Между светом и тьмой. Легенда о Ловце душ

Стоящий рядом Совикус ухмыльнулся, его глаза блеснули.

– Чем вы ее заняли? – резко спросил Всеволод, глядя на Андрея, и его брови сдвинулись, как тучи перед грозой.

– Историей мироздания и богов, мой король, – спокойно ответил священник, положив руку на книгу, будто защищая ее. – Это ее корни, ее наследие.

– А разве не вера дает силу? – спросил старец тихо. – Без нее власть – пустая оболочка. – Андрей поднял взгляд и встретился с глазами советника. В его голосе зазвучала твердость.– Боги не спасут нас, – отрезал Совикус, сделав шаг вперед. Его мантия прошелестела, сметая тишину. – Спасет власть. Спасет сила. Диане пора учить не сказки, а то, как удержать корону на голове.

Совикус фыркнул, но промолчал, только уголок рта дернулся. Всеволод сжал рукоять кинжала на поясе, его пальцы побелели. После паузы он обратился к дочери:

– Диана, идем. У нас дела.

Она посмотрела на Андрея – тот кивнул, но в его глазах мелькнула тревога. Диана встала, бросив взгляд на книгу и медальон с солнцем Люминора. Ее страницы и этот символ казались живыми, шептали о чем-то важном. Она пошла за отцом, ее шаги гулко отдавались в каменных коридорах. В голове кружились мысли о том, как сильно изменился отец с тех пор, как Совикус стал его ближайшим советником. Слишком строгий, слишком холодный – как будто часть его души ушла вместе с Эльзой. Что-то разрушалось в их семье, и она не знала, как это склеить.

Вдруг в полумраке коридора ее взгляд поймал тень – длинную, живую. Она скользнула по стене, потянулась к факелу и замерла, будто прислушиваясь. Диана вздрогнула, сердце заколотилось, но тень замерла и затем растаяла, оставив лишь холод, пробиравший до костей. Она обернулась – пусто.

Всеволод внезапно остановился, его широкая фигура застыла в полумраке, как статуя. Он медленно повернул голову, глядя куда-то в глубину коридора, куда не доставал свет факелов. Его губы шевельнулись, и низкий, едва слышный шепот сорвался с них:

– Не сейчас…

Диана замерла, ее дыхание сбилось. Она вгляделась в темноту – ничего, только тени плясали на стенах, но в глазах отца на секунду мелькнул страх. Он резко отвернулся и пошел дальше, не сказав ни слова. Диана поспешила за ним, но в ушах все еще звенел его шепот, холодный и тяжелый, и предчувствие беды, от которой не спрятаться.

С тех пор минуло почти десять лет. Диана подросла, и вместе с ней изменился и Вальдхейм. Город, некогда полный любви, тепла и света, теперь дышал тревогой, его стены хранили тайны, которые она пока не могла разгадать.

Глава 3. Моргас

Запретная Земля раскинулась в самом сердце мира, где жизнь давно уступила место вечной пустоте. Над черными каменными равнинами ветер выл, словно хор проклятых душ, разнося эхо их вечных страданий. Сквозь трещины в земле пробивались тонкие струйки дыма, а острые, как клыки, скалы торчали из почвы, словно кости давно умершего чудовища. В центре этого царства мрака возвышался вулкан – пылающий исполин, чья вершина извергала багровое сияние, освещая ночное небо зловещими отблесками. По его склонам стекали раскалённые реки лавы, подобные венам преисподней; они шипели, изрыгая черный пар, который поднимался к небесам, поглощая звезды. Это был дом Моргаса, бога хаоса, место, куда не могла ступить нога смертного, если только он не был призван туда самим богом хаоса.

