известной в Ростове. Этому способствовали некоторые экстравагантные поступки, наклонности и отличительные черты характера латиниста, а также его обширные знакомства с представителями разительно несходных между собой кругов горожан.

Нынешний Интернет содержит проникнутые глубокой приязнью к наставнику воспоминания близко знавших его выпускников филологического факультета РГУ: писателя И. Бондаре́нко[23], главного редактора журнала «Знамя» С. Чупринина[24], поэта, переводчика французской прозы и армянской поэзии Леонида Григоряна[25].

Правда, при чтении этих записок возникает впечатление, что каждый из авторов знал «своего» С. Ф. Ширяева, портрет которого не совпадал и даже противоречил описаниям героя в других мемуарах.

Вероятно, причина этих расхождений кроется в многогранной личности Мэтра (полушутливое прозвище Сергея Федоровича, обнародованное Л. Григоряном), из-за чего каждый мемуарист видел черты, близкие ему самому. Без сомнения, свой вклад в разнобой внесло предрасположение самого Мэтра к мистификациям и театральным эффектам.

В воспоминаниях И. Бондаренко С. Ф. эрудит, прекрасный знаток истории, полиглот, эстет, бонвиан, меломан, сидевший на концертах С. Рихтера в первых рядах, правда, в сандалиях на босу ногу.

С. Чупринин намекает читателям на диссиденство Мэтра, украсившего квартиру портретами Пастернака и Солженицына.

А в памяти Л. Григоряна Мэтр предстает носителем набора иных, порой взаимоисключающих качеств. Судите сами: «Великий эрудит – напыщенный шарлатан, редкий остроумец – хулиганствующий матерщинник, умница – шизофреник, стыдливый романтик – законченный циник, личность трагическая – профессиональный лицедей; участник грандиозных попоек в компании профессиональных борцов, ловко маскирующийся сексот, наконец, человек глубоко порядочный».

Далее автор, признанный знаток иностранных языков, сообщает, что Мэтр не был полиглотом, однако для поддержания легенды о собственных языковых способностях постоянно носил с собой книги иностранных авторов в подлиннике. В музыке при полном отсутствии слуха «не понимал ни уха ни рыла», но «подвергал себя пытке» посещения концертов филармонии. Расцветал в присутствии многочисленных зрителей, слушателей, еще лучше – толпы. Стремился увлечь окружающих неординарностью мышления и совершаемых поступков. Не гнушался использовать в полемике сочиненные на ходу цитаты из классиков.

В годы учебы Л. Григорян в отместку за деспотические придирки С. Ф. Ширяева написал стихотворный памфлет, в котором преподаватель именовался «старым мерзавцем с кровавой рукой». Инвектива дошла до латиниста и, кажется, доставила ему удовольствие. Сергей Федорович соглашался быть объектом внимания в любом качестве.

Показательно, что несколькими годами позже при рассмотрении вопроса о назначении самого Л. Григоряна на должность преподавателя латинского языка (позже Л. Г. стал заведующим кафедрой латыни в Ростовском мединституте) Сергей Федорович без просьбы и ведома кандидата представил по месту предполагаемой работы блестящую, но целиком вымышленную характеристику. В оправдание Мэтра следует отметить, что документ этот предназначался для тех, кто способен различать слабо замаскированные элементы иронии и мистификацию. Привожу содержание отзыва дословно.

«Л. Григорян знает классическую латынь с отроческого возраста. Ещё до поступления в госуниверситет он проштудировал тексты Тацита, Тита Ливия, Саллюстия, Корнелия Непота и Цицерона. Впоследствии самостоятельно изучил древнегреческий язык и прочитал в оригинале Гомера, Геродота, Менандра и Плутарха. Обучаясь в университете, Л. Григорян написал под моим руководством ценную работу «Оксюморон у Архилоха и Сафо». Профессора-классики Радциг, Варнеке, Тронский и Ярхо высоко оценили этот труд…».

Кстати, склонностью развлекаться писанием «документов», подобных процитированной выше характеристике, отличался и друживший с Л. Григоряном «Костя» Блохин. Об этом последний обмолвился при мне во время трепа на перемене.

