Непросыпающиеся сны: Часть Вторая

И не моргнёт.

И не спутает с петуньей.

Он махнул рукой, как будто отгонял мысли.

– Ладно… бред. Но вдруг.

Он отступил чуть в сторону, вскинул брови и торжественно произнёс:

– Вперёд, неведомая тень! Покажись миру! Лукас готов к знакомству… с любой формой потусторонней жизни!

Он уже начал придумывать реплику для знакомства…

…и тут – из саркофага показались глаза. Живые. Испуганные.

– Только бы не демон, – прошептал он. – Боюсь их до чертиков… ну, в прямом смысле.

Лукас застыл.

– Только бы не демон… Только бы не демон… – бормотал он.

И в следующее мгновение – крик.

– ААААААА! – закричала Лили, отползая вглубь саркофага, будто хотела вжаться в камень.

– АААААА! – взвыл в ответ Лукас, резко отшатнувшись и проскочив сквозь какой-то кувшин, который даже не шелохнулся. Он замахал руками, лихорадочно изображая жестами «тише!», и по инерции протянул ладонь к её лицу – но та тут же рассыпалась в воздухе, как дым.

– Господи… – выдохнула Лили. – Ты меня до смерти напугал, Лукас!

– А ты меня – что, нет?! – огрызнулся он.

Он шумно выдохнул, пытаясь прийти в себя:

– У-у-у… Фух. Не демон. Просто Лили.

Задумался, хмыкнул:

– Всё, понял. Демоны – ерунда.

– А вот испуганная женщина в саркофаге – это кошмар наяву.

Она прищурилась.

Он попытался опереться на стену – и тут же едва не потерял равновесие, пройдя сквозь неё плечом. Быстро выпрямился, будто ничего не произошло, старательно сохраняя невозмутимый вид.

– Никак не привыкну, что я – пустота, – пробормотал он себе под нос и сделал вид, что просто размял плечи.

– Ты сейчас… провалился сквозь стену?

– Всё под контролем, – отрезал он с достоинством.

– Подожди… тут же свет… Совсем тусклый… О боже…

Она вгляделась – и снова отшатнулась.

– Ты же… ты же…

Лукас поднял руки примирительно.

– Тихо-тихо, да. Я призрак. Всё в порядке. Ну, относительно.

– Ты призрак?! – Лили, почти шёпотом, но резко. – ТЫ ПРИЗРАК?!

– Ну да. А как ты думала сюда попасть? Это ведь не музей.

– Ты… призрак… – повторила она, прикрывая рот ладонями. Глаза метались по сторонам – выхода не было.

– Я что, уже умерла?.. Или сплю? Или вообще… что тут происходит?!

Лукас сделал шаг ближе, заметив, как у неё начала подниматься паника.

– Это не то, что ты думаешь! Я тебе сейчас всё объясню – я не злой, не липкий, не в цепях… я даже почти не прозрачный!

Но Лили не слышала.

– Нет. Нет-нет-нет… – забормотала она всё быстрее. – Выпустите меня отсюда! Хватит мне ваших квестов! Хватит этих эмоциональных горок! Я уже на всю оставшуюся жизнь накаталась! Просто… выпустите!

Она прижалась к стенке саркофага, будто хотела снова спрятаться.

Лукас метнулся вперёд, рефлекторно протянул руку, чтобы встряхнуть её – или хотя бы дать лёгкую оплеуху но рука спокойно прошла сквозь её щёку.

Но рука спокойно прошла сквозь её щёку.

– Ну шикарно… – пробормотал он. – Даже шлёпнуть нельзя.

– С… со мной всё в порядке, – добавил он чуть громче. – Послушай меня. Моё тело – оно там. За дверью. Стоит себе. С ним всё хорошо. Я просто… ну, временно – дух. Так вышло.

Лили прищурилась, глядя на него, всё ещё не веря.

– А моё тело где? – спросила она вдруг, очень тихо.

Лукас замер.

– Что?

– Где моё тело, Лукас? Я… Я же тоже… Я тоже не осталась лежать там? Я не мертва?!