Граница между миром людей и владениями Моргаса была незримой, но ощутимой – воздух обжигал легкие своим жаром. У каждого, кто приближался к этой незримой черте, волосы вставали дыбом, а в груди поселялся холодный ужас – чувство, будто нечто древнее и хищное пристально следит за тобой из гнетущей темноты. Лишь те, кто был отмечен хаосом, могли пересечь эту черту, но даже они нередко возвращались с помутненным разумом, навсегда потеряв себя под гнетом необузданной силы, царившей в этом месте.

Замок Моргаса, высеченный прямо в жерле вулкана, поднимался над равниной, окруженный клубами дыма и пепла, словно воплощенный кошмар, вырвавшийся из глубин сознания. Его стены из черного камня, испещренные рунами, они светились тусклым багровым светом, не поддавались законам природы – перетекали, менялись под взглядом наблюдателя. То гладкие, как стекло, они вдруг покрывались трещинами, из которых сочилась лава, то превращались в вихри огня, чтобы через миг вновь застыть в холодной неподвижности, насмехаясь над разумом. Башни замка терялись в дымной мгле, их очертания дрожали, как мираж в пустыне, а зубчатые стены венчали факелы с холодным синим пламенем. Этот огонь не грел – он шипел, излучая нечеловеческий шепот, и менял цвета, отражая настроение своего хозяина: от синего к алому, а затем к черному, как сама бездна.

Внутри замка тоже царил хаос, но не бессмысленный, а живой, осмысленный, будто созданный гениальным безумцем. Коридоры извивались, меняя направление, скрывая выходы и заманивая в бесконечные залы, где время теряло свое значение. Полы то и дело проваливались в пустоту с глухим ревом лавы, стены шептали безумные откровения, сливающиеся с далекими криками, а воздух дрожал от напряжения. Великий зал украшали картины, чьи сюжеты оживали перед глазами: города рушились в огне, звезды падали с небес, а фигуры людей и богов кричали в агонии, их вопли эхом отдавались в сознании тех, кто осмеливался взглянуть на них. Холсты дрожали, краски текли, словно кровь, создавая иллюзию, будто хаос живет непосредственно в этих стенах.

В центре этой обители безумия находился тронный зал. Трон Моргаса, выкованный из костей – человеческих, звериных, божественных, – пульсировал, как живое сердце, испуская холодный свет, обжигающий взгляд. В отзвуках этого трона слышались слабые стоны, будто души, из которых он был соткан, все еще цеплялись за остатки существования. Сам Моргас восседал на этом мрачном престоле. Его облик был переменчивым, как тени, отбрасываемые пламенем. Он то принимал облик старца с длинной седой бородой и глазами, полными коварной мудрости, то безжалостного воина, чья броня из тьмы дымилась, как угли, а в руках сверкал клинок, выкованный из хаоса. Миг – и он превращался в демона с крыльями из черного огня, чьи алые глаза пронзали душу, оставляя в ней лишь пустоту. Но неизменным оставался его взгляд – острый, как лезвие, полный необузданной силы и жажды разрушения. Когда он менял форму, стены зала дрожали, синий огонь факелов взмывал к потолку, а тени извивались, словно танцуя под его волю.

Они не имели формы, будучи чистой, текучей тьмой, но обладали единой волей и ненасытным голодом. Их сила крылась в умении находить малейшие изъяны в душах смертных. Хаотики не просто шептали и соблазняли – они проникали в самую глубь разума, цеплялись за слабости и питались ими, пока человек не становился подконтролен, даже не осознавая этого. Они наполняли умы смертных кошмарами, вызывая жуткие видения, от которых кровь стыла в жилах, а страх пронзал тело, словно ледяные стрелы.Вокруг него кружились хаотики – души, павшие во имя Моргаса, чья плоть стала прахом, а их воля навеки скована силой хаоса. Их присутствие в мире ощущалось как прикосновение леденящего ветра, пробирающего до самых костей, а в глубине каждого сгустка мерцали крохотные искры, словно тлеющие угли, готовые в любой миг вспыхнуть всепоглощающим пожаром.

