скачать книгу бесплатно
В начале игра предложила мне два варианта: строить на пустой карте или начать на карте с уже имеющимися постройками и населением. Я выбрал второй вариант, как более жизненный: втыкать заводы, фабрики и благоустроенные городские дома посреди пустых полей я посчитал несколько вычурным, а вот перестраивать и обновлять ветхую деревенскую инфраструктуру оказалось самое то.
Собственно, крупных городов на игровой карте было всего два, и вся сравнительно благоустроенная жизнь сосредотачивалась в них. Прочая страна представляла собою убогие деревни разного размера. Игровой индикатор удовлетворённости населения в них прыгал на самых нижних отметках, особенно в части удовлетворённости едой, жильём, развлечениями и уровнем образования.
Почти сразу я обнаружил, что искусственный интеллект у игры на весьма высоком уровне. Стоило обвести мышкой группу людей и направить их на строительство или реконструкцию объекта, как в дальнейшем в эту сторону можно было уже не смотреть: люди сами начинали принимать вполне эффективные решения.
Туда, где стройка или другая работа подтормаживала, можно было отправить комиссаров. Поначалу я приближал картинку колёсиком мыши, и смотрел: фигурка в военной форме забиралась куда-нибудь на возвышение и, по-видимому, произносила зажигательную речь, после чего над головами собравшихся рабочих или крестьян появлялся фонтанчик из звёзд, и они с двойным усердием принимались за работу. Я до конца не вникал, как это работает, но срабатывало почти всегда, и после появления на объекте комиссара работа приходила в норму и даже ускорялась.
Одновременно приходилось следить и за развитием экономики, в том числе за строительством, и за уровнем довольства жителей. Кроме того, выпадающие подсказки с самого начала дали понять, что соседние государства вполне могут устроить войну, и что уровень моего развития, как экономического, так и военного, пока что в несколько раз ниже, чем у них, а это в случае войны неизбежно приведёт к краху.
Заварив себе чаю покрепче, я залип перед ноутбуком на несколько часов.
Может, я интуитивно сумел быстро разобраться в довольно сложном интерфейсе, а может, мне просто везло, но факт остаётся фактом: строительство и развитие шло у меня семимильными шагами, о чём свидетельствовала, в частности, периодически вспыхивающая в углу менюшка «Поздравляем! Вы выполнили пятилетний план за четыре года!»
Поскольку на начало игры четыре пятых населения моей страны вообще не умели ни читать, ни писать, я понатыкал там и сям начальных и средних школ, а как только уровень образованности жителей поднялся до приемлемого, стал возводить театры и дома культуры, вместо дешёвых цирков и кино, которых понастроил в качестве развлечений на первых порах.
Проблему с едой удалось решить развитием совхозов и колхозов. Пока я в массовом порядке не начал их строить, с продовольствием действительно творилась какая-то фигня, ибо в деревенских хозяйствах почти вся произведённая сельхозпродукция куда-то странным образом исчезала, не доезжая до городов. Сперва я даже подумал, что это какой-то баг в игре, но покрутив мышью и рассмотрев пару таких хозяйств повнимательнее, понял, что тамошние хозяева тупо хотят от меня денег за произведённое зерно, а без получения оных предпочитают, чтобы весь собранный урожай просто сгнил в амбарах.
Как оказалось, достаточно было, удерживая левую клавишу ctrl, кликнуть на все маленькие хозяйства, а потом выбрать в выпадающем меню строку «Объединить в колхоз». После этого, правда, в созданном колхозе или совхозе нужно было создать серьёзную автомеханическую базу, перебросить туда трактора и комбайны, но у меня к этому времени уже на полную работали заводы, так что проблем не возникло.
Опция строительства, в том числе строительства жилья, оказалась с некоторым подвохом: впрочем, как только я его уловил, дело пошло на лад.