– Нет! – поспешно выдал он. – Нет-нет, всё нормально. Я уверен, ты – живее всех живых. Просто… ты сюда пришла. Как-то. По-своему. Ты не такая, как я. У тебя есть… вещественность.

– Ага, конечно, – буркнула Лили. – Пролезла через кладбищенское зеркало прямо в гроб. Вещественность такая… вполне материальная. С хрустом рёбер. Угу.

– Ты знаешь, – Лукас почесал затылок – я вообще-то ещё больше удивлён. А ты как сюда пробралась? И… почему ты… ну… нормальный человек?!

Лили выдохнула, прикрывая глаза, и буркнула, не дожидаясь объяснений:

– Ой, простите, что не дохлая.

– Ты издеваешься? – прищурился Лукас.

– Ты выглядишь… ну, совсем как…

Она махнула рукой вверх, как будто показывая направление в "тот свет".

– Ты уже – всё, тю-тю. Там?

– Нет. – спокойно ответил Лукас. – Так надо. Так получилось. Долго объяснять.

– Как призрак-бомж? – усмехнулась Лили.

– Примерно. – кивнул он. – Я призрак-новичок. Только учусь.

– Я минуту назад чуть не умерла от страха!

– Вот, отлично. Уже ближе к нам.

– К кому ещё к нам? Ты что несёшь?! Не хочу я к вам…

– Ну, вообще-то… здесь есть ещё один призрак. А ты думала, я сам всё это освоил?

Он на мгновение замолчал. Потом тихо добавил:

– Она меня… научила.

– Кто “она”? – напряглась Лили. – Стоп. Нет. Не отвечай. Не надо. У меня перегруз по эмоциям. Не показывай, не рассказывай. Всё. Хватит.

Лукас пробормотал:

– Я вообще-то пришёл тебя спасать…

– Меня?! – переспросила Лили. – Ты, призрак, пришёл меня спасать? Ну да… я же видела тебя, лежащего в этом саркофаге, с бумажкой во рту. Вот этой. – Она вытащила скомканный желтоваты обрывок и показала. – Да, очень похоже. Ну и хорошо. Спас – спасибо. Теперь, пожалуйста, выпустите меня отсюда.

Лукас фыркнул, не собираясь замолкать:

– Серьёзно? Я тут душу из себя вытянул – в прямом смысле! – а ты…

– Ой, я что, душу твою задела? – перебила Лили, прищурившись. – Если она у тебя вообще есть в призраке…

Она фыркнула, схватилась за край крышки и потянулась:

– Ладно. Я, пожалуй, вылезу. Пока ещё можно.

Закатила глаза, но голос прозвучал спокойнее:

– Дай руку. Помоги вылезти отсюда.

Лукас протянул ладонь. Лили схватилась – и рука рассыпалась в воздухе, как дым.

Она застыла.

– Ты… ты реально призрак. О боже.

– Ну, да. Прости. Забыл опять. Только привыкаю к своей… э-э… полупрозрачности.

– Супер. Просто чудесно.

– А ты вообще, чего здесь делаешь? – спросил он, будто невзначай.

– Отдыхаю. Моё любимое место. Только тапочки забыла… белые, да. – пробурчала Лили, подтягиваясь ближе к выходу.

– Ну и денёк, – буркнула Лили. – В следующий раз просто напишу завещание.

Лукас неловко поправил невидимые очки, замер, потом вдруг заговорил как школьник, пойманный на шалости:

– Слушай, Лили… Можно тебя… попросить об одном… ну… маленьком одолжении?

Она прищурилась.

– Только не говори, что хочешь, чтобы я достала что-то изнутри. Я туда больше не лезу.

– Нет-нет! – заторопился он. – Просто… тут… цветы…

Он показал на рассыпавшийся букет, будто на что-то глубоко обидное.

– Они лежат. Как попало. Беспорядок. Меня прям трясёт. А у меня… руки…

– Ну, дырявые они, понимаешь?

Лили долго смотрела на него.