Хаотики были невидимыми нитями, которыми Моргас тянул за струны человеческих душ, и теперь он готовил их к новому замыслу, шепча приказы, от которых воздух дрожал, как перед бурей.

Тронный зал гудел, отражая мысли Моргаса, смешанные с низким ревом лавы за окном. Он сидел неподвижно, глядя на одну из картин – сцену битвы, где его брат Арт, бог смерти, сражался с королем Алексом. Фигуры на холсте двигались: Арт, в доспехах из ночи, поднимал Ловец Душ, а Алекс, окруженный светом Люминора, отбивался сияющим клинком. Вдруг на картине мелькнул слабый луч света Люминора, золотой и чистый, как тот, о котором рассказывали в Вальдхейме. Моргас сжал кулак, и холст почернел, поглощенный тенями.

– Скоро и ты угаснешь, – прошипел он, чувствуя, как его хаотики уже витают над Вальдхеймом, касаясь снов маленькой принцессы Дианы, шепча ей образы огня и теней. Черный дым меча шептал имена павших, а свет гас под ударами тьмы. Моргас вспоминал тот день – день поражения Арта. Тогда он наблюдал издалека, стоя на вершине этого самого вулкана, уверенный в том, что брат справится сам. Но зависть, живая и острая, как раскаленный нож, до сих пор жгла его изнутри. Арт был сильнее, его имя гремело громче, его боялись больше – и эта мысль терзала Моргаса, заставляя сомневаться: не ошибся ли он тогда, не вмешиваясь? Не ошибется ли теперь?

«Если бы я вмешался…» – подумал он. Его пальцы сжали подлокотник трона, и кости затрещали, испуская слабый стон. Но сожаление быстро сменилось холодным расчетом. И страхом. Не перед Артом, не перед светлыми богами, а перед Эоном, чья тень создателя все еще висела над миром. Моргас не боялся его присутствия – Эон давно молчал, – но печать его силы, его незримого закона держала тьму в узде. Прямое вмешательство божественной мощи в мир смертных могло разбудить эту печать, вызвать гнев Эона, и даже Моргас, при всей своей дерзости и мощи, не рисковал бросить ему вызов и проверить, работают ли еще эти печати. Куда бы ни исчез Эон, он мог вернуться. Поэтому вся сила Моргаса оставалась здесь, в Запретной Земле, а в мир людей он посылал лишь хаотиков и своих слуг, таких как Совикус. Тонкие нити Моргаса ткали хаос в мире смертных незаметно. Поражение Арта открыло ему тайну, эта тайна стала семенем нового плана: в тот день, когда Ловец Душ вобрал душу короля, Моргас увидел вспышку – частицу силы Эона, вложенную в каждого человека. Это означало одно: души смертных являются ключом к мощи, превосходящей даже богов. Контролируя их, он мог бы стать новым Эоном, владыкой всего мироздания, но под знаменем хаоса.

– Единство… – прошептал он, поднимаясь с трона. Его голос разнесся по залу, отражаясь от стен, отчего картины задрожали, а крики на холстах стали громче. – Темные боги должны объединиться. Только вместе мы свергнем свет и вернем истинный порядок – порядок хаоса.

Первым шагом было освобождение Арта. Его мощь, некогда сотрясавшая мир, могла стать фундаментом нового восстания. Ловец Душ, скрытый в храме под охраной титанов, был целью, и эта цель требовала хитрости и силы. Моргас знал о стражах – титанах, гигантах с кожей из камня и глазами, сияющими, как звезды. Они были созданы Люминором, чтобы защищать Ловец Душ, но даже титаны имели слабость: их сила зависела от гармонии, а хаос мог эту гармонию разрушить. Он уже представлял, как хаотики проникают в их умы, сея смятение, заставляя камень трескаться под напором безумия.