А дело было вот в чём. Когда я выбирал в меню объект для постройки, будь то фабрика или жилой дом, игра каждый раз коварно спрашивала «Оплатить строительство деньгами?», и поначалу я послушно тыкал кнопку «Да». Однако спустя короткое время понял, что так прогорю за несколько лет. Деньги на строительство, судя по всему, появлялись что называется «из-за бугра», то есть из соседних стран, и каждое такое моё решение просто увеличивало долг перед этими странами: в углу экрана появлялась толстая карикатурная физиономия некоего банкира в блестящем цилиндре, который затягивался толстой сигарой, подмигивал мне, после чего на месте его лоснящейся рожи со звоном возникал стремительно вращающийся денежный счётчик.
Проблема решалась просто: чтобы её решить, мне пришлось, правда, вспомнить невесть откуда вычитанную фразу русского генерала Салтыкова, который как-то на предложение западных союзников прислать ему в армию денег ответил «Мои солдаты денег не едят!»
Сообразив, что дома и фабрики строятся не из денег, а из бетона, кирпича, досок, и железа, я быстро понастроил по всей карте лесопилок, железных шахт и комбинатов, бетонных и асфальтовых заводов, после чего моментально появилась возможность отказаться не только от кредитов и долгов, но и от денег вообще. В меню строительства, вместо предложения игры оплатить деньгами, я стал выбирать «Построить самостоятельно», вслед за чем на стройку просто стекались грузовики со стройматериалами и автобусы с рабочими, и дело двигалось. Спустя пару-тройку часов игры я вообще перестал заморачиваться, в какую денежную сумму обходится мне та или иная стройка, ибо необходимости это понимать уже не было.
Был в игре и идеологический аспект.
На первоначальной карте среди затхлых деревень там и сям возвышались храмы: в основном, православные церкви (кое-где католические), а также мечети и синагоги. Уровень идеологического довольства населения, эти заведения посещавшего, когда я начинал игру, был довольно высок. Игровой индикатор «Вера населения» находился почти на предельной отметке: что, собственно, и объясняло, почему в стране с крайне низкой удовлетворённостью едой, жильём, образованием и медициной не происходит бунтов.
Взявшись за мышку, по мере своего строительства и развития я обнаружил две связанные с идеологией вещи.
Во-первых, периодически тут и там люди вдруг бросались эти храмы разрушать, сшибая с куполов кресты и полумесяцы. Так я впервые столкнулся с работой искусственного интеллекта игры, впервые осознал, что население способно предпринимать действия, которых я сам не инициировал, то есть, грубо говоря, люди могут действовать по своей воле, независимо от меня, творца этого мира. И только позднее я осознал, в какую масштабную и непреодолимую для меня проблему это вылилось…
Я долго ломал голову, пытаясь понять логику ИИ. Уяснить причину ненависти людей к храмам как к генераторам веры было тем более важно, что по мере разрушения людьми храмов индикатор «довольства верой» начинал, разумеется, стремительно падать. Вытягивать общий показатель удовлетворённости людей у меня не получалось ни за счёт еды, ни за счёт жилья, ни за счёт здоровья, ни даже за счёт развлечений. Игра, похоже, при формировании общего уровня довольства населения учитывала «уровень веры» как главный: даже если бы я захотел построить на месте каждого снесённого народом храма по три кинотеатра и по пять пивных, ситуация продолжала бы ухудшаться.
Единственное предположение, на которое я оказался способен, состояло в следующем.
По мере того, как я повышал качество жизни людей за счёт еды, жилья, здравоохранения, и главное, посредством их образования, они вдруг осознавали, в каком дерьме и нищете их удерживали до сих пор исключительно за счёт религиозной веры: и вся их ярость по этому поводу обращалась именно на те объекты, которые эту веру, так сказать, обслуживали и производили.
Осознав это, я одновременно понял и то, что совсем без веры играть не получится: то есть как людей ни корми, как их не развлекай и не образовывай, но без веры в высший промысел и в светлое будущее народ неизбежно деградирует, выйдет из образа человеческого, и взбунтуется.
