Непросыпающиеся сны: Часть Вторая

В центре комнаты с мягким хлопком вспыхнул небольшой, но устойчивый огонь.

– Етресните меня бубном… – облегчённо выдохнул Хозяин. – Хоть что-то здесь работает с первого раза.

Он резко повернулся к Генри и указал на старое кресло у огня, покрытое застиранным пледом:

– Садись.

Генри настороженно посмотрел на кресло:

– Это не ловушка?

– Ловушка – это не «сесть». Ловушка – это «не сесть», – спокойно ответил Хозяин.

Генри нехотя сел. Плед под ним тихо хрустнул.

Чайник на груди Хозяина тихонько задрожал и выпустил тонкую струйку пара.

– У вас чайник на груди… – осторожно заметил Генри. – Это амулет? Или просто бабушка в отпуске?

Хозяин отмахнулся, словно слышал это много раз:

– Это Занебю. У неё характер, так что будь вежлив.

– Пшиии… пшиии… – тихо, почти обиженно проворчал чайник.

Генри осторожно спросил:

– А кто у вас тут главный? Вы… или она?

Хозяин тяжело вздохнул, как человек, к которому вопрос явно не в первый раз:

А иногда… мы оба спим, – он прищурился, – и тогда решает сам отель.– Зависит от времени суток. Иногда я. Иногда она.

Он бросил в огонь пучок сухих трав. Пламя вспыхнуло синим, и атмосфера в комнате сразу изменилась – будто всё ушло вглубь.

Хозяин серьёзно посмотрел на Генри и вдруг спросил:

– Ты любишь играть в игры, Генри?

Генри замялся:

– В игры?.. А какую именно?

– В шаманскую рулетку. Играл когда-нибудь?

– А в чём её смысл? – Генри выглядел взволнованным.

Хозяин слегка улыбнулся:

– Правила просты: мы завязываем тебе глаза, вешаем на шею чайник, ты выбираешь травы вслепую и завариваешь чай. Что выберешь – то и станет твоей историей. Такой ты и увидишь отель.

– Это… безопасно? – неуверенно спросил Генри.

Хозяин, проигнорировав вопрос, быстро завязал Генри глаза старой повязкой и повесил ему на шею ещё один, небольшой и слегка помятый чайник.

– Это сестра Занебю, – сказал он серьёзно. – У неё характер похуже, так что будь повежливее. Всё, теперь выбирай травы – они перед тобой.

Генри замер, осторожно протянул руку и коснулся трав. Те были сухими, хрупкими – но почему-то казалось, что они сами тянутся к его пальцам, будто выбирают себя вместо него.

– Вот и хорошо, – мягко сказал Хозяин. – Просто доверься своему выбору…

Он быстро подхватил травы, ловко бросил их в чайник у Генри на груди и, не глядя, добавил:

– Через мгновение можно будет пить.

Хозяин опустился в позу лотоса на странное сооружение, напоминающее одновременно табурет и сундук, на который была накинута старая занавеска. Он достал из-под сиденья кружку, сдул с неё пыль и сказал, как бы между прочим:

– Чтобы не чихать судьбой зря.

Прошло несколько секунд – и чайник у Генри тяжело запыхтел, будто сообщая: готово.

Хозяин наклонился и налил чай прямо из чайника, висящего у Генри на груди. Пар поднялся густой, насыщенный, с терпким ароматом чего-то древнего – словно мёд и влага старой земли смешались в одном дыхании.

Генри снял повязку и уставился на кружку с выражением человека, который не готов расстаться со своим желудком… но чувствует, что уже поздно отказываться.

– Не кривляйся, – отозвался Хозяин. – Я всё вижу.

Он протянул кружку Генри:

– Чай знатный. Почувствуешь не языком, а телом.

Генри нерешительно поднёс кружку к губам, вдохнул и сделал глоток. Горячо, обжигающе, странно – вкус…

Он моргнул, и мир закружился, пошёл спиралями, маслянисто и тяжело.