– Не верится, что я это слышу, – пробормотала Лили. – Ты только что едва не свёл меня с ума, а теперь хочешь, чтобы я… собирала букет?

Она уставилась в пол. Потом – на Лукаса. Потом – на цветы.

– Господи… – выдохнула. – Это худшая квестовая линия в моей жизни.

Но всё-таки подошла. Присела на корточки. Подняла пару стеблей.

– Вот так?

– Не зли меня, Лукас.

– Молчу, молчу! Просто… спасибо.

Лили собрала цветы. Потом осмотрелась, нашла старый кувшин, прошла к углу, где под потолком блестела тонкая струйка воды, набрала.

– Всё. Готово. Ты теперь будешь спать спокойно?

– Даже… слегка умиротворённо, – сдержанно кивнул Лукас.

– Надеюсь, это не заразно, – буркнула Лили.

Лили отряхнулась и направилась к двери.

– Ну всё. Я пошла.

– Вряд ли выйдет, – хмуро бросил Лукас.

Она потянула за ручку – и тут же замерла.

– О, тысяча чертей… – пробормотала. – Я забыла. Если ты дух – выбираться можно. Если нет…

– …то остаёшься здесь, – закончил за неё Лукас.

– Не зли меня, Лукас.

– Молчу, молчу!

И в этот момент – щелчок. Глухой, будто поворот ключа. За дверью.

Следом – голоса. Приглушённые. Слов не разобрать, но кто-то приближался.

Лукас резко вскинул руку:

– Стой. Мы не можем.

– Что ещё?! – Лили прижалась к двери, не сводя с него глаз.

– Там… живые, – прошептал Лукас. – И они идут сюда.

Лили моргнула. Медленно повернулась к нему.

– Ты. Сказал. Жи-вы-е? – выдала она по слогам. – Ты это серьёзно?

Она приложила ладонь ко лбу, как будто проверяла температуру:

– Великолепно. Я застряла в склепе с призраком, который боится живых. Это уже не квест – это трагикомедия.

Лукас сделал обиженное лицо.

– Они… другие. Я это чувствую.

– Ой, не начинай!

Пепел на языке

Генри проваливался в тепло.

Не сразу – сперва было мягкое, тянущее ощущение, будто кто-то нёс его вниз, сквозь вату, жар и пыль. Где-то далеко – скрип, шаги, шелест травы… ветер скользил по лицу лёгкими, почти ласковыми дуновениями.

Потом пришли запахи: дым, копчёное мясо, палёные волосы. Всё перемешалось, как в дурном сне – густо, липко, с привкусом страха.

Он открыл глаза – и не увидел ничего.

Тьма. Лишь редкие белые пятна, словно снег на выключенном экране.

Он уже почти поверил, что ослеп… но понял: на глазах повязка. Грубая ткань, мокрая от пота. Пахла странно: жасмин, корица… и что-то ещё – горькое, как жжёная трава.

Но главное – не в ткани.

Слова.

Он услышал их – неясно откуда.

Будто всплывали изнутри, не голосом, а мыслью. Чужой. Но звучавшей в нём самом:

«Ну пусть буду с повязкой… хоть всю жизнь. Но её я не предам.»

Вокруг – крики. Плач. Хриплые женские голоса, срывающиеся на вой. Кто-то пел, кто-то выл. Всё сливалось в ритм, будто его дыхание тоже стало частью ритуала.

Он чувствовал жар снизу. Под кожей – пульсация, как будто сама земля дышала вместе с ним.

Он попытался пошевелиться. Сначала – рукой, потом ногой. Тело не слушалось. Попробовал дёрнуться – и понял: не может.

Попытался двинуться сильнее – но только почувствовал, как что-то грубое врезается в спину.

Дерево.

Он замер.

Это был деревянный столб – шероховатый, с занозами, впившийся в лопатки.

Он был привязан. Плотно, надёжно, так, что не чувствовал земли под ногами.

Он висел.

Как мясо, выставленное на ритуал.

И вдруг – звук. Треск. Факел.

Он не видел, но чувствовал: пламя рядом. Оно дышало ему в лицо. Обжигало – но не касалось.