Требовалась срочная альтернатива сносимым народом храмам.
В качестве таковой альтернативы в меню строительства я нашёл опцию «Построить партком» (то есть «партийный комитет»), а когда ещё и разобрался, как можно заменить фигурки священников на фигурки партийных комиссаров, а вместо священных писаний начал преподавать в школах кодексы строителя коммунизма, дело окончательно пошло на лад.
Собственно, преподаваемые тексты почти не пришлось переделывать, поскольку, как и писания, кодексы тоже говорили о равенстве, братстве, всеобщем процветании, и воцарении рая на земле.
Комиссары же в качестве мотиваторов паствы оказались куда эффективнее священников, ибо призывали не к терпению и смирению в нищете и дерьме, а к всеобщему процветанию через созидательный труд.
Итоговым штрихом стало возведение мною по всей стране статуй и памятников, способных, в моём понимании, заменить в представлении людей тех идолов, которым они молились до этого, и призванных стать символами движения к успеху, более масштабному, чем личный успех…
Порадовавшись этому своему личному игровому успеху, я обнаружил и вторую связанную с идеологией трудность.
Игра предоставляла возможность кликнуть мышкой на любого гражданина страны и узнать всю его подноготную: имя, возраст, состав семьи, но главное, уровень его личной удовлетворённости по всем игровым показателям.
Довольно быстро я обнаружил, что в стремительно возводимом мною земном раю тут и там начинают появляться неверующие.
Вполне возможно, что неверующие в мой коммунизм были теми же самыми людьми, которые при старом режиме не верили в Бога: типа, такие принципиальные неверующие, уровень довольства которых нельзя поднять вообще ничем, кроме еды и развлечений.
Возможно, это были люди, которых устраивала вера в терпение и смирение, а вот вера в успех созидательного человеческого труда не устраивала категорически.
Возможен был и третий вариант, о котором я тогда подумать внимательно не захотел. Как впоследствии выяснилось, не захотел зря…
Так или иначе, индикатор их индивидуальной веры находился на предельно низкой отметке, сколько бы они не съедали, и в какое бы жильё творец их не переселял. До поры до времени я решил не заморачиваться на них: общей картины они существенно не портили, а основные мои усилия были направлены в этот момент на стремительный рост экономики и обороноспособности…
И у меня, повторяю, получалось.
Однако спустя множество ночей перед экраном ноутбука, с покрасневшими от бессоницы глазами и пожелтевшими от постоянного чая и кофе губами, я начал понимать, что вдруг всё посыпалось.
Хотя совсем недавно мне удалось выиграть масштабную войну, о возможности которой периодически предупреждали всплывающие подсказки. Победа оказалась тяжёлой, ибо воевать пришлось почти со всеми соседями разом: правда, парочка их них всё же осталась нейтральной, и даже вступила в войну на моей стороне в тот момент, когда перевес перешёл к нему. В результате войны полстраны лежало в руинах, но темпы развития, набранные накануне нападения противника, позволили в короткое время вернуть всё, как было, и даже лучше.
Однако момент, когда вроде бы неуязвимая снаружи – по крайней мере, неуязвимая для пушек и танков, – страна начала шататься изнутри, я, по-видимому, просмотрел…
Мне оставалось только тупо таращиться в экран ноутбука и бесцельно елозить мышкой с одной кнопки на другую: я не понимал, что происходит. Всё так же дымили трубы заводов, все так же сновали самолёты, поезда и автобусы, люди дружными толпами курсировали между домами, театрами и спортплощадками, но уровень довольства населения стремительно сыпался вниз, а вместе с ним и экономические показатели.
С какого-то момента я даже перестал понимать, зачем вообще люди ходят на работу: их перемещение из дома на завод или в колхоз никаких циферок на общем экономическом счётчике словно бы и не добавляло. В стране продолжали на всю катушку работать только нефтяные вышки, рудники и лесоповалы: это позволяло продавать сырьё соседям на большие суммы, так что за экономику я до поры до времени волновался не сильно.