Хозяин спокойно откинулся в кресле:

– Ой, только не делай такое лицо. Это не эликсир судьбы. Просто шаманский раствор реальных иллюзий.

Генри пробормотал уже полу сознании:

– Раствор чего?.. Иллюзий?..

Хозяин мягко повторял…

– Главное – не сопротивляйся. Дай ему пробежаться по всем венам. Он быстрый…

Эти слова прозвучали вновь – но уже не снаружи, а изнутри. Не голос, а будто эхо, спрятанное в самой глубине его подсознания. Как напоминание, которое ждали сказать в нужный момент.

И в этот момент Хозяин хлопнул в ладоши.

Хлопок отозвался слишком громко – как выстрел, как щелчок засовов, как будто замкнулся круг.

Мир дрогнул.

Плед, на котором сидел Генри, вдруг стал ватным. Мягким, почти жидким. Ткань будто растаяла под ним, и он начал медленно проваливаться – не вниз, а вглубь себя…

Плюшевый обряд

Лукас очнулся в тишине.

Слабый, рыжеватый свет дрожал на стенах, будто лампа висела на ветру. Воздух был тяжёлым – воняло пригоревшей кашей, пеплом и дымом от костра. Где-то рядом потрескивали дрова. Всё вокруг напоминало шатёр: углы провисали, полог колыхался от сквозняка.

Он приподнялся. Голова звенела. Всё ощущалось чужим – как будто он проснулся внутри сна, и сам сон смотрел на него в ответ.

Он не знал, где находится. Но чувствовал: это не начало сна – и не его конец.

Перед ним – костёр. Над костром – котёл с паром. За огнём – фигуры…

Первый, кого он заметил, был явно не местный: высокий, светлокожий, в дорогом сюртуке, с массивным жёлтым перстнем на пальце. Лицо – чиновничье, привыкшее подписывать указы и прижимать перстень к сургучу, а не сидеть в дымных шатрах. Он смотрелся здесь как ошибка – будто выпал из другого времени.

Рядом сидели, похоже, местные. Кожа – тёмная, закопчённая, словно впитала века огня. Волосы – спутанные, жирные, как будто их не мыли никогда. В прядях торчали перья, кости, обугленные бусины. И у одного, кажется, свисал целый венок из глаз – стеклянных или настоящих, было непонятно. Они спорили, перебивая друг друга, сыпали словами – грубо, отрывисто. Иногда переходили на ломаный язык, будто нарочно – чтобы чужак понял ровно столько, сколько нужно.

Один особенно бурно размахивал руками, снова и снова тыкая пальцем в сторону Лукаса.

Он вздрогнул. Сердце ударило чаще.

– Что за дичь… – прошептал он. – Во что я вляпался?.. Или… в кого? Она меня в это втянула…

Спор постепенно затих.

Один из аборигенов извлёк из мешка несколько неровных, грязных кусков жёлтого металла – и связку тёмных деревянных дощечек. Каждая была потрескавшейся, обугленной по краям, покрытой вырезанными знаками. Руны или символы – древние, словно выжженные изнутри.

Белый перегнулся через костёр. Взял кусок металла, внимательно осмотрел, прикусил – кивнул. Когда же дощечки легли перед ним, он замер.

Секунды тянулись. Он смотрел на руны, словно пытался в них что-то разобрать. Поджимал губы, слегка кивал, делая вид, будто читает. Но напряжение в плечах выдавало его.

Один из шаманов подошёл ближе, не произнеся ни слова. Наклонился – и спокойно перевернул дощечку.

Все всё поняли: чиновник «читал» её вверх ногами.

Внутри него что-то сжалось. Губы дёрнулись – то ли в попытке оправдаться, то ли от унижения. Однако вместо слов шаман вложил в его ладонь нож. Лезвие было коротким, тёмным от ржавчины, с кривым резом.

Чиновник замер.

В каждом его движении читалось сопротивление: напряжённая шея, сжатые челюсти, взгляд, метнувшийся к выходу. Он колебался. Долго.