И тогда – странное ощущение.

На языке – горечь. Резкая, сухая. Сначала он не понял, откуда. А потом ощутил: язык высунут.

Он улавливает пепел. Настоящий, тёплый.

Он будто ловит его… как будто хочет.

Зачем я это делаю? – мелькнуло. – В чьём теле я сейчас?

Кто-то подошёл. Женщина. От неё тянуло ароматом – пряным, горьковатым, тревожным.

– Всё могло быть иначе… – прошептала она. – Ты мог быть моим. Я бы спасла тебя.

Она поцеловала его. И горечь на языке – будто смазалась. Стала мягче. Притупилась. С её губ на его язык упал пепел – сухой, но уже не такой чужой. Как тоска по несбывшемуся.

Он вдыхал, и с каждым вдохом пепла становилось всё больше.

– Пусть твоя графиня знает… – добавила она. – Я была последней, кто коснулся твоих губ.

Шаги. Голоса. Кто-то выкрикнул:

– Он отрёкся! Он отверг обряд! Он предал титул, знак и имя!

– Ты недостоин быть в племени шаманов. Ты лишён знака Высшего круга.

– Подержите его!

Он не мог закричать. С него сдёрнули одежду. Чувствовал, как обнажился лоб. И знал – это его знак. Его гордость. Теперь – его приговор.

Металл зашипел. Кожа треснула. Боль врезалась в кости.

И тогда он услышал их.

Вокруг него, в полукруге на плато, сидели 29 шаманов. Их головы были опущены. На лицах – маски. Они не говорили. Только мерно стучали посохами по бубнам, и этот глухой, застывший ритм был страшнее крика.

И среди всего – мысли.

Не свои. Чужие.

И вдруг – всё стихло.

Треск факелов, шелест ветра, удары бубнов – всё оборвалось. Осталась только тишина.

Густая, древняя, как ночь.

И тут, откуда-то из глубины – голос.

Низкий, дрожащий, как старая древесина,

и в то же время – звучащий сквозь воздух, как гром.

На ломаном, странном языке. Но Генри понимал. Понимал не словами – смыслом.

– Вы ослушались богов.

Вы прервали круг.

Вы прикоснулись к запретному.

Имя Мерцала больше не с вами.

Вы навлекли гнев. Нарушили кровь.

И за это – потеряете всех, кто был вам дан.

Огонь не примет ваших тел.

Прах не примет ваши кости.

Вода не заговорит с вами.

Останется только ветер – и даже он отвернётся.

Вам дано слово. Для последнего прощания.

Кто желает говорить?

Тишина.

Огонь потрескивал. Ветер шептал.

И вдруг – голос. Резкий, молодой, как выстрел.

– Вот она… Плато мучеников.

Отсюда немногие уносят себя живыми. Или уносят вообще.

Если это мои последние минуты – пусть будут не зря.

Отец говорил: «Нет выхода – выйди красиво».

Я… вот так и сделаю.

– Я! Я хочу сказать!

Генри вздрогнул. Это был не его голос.

И в то же время – он звучал из его горла.

Кто-то внутри, тот, чьим телом он был сейчас, прорвался наружу.

Голос заговорил:

– Братья… Послушайте.

Неважно, где вы сейчас. Неважно, что будет потом.

Важно лишь одно…

Я не помню, как мы выбрались.

В какой-то момент всё вокруг вспыхнуло огнём, а затем превратилось в гудящий белый свет – как будто ты оказался внутри огромного барабана, в который кто-то снаружи изо всех сил колотит. Потом всё стихло. Не сразу – сначала был оглушающий звон в ушах, тошнота, ощущение полной дезориентации.

Но в конце концов наступила тишина.

Я стоял на холме. Или на чём-то похожем.

Под ногами – чёрные, раскалённые камни.

Ветер поднимался снизу – тёплый, горький, пропитанный запахом копчёного мяса, смолы и чего-то такого, чему не хотелось бы давать имя.

Внизу тянулся лес.

Вернее, то, что от него осталось.