А вот от ухудшающегося народного настроения меня, как творца, уже «бомбило», и прилично.
Еды хватало, и с избытком.
Жильё строилось бешеными темпами и раздавалось бесплатно.
Здравоохранение тоже было на высоте, а медицинские услуги я сделал бесплатными для населения, как и образование.
Образование же и наука развивались так, что я первым среди соседей запустил ракету в космос, а потом запустил её туда же с человеком на борту.
Кстати, сам космос в интерфейсе игры отсутствовал, видимо, из-за возможных чрезмерных нагрузок на видеокарту, и это меня сильно разочаровало: всплывшей под фанфары менюшки «Поздравляем с победой в космической гонке!» мне показалось явно недостаточно, так что я в душе вознёс искреннее пожелание к разработчикам игры сие в дальнейшем учесть.
Но при всём этом показатель довольства населения продолжал падать.
Начав тыкать мышкой просто по головам людей, я довольно быстро выяснил: в моём земном раю уже выросла целая армия людей, этим раем недовольных.
Похоже, выросла она из тех самых персонажей, которые в начале игры демонстрировали нулевую веру во всё, но при этом хотя бы продолжали с удовольствием есть, оздоровляться, учиться и развлекаться. Ну, и работать, конечно. Однако теперь я смотрел в их профайлы и не верил своим глазам: довольство едой – около нуля, довольство медициной – около нуля, довольство жильём – около нуля, ну и так далее по списку. Работать они тоже перестали.
Именно эти люди, похоже, и тянули стремительно вниз всю общую статистику.
Попутно выявилось и ещё одно свойство игрового ИИ: недовольство оказалось заразным. Стоило нескольким таким персонажам собраться в одном месте, как уровень довольства всех прочих вокруг них тоже начинал падать по всем показателям, так что никакие комиссары уже не помогали.
Более того: среди этих самых комиссаров внезапно оказалось едва ли не столько же недовольных всем происходящим, сколько и среди всего остального населения.
И вот наступил момент, когда творец осознал: так дальше продолжаться не может. Ещё чуть-чуть, и столь старательно воздвигнутый рай земной с грохотом провалится в тартарары, просто в силу необъяснимого для творца разлада, произошедшего в головах людей…
Кое-где они уже накинули петли на головы возведённым ими же самими статуям вождей и героев, и с диким восторгом обрушили мемориалы на землю: точно так же, как в самом начале игры они обрушивали на эту же землю кресты с куполов храмов…
Я поставил игру на паузу, потёр утомлённые глаза, и устало отвалился от экрана, тупо уставившись на качающиеся за окном костлявые ветки клёна… В белёсом небе пронеслась стая грачей, тёплый ветер чуть шевелил прозрачную занавеску.
Я думал, что делать. Затем, видимо, заснул.
И я увидел странный сон.
Я бродил посреди красивого яблоневого сада, в котором без труда опознал мифологический рай. По каким признакам, сказать не могу: каждый помнит по своему опыту, что во сне ты знаешь что-то просто потому, что ты это знаешь… Правда, выглядел этот рай всё же специфично: видимо, в силу того, что я десятки часов провёл за компьютерной игрой, на его изумрудных лужайках, а иногда и прямо на деревьях, тут и там были закреплены таблички с надписями вроде «Слава труду!», «Миру – мир!», и тому подобными. Особенно меня позабавила надпись «Планы и решения руководства – в жизнь!»: мне немедленно захотелось воочию увидеть руководство, чтобы тем самым раз и навсегда разрешить, хотя бы лично для себя, вопрос бытия Божия…
На этом стилистически однообразном фоне моё внимание внезапно привлекла надпись иного рода. На массивном стволе огромной развесистой яблони, стоящей посреди просторной поляны, я увидел тщательно закреплённую, видную издалека табличку, на которой крупными красными буквами было выведено:
«Срывать и есть яблоки с дерева запрещается!»