Лукас смотрел, и в груди поднималось холодное, тягучее ощущение.

Это не была просто сделка. Это была продажа.

Они спорили не о золоте.

Они спорили о нём.

Он был товаром. Объектом.

Он не знал, кем оказался здесь и почему, но чувствовал себя – лишённым имени, воли, сути.

А потом прозвучала фраза.

Белый мужчина резко ткнул пальцем в его сторону и произнёс, почти вызывающе:

– Я – граф! А она – графиня!

Лукас не мог повернуть голову. Не мог смотреть туда, куда хотел. Но понял всё телом.

Он смотрел снизу вверх.

В его руках ощущалась мягкая игрушка.

Он чувствовал ткань не на груди – а у горла.

– Я… в девочке? – прошептал он. – Чёрт…

Мир поплыл. Паника накрыла, как туман. Он не знал, как оказался здесь – но теперь знал точно:

Он не наблюдал со стороны.

Он был внутри.

Копчённый резко подошёл. Не говоря ни слова, он взял его руку – твёрдо, но без ярости. Поднёс палец к своему ножу и сделал быстрый, уверенный надрез.

Кровь выступила мгновенно.

Затем он опустил палец чиновника на дощечку и медленно провёл по вырезанным символам.

Руны едва заметно засветились – тускло, как дыхание углей. На миг – и потухли.

После этого абориген сделал надрез на собственном пальце и повторил тот же жест, проведя по той же линии, словно замыкая контракт.

Он поднял дощечку на уровень глаз и застыл, будто вслушиваясь в тишину дерева.

Руны вспыхнули снова – чуть ярче, чем прежде. И тут же угасли.

Шаман кивнул.

Он передал дощечку белому.

Всё. Сделка была заключена.

Лукас похолодел. Он не сразу понял, что именно пронзило – слово? интонация? Но всё встало на место.

Графиня.

Это она. Женщина-призрак. Инквизиторша. Он видит её – ребёнком.

– Чёрт… – выдохнул он. – Это она. Это точно она…я в ней…

Мысли крошились. Висках стучало. В глазах плыло. Всё это – не его. Или уже его?

Чувства – за стеклом. Видны, но недосягаемы.

Это не воспоминание. Это реальность, только из какого-то прошлого…

И тогда Лукас увидел её.

В старом, потрескавшемся зеркале в углу шатра, частично прикрытом тряпкой. Кто-то из копчёных только что отодвинулся от него – и в отражении мелькнуло лицо.

Девочка. Маленькая. Забившаяся в угол, сжимавшая плюшевого зверя.

Она не плакала.

Была тишиной. Той, в которой дети уже поняли: слёзы – бесполезны.

Лукас почувствовал это не умом – телом. Её страх прошёлся дрожью по его груди. Ладонь вспотела. Сердце билось мелко. Она прижала игрушку не к груди, а к горлу – будто он мог защитить, если придётся кричать.

– Скажи что-нибудь… – прошептал он. – Ну же… Пожалуйста. Скажи им, что ты не вещь.

Молчание.

Губы девочки оставались сомкнутыми. Взгляд – в пол.

– Ты же понимаешь, что они тебя продали, как вещь сейчас? – голос Лукаса надломился. – Или… ты всё ещё веришь, что отец заберет тебя с собой?

Изнутри – отклик. Тихое, безоговорочное да.

Он закрыл глаза. Его трясло.

– Это же предательство… – прошептал. – Ты слышишь? Это всё обман. Он уйдет и не вернётся. Сделай хоть что-нибудь… Чёрт… я не могу просто смотреть…Что это за бред, зачем мне это все…

Он замер.

– …Я бы никогда не отдал никого. Правда.

Потрескивание пламени. Тишина.

И вдруг – её взгляд. Он медленно поднялся. Прямо на белого мужчину у огня. Несколько секунд. Без слов. Без слёз.

Потом – она сказала.

Едва слышно. Почти мысленно:

– Я не вещь.

Лукас вздрогнул.