Огонь медленно ползал по земле, как хищник – сытый, но не ушедший.

Ветки потрескивали, шипели, сыпались углями.

Сквозь дым проглядывали тела. Много тел.

Некоторые лежали спокойно, словно просто уснули.

На других застыла искажённая гримаса ужаса – как у тех, кто так и не понял, что произошло.

Я помню одно: я поднял меч, разрезая дым, и вдруг откуда-то, будто из самой земли, донёсся глухой стук.

Бубны. Или барабаны.

Сначала – еле уловимый, как вибрация в костях.

Потом – всё настойчивее.

Как зов.

То ли где-то совсем рядом кто-то действительно бил в барабаны – хотя я никого не видел.

То ли звук шёл изнутри меня.

И я начал видеть их.

Сначала – один. Он поднялся, шатаясь, весь в крови.

Опёрся на меч, воткнутый в землю, как на трость.

Потом – другой. Он нёс кого-то без сознания на плечах, но просто стоял. Не падал.

Затем ещё один. Его держали под руки, он казался обмякшим, как тряпичная кукла… но его ноги всё равно стояли.

И – женщина. Вся в саже, с перевязанным глазом, растрёпанная.

Она поднялась. И выпрямилась. Твёрдо. До конца.

Я не сразу понял, что они делают.

Они просто стояли – молча, поодаль друг от друга, каждый в своей точке, но всё равно… как будто вместе.

Первый поднял голову. Медленно, с усилием, словно ему этого совсем не хотелось, но было необходимо.

Он высунул язык. Сначала это показалось странным, даже пугающим.

Он мотал головой, будто пытался поймать что-то ртом – возможно, воздух, возможно, вкус. Может, просто жаждал глотка воды.

Мне показалось, он потерял ориентацию. Не осознаёт, где находится. Или что с ним что-то не так – физически, психически.

Но вскоре я понял: он ловит пепел.

Следом за ним это сделал тот, кто стоял рядом. Потом ещё один. И ещё. Один за другим – они поднимали головы и высовывали языки навстречу ветру.

И вдруг это перестало выглядеть безумно.

В этом был смысл.

В этом была сила.

Это выглядело как ритуал. Как молчаливый манифест.

Мы выжили.

Мы стоим.

Мы не сломлены.

Мы всё ещё чувствуем.

Я продолжал смотреть. До конца не понимая, зачем. Пока сам не ощутил.

Порыв ветра, тёплый, сухой, донёс до моего лица пепел. Он лёг на кожу, на губы, на язык – едва заметный, лёгкий, как пыль.

И тогда я понял.

Он хотел почувствовать его вкус.

Запомнить.

Как последнее, что осталось от битвы.

Пепел был горьким. Сухим.

Напоминал пыль от сгоревшего письма. Тонкую, крошечную, но с послевкусием чего-то важного.

Я почувствовал, как поверхность языка стала шероховатой.

И в этот момент до меня дошло:

Я жив.

Я здесь.

Я вышел.

Не все… но я.

И, возможно, этого достаточно.

Я не знал, что делать. Просто… высунул язык. И стоял.

С закрытыми глазами.

Пока пепел медленно падал на губы, в рот, внутрь.

И это казалось правильным.

Позади кто-то спросил:

– Что ты творишь?..

Я не обернулся.

Сказал:

– Это… знак.

– Знак чего?

– Что мы прошли. Что всё закончилось. Что мы остались.

– И?..

– И мы теперь другие.

Пепел – это то, что осталось от огня.

Если ты его чувствуешь – значит, сам не сгорел.

Они молчали. Потом я услышал, как кто-то подошёл ближе.

И мы просто стояли.

Языки наружу. Глупые. Грязные. Живые.

Пока над нами медленно падал вкус жизни.

Горький.

Пустой.

И абсолютно настоящий.

Тишина опустилась вновь – вязкая, глухая, как дно старого колодца.

Пепел всё ещё падал, оседая тонкой вуалью, и каждый вдох был пропитан горечью. Горечью обещания. Или прощания.