Я с интересом подошёл ближе. При моём приближении трава возле дерева зашевелилась, и навстречу мне поднялась крупная змеиная голова с направленными прямо на меня холодными янтарями глаз.
Я не боюсь змей: по крайней мере, во сне, если не считать естественного для любого крупного млекопитающего рефлекторного ощущения угрозы. Поэтому я спокойно остановился на месте и присмотрелся повнимательнее. Змея оказалась огромной: нечто вроде питона, обвившего основание яблони в три оборота. Она была почти неподвижна: лишь слегка подрагивала шея, а глаза…
Я почувствовал, что не могу оторвать взгляда от этих глаз.
Я буквально ощутил, что какая-то неведомая сила словно бы пригвоздила меня к месту, обволокла, лишила способности двигаться. И сама яблоня, и буквы «Срывать и есть яблоки с дерева запрещается!», и даже туловище змеи словно бы слились в мерцающий фон, и всё моё внимание было поглощено этим тяжёлым, неподвижным жёлтым взглядом.
Я оказался во власти странного чувства, вроде того, что испытывает человек на американских горках. Словно бы засосало под ложечкой, отчаянно забилось сердце, кровь живее побежала по жилам, я почувствовал поистине животное возбуждение в преддверии неведомой пока опасности… Но одновременно – пришло чёткое, недвусмысленное понимание, что этот взгляд обещает мне все, о чём я мог мечтать, и даже больше: что с этими глазами связаны любые мои мечты, все мои устремления. Все мои планы, даже самые несбыточные, осуществимы. Все мои страхи – глупы и не обоснованы. Все царства мира будут у моих ног, и я обрету силу, которая не будет знать преград.
Дрожь пробежала у меня по спине: я физически ощутил, что испытывает голодный волк, когда шерсть на его спине поднимается дыбом, когда в его ноздри ударяет запах свежепролитой оленьей крови… Я избран, я исключителен, я не просто сверхчеловек – я равен любым богам, которых когда-либо изобретала человеческая фантазия: нужно всего лишь делать то, что потребуют от меня этот взгляд, просто следовать той воле, которая смотрит на меня сквозь эти выпуклые неподвижные безжизненные глаза…
Но что это?..
Чья воля управляет мною через этот взгляд? Сколько сотен и даже тысяч лет могло потребоваться ей, чтобы обрести такую силу, способную мгновенно парализовать чужую волю, способную так безоговорочно возбуждать и подчинять, обещать и увлекать?..
Эта мысль успела лишь мелькнуть в моей голове, когда пружинистое тело змеи, обвивавшее ствол, дёрнулось, словно в спазме, крона дерева шевельнулась, и прямо к моим ногам с глухим стуком упало огромное красное яблоко.
Змея продолжала смотреть на меня в упор, но из её чуть приоткрытой пасти теперь раздавалось тихое, на одной ноте, но очень странное шипение: как если бы сотня людей, собравшаяся в одном месте, лихорадочно и наперебой спорили, переговаривались и проклинали друг друга, – но только шёпотом, шёпотом…
Этот взгляд велел мне поднять яблоко. И я понял, что невзирая на весь тот животный ужас, который ожидает меня сразу и навсегда, как только я его возьму, я всё же сделаю это: ибо я заплачу этим ужасом за невиданную мною доселе свободу… И я даже понял, за какую именно.
За свободу от химеры, называемой совестью.
Я вздрогнул, словно от удара током, и проснулся.
Глава 4. Принц и нищий
– Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?
– А куда ты хочешь попасть? – ответил Кот.
– Мне все равно – сказала Алиса.
– Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот.
– Только бы попасть куда-нибудь, – пояснила Алиса.
– Куда-нибудь ты обязательно попадешь, – сказал Кот.
– Нужно только достаточно долго идти.
(Льюис Кэрролл, «Алиса в стране чудес»)
Когда Витя открыл глаза, над ним шелестела буйная зелёная листва. Низко склонившаяся прямо перед его лицом ветвь дерева напоминала гигантский полог над кроватью, однако жёсткая земля и впившийся в ребро древесный корень никак не создавали ощущение перины. Поморщившись, Витя повернулся, что стоило ему неприятной судороги во всём теле, и опёрся на локоть.
Всего в нескольких шагах от него на земле сидел со скрещенными ногами (в идеальном «лотосе», как Витя сразу отметил) смуглолицый человек в рясе. Он сидел боком к нему, однако сейчас, – по-видимому, когда Витя зашевелился и привстал, – он повернул голову и смотрел на него внимательными глазами.
Его возраст было трудно определить: подтянутое стройное сухое тело, сложенные внизу живота изящные кисти рук с длинными, как у музыканта, пальцами, смуглая гладкая кожа лица говорили о молодости, однако его обращённый на Витю взгляд создавал явный диссонанс. Тёмные, почти чёрные глаза, большие и красивые, с длинными, словно у женщины, ресницами, были глазами даже не старика, а человека, словно бы прожившего сотню жизней.
Даже нет. Знаете, есть такой расхожий интернет-мем: «смотрит свирепо, но в то же время грустно и с недоумением». Вот это своеобразное сочетание во взгляде лёгкого раздражения труженика, которого оторвали от важного дела, с мудростью и вниманием всё повидавшего на своём веку старичка-психиатра, как бы готовящегося произнести «Ну-с, батенька, как ваше самочувствие сегодня?», заставили Витю заговорить первым.
– Простите, – начал Витя, – Кажется, я помешал вашей медитации?
Он слегка наклонил голову, но не произнёс ни слова, продолжая изучать Витю взглядом.
– Я, похоже, спал, – сказал Витя, – Не помню, как я здесь оказался. Вообще не припомню этого места, ни как сюда попал… Вы здесь давно? Я здесь давно?
Собеседник приподнял бровь, вследствие чего на его лбу обозначилась едва приметная морщина.
– Порвалась времени связующая нить? – сказал он наконец, – Как мне концы её соединить?
– Ну да, – подхватил Витя, – Всё как у Гамлета. Или как с похмелья: ничего не помню и мало что понимаю… Так я здесь давно?
– Давно.
– А вы давно? – спросил Витя, – Вы когда пришли, я уже здесь был?
Собеседник смотрел на Витю так, словно бы произносимые Витей слова – «давно», «здесь», «был» – были неким подобием детского лепета или бреда. Ни дать ни взять, ослик Иа, которого Пятачок натужно пытается поздравить с Днём рождения: Витя отметил, что откровенно кислое выражение его лица особенно ярко контрастировало с его явной и притягательной красотой и выразительностью.
– Где я? – спросил Витя.
На лице собеседника отразилась новая эмоция: уголки губ поднялись вверх, но ни одна другая мышца лица при этом не дрогнула, что всё вместе образовало саркастическую гримасу. Если это и должно было обозначать улыбку, то по-видимому, это был тот её максимум, на который он был способен.
– Нигде, – произнёс он, – Или везде. Как вам больше нравится.
– Знаете, – сказал Витя, подтягивая к животу затёкшую от долгого, по-видимому, лежания ногу, – Я тоже духовный искатель. В известном смысле. «Нигде, везде» – мне это всё знакомо… Вы точнее можете сказать, географически? Я где нахожусь?
Взгляд старичка-психиатра на лице собеседника уступил место взгляду главврача психиатрической больницы, который в завершение утреннего обхода вступает в отделение для тяжёлых больных, лишь изредка подающих признаки осознанности. Он сделал плавный и широкий жест рукою перед собой, как бы указывая на окружающий пейзаж (Витя мельком отметил его безупречную осанку и величавую царственность движений), а потом медленно опустил руку на бедро и снова посмотрел на Витю.