Внутри неё – отклик. Она ещё здесь. Её голос жив.

Но в шатре уже начиналось другое движение.

Один из шаманов бросил в котёл что-то тёмное. Запах стал горьким, пряным.

И тогда Лукас увидел – они смотрели не на девочку. На мужчину.

Он стоял в стороне. Лицо бледное, напряжённое. Пальцы в кулаках побелели.

– Она ещё ребёнок, – сказал он. – Зачем ей это зелье?

– Она может вспомнить, – отозвался шаман. – Лучше не рисковать.

Отец молчал. Затем вдруг шагнул вперёд.

– Нет. Я передумал. Я забираю её.

Он потянулся к дочери —

и она, вдруг ожив, рванулась к нему.

Впервые за всё это время – тихо. Просто шаг. Один.

Как будто её сердце решило: он меня заберёт.

Но шаманы встали между ними. Один с ножом, другой с посохом.

– Сделка уже завершена, кровью – сказал один из них.

– Земля отдана, – добавил второй. – А её больше нет.

Девочка остановилась. Как будто и не двигалась вовсе.

И отец – опустил руки.

На несколько секунд повисла тишина.

Он заговорил, не поднимая головы:

– Вы… вы обещали. Сказали, что я буду её видеть.

Шаман слегка кивнул, как будто это очевидно:

– И вы будете. Никто вам не мешает.

– Но… если она выпьет зелье… она ведь меня не вспомнит?

– Нет, – просто ответил шаман. – Так и должно быть.

Отец вскинул взгляд:

– Вы пообещали, что я её буду видеть!

– Обещал, – спокойно подтвердил шаман. – Видеть – будете.

Он сделал паузу, потом добавил:

– Но мы с вами не обсуждали… будет ли она помнить вас.

Он взял её с дрожью. Посмотрел на дочь – будто в последний раз.

И вдруг, на миг, в треснувшем зеркале в углу, он снова увидел её отражение. Лицо.

Маленькое, бледное, но спокойное.

В её мыслях этого он не услышал но во взгляде читалось: «Я не понимаю, зачем это… Но если тебе так надо – я всё сделаю. Я же хорошая, правда?»

Лукас вздрогнул. Будто кто-то вонзил нож между рёбер.

– Нет… – прошептал он, почти беззвучно.

Но всё уже происходило.

Он поднёс чашу к её губам.

– Прости… – выдохнул он.

Она взяла её спокойно. Как воду. Выпила.

И всё.

Слово «папа» стёрлось. Внутри стало пусто.

Отец ещё секунду стоял. Потом развернулся и пошёл к выходу. Медленно. Шаг за шагом.

Лукас чувствовал: она должна была закричать.

Папа, не уходи. Папа, не оставляй меня…

Но – тишина. Ни звука.

Просто подошёл копчённый человек, взял её за руку.

Она пошла. Спокойно. Без взгляда назад.

И в этот миг Лукас понял – он уходит. Связь рвётся.

Перед глазами начали мелькать белые пятна, как если бы кто-то щёлкал слайды – быстро, не давая разглядеть.

Голоса удалялись, становились глухими, как сквозь толстое стекло. Образы – рассыпались, растворялись, исчезали.

Кадры исчезали один за другим. Последний – её спина, уходящая за полог.

Он больше не с ней.

Мир потемнел.

Он очнулся в пустом кинозале.

Пустые кресла. Белый, потрёпанный экран.

Он долго стоял, не двигаясь. Потом закрыл лицо ладонями.

Она всё забыла.

А он – нет.

***

Медленно приходя в себя, Лукас понял, что всё ещё здесь – в том же зале. В воздухе висел холод и тонкий запах плёнки.

Он огляделся и вздрогнул: у входа стояла она.

Не «Инквизиторша». Уже меньше похожа на призрак – «Графиня».

– Ну тут, честно, не нужно профессорского ума… – пробормотал он, – девочка – это она. Пазл сложился. Спасибо, что не по кускам.

Она молчала. Просто стояла. Будто ждала.