И тогда, будто из самого неба, вновь раздался тот голос – древний, медленный, как трещина в скале, высекающая истину:

– Кто ещё желает говорить?

Молчание. Никто не ответил.

Снова – тот же голос, чуть тише, будто окончательно завершая обряд:

– Слово – принято.

Огонь – услышал.

Прах – сохранит.

Ветер – унесёт.

Вы – свободны.

И в этот миг Генри почувствовал: что-то внутри него рвётся наружу. Живое. Чужое. То, что говорило вместо него – теперь не хотело уходить.

Где-то позади – стук. Медленный, тяжёлый.

Посох о землю. Посох о землю.

Как будто кто-то отбивал приговор. Не времени – судеб.

И тогда он понял. Это не просто ритуал. Это – казнь.

И он – в ней.

Не зритель. Участник. Возможно, жертва.

Генри захотел вырваться. Закричать. Вернуться.

И закричал – не сдерживая себя:

– Верни меня обратно! Я уже верю! Слышишь?! Верю во всё, что ты скажешь! Верни меня!

И тут – вспышка.

Не света. Не огня.

Вспышка ощущения.

Будто его резко рвануло назад, как если бы сон, устав быть сном, сам выплюнул его в реальность.

Повязка всё ещё была на глазах.

Но под ней уже было что-то другое.

Он очнулся резко.

Комната. Кресло. Тьма.

Воздух – сухой, пряный, будто им давно никто не дышал.

Во рту – пепел. Губы потрескались. Во лбу – глухая, гудящая боль, словно след от чего-то, что проникло глубже мысли.

– Выпей чаю, – спокойно произнёс Хозяин. – Успокой духов.

Генри, не раздумывая, схватил чашку. Жадно пил, захлёбываясь, будто сам себя возвращал – глоток за глотком – в этот мир.

Глаза были распахнуты, зрачки расширены, дыхание сбивчивое.

– Что это было… – выдохнул он. – Где я… кто они?.. Эти шаманы… и… она?..

Хозяин посмотрел на него пристально, чуть склонив голову. Внутри каждого страха есть тот, кем ты был до него.

– Хочешь знать, кто такая графиня? – сказал он. – И зачем двадцать девять шаманов сидели в молчании?

Он не стал ждать ответа.

– Ну?

Генри замялся.

– Да… нет… Я не знаю…

Хозяин кивнул, медленно, как будто уже всё понял.

– Тогда пусть решают духи, – произнёс он, строже, почти ритуально. – Выпей ещё. И будь готов.

Он протянул вторую чашку.

Генри взял её обеими руками. И выпил. Не отводя взгляда.

Хозяин поднял руки, чтобы хлопнуть… один раз… второй…

У Генри чуть сердце не остановилось. Он резко зажмурил глаза.

Когда он очнулся, он шёл. Сам. По странным тёмным коридорам. Полы – земляные. Стены – гладкие, будто глиняные. Впереди – мерцание.

– Это не сон, – говорил где-то рядом голос Хозяина. – Нет. Это Переход.

Генри трогал себя, как безумец: руки, грудь, живот. Всё на месте. Живой. Он вздохнул с облегчением.

– Я живой…

Хозяин шёл рядом. Шаги его были бесшумны. А чайник на груди тихо позвякивал, как будто подтверждал каждое слово.

– Тогда слушай…

И он начал рассказывать. Бред? Сказку? Историю?

А Генри шёл. Всё глубже в коридоры. Всё глубже – в правду.

Они резко остановились у какой-то массивной двери, обвитой цепями, покрытой ржавыми замками. Хозяин сел перед ней в позу лотоса и жестом велел Генри сделать то же.

В темноте, чуть поодаль от двери, он вдруг заметил безмолвную фигуру. Она стояла неподвижно, укрытая пледом – будто статуя в заброшенном музее.

– Профессор?! – Генри вздрогнул. – Вы что… вы что тут делаете?

Хозяин повернул голову, помолчал… а потом – нарушая весь свой мифический образ слепца – медленно поднял руку и приподнял повязку на одном глазу.