Однажды, зайдя в деканат, я стал свидетелем того, как заместитель декана И. А. Андрианов оглашал присутствующим преподавателям извлеченное из почтового конверта заявление. Письменная просьба поступила после объявленного в СМИ конкурса на замещение должности доцента кафедры гражданского права. «Автор» документа сообщала, что работает на «железной-тире-дорогИ по выправке пути с отсыпкой балластной призмы», поощрялась за трудовые успехи. Теперь же, ознакомившись с объявлением о конкурсе, просит принять «учиться на доцента», т. к. стремилась к этому с детства. Заявление завершалось обещанием упорной учебы прилежного поведения. Думаю, то была одна из шуток Мэтра или «Кости».

Обычно же мистификации латиниста, по его признанию, облекались в форму назидательных посланий в научные организации и литературно-публицистические издания и предназначались «дураковатым», по выражению Л. Григоряна, адресатам.

Такое послание, адресованное радио Свобода, я обнаружил в закромах Интернета. В рубрике «Россия вчера, сегодня, завтра» 6 февраля 1998 года его огласил разоблачитель родимых пятен советской и нынешней России Анатолий Стреляный. Во времена СССР этот персонаж служил корреспондентом центральных партийных газет, но в начале девяностых съехал на Запад.

Не берусь судить о степени «дураковатости» этого обозревателя, решившего обнародовать манифест «Кости». Возможно, причина поступка заключалась в нехватке посланий с бывшей Родины, и текст использовался для заполнения информационного вакуума. Так или иначе, «говорящая (но не шибко думающая) голова» не уловила признаков розыгрыша в том, что сочинение нашего наставника, пеняющее российской редакции «Свободы» за неуместное употребление иностранных слов и выражений, содержит 22 листа текста на латыни, английском и немецком языках.

Прочтите и судите сами.

«Из Ростова-на-Дону прислал письмо Константин Федорович Блохин. Вернее, два письма – 13 страниц на русском языке и 22 – на английском с латинскими и немецкими вкраплениями. У него нет ни телевизора, ни телефона («разумеется, нет» – так сказано об этом), только книги и приемник, чтобы слушать радио «Свобода». Слушает нас господин Блохин постоянно, исключительно внимательно. Пишет: «Я часто слышу слова менталитет, консенсус, ипостась, контрпродуктивно, теперь вот шот-лист и подобные им. Мне сразу становится грустно, и я уже не хочу прислушиваться к тому, что говорит этот человек. Ипостась как богословское понятие вообще не стоило бы употреблять для описания часто пошлых ситуаций, а шот-лист даже противно писать по-русски».

В оправдание А. Стреляный заверяет «Костю», что произносит упомянутые выше слова не от себя, а лишь в тех случаях, когда они попадаются в письмах.[26]

Но вернемся к Мэтру. При всей глубине анализа характера и поступков С. Ф. Ширяева, Л. Григорян упустил из виду странное для латиниста призвание. Не берусь утверждать, что это влечение было главным, но следовал ему Мэтр истово, не напоказ, выявляя некие стержневые качества характера.

Речь идет о борьбе или, точнее сказать, войне Сергея Федоровича с карманными ворами. Что лежало в ее истоках, сказать не могу. Возможно, жертвой карманников в прошлом стали сам Мэтр или его близкие. Может быть, запалом послужила подлая кража у какого-либо «трудяги» месячного заработка или иной суммы, тяжко накопленной для заветной покупки. Не исключаю присутствия и чисто спортивного азарта.

За потерпевшими от карманного воровства далеко ходить нужды не было. Они встречались даже в коридорах факультета. Помню недоумение студента-заочника в новеньком прокурорском мундире с сиротливой (будто птичка капнула, по словам Саши Иванова) звездочкой младшего юриста на петлицах. Стоя у двери деканата в компании однокурсников, этот парень доставал зачетку из левого внутреннего кармана форменной одежды. Ощутив непонятные лохмотья, мл. юрист отвел полу мундира в сторону и взорам присутствовавших (я оказался рядом) предстал карман, рассеченный со стороны подкладки двумя ровными линиями, соединявшимися в виде перевернутой буквы «Т».

Зачетка осталась на месте по причине ширины, превышавшей размеры прорезанного отверстия. Обескураженный младший юрист не сразу понял причину хохота коллег и шутливых возгласов: «Совсем не уважают прокуроров! Портят скулу (внутренний карман) росписью (разрезом)!».

Из происходивших накануне событий пострадавший вспомнил только незначительное происшествие в переполненном троллейбусе: «случайный» толчок в спину и горячо извинявшегося за неловкость мужчину с перевязанным лбом.

Другие заочники из числа оперативников объяснили провинциальному следователю, что «мужик с бинтом на голове» попросту отвлек внимание от действий напарника по воровскому ремеслу. А броскую повязку на лбу, использованную как типичную помеху против запоминания других черт внешности, как пить дать, снял сразу после выхода из троллейбуса.

Мэтра применяемые ворами приемы маскировки в заблуждение не вводили. Карманников выдавали неконтролируемые движения глаз, типичная мимика и некоторые другие повадки. В войне с этим видом жулья Сергей Федорович действовал не в одиночку. Ежегодно он создавал и готовил для этих целей группу энтузиастов из числа первокурсников-юристов, постигавших под его руководством lingua Latina. В 1961–1962 гг. в ней состояли десять первокурсников юрфака из группы «Б». Стимулом для участия в мероприятиях служил обещанный преподавателем «зачет без проблем».

Теоретическая часть проводимых с группой С. Ф. Ширяева «антикарманных» занятий состояла в обучении методам выявления воров по особенностям поведения в местах вероятного совершения краж. В качестве вспомогательного средства использовался полученный в городском управлении милиции альбом фотографий ранее судимых специалистов «карманной тяги». Правда, Мэтр изменил бы собственной натуре, если бы не включал в этот комплект фото недругов из числа преподавателей университета и иных официальных лиц. В процессе обучения члены команды С. Ф. Ширяева рассматривали приемы увода ценностей из владения невнимательных граждан и действия по маскировке самого факта похищения или причастности к нему конкретного вора. Распределялись роли участников группы захвата и отрабатывались способы задержания карманников с поличным.

Предусматривалось силовое обеспечение «операции», в котором ведущую роль играл сам Мэтр. Двое девчат из группы иногда выступали в роли приманки «с оттопыренными карманами». Одна из них – Алла Дурниян, жаловалась мне на невозможность вволю поспать по воскресеньям. В выходные и праздничные дни группа во главе с Мэтром начинала действовать в 6 часов утра (вот так «бонвиан», «сибарит» и «эпикуреец») на Центральном рынке или на загруженных маршрутах общественного транспорта. «Пустых» рейдов, как правило, не было. По результативности этот коллектив лишь немного уступал специализированному отделению городского Управления по ловле карманных воров. Упомянутой милицейской единицей в то время руководил капитан Казначеев.

Пойманных воров доставляли в отдел милиции пешим ходом или привозили на милицейском транспорте, прибывавшим по звонку Мэтра из ближайшей будки телефона – автомата. Требования латиниста в подобных случаях выполнялись быстро и неукоснительно. Этому способствовали его связи с руководящим составом городского и областного управлений, часть которого прошла у Сергея Федоровича курс латыни на юридическом факультете РГУ.

Непринужденное общение Мэтра с милицейским начальством способствовало возникновению в воровской среде легенды о том, что и сам латинист тайно занимает высокую милицейскую должность. Позже, в период работы следователем милиции, я слышал подобные утверждения от некоторых обвиняемых. На этот миф клюнул и Л. Григорян, сославшийся в воспоминаниях на ходившие в интеллигентской среде смутные слухи о тайной связи С. Ф. Ширяева с «органами» и о том, что он «ловко маскирующийся сексот».

Воры, знавшие С. Ф. Ширяева в лицо, старались выявить его появление в местах «работы» заранее. Поэтому Мэтр предпочитал руководить ребятами, используя методы изменения внешности. Благо, необходимые приемы эти детально описаны в учебнике 20-х годов, выдававшемся читателям университетской библиотеки. Свидетельствую, что содержавшиеся в пособии советы по гриму, изменению голоса, фигуры, походки и т. п. были остроумными, простыми и надежными.

Членов группы Мэтра карманникам запомнить было трудно, так как коллектив обновлялся ежегодно, с каждым новым набором первокурсников.

Моя вторая неформальная встреча с Сергеем Федоровичем произошла в отделении уголовного розыска Кировского РОМ весенним днем 1962 года. Его группа доставила в отдел очередного карманника. Для написания соответствующего документа начальник отделения уголовного розыска (ОУР) Г. К. Петровский поместил Мэтра за свободный стол в кабинете оперуполномоченного Валентина Васильева. Я зашел туда случайно. С. Ф. Ширяев еще не остыл от азарта задержания. Увидев меня, он заговорил о неожиданно наглом поведении задержанного, который в ответ на предложение выйти из троллейбуса «пригласил» Сергея Федоровича «на перпендикуляр». Этот врезавшийся в память термин, Мэтр сопроводил выразительным жестом. Поведение вора было опрометчивым и объяснялось неосведомленностью о личности визави.

«Из троллейбуса мы все-таки вышли, – продолжил Сергей Федорович – Потом я взял его на «мельницу» (бросок через плечо) и приложил спиной к тротуару. Может быть, жестковато. Звук раздался, будто ящик упал».

Оставив Мэтра за писаниной, я уехал вместе с А. Смолой на очередной вызов. По возвращении стало известно о случившемся в кабинете В. Васильева скандале. Суть его, рассказанная позже обеими сторонами конфликта, заключалась в следующем. Валентин, молодой опер, отличавшийся гонором и вздорным нравом, посчитал незнакомого ему С. Ф. Ширяева начинающим дружинником. Мэтр же вместо уважительного принятия советов «бывалого опера» по поводу составлявшегося заявления отнесся к ним пренебрежительно, и, по словам Валентина, вел себя в кабинете по-хозяйски.

Не придумав иного способа одернуть неучтивого гостя, Васильев сообщил, что должен уехать из отдела по службе и попросил Мэтра освободить кабинет. Сергей Федорович отвечал, что уйдет после того, как завершит писанину. Оставив продолжение диалога за скобками, перейдем к главному. Васильев исчез из отдела в неизвестном направлении вместе с ключом от кабинета, предварительно заперев Мэтра в служебном помещении.

Обнаружив этот факт, Сергей Федорович не стал утруждать жалобами Г. К. Петровского, а сообщил о своем незаконном задержании напрямую начальнику городского Управления охраны общественного порядка (тогдашнее название УВД) В. П. Космину. Благо служебный телефон Васильева стоял на столе.

Дальнейшие события разворачивались без задержки. Мэтра освободили, воспользовавшись запасным ключом. Служебное расследование в отношении Васильева было завершено в течение следующего дня. По итогам разбирательства «бывалый опер» получил от начальника Управления трое суток ареста без освобождения от исполнения служебных обязанностей. Наказание, за неимением гауптвахты, отбывал во внеслужебное время в пустующем общежитии рядового состава, располагавшемся на первом этаже райотдела. Там его навещали сочувствующие, в числе которых были Саша Иванов и я.

В записках Л. Григоряна мельком упоминается о странной погоне Сергея Федоровича по улице за карманным «воришкой». На самом деле то был лишь один из эпизодов фанатической борьбы Мэтра с представителями карманной специальности. Время окончания участия Сергея Федоровича в этом противоборстве мне неизвестно.

В последний раз я встретился с Мэтром в начале 1967 года, будучи следователем УООП Ростовского облисполкома по Пролетарскому району г. Ростова-на-Дону. В тот день группа Сергея Федоровича привела в наш отдел очередного пойманного вора.

Склонность Мэтра к перемене мест, помноженная на некоторый авантюризм в выборе направления и средств передвижения позволяли встретить его в непредсказуемых местах при необычных обстоятельствах. Оставляя в стороне описанные друзьями – биографами приключения Сергея Федоровича во время его поездок по достопримечательным местам области, сообщу о неожиданном (вероятно, и для самого Мэтра) посещении им столицы ныне иностранного государства Тбилиси в ночь на 5 ноября 1962 года.

Об этом событии мне в середине восьмидесятых рассказал Юра Казаров, выпускник филологического факультета РГУ, затем ростовский, мурманский и, наконец, столичный журналист.

В тот далекий осенний день Юра, испытывавший горячее желание провести ноябрьские праздники с проживавшими в Тбилиси родителями, совершил рискованный поступок. Железнодорожных и автобусных билетов из Ростова в Тбилиси в канун праздника, как обычно, не было, однако имелся шанс добраться на автобусе до Владикавказа, отстоящего от дома родителей на какие-то 200 километров. Решившись на этот вариант, уставший от опостылевших общепитовских хлебов студент надеялся преодолеть остаток пути на попутном транспорте. Однако по прибытии в конечную точку автобусного маршрута обнаружилось, что регулярных рейсов в столицу соседней республики не будет до следующего утра. Денег на автомобилиста-частника или на ночлег в гостинице у путешественника не было. Вечерело, холодало, опускался сырой туман. Юра бесцельно бродил по безлюдной площади у запертой на ночь автостанции, периодически согреваясь пробежками.

Около 22-х часов неожиданно послышался ладный дуэт, исполнявший строевую песню кафедры военной подготовки Ростовского госуниверситета. Припев этого музыкального произведения о нелегком марше пропыленных, усталых солдат, утверждал, что, несмотря на «лишения и тяготы военной службы», строй идет «нога-вно, нога-вно-гу». Вслед за согревшими душу Юры раскатистыми пассажами из темноты прилегавшей улицы к автостанции вышли Мэтр и молодой преподаватель криминалистики юрфака РГУ Б. Н. Звонков, по прозвищу БЭН (Борис Николаевич). Оба приехали «знакомиться с достопримечательностями Владикавказа» и были слегка навеселе.

– Ты чего здесь делаешь? – воскликнул Сергей Федорович, узнавший в Юре одного из своих студентов.

Выслушав печальную историю неоконченного путешествия, Мэтр и БЭН провели совещание, по итогам которого объявили, что Тбилиси также достоин их внимания и посему друзья проследуют в этот славный город, как только найдут подходящий транспорт. Естественно, захватив с собой Юру.

Устроившим Мэтра и БЭНа средством передвижения оказался стоявший неподалеку роскошный черный «ЗиМ». В какую сумму обошелся вояж, Юра не знал. Глубокой ночью наставники привезли студента к отчему порогу, однако заходить в дом отказались и отбыли в гостиницу Иверия.

Печальная весть о кончине С. Ф. Ширяева от рака легких дошла до меня летом 1968 года. Ему было 46 лет.

Несомненно, представления окружающих о нестандартной личности Мэтра были результатом его целенаправленных действий, рассчитанных на внешний эффект. Стремление «перетянуть» внимание окружающих на себя не оставляло его в самых неподходящих обстоятельствах, включая судебные заседания. Об одном известном мне и описанном Л. Григоряном случае речь пойдет ниже.

Вначале укажу на существовавшую во времена нашего студенчеств тесную связь между Кировским судом г. Ростова-на-Дону, располагавшимся напротив главного корпуса университета, и юридическим факультетом. Эта ячейка судебной системы использовалась факультетом в качестве неформального научно-практического центра. Судьи были выпускниками юрфака РГУ. Некоторые из них со временем возвращались на факультет в качестве преподавателей. Наши наставники, и Мэтр в том числе, избирались народными заседателями. К слову, в этом суде проходил бракоразводный процесс ректора университета Ю. А. Жданова (сына А. А. Жданова)и С. И. Аллилуевой (дочери И. В. Сталина).

Вернемся к эпизоду, упомянутому Л. Григоряном. В тот раз Мэтр участвовал в судебном процессе в качестве народного заседателя. В зале присутствовали заранее приглашенные им друзья. Ошарашив молоденькую судью напористым поведением, Сергей Федорович перехватил инициативу и принялся допрашивать свидетеля, заставляя оторопевшего мужчину дословно повторять непечатные призывы сексуального характера, которые подсудимый, согласно обвинительному заключению, высказывал в дежурной комнате РОМ сотруднику милиции. Выслушав сбивчивые ответы стесняющегося очевидца, Мэтр, окинул взором публику, оценил произведенный эффект и продолжил глумление над участниками процессуального действа. Второй этап он посвятил дотошному выяснению вопроса о том, насколько категорично страж порядка отказывался принять бесстыдные предложения хулигана. В результате этой эскапады женская часть зрителей спешно покинула зал.