Он глубоко вздохнул, подтянул на плечах плед, как будто надеялся спрятаться в нём от всей этой мистики, и устало сказал:

– Надеюсь, ты сейчас позовёшь меня спать… Расскажешь мне добрую сказку на ночь… А не показывать очередной кошмар. А то с утра я и правда буду похож… если не на призрака, то хотя бы на не выспавшегося монстра. Ну, или как минимум на себя в понедельник.

Она всё так же молчала. Но развернулась и пошла.

Лукас вздохнул:

– Ну ладно… давай уже докончим это.

Он поправил плед, как мантру, сжал его покрепче – и пошёл за ней.

Лукас увидел, как она нырнула куда-то в темноту – будто в подвал. То ли дверь, то ли скрытый проход. Он шагнул следом.

Подземный ход напоминал катакомбы. Стены – потрескавшиеся, влажные. Потолок сужался арками, как в древнем храме. В самом конце – массивная дверь, высеченная из цельного камня. Её опутывали цепи, и на каждой висел тяжёлый ржавый замок.

На поверхности камня светился шаманский знак. Он не был нарисован – скорее, пульсировал, будто дышал.

Лукас остановился. Грудь сжалась. Он оглянулся – лестницы уже не было. Только гладкая стена. Позади – пустота.

А рядом – графиня. Молча. Неподвижно.

– И… зачем мы здесь? – хрипло спросил он. – Это что, там твой дом, ты там живешь?

Он подошёл, дёрнул один из замков – тот не шелохнулся.

– Ну да. Дверь, цепи, магический знак… Осталось только чтобы ты сказала: «Откроется лишь тому, кто готов узнать правду», – пробурчал он.

Но она ничего не сказала. Просто шагнула – и прошла сквозь дверь. Без звука. Как дым. Словно у неё был пропуск в каждый уровень реальности.

Он остался один. Подошёл, приложил ладонь – дверь была холодная, глухая, как ледяная плита.

– Конечно… тебе легко. Ты же призрак.

Он уже собирался отступить, когда из двери – будто из воды – медленно вынырнула её рука. Белая, полупрозрачная. Тонкие пальцы тянулись к нему.

Лукас замер.

– Серьёзно?.. Опять?..

Он стоял, не двигаясь. Смотрел, как её ладонь будто звала. А внутри – привычное чувство: тревога, сомнение, усталость.

– Чего я вообще полез?.. – выдохнул он. – Ни герой, ни шаман. Просто ботаник с вечным «а что, если…». И вот я здесь. Зачем? Просто стало любопытно…

Ненавижу себя за это.

Он посмотрел вниз.

– Сколько раз я уже переходил… и что нашёл? Страх. Пустоту. Очередную загадку вместо ответа.

Он смотрел на её ладонь. И на свою.

Может, не стоит.

Может, хватит уже играть с тенями.

Хватит быть тем, кто идёт туда, где всё заканчивается вопросом.

Он опустил взгляд… и тут же – как будто кто-то щёлкнул внутри – всплыл её образ. Яркий, точный. Слишком живой.

Лили.

Как тогда, в зеркале. Лежащую в гробу. Бледную. Одинокую. С бумажкой во рту…

Сквозь пыль, отражения и недосказанность.

Он отогнал образ. Но он всплыл снова. И снова. Ярче, чем прежде.

– А если это не просто видение?.. – прошептал он. – А если она уже там?..

Он сжал кулаки.

– И если я не пойду… она действительно окажется в этом чёртовом гробу. Совсем. Одна.

Он чувствовал, как начинает дрожать – не от холода, а от мысли, что может предать.

Не выбрать, не дойти.

Пропустить.

Опоздать.

– Не хочу об этом думать… – пробормотал он. – Не хочу. Лучше… лучше уже идти за призраком.

Он закрыл глаза. Вдохнул.

– Ну ладно, – сказал он почти с усмешкой. – Думаю, хуже уже не будет. После всего, что уже было…

Он на мгновение задержал дыхание, словно собираясь с силами.