– Ет чтобы у меня зелье скисло… – пробормотал он, – я думал, мне померещилось. А нет. Этот «Хвост Мудрости в очках»… он не здесь.

– Как это не здесь?! – Генри нахмурился, подошёл и положил руку на плечо Лукаса.

Кожа под пальцами была холодной. Неживой. Каменной. Как у восковой фигуры.

Генри резко отдёрнул руку.

– Он… он мёртвый? – прошептал он, вглядываясь в пустой, не мигающий взгляд профессора.

– Нет, – ответил Хозяин. – Он между мирами. Застрял.

– Господи… – прошептал Генри. – Что за чертовщина творится в этом месте?..

Он сделал шаг назад, тяжело дыша. – А как его вернуть? Что мы можем сделать?!

Хозяин посмотрел на него почти ласково. Потом вздохнул и добавил: – Поверь, он сейчас не меньше твоего в ужасе. Просто выражает это молча.

Он махнул рукой в сторону двери: – А у нас с тобой – другая миссия. Не переживай. Он ещё вернётся. Сам. В нужный момент.

Так что не отвлекайся – слушай меня.

Он вздохнул и повторил:

– Эта комната – священна. Никто, кроме меня, не входил в неё годами.

Затем достал связку ключей, каждый – с ладонь длиной, ржавый и кривой. Он плюнул на первый, вставил – замок щёлкнул. Второй – плевок, щелчок. Генри наблюдал, как один за другим замки сдавались, а цепи дрожали, будто боялись.

– Слюна – знак жизни. Без неё сюда мёртвым нельзя, – бросил Хозяин, продолжая ритуал.

На последнем ключе он задержался. Плюнул с нажимом, как будто скреплял клятву.

– Этот откроет не только дверь… но и то, что ты потом будешь просить забыть.

Он повернул ключ. Цепи с глухим звоном упали, дверь заскрипела, распахиваясь медленно, будто нехотя.

– Готовься, – сказал Хозяин. – Дальше только интереснее.

– А может, не надо?.. – выдохнул Генри. – Я и так сегодня чуть от страха не умер. Мне уже хватило – с головой.

Хозяин не обернулся. Только негромко, почти нараспев, произнёс, как заклинание:

– Кто слишком боится обжечься – так и остаётся сырым.

***

Сначала – глухие голоса за дверью. Словно кто-то спорил. Или отдавал приказы.

Потом – звон. Металлический. Связка ключей.

Лукас резко поднял голову.

Огляделся. Паника. Прятаться было некуда. Ни за чем. Ни под чем.

Остался только саркофаг.

– Ну конечно, – прошептал он. – Конечно. Всё как по нотам. Почему бы и не закончить день в гробу?

Он повернулся к Лили:

– Нам нужно… лечь. Вдвоём. Прямо сейчас.

– Ты с ума сошёл?! – Лили отшатнулась. – Я туда больше не полезу, хоть убей!

– У нас нет выбора…

– У меня вообще-то муж! – прошипела она. – И я ни с кем – подчёркиваю, ни с кем – ложиться не собираюсь!

Она ткнула пальцем в его грудь «сквозь него».

– Особенно! В гробу! С полупрозрачным! Престарелым! Ботаником!

Лили прищурилась:

– Ты предлагаешь мне лечь с тобой, чтобы притвориться трупом?

– Да. Именно. И только притвориться, ни чего большего… Честное полупрозрачное.

В этот момент снаружи послышался щелчок замка и шаги.

Лукас замер, прислушался.

– Слышишь?.. Кто-то открывает дверь.

– И что?!

– Ну… если нас найдут, то прибьют…

– Тебе-то точно нечего бояться, – фыркнула Лили.

– Ага, а вот моё тело, между прочим, всё ещё стоит за дверью. Без меня. – спокойно сказал Лукас.

Я не знаю, что они с ним сделают, если поймут, что оно… ну, пустое.

Лили замолчала. Несколько секунд уставилась на него, как на философскую проблему.

Лукас, не дожидаясь ответа, с деланным изяществом взмахнул рукой в сторону саркофага: