скачать книгу бесплатно
– А этого не хочешь? – Сергей резким движением левой руки обрубил в локте вытянутую правую, и быстро вышел из зала.
– Ха-ха-ха! Конечно, сладенький, этого-то я и хочу и еще кое-чего! – раскатистым хохотом отозвался ему вслед Виктор Степанович.
Когда после работы Серега Пинчук вышел из подсобки, Виктор Степанович ждал его на темном хозяйственном дворе возле своих синих "Жигулей". Сергей медленно подошел к машине и молча сел на заднее сидение. В тот вечер доктор получил все, чего хотел.
Они встретились на квартире Виктора Степановича еще несколько раз и тот сдержал свое слово: Пинчука освободили от армии по состоянию здоровья.
Серега больше не раздумывал, когда получал выгодные предложения от мужиков. “Мужик или баба, какая в жопу разница, с кем ебаться, главное, чтобы деньги платили!”. Никаких сомнений, никаких комплексов. “Один раз – не пидорас, второй, как первый раз, а с телкой вжик-вжик и снова мужик!” – под таким девизом пролетел еще год, пока за примерное поведение не освободили из колонии лучшего друга и бывшего заместителя отца Константина Николаевича Карпенко. Карпенко был дядькой деловым и почувствовав, что на воле большие перемены, поспешил наверстать упущенное за потерянные в заключении пять лет. Он многим был обязан старшему Пинчуку и, руководствуясь старомодными понятиями о чести и благородстве, решил вытащить из дерьма его непутевого отпрыска.
– Все, Серега, пора тебе становиться человеком, – сказал он, придя однажды вечером в гости к Пинчукам, и случайно застав Сергея, собирающегося на встречу с очередной клиенткой, – понимаю, тяжело без отца! Я тебя за твои ошибки не виню, не имею права! И в память о нашей дружбе с Михаилом Илларионовичем, хочу тебе помочь.
Пинчук-младший, несмотря на молодость, твердо усвоил, что за любую помощь нужно расплачиваться. Он истолковал слова Карпенко в уже привычном для себя ключе. Сергей картинно оперся о стену, отставив бедро, томно полуприкрыл глаза и бархатным голосом проговорил:
– Что делать нужно, дядь Костя?
– Тьфу ты, гадость какая! Ты мне эти заморочки пидорские брось! Смотреть тошно! Понял?
Серега не понял, но выпрямился и с удивлением стал ждать, что будет дальше.
А дальше по настоянию Константина Николаевича он уволился из ресторана и получил от него большой рыбный лоток на Джексонвилльском рынке. Дела пошли хорошо, и вскоре Сергей повел все прибыльные рыбные дела Карпенко. Быстро забылись те времена, когда он жил с того, что ему платили за любовь. В начале девяностых, перед самой смертью, Константин Николаевич познакомил Пинчука с Горбенко, и они отлично спелись. Империя Пинчука постепенно подмяла под себя всю закупку у браконьеров осетрины и ее сбыт на побережье и в столице. Сергей владел ресторанами, кафе, казино, борделями под вывесками гостиниц. Он был богат, молод, красив, холост. Удача улыбалась ему.
"Глупый птенчик, несмышленыш! Сразу видно – целка. Книжек умных начитался, а как девку завалить не знает! Стесняется, робеет, вот и засматривается на мужиков. Видали мы эти интеллигентские штучки. Небось мечтает о возвышенной дружбе, чистой любви и не знает, что жопа после первого раза, ой, как болит! Это тебе не нежное дыхание да робкое лобзание, пидореныш маленький!", – Пинчук, сидя за рулем своей шикарной машины, неприятно улыбнулся и скосил глаз на Игната, который, неестественно выпрямившись, застыл рядом на переднем сидении и старался смотреть прямо перед собой. Старания эти были слишком заметны. Пинчук ухмыльнулся еще раз.