Подтянул плед на плечах – неловко, но будто это могло его защитить.

Затем – одним пальцем, точно и решительно – поправил очки, упёр их меж глаз, до самого упора.

Как ботаник перед прыжком в ад.

И только тогда – протянул руку.

Коснулся её ладони.

Сразу – вспышка.

Внутренний толчок. Тело вздрогнуло и задрожало, как будто внутри включился какой-то древний механизм.

В ушах зазвенело. В глазах поплыли белые пятна.

Он почувствовал лёгкое тепло, движение воздуха – как будто за дверью что-то ждало.

Не добро. Не зло. Просто – пустота.

И тогда – её прикосновение.

Едва ощутимое, как бриз. Пальцы сомкнулись на его – прохладные, но живые.

Он замер. И начал двигаться.

Медленно, почти не веря, он проходил сквозь дверь. Сквозь неё. Сквозь саму грань реальности.

– Щекотно… – выдохнул он. – Щекотно, чёрт побери…

И шагнул вперёд.

***

Склеп был низкий, прохладный, влажный – стены из старого, пористого камня впитывали каждое дыхание. Пахло пылью, плесенью и чем-то тяжёлым, сладко-разлагающимся. Слабый свет пробивался сквозь щель в потолке, ложился пятном прямо на саркофаг в центре. Каменный, потрескавшийся, украшенный стёртыми символами и свежими цветами, словно кто-то совсем недавно пытался сделать вид, что здесь ещё помнят.

Лили стояла над ним, морщась, заглядывая внутрь. Что-то тронула, что-то осмотрела – нащупывала путь, искала способ… уйти. Или спрятаться. Или понять, какого чёрта вообще тут происходит.

И в этот момент Лили услышала шаги.

Глухие, приближающиеся.

Мужской голос. Обрывки фраз…

– Чёрт, – выдохнула Лили, обернувшись.

Ни укрытия. Ни времени. Только саркофаг – широкий, глубокий. Проклятое ложе.

Она судорожно огляделась.

– Только не это… – прошептала.

Лечь на кости какой-то знаменитой мёртвой бабы? Великолепно. – Коммерс вояж, мать его…– выдохнула она.

Промелькнула мысль: может, ну его? Просто выйти. Сдаться.

Ну и пусть арестуют. Может, даже накормят. Спать уложат в нормальную постель, а не в эту костяную ванну.

Она приоткрыла саркофаг ещё больше – с резким скрежетом, от которого по спине побежали мурашки, – и тут же прикрыла нос рукой.

– Фу. Какая гадость, – прошипела сквозь пальцы. – И вонь… просто мерзость.

Запах ударил в лицо волной: сырая ткань, плесень, что-то прелое – и сладковатое, как от подгнивших фруктов.

Она поморщилась, но всё же заглянула внутрь.

– Судя по свежим цветам… – пробормотала она, – здесь кто-то важный. Очень мёртвый, но всё ещё, видимо, с поклонниками.

Наверняка известная в узких кругах. В мёртвых…

– Видимо, меня тут точно не ждали… – буркнула она.

Окинула саркофаг взглядом, прикидывая: где тут менее отвратительно лечь? Слева вроде только рёбра… Справа – о, отлично, череп.

Ну шикарно. Только бы не задеть его волосами.

А то потом вонять будет неделями.

Никогда не избавлюсь от этого запаха… вот прям никогда. Запах смерти – он въедливый. Особенно в шампунь.

Она скривилась, будто уже чувствовала, как запах въедается в корни волос.

Времени не было.

Лили неловко перелезла через край и влезла внутрь. Что-то под ней хрустнуло.

– Вот чёрт… – прошипела она. – Кажется, я ей рёбра сломала. Надеюсь, её дух не воскреснет… и не придёт за мной.

– Ой… прости… – шепнула в пространство. – Я не хотела. Простите… эээ… ваше… не знаю… какое у вас там звание… мадам?.. графиня?.. бабуля?..