Но одного его было мало. Ему нужны были союзники. Моргас закрыл глаза, вызывая в памяти образы темных богов. Некрос, бог разложения, чья фигура источала гниль, а плащ кишел насекомыми, пожирающими все живое. Заркун, бог зависти, чьи глаза горели жадностью, а разум был острым, как ядовитый клинок. Его кожа дымилась, а крылья из черного огня шипели, испуская смрад. Тенебрис, богиня тьмы, чья фигура растворялась в тенях, а глаза, как безлунная ночь, скрывали ее истинную силу. Ее присутствие вызывало дрожь, а шепот наполнял людей страхами. Они были разными, но их объединяла ненависть к свету – Люминору, Аэлис, Валериусу.

«Я должен быть осторожным», – подумал Моргас, глядя в окно, где лава бурлила, формируя образы разрушенного королевства – Альгарда. Он ощутил легкое тепло – предупреждение от Люминора, слабый луч, пробившийся сквозь дым. Моргас усмехнулся, его зубы блеснули в синем свете факелов. Свет был слаб, а хаос – вечен.

– Узнайте все о храме Ловца Душ, – приказал он, голос его резал воздух, как сталь. – Ищите изъяны в защите, скрытые пути, слабости титанов. И подготовьте встречу с Некросом, Заркуном и Тенебрис. Нам есть что обсудить.

Он повернулся к хаотикам, затаившимся в углах зала, тени закружились, вытянулись в вихри дыма и растворились, оставив за собой металлический привкус и слабый шепот, зовущий к разрушению.

Но боги были лишь частью плана. Ему нужен был проводник в мире смертных – тот, кто мог бы зажечь искру хаоса среди людей. И такой человек существовал: Совикус, советник короля Всеволода. Совикус – ключ к победе.

Моргас вспомнил, как впервые заметил его – худощавого человека с холодным взглядом и тонкими губами, чья душа уже была отмечена тьмой. Когда-то он пришел в Вальдхейм простым лекарем, исцеляя людей от болезни, которая чуть не унесла королеву Эльзу, как унесла тысячи других. Но Моргас знал правду: эту чуму породил он сам, напитав ее хаосом, а затем вручил Совикусу силу, чтобы остановить ее, сделав его героем. Дар хаоса пробудил в нем амбиции, острый ум и жажду власти, но медленно пожирал его рассудок. Иногда голос Совикуса дрожал эхом, а в глазах мелькала спираль – символ Моргаса.

«Совикус – мой ключ, – подумал Моргас, его пальцы сжали воздух, и хаотики вокруг задрожали. – Я дам ему силу, и он сделает то, что я не могу – сломает мир смертных изнутри. А через него я доберусь до Всеволода. Хаотики уже кружат над ним, шепчут в тенях его дворца, путают мысли, разжигают сомнения. Скоро король лишится рассудка, станет марионеткой в моих руках, ведомый Совикусом, чья душа уже принадлежит мне».

Он знал, что Совикус не остановится ни перед чем. Его жажда власти была зеркалом хаоса Моргаса – безжалостной, неудержимой. Если напитать ее еще больше, он станет искрой, которая разожжет новую войну – войну, где свет падет, а тьма восстанет. Всеволод, с его силой и волей, был опасен, но сломленный разум сделает его уязвимым, а Вальдхейм – открытой дверью для темных сил.

– Иди, Совикус, – прошептал Моргас, глядя в бездну, где лава пульсировала, как сердце мира. – Ты изменишь все… или сгоришь, если потерпишь неудачу. А Всеволод падет первым, его разум растает под напором хаотиков, как воск под огнем».

Он поднял руку, и синий огонь факелов взметнулся к потолку, отбрасывая тени, которые сложились в силуэты Некроса, Заркуна и Тенебрис. Их глаза горели в дымке – голодные, жаждущие, готовые к заговору, и этот заговор перевернет мир.

Где-то далеко, в стенах Вальдхейма, Диана проснулась среди ночи. Ее дыхание сбилось, холод пробежал по спине, а за окном звезды мигнули, словно закрываясь тенями. Девушка сжала одеяло, не понимая, почему ее сердце бьется так тревожно. Ей снились огни, крики и тени, шепчущиеся в темноте.

Игра началась.

Глава 4.Тени на границе

Тронный зал Вальдхейма встретил советников холодным гулом ветра, который рвался в высокие стрельчатые окна. За ними над беспокойным морем сгущались тучи, предвещая бурю. Высокие колонны из серого камня поднимались к сводчатому потолку, их резьба – сцены битв Альгарда с Эрденвальдом – напоминала о старой вражде, тлеющей десятилетиями. Воины в доспехах, с мечами и копьями, вырезанные в узорах, словно замерли в вечном противостоянии: их лица были суровы, а тени от факелов делали их почти живыми. Длинный стол из темного дуба, исцарапанный временем и покрытый пятнами от пролитого вина, стоял в центре зала, окруженный тяжелыми креслами с выцветшей обивкой. Факелы на стенах и бронзовые канделябры на столе бросали дрожащий свет, отчего тени извивались по полу, как змеи, готовые ужалить. Воздух был пропитан запахом старого дерева, железа и воска, а где-то вдали, за стенами, слышался слабый вой ветра, будто голоса прошлого шептались о грядущем.

Во главе стола восседал король Всеволод. Его бордовый плащ свисал с широких плеч, а седые волосы, собранные в тугой хвост, блестели в отблесках огня, как серебро. Лицо, изрезанное морщинами, было суровым, но взгляд казался рассеянным, будто он смотрел сквозь собравшихся в какую-то невидимую даль. Руки, сжатые на подлокотниках резного трона, слегка дрожали, а пальцы то и дело касались рукояти кинжала на поясе – старый привычный жест теперь выглядел скорее нервным, чем уверенным. Рядом, словно тень, стоял мастер Совикус, худой и прямой, как копье. Его черная мантия шуршала при каждом движении, а ледяной взгляд скользил по лицам советников, острый, как лезвие, и холодный, как зимняя ночь. Тонкие губы кривились в едва заметной усмешке, и казалось, что он знает больше, чем говорит, – или хочет, чтобы все так думали.

Чуть в стороне, на краешке кресла с потертой парчовой обивкой, сидела Диана. Ее светлое платье выделялось в полумраке зала, как луч света в темном лесу, а длинные черные волосы струились по плечам. Голубые глаза блестели смесью тревоги и любопытства, ловили каждое движение, каждый звук. Отец впервые позвал ее на совет, бросив утром короткое: «Пора учиться править», и теперь она чувствовала, как воздух дрожит от напряжения, словно натянутая тетива перед выстрелом. Ее пальцы невольно теребили край платья, мягкий лен успокаивал, но сердце билось быстрее обычного. Она смотрела то на отца, пытаясь понять, что скрывается за его усталым взглядом, то на Совикуса, чья тень казалась длиннее, чем должна быть, – как в тот вечер в коридоре.

Советники заняли свои места, их голоса сливались в низкий гул, пока Всеволод не поднял руку, призывая к тишине. Его жест был резким, но в нем не хватало прежней силы, и это не укрылось от внимательных глаз. У стола собрались четверо – те, чьи слова решали судьбу Альгарда.

Лорд Гарольд, старый военачальник, сидел слева от короля. Его седые волосы торчали из-под потертого шлема, который он никогда не снимал, даже в зале, а лицо, покрытое шрамами, напоминало карту битв. Один глаз был мутным от старой раны, другой сверкал гневом. Его руки дрожали от возраста: одна нервно лежала на столе, а пальцы другой все еще сжимали рукоять меча на поясе – память о днях, когда он рубил воинов Эрденвальда на границе. Его голос, хриплый и громкий, резал тишину, как боевой клич:

– Мы не можем ждать, мой король. Хротгар снова собирает армию у наших земель!

В зале было холодно, несмотря на огонь в камине, и леди Эверина невольно запахнула шаль, словно укрываясь от тяжелых мыслей. Ее серое платье цвета стали было строгим, а на шее висел простой медальон – намек на прошлое, о котором она не говорила. Темные волосы, собранные в пучок, слегка растрепались у виска, выдавая усталость. Пальцы нервно перебирали монеты в потертом кошельке.

Ее голос, обычно твердый, дрогнул:

– Я видела, как родители хоронят детей, Гарольд. Наши деревни, города теряют слишком многих из-за этих проклятых стычек с Эрденвальдом. Каждое сражение забирает не только золото – оно забирает наших людей, наше будущее. Что я скажу своему сыну, если мы не остановимся? – Она подняла на военачальника взгляд, полный тихой мольбы. – Мы должны говорить. Договариваться. Найти путь, который не оставит наших детей в руинах.

Ее глаза скользнули к Всеволоду, умоляя о поддержке, но король, опустив голову, молчал, и ее плечи едва заметно опустились.

Гарольд отвел взгляд, его рука сильнее сжала кубок. Он тоже промолчал, словно слова Эверины задели что-то, о чем он не хотел думать.

Мастер Торвин, ученый и картограф, занял место у края стола. Худой, с длинной бородой, испачканной чернилами, он казался чужим среди воинов и казначеев. Его пальцы нервно теребили свернутые карты, а голос, тихий и слегка дрожащий, был едва слышен в гуле зала:

– Разведчики вернулись с новостями, мой король. Это не просто слухи. – Он развернул карту, испещренную линиями границ и точками старых стычек, – свидетельство десятилетий вражды с Эрденвальдом.

Совикус стоял рядом, скрестив руки, а глаза, узкие и холодные, следили за каждым присутствующим. Он молчал, но его молчание было громче слов – оно давило, заставляло советников ерзать в креслах. Диана заметила, как тень от его фигуры падала на стену, длинная и извивающаяся, хотя свет факелов не мог ее так исказить. Ее сердце сжалось – воспоминание о коридоре всплыло в памяти, как холодный шепот.

Всеволод кивнул Торвину, его голос, низкий и усталый, разорвал тишину:

– Говори, что узнали разведчики.

Он выпрямился в кресле, но движение вышло резким, почти судорожным, и Диана невольно сжала подлокотники своего кресла.

Торвин прокашлялся, его пальцы пробежали по карте, указывая на линию границы между Альгардом и Эрденвальдом – узкую полосу земли, которая десятилетиями была полем мелких стычек.

– Хротгар, король Эрденвальда, собирает силы у наших рубежей. Его лагеря растут, как грибы после дождя. Воины из его крепостей, наемники с южных пустошей, даже горные кланы с их волчьими всадниками – все стекаются к границе. Разведчики видели дым от их костров и слышали вой волков по ночам. Это не просто набег, мой король. Это подготовка к войне.

Гарольд стукнул кулаком по столу, дерево загудело, а монеты Эверины подпрыгнули в ее руках.

– Я же говорил! Хротгар – старый волк, он не успокоится, пока не вцепится нам в глотку! Эти стычки – его игра. Десятилетиями он испытывал нас, а теперь хочет большего. Помните, как он сжигал наши деревни у реки двадцать лет назад? Я потерял там глаз, а он – совесть!

Эверина выпрямилась, ее бровь дрогнула, а голос, хоть и твердый, выдавал затаенную боль:

– Ты помнишь, Гарольд, сколько мы потеряли в тех стычках? Не только золото, но и людей. Целые деревни опустели. – Она на миг замялась, пальцы сжали медальон на шее. – Я потеряла там мужа, Гарольд. И все, что мы строили, рушилось под набегами. Хротгар силен, но не безумен. Дары и слова могут убедить его: мир выгоднее войны.

– Мир? – Гарольд резко вскинул голову, его шрамы побагровели от гнева. – Хротгар – зверь, Эверина, и его не задобрить дарами. Зверя бьют, пока он не отступит! – Он стиснул кулаки, его голос дрожал от гнева, но он склонил голову в знак почтения: – Мой король, неужели мы станем отправлять дары таким, как Хротгар? Его нужно встретить кинжалом в пузо, а не подарками и переговорами!

Всеволод медленно поднял взгляд, его глаза, темные от тяжелых дум, остановились на Гарольде, затем на Эверине. Пальцы его стиснули рукоять кинжала, но осанка осталась прямой, королевской. Голос, хоть и тихий, нес в себе бремя власти:

– Хротгар… Он всегда был угрозой нашим землям. Постоянные стычки, набеги, разорение приграничных деревень и городов – это все продолжается долгие годы. Но большой войны мы избегали. – Он умолк, его взгляд стал острее. – Что заставило его решиться на нее сейчас?

Его слова повисли в воздухе, и на миг Диане показалось, словно он говорил не с советниками, а с кем-то невидимым. Глаза его смотрели в одну точку, как будто он видел что-то за пределами зала.

Торвин кашлянул, разворачивая еще одну карту – детальную, с отметками лагерей Эрденвальда.

– Разведчики говорят, он собрал больше пяти тысяч воинов. Горные кланы – это не просто слухи, их волки уже рыщут у наших застав. Если он двинется, то через перевалы – старый путь, и его мы не укрепляли с тех пор, как стычки затихли. Мы уязвимы, мой король.

– Уязвимы? – Гарольд вскочил, его кресло скрипнуло. – Мы – Альгард! Мы не прячемся за стенами, как трусы! Надо ударить первыми, разбить его лагеря, пока он не пересек границу! Хватит ждать, мой король!

Эверина скрестила руки, ее взгляд, полный усталости, остановился на Гарольде:

– Подумай, Гарольд, какой ценой нам обойдется война? Не только казна – припасы, лошади, но главное – жизни людей. Сколько семей лишатся отцов, сколько деревень опустеют? Я предлагаю отправить к Хротгару гонцов с дарами и словами мира. Он не безумен – он отступал прежде и отступит снова, так мы сохраним жизни и избежим войны.

Торвин покачал головой, его борода дрогнула от гнева:

– Отступал? Хротгар отступал, потому что наши клинки были наготове. Ослабим бдительность – и он спалит все, оставит семьи без крова. А посланников? Их он казнит, не дав им и слова молвить. Надо укрепить перевалы, поставить гарнизоны, выслать разведчиков. Только так мы защитим наши дома и сохраним жизни людей.

Он сжал карту, его грубые пальцы оставили темные пятна на пергаменте, будто отпечатки его тревоги за судьбу королевства.

Стоящий в стороне Совикус заговорил, его голос, холодный и ровный, звучал так, будто он оценивал людские жизни, не придавая им никакой цены:

– Вы все еще верите в свои мечи, послов и стены? – Его губы дернулись в усмешке. – И это, по-вашему, удержит Хротгара? Он может собрать огромную армию и, если пойдет на нас, его ничто не сможет остановить.

Советник шагнул к столу, и его тень накрыла карту Торвина, поглощая свет свечей.

– А если Хротгар давно не тот, кем был? Если его войско – лишь предвестник чего-то большего? – Совикус понизил голос, взгляд его сверкнул холодным расчетливым огнем. – Есть другой путь, о котором вы боитесь даже подумать. У меня есть свои люди среди его приближенных. Одно ваше слово, мой король, и зелье окажется в его кубке. Хротгар станет тенью самого себя. И не прольется ни капли крови, которую вы так не любите проливать. – Он чуть усмехнулся: – Так мы спасем и людей, и казну. Или можем сидеть и дальше ждать, пока он нас всех уничтожит.