"А что если…? Мальчишка-то, ничего, созрел. Стоит только повести дело с умом, и он живо подставит зад кому нужно. А дальше, посмотрим! Не получилось отца с блядями застукать, получится сыночка с хуем в жопе заснять! Не надейся, Федор Петрович, я тебе смерть отца и свой позор никогда не прощу! Землю грызть буду, а тебя, Кольцов, с дерьмом смешаю!".
– Ну как, брат, не скучно тебе у нас после столицы будет? Ничего, не дрейфь! Есть и здесь клёвые места! Ленка покажет! Она девка что надо! Только ты мне смотри, сестру не обижай! У нас хоть и не Сицилия, но… – заразительно заржал Пинчук, обнажая длинные белые зубы. Он нарочно выбрал грубовато-братковскую манеру разговора с Игнатом, безошибочно рассчитав, что это еще больше привлечет к нему парня, – ладно, чего скис? Шютка!
Игнат молчал, не зная, как себя вести. Ситуация была скользкой и двусмысленной. В последнее время он все больше утверждался в мысли о своей природной тяге к мужчинам. Он часто обращал внимание на крепких, хорошо сложенных парней, ему нравились их мускулистые тела, спортивная осанка. Но на самом деле юношеские сексуальные фантазии были только верхушкой айсберга, и даже сам Игнат не понимал этого. Он просто был страшно одинок и мечтал о друге – опытном, смелом, волевом. Потому-то его так привлекал к себе Пинчук. Мальчик еще ничего не знал об этом человеке, но ему сразу понравились уверенность, сила и раскованность Сергея. Они читались в каждом его движении, каждом слове. "Вот таким должен быть мужик – крепким, решительным, самодостаточным!", – думал он. Проблема была в том, что мечты о настоящей мужской дружбе разбивались на мелкие кусочки о железобетонный, по мнению Игната, довод: "Какой настоящий мужик свяжется с жалким педерастом! А если это вдруг и случится, то, когда он узнает правду, будет только хуже!".
– Эй, моряк, чего буксуешь? Не дрейфь, тебе у нас понравится! – Пинчук вдруг резко сменил тему, – знаешь, мне сегодня новый мобильный из Штатов привезли с такими наворотами, заебись, а наши кулибины что-то ни хрена разобраться не могут!
– Инструкция есть?
– Есть, но она же на английском.
– ОК.
– А ты что, сечешь в инглише?
– Секу.
– Ну так ты, парень, ценный кадр! С Ленкой потусуешься и зайдешь ко мне. Я буду в ресторане, в офисе. Попробуем с инструкцией разобраться.
– Хорошо.
Они подъезжали к "Морским просторам", когда Пинчук неожиданно посигналил пару раз.
– Зоя! Знаешь Решетняк? Предка твоего к Фаине повезла. Они там вечером собираются.
– А Вы не поедете?
– С каких это пор кореша на Вы?
– А мы, что, кореша?
– Что за вопрос? Кореша, конечно! Ну вот мы и на месте! Пошли, корешок, посмотришь мои владения!
Игнат почти никогда не бывал в ночных клубах. Сказать по правде, вообще не ходил. Поэтому на все вопросы и восклицания Пинчука типа: "Ну, как, не хуже, чем в столице?", "А в столице, небось, похуже?", "Оцени, европейский уровень!", старался отвечать односложно, но с выражением восхищения на лице, чтобы не обидеть "кореша". Все равно музыка гремела так, что длинных ответов Сергей бы не расслышал. Они ему и не были нужны.
Публика в ночном клубе раскачивалась потихоньку. Полная расслабуха еще не наступила. Периферийные девочки и мальчики балдели от "европейского уровня" клуба вполне провинциально. Бросался в глаза живой интерес, который еще вызывали у местной молодежи не так давно появившиеся мобильные телефоны. То тут, то там парень с девушкой, обнявшись, не целовались, а нажимали наперебой кнопки мобилок, осваивая новые функции. Их удовольствие от этого определенно было близким к половому. Столица подобный психоз уже давно пережила. Ди-джей в "Морских просторах" не отличался ни музыкальным вкусом, ни изобретательностью. Обращал на себя внимание разве что его вульгарный южный акцент.
– А вот и Ленка! – Пинчук потянул Игната за рукав в сторону стойки бара.
Лена сидела на барном стульчике, вызывающе закинув ногу на ногу, и беззаботно щебетала что-то бармену, высокому широкоплечему молодому человеку с недовольным помятым лицом и красноватыми глазами, то ли от простуды, то ли от кайфа. Ритмично покачивая ножкой в такт быстрой мелодии, гремящей в зале, она потягивала коктейль через трубочку и заразительно смеялась, демонстрируя безупречный ряд белоснежных длинных зубов, совсем таких же, как у брата. В остальном она ни капли не была на него похожа: пухлые губки бантиком, маленький пуговичный носик, широко распахнутые светло-карие глазки. Сама чистота, свежесть и невинность. Трогательная девочка-куколка. Все бы так, но улыбка, скорее усмешка – самоуверенная, двусмысленная и настораживающая моментально превращала Лену из юной очаровательной провинциалки в наглую стервозную девицу.
– А, Игнат! Ты же Игнат? Привет! Ну, что, как тебе Сережкины "просторы"? Совсем как в "Яме"! – и взглянув на брата, которого это сравнение, похоже, сильно раздражало, быстро, с наигранным испугом, добавила, – лучше, лучше, лучше! Правда, Игнат?
Игнату неудобно было признаться, что он, столичный житель, никогда не бывал в этом супермодном ночном клубе. Но он почувствовал, что это больная тема для семейства Пинчуков и, опасаясь дальнейших расспросов, честно признался:
– Я там не был никогда…
– Вау!
В глазах Лены он опустился ниже плинтуса. Она и так считала этот вечер безнадежно испорченным. Игнат не понравился ей. "Ничего особенного. Хоть ростом и вышел, мордой вроде ничего, а так, малолетка малолеткой. На лбу написано, что еще не трахался ни разу! С какой стати братишка повесил на меня этого ботаника! Слава богу, что хоть ехать за ним не пришлось! Тоже мне еще, столичная штучка, а в "Яме" никогда не был! Да живи я в столице, я оттуда вообще бы не вылезала!".
– Ладно, расслабляйтесь! – прокричал Пинчук, стараясь перекрыть голосом децибелы музыкального сопровождения, – смотри, малая, не загоняй моего дружбана до смерти! А ты, Игнат, когда Ленка тебя достанет совсем, по этой винтовой лестнице на второй этаж – ко мне, я тебе ресторан и казино покажу, и с инструкцией разберемся. Слышь, Лен, вот Игнат говорит, что в английском неплохо шарит!
– Чё, правда? Все – я с тобой дружу! Ты мне переводы делать будешь! Ха-ха-ха! Шютка! – и ухмыльнулась нехорошо, скользко, как брат, – пошли, потанцуем! Ты танцевать умеешь?
– Да так… Не очень…
– Бред, сейчас все умеют!
Игнат изо всех сил старался танцевать, оборачиваясь по сторонам и неловко повторяя движения, которые успевал подглядеть вокруг. Ленка лениво подергивалась рядом, время от времени помахивая рукой новым своим друзьям и знакомым. К счастью Игната, ей скоро это надоело. Она познакомила его со своей подружкой Светой и зависла в какой-то веселой компании в темном уголке зала. Светка же, получив пару-тройку неопределенных ответов на животрепещущие для нее вопросы о модных ночных клубах столицы, тоже потеряла всякий интерес к странному столичному парню, который никогда не был в "Яме". Наконец освободившись, Игнат быстро поднялся на второй этаж и лоб в лоб столкнулся со здоровенным детиной – охранником.
– Эй, приятель, ты это куда? – загородил собой дверь в офис качок.
– Я… к Сергею… – растерялся Игнат, вспомнив, что он даже не знает отчества Пинчука.
– К кому-кому?
– Ко мне, Жора, ко мне, – как черт из табакерки вынырнул вдруг Пинчук, будто специально стоял за дверью и ждал этого момента, – это Игнат – мой друг, запомни и всегда пропускай! Пойдем, братан, а то, смотрю, девки тебя задолбали! – Сергей по-простецки приобнял вытянувшегося в струнку от напряжения Игната, и повел по коридору.
Пинчук обожал показывать свое новое детище. Он чувствовал себя Гаруном аль Рашидом, похваляющимся сказочной роскошью великолепного багдадского дворца. Сергей по-детски хвастался, иногда откровенно завираясь, перечисляя использованные при строительстве материалы и потраченные денежные средства. Он, горько обиженный судьбой в юности, бывший сладкий мальчик-проститутка, теперь всласть упивался своим богатством и могуществом. Каждый кирпичик "Морских просторов" был для него осиновым колом в сердце позорного прошлого, о котором он навсегда мечтал забыть.
Кольцов-младший заворожено следил за Пинчуком, его уверенной поступью, продуманными лаконичными жестами, живой, но в то же время сдержанной мимикой. Игната не интересовали напыщенные интерьеры залов казино и ресторана, жирные рожи противных посетителей. Совсем не важно было ему и то, о чем говорил Сергей. Важно было, как он это говорил. Пинчук просто факелом горел, бурлил новыми идеями. Казалось, что пламенная любовь, даже страсть, к своему детищу перехлестывали у него через край. Из Сережиной речи враз исчезли рубленные, грубые фразы, он самозабвенно, пространно и витиевато пел хвалебную оду "Морским просторам". Игнат не мог не заметить этого, но он не знал одного – на самом деле торжественная песнь Пинчука посвящалась не ночному клубу, не ресторану и не казино. Единственным ее героем был сам Пинчук, как небожитель из хаоса сотворивший свою империю из ничего, больше чем из ничего!
– Пойдем, Игнат, поужинаем!
– Спасибо, не нужно, – робко ответил Игнат, умоляя Бога только о том, чтобы Пинчук настоял на своем.
– Без разговоров! Я тебя так не отпущу. А заодно инструкцию полистаешь. Совместим, так сказать, приятное с полезным! По рукам?
– По рукам…
– Заметано! Слышь, Игнат, – продолжал Пинчук по пути в малый банкетный зал, где все уже давно было накрыто, – я все тебя Игнатом называю, это как-то официально, а короче, по-дружески? Или как тебя родители зовут?
– Нат…У меня и в школе кличка такая была…
– Нат? Постой, да это же по-английски "орех" значит? Ха-ха-ха! – Пинчук похлопал Игната по спине, – Крепкий Орешек! Круто!
За ужином Сергей продолжал хвалиться дорогой посудой, вышколенной обслугой, изысканной кухней. Игнат почти ничего не ел. Он попросил новый мобильный Пинчука и инструкцию к нему. Там не в чем было разбираться, и нечего переводить. Он, сдерживая восторг от близости восхищенного его сообразительностью Сергея, нависшего над ним, объяснил тому, как пользоваться несколькими функциями в телефоне. Но Нату страшно хотелось найти повод, чтобы встретиться с Пинчуком хотя бы еще раз. Запинаясь от смущения, он, наконец, выдавил из себя:
– Сергей, тут есть несколько слов… я не уверен… надо посмотреть в словаре… покопаться… Я бы мог…
– Молоток, Нат! Ты мне нравишься! Деловой парень! Заметано! До послезавтра, до обеда успеешь?
– Конечно!
– Отлично, в среду в час за тобой Валера, мой водитель, заедет. Мы на "Бригантине" перекусим, и ты мне все объяснишь. Не был на "Бригантине"? Ну, брат… многое потерял! Ничего, проведу экскурсию! – Сергей широко открыто улыбнулся, и только в уголках губ да мелких морщинках вокруг глаз на мгновение застряло что-то загадочное, недоброе, липкое. Впрочем, Игнат не захотел этого заметить. Не успел. Что там говорить, уже не мог!
***
Дома было темно. "Мама спит. Хорошо, что ключ не забыл взять!", – но пройти тихо по незнакомой ещё квартире Игнату не удалось. Впотьмах он наткнулся на какой-то ящик, что-то упало, грюкнуло, стукнуло, и не успел он добраться до дверей своей комнаты, как в зале зажегся свет, и в коридоре появилась Алла Леонидовна:
– Который час?
Игнат замешкался с ответом. Последний раз он мельком взглянул на часы, когда они с Пинчуком садились в машину возле "Морских просторов". Но он уже не помнил, сколько времени было тогда и, конечно, понятия не имел, сколько еще они катались по ночному Джексонвиллю. Все смешалось в голове Игната: пересечения улиц, мигание оранжевых глазниц отключенных светофоров, фантастическое мерцание огней химкомбината, молочный свет фонарей на набережной, сумасшедшие гонки по пустому темному трамвайному кольцу возле спуска Революции, отчаянный свист ветра и могучий шум моря на маяке, куда их за десять баксов пустил пьяный сторож, и смех Сергея, раскатистый, немного едкий, но жутко веселый и озорной.
– Ночь на дворе! На тебя это не похоже! Ты что, все это время был в клубе? – довольно мирно встретила его мать, – что это с тобой? Первый день… в чужом городе… и загулял!
– Да ладно, мам, все нормально!
– Ты что пил?
– Ну, пил немножко, мне же не три годика!
– И все время был с этой Леной? – похоже, Аллу Леонидовну это злило.
– Ну, вообще-то, да, – соврал Игнат. В их ночной прогулке с Пинчуком не было ничего предосудительного, но чувства, зародившиеся в нем, уже заставляли стесняться того, что эта встреча вообще состоялась, – что в этом плохого, ну погуляли немножко…
Мать не могла знать, что ее сын оправдывался совсем не за то, о чем, она думала. А он, не желая признаваться в том, что так волновало и тревожило его, уже нуждался в отпущении грехов, которые даже в мыслях едва только совершил.
– Да ничего в этом плохого нет, но я же волновалась!
– А вы давно вернулись? – Игнат решил перевести разговор на другую тему.
– Я никуда не ездила, а отца час назад пьяного принесли, – холодно, с деланной бесстрастностью процедила Кольцова, принимая позу оскорбленной невинности.
– Вот видишь, сами гуляете, а мне нельзя!
Аллу Леонидовну задели за живое слова сына:
– Он гуляет, а не я!
Вдруг, неожиданно для самого себя, наверное, слишком много сегодня думал о любви, Игнат задал матери вопрос:
– Мам, а ты его еще любишь?
Вроде бы сегодня никто не объявлял ночи откровенных вопросов и ответов, но как-то само собой пришло время озвучить то, что давно камнем лежало на душе, и Алла Леонидовна просто, коротко и недвусмысленно сказала:
– Нет!
– Понятно… Доброй ночи!
– Ты не голоден?
– Нет, спасибо!
– Тогда, добрых снов, сынок!
Алла Леонидовна долго не могла уснуть. Ее не терзала больше нестерпимая обида на Федора. Неожиданно для себя, сказав сыну, что больше не любит мужа, она ненадолго почувствовала, что их отношения с Федором Петровичем не тревожат ее. Опустив лицо в охапку подаренных Сергеем роз, Алла снова и снова вспоминала, как Пинчук целовал ее руку. Хилые осенние цветы, несмотря на свой роскошный вид, уже безнадежно опустили головки, но неуловимый запах их быстрого увядания пробуждал давно забытые эмоции.
Не спалось и Игнату. Он вышел на балкон, набросив курточку, и, несмотря на промозглую, холодную осеннюю ночь, курил и долго смотрел в сторону города. Его романтическому настроению больше соответствовало бы вдохновенное созерцание звездного ночного неба. Но свод небесный был наглухо задернут тяжелыми непроницаемыми тучами. Игнат вынужден был ограничиться упрямым наблюдением за жалкими осколками городских огней, мерцавшими в этот поздний час, ожидая, что наступит момент, когда все окна во всех домах погаснут. Он тоже думал о Сергее, едва справляясь с ворохом новых, незнакомых чувств.
В эту ночь Игнат так и не дождался, пока погаснет последнее окно. С тусклым рассветом на смену горевшим всю ночь окнам-совам пришли новые – жаворонки, за ними люди просыпались, собирались, спешили на работу.
Игнат жадно, отрывисто дышал широко открытым ртом. Каждый новый вздох давался с трудом, колкие глотки воздуха раздирали глотку так, что слезы выступили на глазах. Было больно, но весело. То же творилось и на душе. От мыслей о Сергее все сильнее щемило в груди, но эта боль с каждым ударом сердца становилась все желанней и упоительней.
***
Когда дверь подъезда институтского дома со скрипом закрылась за Игнатом, Пинчук резко нажал на газ, и рванул в сторону Лиманов. Что-то неладное творилось с ним. Высокая, нескладная, еще мальчишеская фигура Ната стояла у Сергея перед глазами. Сначала жалкие взгляды юного педераста, брошенные исподтишка, вызывали лишь обычное брезгливое презрение, смешанное с непреодолимым желанием отомстить старшему Кольцову. В голове даже быстро созрел новый план мести. За ужином в «Морских просторах» он мысленно смаковал, как с удовольствием поиграет с несмышленышем.
Но уже на маяке нелепое, неподдельное смущение парня, его робкие попытки обратить на себя внимание, и мягкая, дрожащая улыбка на припухших губах стали теснить лихорадочный азарт загонщика в чувствах и мыслях Пинчука. Предательски подкралась жалость, почти нежность, к странному беспомощному существу, в карих глазах которого все читалось яснее, чем в букваре. Сергей испугался самого себя. Он хотел мальчишку, но не знал, чего больше в этом нарастающем желании: мстительной злости, сытой прихоти, соблазна ощутить безраздельную власть над юным влюбленным существом или того, о чем он со своим прошлым, не мог признаться даже самому себе.
Пинчук резко затормозил перед двухэтажным кирпичным домом с неоновой вывеской «Мотель». Это был один из его борделей под прикрытием придорожной гостиницы. Заспанная мамка-администратор, ярко накрашенная баба неопределенного возраста в парике цвета вороньего крыла, испуганно засеменила за ним по лестнице на второй этаж.
– Сергей Михайлович, что же Вы не дали знать, мы бы всё, как всегда, в лучшем виде, Вы же знаете… – лепетала бандерша.
– А что, Эмма, у тебя в борделе, как всегда, пожар во время наводнения?
– Да что Вы, Сергей Михайлович, все окей, все на мази, – противно захихикала тертая сводня.
– Ты чего ржёшь, старая кобыла? Я тебе сейчас без мази так засажу, концы отдашь и на пенсию не выйдешь! – Сергей искал выхода клубку страстей, кипевших у него внутри, – тащи сюда Ксюху, а то тебя выебу! – он распахнул двери номера-люкс, который почти был всегда свободен и ждал его прихотей в любой час дня и ночи.
Эмма состроила жалостливую мину:
– Сергей Михайлович, миленький, она на спецзаказе, её Жека час назад в сауну повез. Давайте Вам новенькую, Марину, её Женя сегодня оформил, молоденькая, свеженькая, все умеет, как Вам нравится, их сегодня на вокзале менты прессанули, так она вся в слезах к нам: «Женя, Эмма, не погубите, возьмите, а то хоть на улице подыхай!», – Эмма хорошо знала вкусы патрона – он не брезговал малолетками с тугими попками.