Она двигалась осторожно, будто залезла в ванну, набитую ядовитыми змеями.

Кости были холодными. Холодными, как злопамятство.

Под спиной что-то кололось.

Из рукава выскользнула бумажка – она едва успела перехватить её дрожащими пальцами.

Скелет молчал.

Лили глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду, и подтянула крышку саркофага.

Медленно. Без звука. Почти нежно.

Последнее, что она увидела, – прозрачный силуэт в дверях.

И… крышка сомкнулась.

Темнота.

***

Лукас оказался по ту сторону.

Тишина. Каменные плиты под ногами. Воздух – густой, с привкусом ладана. Слабый свет просачивался сквозь трещины в потолке, будто пытался попасть сюда из прошлого.

Он сделал шаг. Плиты под ногами были холодными, но не злыми. Всё вокруг было чужим – но не враждебным.

И первым, что он увидел, был саркофаг.

Мир казался глухим, ватным. Ни звука, ни дыхания. Он посмотрел на руки – прозрачные. Лёгкие.

Дышать не хотелось. Да и, кажется, не нужно было.

Он повертел кистью, присмотрелся к своему силуэту.

– Фух… – выдохнул. – Пронесло. Похоже, в этот раз я нормальный призрак, а не в чьём-то теле.

Он усмехнулся.

– Да. Вот так меня и запомнят: «Первый в истории призрак с чувством собственного удовлетворения.». Надеюсь, это занесут в анналы загробной психологии.

Он прошёл в центр зала, осмотрелся – и заметил цветы. Свежие. Или слишком хорошо сохранившиеся. Кто-то явно заботился.

Он подошёл ближе. Потянулся к одному стеблю, хотел поправить – и замер.

Пальцы прошли сквозь цветы, как сквозь дым. Он нахмурился, наклонился к кувшину, попытался поднять – и снова: мимо, кувшин остался нетронутым.

Он провёл ладонью по воздуху – и только воздух дрогнул в ответ.

– Ну да, – пробормотал он. – Какой из меня флорист. Я даже вазу взять не могу.

Он сел рядом, опираясь локтями на колени, глядя на небрежно разбросанные цветы.

– Эх… Последний ботаник в гробнице. Без рук. Великолепно.

Он посмотрел на саркофаг.

– Не знаю, зачем она меня сюда притащила… Может, это её гроб, ну и что? Я что, должен её спасти? Или ей скучно? Хотела, чтобы я лёг рядом?..

Он помолчал, разглядывая мрамор.

– Ну нет. Лечь – это уж точно не мой путь. Не сегодня.

Он встал, отряхнул невидимую пыль.

– Думаю, пора идти. Она всё равно не здесь. Снова исчезла. Как всегда. Графиня…

Он развернулся – и вдруг…

Саркофаг скрипнул.

Медленно. Зловеще. Крышка начала сдвигаться.

Лукас подпрыгнул от неожиданности:

– Божечки! Это ещё что за чертовщина?! Там же сейчас какой-нибудь мертвец полезет! Или дух! Или зомби!

Он сделал шаг назад, потом замер.

– Так. Стоп. А чего это я, собственно, боюсь?

Он опустил взгляд на свои прозрачные руки.

– Я ж теперь сам призрак. Так что, технически, я – свой. Могу кого угодно напугать сам.

Он выпрямился, поправил невидимый пиджак.

– А вообще… если это будет призрак, и не особо страшный – почему бы и не познакомиться?

– Вдруг… там симпатичная душа, разделяющая интерес к ботанике?

Взгляд скользнул по цветам у саркофага.

– Ну, хотя бы к Paphiopedilum rothschildianum.

Он усмехнулся.

– Венерин башмачок Ротшильда. Его почти никто не любит – говорят, капризный. А я всегда считал: просто не всем открывается. Только тем, кто умеет ждать.

Он пожал плечами, почти про себя:

– Всю жизнь ждал человека, который скажет: "О, у тебя ротшильдианум? Редкость. Идеальный экземпляр."